Чудовищный розыгрыш (серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4)

– Я проснулась.

– В смысле?

– Ты разве не заметил, я почти полгода чувствовала, будто мне всё только снится. Если честно, то не уверена, что все воспоминания, оставшиеся от этого полугодия, смогу безошибочно разложить по полочкам: что было в истинном сне, а что в реальности, прикидывающейся сном.

– Что ж, тогда ещё более торжественно поздравляю: С добрым утром, Палладина!

В трубке послышался недовольный голосок Даны.

– О-о! – с улыбкой воскликнула Ира. – Ты уже не один?!

– А то ж!

– Тогда, хороших сказок, Арина Родионовна!

– А тебе – плодотворного знакомства с творениями светлых умов нашего времени.

– - -

Во время утреннего похода к водопаду и за завтраком Лоренц вёл себя ещё нервознее, чем вчерашним вечером. Притом настолько, что даже Зив перестал притворно веселиться. Он то и дело огрызался на язвительные реплики не в тему и даже пару раз лязгнул зубами в непосредственной близости от кошачьего хвоста, когда его обладатель производил обычно ему несвойственные телодвижения.

В конечном итоге, Лоренц свалил на пол чашку, расплескав её содержимое.

– Слушай, кошак, а по осторожней никак нельзя? – хихикая, «наехала» на Лоренца Ира, вытирая с лица капли кофе.

– Во блин! – Лоренц выгнул спину, вздыбил шерсть и поднял хвост трубой. – А наша девочка начинает хамить! Зив, по-моему, это издержки отголосков пубертатного периода. А ты как считаешь?

– Я считаю, что котам с нестабильной нервной системой следует обращаться к ветеринару, – проурчал Зив, не скрывая, что завладевший Лоренцем психоз напрягает его не меньше, чем Иру.

– Вот собака! – раздражённо мяукнул Лоренц.

Зив, слегка подергивая верхней губой, глухо зарычал.

– Между прочим, это – чистая правда, – язвительно-сладковатым тоном поспешил добавить Лоренц. – А на правду, ведь, не обижаются, правда? – выплеснул он ещё одну порцию яда и со всей дури вцепился когтями в спинку кресла.

Терпение Зива лопнуло, и он с оглушительным лаем, в котором Ира, к своему удивлению, не услышала ни единого слова, бросился на кота. Сквозь рык клацнули челюсти и видимо-таки зацепили спину Лоренца, судя по тому, что он взвизгнул и скрылся в цоколе.

– Вы чего это?! – в неприятном изумлении воскликнула Ира.

– Не обращай внимания, – проурчал Зив и с грустным вздохом улёгся на ковер.

Ира принесла щетку с пятновыводителем и, стараясь успокоиться после неприятной сцены, принялась ликвидировать кофейные брызги с ковра, кресла и дивана.

Когда она закончила, в гостиную вернулся Лоренц.

– Прошу прощенья, – неловко промурлыкал он и ткнулся головой в плечо Зива.

Зив, тяжело вздохнув, повернулся к нему и лизнул.

– Что тут у вас происходит? – спросила Ира.

– Не обращай внимания, – промурлыкал Лоренц.

– Как знаете, – Ира обвела их ничего не понимающим взглядом и отправилась знакомиться со статьями для будущего альманаха.

– - -

За окном сгущались прохладные предлетние сумерки. Ира попыталась определить, чего ей хочется больше: продолжить чтение или спуститься поужинать; и тут запел мобильник.

– Здравствуй, Ирчик! – приветствовал её Гена. – Извини, видел, что ты звонишь, но не мог ответить. Только сейчас освободился.

– Ничего страшного. Привет!

– Что новенького?

– Не поверишь! Сегодня весь день знакомилась с содержанием будущего альманаха.

– Супер! И как тебе?

– На мой взгляд, он обещает быть больше популярным, нежели научным.

– Ты ожидала другого?

– Судя по регалиям авторов, да.

– В таком случае, Женичу полагается премия. Видишь ли, погружаясь в какую-либо область, человек становится настолько зависим от принятой в этой области терминологии, что порой, даже искренне желая изъясняться понятно для большинства рода людского, ничего не может с собой поделать. Так что Женич занимается переводами не только с одного языка на другие, но и в пределах одного языка с научного на общечеловеческий.

– Он великолепно потрудился. По моим ощущениям получается любопытная околовсяческая вещица с лёгким налётом научности.

– Ирчик, ты поставила наивысшую оценку!

– Кстати, Ген, я, конечно, догадываюсь, но всё же хочу уточнить. А кто главный редактор?

– Я, – как само собой разумеющееся ответил Гена.

– Ты???!!! – Ответ Гены Иру ошеломил.

Гена расхохотался.

– А ты, небось, думала, что Гаров? – сквозь смех спросил он.

– Я не думала. Я в этом не сомневалась.

– Ир, Женич действительно тащит на себе бо́льшую часть работы, но последнее слово я оставляю за собой. Дело не в том, что я ему не доверяю, или жажду главноредакторских лавров. Видишь ли, у меня есть своя, СУГУБО ЛИЧНАЯ заинтересованность в этом издании. Так что я и только я буду определять его форму и содержание, а в графе «главный редактор» будет стоять моё имя, в подтверждение того, что вся ответственность целиком и полностью лежит на мне.

– Ген, – произнесла Ира дрожащим голосом.

– Что тебя смутило?

– Что ты имел в виду, говоря «СУГУБО ЛИЧНАЯ»? – Ира говорила очень медленно.

Гена таинственно усмехнулся.

– Ты поняла меня верно, – проговорил он столь же медленно, как и Ира, только, в отличие от неё, в его голосе звучал не трепет, а уверенность. И в себе, и в том, что его намёк понят.

– Генка, ты начинаешь пугать меня не хуже Радного! – энергично воскликнула Ира, пытаясь унять колотящееся в глотке сердце.

Гена рассмеялся и долго не мог остановиться.

– Ирка! – наконец совладал он с приступом смеха. – Поверь, только одно существо во всей Вселенной и за её пределами способно тебя напугать. Ты сама. Так что сядь и разберись, на кой ты себя пугаешь Стасом, словами «сугубо личное» и ещё не знаю там чем.

– Насколько я знаю, страх – это проявление инстинкта самосохранения.

– Да ты что! Правда? – кривлялся Гена. – А я и не догадывался. – Он снова рассмеялся и вдруг без какого-либо перехода стал серьёзным. – Ирчик, насколько я знаю, в твоём нынешнем пребывании в сём мире были ситуации, угрожавшие жизни и здоровью. В таких ситуациях инстинкт самосохранения работает на полную катушку. Точнее, он всегда работает на полную катушку, но в таких ситуациях выходит на первый план, становясь куда более заметным, чем в повседневной обыденности. Ирчик, вспомни ощущения. Сравни. И ты не найдёшь между ними даже отдалённого сходства.

– Ну почему?! – с возмущением воскликнула Ира.

– Уже сравнила? – ехидно спросил Гена.

– Нет.

– А чего тогда возмущаешься? А?

– И правда. Чего это я?

– Ирчик, даже синонимы имеют разный смысл.

– Что? – не поняла Ира, возвращаясь из отрешённости, завладевшей ею на мгновение.

– К примеру: сложно, трудно, тяжело.

Сложное – это то, что содержит в своём составе больше одного элемента.

Трудное – то, что требует затрат сил и времени, то есть, труда.

Тяжёлое – то, что имеет значительную массу, а в условиях гравитации, соответственно, и вес.

Трудное необязательно бывает сложным и тяжёлым.

Тяжёлое, как правило, требует затраты сил и времени, а потому его можно назвать трудным, но вот сложным оно является далеко не всегда.

Сложное же нередко оказывается совершенно нетрудным и нетяжёлым.

Тонкости, подчас, объясняют многое, но мы, к сожалению, редко уделяем им достаточно внимания.

Но это всё так, к слову. Ты лучше вот что скажи: ты просто так сегодня статейки читала или решила заняться альманахом всерьёз?

– Да надо бы уже и всерьёз, я думаю.

– Если только думаешь, то не надо. А вот если… В общем, если второе «если», я постараюсь за грядущую недельку разгрести свои дела – навалились, гады, по-взрослому – и на следующие выходные навестить тебя и Женича. Так как, планируем первое заседание редколлегии на следующие выходные?

– Да, Ген. Однозначно.

– Ирчик, я тайно влюблён в те…

Разговор оборвался.

Не успела Ира опустить руку, держащую телефон, как он задрожал в ней. Она глянула на экранчик. Имени звонившего там не было. Высветился только незнакомый номер, да ещё и начинающийся не с +7, а с +1.

Разговор с Геной, по большому счёту, был окончен, но Ира не сомневалась, что это перезванивает он, пользуясь услугами оператора сотовой связи какой-то другой страны, из-за каких-нибудь неполадок с роумингом.

– Да, я слушаю, – бодро изрекла Ира, ожидая в ответ услышать продолжение признаний в тайной любви, исполненное Гениным голосом.

– Здравствуйте, Ирочка. Надеюсь, в Сочи ещё не слишком поздний вечер, и я не разбудил Вас. Прошу прощенья, я не слишком хорошо ориентируюсь в часовых поясах.

Такого голоса Ира из недр своего мобильника ещё ни разу не слышала, но он был ей знаком. Она онемела.

– Простите, я забыл представиться, – сказал голос, и Ира услышала в его интонации догадку о своём замешательстве. – Вас беспокоит Аристарх Поликарпович.

– Аристарх Поликарпович! – в изумлении, волнении и трепете воскликнула Ира.

– Ирочка, нам бы с Вами увидеться…

Ира не дослушала.

– Да! Сейчас!

Она бросила на кровать трубку и опрометью кинулась вниз к двери прохода. В гостиной ей вслед что-то промявкали-прогавкали Лоренц и Зив.

Ира едва констатировала их то ли напутствия, то ли выражение непонимания её действий, явно совершаемых в состоянии аффекта.

Она только что не снесла дверь и оказалась в небольшой залитой солнечными лучами комнатке с салатовыми стенами, красновато-тёмно-коричневой мебелью и белоснежными ажурными салфеточками, покрывавшими все горизонтальные поверхности.

С кресла навстречу ей поднялся, приветливо улыбаясь, старичок божий одуванчик.

– Аристарх Поликарпович! – воскликнула Ира.

– Рад Вас видеть, Ирочка! Присаживайтесь. У меня никогда не было сомнений, что Вы действительно очень сильно хотите со мной поговорить, но я только сейчас понял, насколько велико это Ваше желание, – он с улыбкой показал Ире трубку мобильного телефона, которую не успел выпустить из рук.

Ира краем сознания зафиксировала, что только что сделала нечто невероятное, оказавшись в одно мгновение на другом континенте. Нечто невероятное не только с общепринятой точки зрения, но и для себя лично. Однако сейчас именно это её не занимало.

– Аристарх Поликарпович, здравствуйте! Извините, что я так ворвалась к Вам.

– Ирочка, извиняться ни к чему. Не скрою, стремительность Вашего появления в моей скромной обители, если и не является для меня полной неожиданностью, и не претендует на звание из ряда вон выходящего события, то всё же не входит в разряд того, на что я мог надеяться. А потому я рад вдвойне.

– Спасибо, – сама не понимая к чему, ляпнула Ира.

– Ирочка, присаживайтесь, – повторил ей улыбающийся Аристарх Поликарпович, указывая на кресло, с которого поднялся при Ирином появлении. Сам он расположился в другом, отделённом от первого низеньким столиком, накрытым ажурной белоснежной салфеткой.

– Спасибо, – повторила Ира, садясь, и уже набрала полную грудь воздуха, дабы выпалить всё, что в ней накипело, но Аристарх Поликарпович лёгким доброжелательным движением руки остановил её.

– Разговор нам предстоит серьёзный и, думаю, отнюдь не короткий, так что… – Аристарх Поликарпович нажал несколько кнопок на мобильном и сказал в него что-то по-английски.

Через минуту в комнату вошла молодая женщина с подносом и поприветствовала Иру словами «Good morning». Ира в ответ повторила ей то же самое.

– Знакомьтесь, Ирочка, это – Нэнси, жена моего младшего внука Роджера, – пояснил Аристарх Поликарпович.

Затем он, судя по всему, представил Иру своей невестке.

Нэнси сказала Ире что-то – по всей вероятности, стандартную вежливую фразу типа «Рада знакомству». Ира, к своему удивлению, ей что-то ответила, правда, сама не поняла, что, но, видимо, к месту, так как Нэнси с благожелательной улыбкой изрекла «Thank you».

Потом Аристарх Поликарпович и Нэнси перебросились несколькими фразами, после чего Нэнси удалилась, по всей видимости, пожелав Ире и Аристарху Поликарповичу хорошего дня.

– Угощайтесь, Ирочка, – указывая на поднос, сказал Аристарх Поликарпович, как только за Нэнси закрылась дверь. – Теперь наше с Вами общение, независимо от его содержания, имеет все шансы быть приятным, не так ли?

– Да, – с благодарностью ответила Ира и принялась ужинать, с аппетитом поглощая канадский завтрак.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, пришлась как нельзя кстати.

Иру окутала отрешённость наслаждения непринуждённой светской беседой о погоде, о климате, о разнице часовых поясов, о географической широте их настоящего местонахождения, почти точно соответствующей той, которую покинули в самом начале ХХ века родители Аристарха Поликарповича в России.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, подарила умиротворение, но не остудила Ирин пыл, с которым она ворвалась сюда.

Как только в левой руке оказалась чашечка с кофе, а в правой сигарета, Ира обрушила на Аристарха Поликарповича шквал сумбура, которому долгое время разными методами и с разным успехом не позволяла завладевать своим сознанием:

– Аристарх Поликарпович, что я делала те пять дней зимой два с половиной года назад, когда мы с Вами впервые встретились? Что Вы со мной тогда делали? Я знаю, точнее, наверное, будет, догадываюсь зачем, но что? Что вообще со мной происходит?

Наверное, каждого человека хотя бы раз в жизни одолевает вопрос, кто он на самом деле, и что тут делает. Его, конечно, формулируют все по-разному, но суть примерно одна и та же.

Я понимаю, что с той зимы для меня этот вопрос встал ребром. Я не хотела, мне пришлось, меня заставили искать на него ответ. Не знаю, кто заставил, может быть, и я сама. Это неважно. Суть от этого не меняется. Одно точно: так настойчиво, по такому принуждению, не оставляющему выбора, его мало кто ищет. Разве что душевнобольные.

Периодами мне кажется, что я успешно пополнила их ряды. Но в другие моменты я воспринимаю это, как само собой разумеющееся. И, наверное, именно в эти моменты успешно пополняю ряды сумасшедших.

И вот торжественный финал поиска: встреча с драконом, разговор с ним, полёт на нём, Точка Выбора.

Да-а-а-а! Мне рассказали, кто я и что тут делаю. Даже ещё до Пэфуэма рассказали. И я могу всё это пересказать, но я всё равно этого НЕ ЗНА-Ю!

Иногда, правда, мне это всё и кажется само собой разумеющимся, но… Как посмотришь на себя со стороны, ну конченый псих!

Ладно. Всё это, конечно, эмоции.

Я даже убедила себя в какой-то момент, что всё это в самом принципе нельзя уяснить человеческими мозгами. Ну не предназначены они для этого. Нужно просто принять это как веру, как убеждение. Только и всего!

Верим же мы, убеждены же ведь мы в том, к примеру, что Земля – это огромный шар, летающий вокруг другого, ещё более огромного, да ещё и раскаленного шара, то есть, Солнца.

Мы ведь верим в это, убеждены в этом не на основании своего непосредственного жизненного опыта. Подавляющее большинство из нас убеждено в этом – и во многом другом – лишь потому, что нам ТАК СКАЗАЛИ. Других причин нет.

Вот я и решила превратить своё «знание» о себе в подобное убеждение. Правда, когда я только вернулась из Точки Выбора, это убеждение было основано и на чём-то другом.

Но прошло совсем немного времени, и то, на чём оно было основано, стало мне казаться…

Нет, не стало казаться. Я не знаю, как поточнее выразиться.

В общем, всё, что со мной происходило, вполне можно отнести к сфере помрачнения рассудка, временного глубокого помешательства.

Ладно. Это снова эмоции. Я снова не о том.

В общем, вернувшись, я решила принять, как убеждение, что всё, что со мной произошло, произошло на самом деле. Что всё, что я узнала о себе, это правда.

Я втиснула это в себя и попыталась заняться тем, чем, учитывая всё это, мне следовало бы заняться. По крайней мере, мне казалось, что я должна заняться именно этим.

Какое-то время я сидела и пыталась ознакомиться с тем, что такое люди, с помощью телевидения.

Знаете, какое ощущение?

Точно такое же, как и после посещения Точки Выбора. Будто это не со мной. Будто это – плод воспалённого воображения.

У Флоринды Доннер – «Сон Ведьмы» – есть замечательное напутствие. Мне оно так понравилось, что я его выучила наизусть:

«Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом. Затем иди и стань лицом к началу. Встав лицом к лицу с началом, позволь ему сделать с собой всё, что угодно. Я надеюсь, что твои убеждения не позволят тебе выбрать начало с причудами. Смотри на вещи реально и скромно. Начни это сейчас!

P.S. Для начала можешь делать всё, что хочешь».

Видимо, я выбрала начало с причудами.

Я решила с головой окунуться в то, что называют нормальной человеческой жизнью. Я думала, что смогу понять её изнутри.

И что я сделала?

Вместо того чтобы с головой окунуться в водоворот человеческой суеты сует, я заперлась в уединении.

Да, как все нормальные люди, я стала пять дней в неделю ходить на работу, но там, вместо того чтобы вариться в общем котле, забилась в самый дальний уголок и… И впала в спячку.

Ира задумалась. Аристарх Поликарпович не перебивал её.

Продолжила она лишь минут через пять, если не десять, и уже менее возбужденно:

– Когда-то – боже мой, как это давно было – я сказала, что жизнь – это прогулка по висячему мостику.

Сейчас мне иногда кажется, что я так и продолжаю ползти по нему враскоряку, но это не так. Там, на мосту, было проще.

Проще хотя бы тем, что весь ассортимент выбора состоял лишь из четырёх вариантов: идти вперёд, либо повернуть назад, либо тупо усесться и не сдвигаться с места, либо, на худой конец, броситься с него в реку.

Суицид не привлекал совершенно. Тем более что существовал гораздо более вероятный вариант покалечиться, нежели покончить с этим раз и навсегда.

Просто сидеть на нём? Ну сколько? Всё равно ведь рано или поздно придётся встать и идти в ту или в другую сторону.

Назад не тянуло совершенно.

Что было позади? Амбиции, мечты, фантазии, крах всех иллюзий, банальное стремление выжить и вырастить ребёнка, который к моменту моего вступления на висячий мостик уже фактически вырос и стал самостоятельным.

Кто бы что ни думал, к моменту вступления на висячий мостик я вкусила всего. По чуть-чуть, правда, но всего. И любви, и славы, и богатства.

Богатство.

Меня никогда не интересовало чрезмерное владение материальными ценностями. К тому моменту я могла себе и своему ребёнку позволить всё, что нам хотелось. А нефтяные вышки, личные самолёты и собственные острова в благоприятной климатической зоне с многоэтажными особняками эксклюзивной архитектуры, бассейнами и парками всегда казались мне не ценной собственностью, а слишком обременительной обузой.

Слава тоже на меня обрушилась вовсе не всемирная. Но даже того, что было, мне с лихвой хватило, чтобы понять, что и она – вещь крайне обременительная, требующая от меня слишком много того, что мне отдавать не хочется: мою обособленность, независимость и неприкосновенность моего сугубо личного.

А любовь?

То, что люди называют «любовь», лишь результат глобальной PR-акции.

Не успевает человек толком научиться говорить, как его уже пичкают Иванами-царевичами, сломя голову несущимися за Василисами-Премудрыми; Дюймовочками, на протяжении всей сказки перебирающими женихов; Золушками, готовыми на всё, лишь бы попасть на бал, где непременно должен быть прекрасный принц.

На смену сказкам приходят романы, и наступает период полового созревание с запретами воплощать в жизнь расPRенные таинства любви.

Пружина закручивается всё туже и туже, и, когда её, наконец, отпускают, аккумулированной энергии хватает на «Любви все возрасты покорны». Вот только вызывает сомнение, а настолько ли «Её порывы благотворны»?

На самом деле, только избавившись от этого наваждения, начинаешь по-настоящему ощущать вкус жизни.

Учитывая всё вышеперечисленное, я побрела вперёд по висячему мостику. Потому что сидеть на нём бессмысленно, прыгать с него – не выход, а возвращаться не к чему.

Аристарх Поликарпович, я понимаю, что не Вы затолкали меня на этот мостик. Я догадываюсь, что не Вы стали причиной, из-за которой я на него ступила, и даже не поводом, из-за которого я сделала это. Но всё же!

Что я тогда делала? Что Вы делали со мной? Что мне делать теперь?

Теперь, когда выбирать приходится не из четырёх вариантов, три из которых отпадают по умолчанию, а из бесконечного множества вариантов ни один из которых не доступен пониманию, так как нет того, с чем его можно было бы адекватно сравнить, дабы оценить его эффективность с перспективностью.

Я знаю, что если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. Но у меня нет того «хоть что-нибудь», что можно было бы начать делать.

Это «хоть что-нибудь» обязательно находится, когда тебя загоняют в тупик, и кажется, будто нет никакого выхода.

Но я не в тупике. Я во чистом поле! В безбрежном океане! В бесконечном космосе! Где любое из «хоть что-нибудь», способное вывести из тупика, теряет смысл из-за отсутствия самого тупика.

Я понимаю, что выражаюсь недостаточно ясно. Это всего лишь метафоры с сомнительной точностью. Но по-другому объяснить я не могу. Аристарх Поликарпович, что мне делать?

Весь длиннющий сумбрунейший Ирин монолог Аристарх Поликарпович выслушал очень внимательно с доброжелательной понимающей полуулыбкой на лице.

– Ирочка, Вас вводит в заблуждение мой возраст. Точнее, не возраст, а образ убелённого сединами старца, который имеет нынче моё тело. Этот образ располагает к навязанному стереотипами ожиданию мудрости от его носителя. Но…

Ирочка, если говорить о непрерывной продолжительности жизни человеком, которая по общепринятому мнению наделяет мудростью, по сравнению, скажем, с Джагэ – надеюсь, Вы в курсе о ком я – так вот, по сравнению с ним, я – безусый юнец у которого молоко на губах не обсохло.

Если же говорить о количестве прожитых человеческих жизней, то я и здесь не преуспел.

Хотя, пожалуй, общепризнанную человеческую, так называемую житейскую мудрость я всё же нажил, и успешно делюсь ею со своими детьми, внуками и правнуками, но… Вам, к сожалению, она ничем помочь не сможет.

Тем не менее, я попытаюсь ответить на некоторые Ваши вопросы. Надеюсь, что это окажется для Вас небесполезным.

Что я делал с Вами тогда?

Наверное, примерно нечто из той же оперы, что Вы сделали с Гаэмой2 чуть больше года назад. Направлял, отсекая воздействие тех сил, которые могли бы Вам создать помехи, и усиливая воздействие других, которые могли бы создать эффект попутного ветра.

Как это выглядело в мире явлений, объектов и субъектов, воспринимаемых человеческой сенсорной системой?

Ничего особенного. Мы с Вами беседовали об искусстве, философии, истории.

Что Вы делали тогда?

Я бы назвал это попыткой изменить настройки по умолчанию.

Это – очень энергоёмкая работа, а потому у Вас не хватило энергетических ресурсов, чтобы зафиксировать в своей обычной человеческой памяти происходящее в те дни.

Заявляя это, я, вполне возможно, неправ. Может быть, ресурсов-то и хватало, но Вы намеренно через брешь в памяти создали для себя зацепку, способную вести Вас.

Я же, со своей стороны, зацепив Ваше внимание с помощью Вашей картины и Зива с Лоренцем, в дальнейшем берёг его от того, что Вам, как человеку, могло бы показаться ценным и тем самым заставить энергию распределяться иным образом.

Удалось ли Вам изменить настройки?

Да. Удалось. По крайней мере, те, которые Вы посчитали нужным менять. А посчитали Вы нужным менять не все.

Почему я так полагаю?

Потому что, поменяй Вы все настройки, Вы не находились бы нынче в таком настроении.

Насчёт того, почему Вы решили поменять не все настройки, у меня тоже есть догадки. Думаю, сейчас они придут и к Вам.

Аристарх Поликарпович замолчал и многозначительно посмотрел на Иру.

Она улыбнулась своим мыслям и начала излагать их вслух:

– Настройки по умолчанию определяют работу программы.

Средний пользователь довольствуется теми, которые заложены производителем.

Продвинутый пользователь может отредактировать их. Либо сразу после установки программы, либо выбирает наиболее для себя удобные в процессе работы. Но затем, если все параметры его устраивают, более не возвращается к этому.

Средний пользователь, даже будучи рад что-то поменять в настройках по умолчанию, не всегда знает, что это реально, либо неспособен обнаружить в меню функции, с помощью которых это делается.

Но даже продвинутый пользователь в силах изменить лишь настройки по умолчанию, лежащие как бы на поверхности.