Чудовищный розыгрыш (серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4)

Радный перебил её:

– Сомневаюсь, что Вы можете помнить нашу с Вами ПЕРВУЮ встречу.

– Почему? Я прекрасно помню, как мы с Вами впервые встретились. Это было зимой, около двух с половиной лет назад в офисе Игоря Афанасьевича Барсавина… – бойко выдала Ира, в ужасе осеклась и с трепетом в голосе добавила. – Я имею в виду, в этой жизни.

– Я тоже. Так вот, то была ДАЛЕКО не первая наша с Вами встреча. Даже в этой жизни.

Автомобильная пробка решила стать временной бесплатной парковкой. Радный выключил зажигание и сосредоточенно смотрел на Иру, которая продолжала пребывать в шоке. Он выждал, дав ей возможность немного прийти в себя, и продолжил:

– Впрочем, для Вас она действительно, в некотором роде, была первой. Но для меня – нет.

Пробка вяло поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу, перестав сверлить им Иру.

– Самая первая наша с Вами встреча в этой жизни состоялась 3 июня 1981 года в Дендрарии. В составе своих одноклассников по художественной школе Вы вышли туда на пленер. Они рисовали пейзаж. Вы же самозабвенно создавали портрет дракона по имени Пэфуэм, старательно маскируя его пейзажем.

Ира не помнила с такой точностью дату – даже год – но сам этот эпизод не забыла.

Учащиеся её группы, как обычно перед занятием на пленере, собрались у художественной школы, которая тогда располагалась в здании дачи Барсовой, и оттуда пешком отправились в Дендрарий. Там, расположились в Нижнем парке у пруда с лебедями.

Ещё когда Ира только готовила для себя рабочее место, её охватило необъяснимое волнение, переросшее в захватывающий дух восторг, как только она, прежде чем сесть на раскладной стульчик, обернулась в сторону гор.

Предполагалось, что Ира будет рисовать деревце земляничника, но её поразила открывшаяся взгляду панорама. Сочетание переднего, среднего и дальнего планов отчётливо складывалось в очертания дракона.

Забыв обо всём на свете, Ира немного изменила положение своего рабочего места, подстраиваясь под ракурс, в котором проявлялся дракон, и растворилась в работе.

Радный точно поймал момент, в который Ира вынырнула из воспоминаний, и продолжил:

– Пэфуэм не ожидал, что Вы способны видеть его, и пришёл в восторг, который, правда, старался не особо выражать, дабы справиться с ролью натурщика.

– Но я… – попыталась возразить Ира.

– Хотите сказать, что Вы не видели Пэфуэма? Ира! А кого же Вы тогда рисовали, а?

Пробка двигалась всё увереннее. К тому же, они как раз находились у перекрёстка с Первомайской, откуда пытались выехать на проспект несколько автомобилей. Радный не отрывал взгляд от дороги, но Ира заметила, как из его глаз вылетела весёлая искорка.

– Даже преподавательница Ваша заметила. Хорошо ещё, подошла она к Вам лишь тогда, когда Пэфуэм уже основательно оброс пейзажем.

– А Вы?

– Что, я?

Вяло ползущая пробка снова остановилась, и Радный, оторвав взгляд от дороги, посмотрел на Иру. Она этого не ожидала и вздрогнула, слегка отпрянув. Радный сделал вид, будто не заметил.

– На какой стадии Вы увидели работу? – спросила Ира.

– С самого начала. А Вас – ещё раньше.

Поворот на Горького из-за нескольких маршруток, отчаянно рвущихся к остановке из не располагающего к этому ряда, ненадолго завладел вниманием Радного.

– Отец часто привозил меня летом в Сочи, но больше, чем на неделю-две, мы здесь не задерживались. Приезжал он сюда на неофициальные мероприятия, на которых присутствие лиц детского возраста не предусмотрено. Останавливались мы обычно в санатории «Россия», который теперь именуется SPA-отелем «Родина».

Как правило, я оказывался на попечении немолодой, отличающейся особой ответственностью горничной, которую на это время освобождали от её прямых обязанностей.

Тот приезд был первым, когда отец решил, что я сам смогу позаботиться о себе. И остановились мы тогда не в «России», а во «Фрунзе».

Разнообразием мои предыдущие посещения Сочи не отличались. В Дендрарий в этой своей жизни я тогда попал впервые.

Вообще-то не попал, а целенаправленно отправился.

Видите ли, мне довелось быть знакомым с Сергеем Николаевичем. В смысле с Худековым. Естественно, не в этой жизни.

Мы не были друзьями. Да и само знакомство носило поверхностный характер. Знал я его больше заочно по Петербургской газете. В Санкт-Петербурге мы и встретились с ним первый раз лично у кого-то в гостях.

Потом я проездом был у него в Ерлино. А потом мне посчастливилось увидеть купленный им участок на Лысой горе, который тогда как раз расчищали под сады.

Я был значительно старше Сергея Николаевича и до закладки Дендрария не дожил, но о его проектах знал. Так что любопытство моё имело веские основания.

– Стас, извините, что перебиваю.

– Спрашивайте.

– А как это – помнить свои прошлые жизни? Как это ощущается?

– Хороший вопрос. С обычной памятью, то есть, с памятью на прошедшие события текущей жизни, это не имеет ничего общего. На что это похоже? Трудно сказать. Тем более мне.

Ну как Вы, к примеру, объясните с рождения слепому, на что похоже зрение? Вы же понятия не имеете о наборе его ассоциаций. Можно сказать, что зрение – это не слух, не осязание, не обоняние, не вкус.

Так и я могу лишь сказать, что память событий прошлых жизней совершенно не похожа на память событий жизни текущей.

Вам, Ира, не совсем чужда память прошлых жизней. Ведь Вам удалось ярко вспомнить один момент своей собственной прошлой жизни.

– Насколько я знаю, не без Вашей помощи.

– Верно. А потому это Ваше воспоминание нельзя считать полноценным и брать в качестве достоверного примера. Но всё же, отдалённый вкус ощущения памяти прошлых жизней Вы, если постараетесь, сможете уловить.

Радный сделал наполненную смыслом паузу и, пользуясь напрочь обездвиженным состоянием, в которое вновь впала вереница автомобилей, многозначительно посмотрел на Иру.

– Познание себя, управление собой и максимальное использование своих возможностей сопряжено с полным и бесповоротным отказом от идеализации. Идеализации в том смысле, в котором слово «идеальный» используется в так называемых естественных науках. Помните? Идеальный газ. Идеальная жидкость.

Радный продолжал пристально смотреть на Иру, как видно, понимая, что словосочетания «идеальный газ» и «идеальная жидкость» ей, конечно, знакомы, но этим её познания исчерпываются.

– Идеальный газ и идеальная жидкость – это несуществующие в природе математические модели, в которых учитываются только так называемые ВАЖНЕЙШИЕ факторы, а все остальные, которые не оказывают ЗАМЕТНОГО влияния на процессы, игнорируются.

Идеализация в терминологии естественных наук означает упрощение, пренебрежение тем, что не оказывает ЗАМЕТНОГО влияния. То есть, ВАЖНОСТЬ и ЗАМЕТНОСТЬ в так называемых естественных науках – синонимы.

В случае же познания себя, управления собой и максимального использования своих возможностей, всё происходит с точностью наоборот. Наиболее ВАЖНОЕ наименее ЗАМЕТНО.

И всё же, стремление к простоте, то есть, к идеализации, это – хорошее стремление, если оно касается вещей, которые невозможно не заметить. То есть, тех, которые считают наиболее важными так называемые естественные науки. Имея дело с заметным, с очевидным, действительно нет необходимости усложнять. Чем проще, тем лучше.

Вереница машин снова поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу.

Ира задумчиво проговорила:

– Двигаясь наружу, в смысле, изучая то, что нас окружает, в том числе и себе подобных, пренебречь можно тем, влияние чего мало заметно или незаметно вовсе. А, двигаясь внутрь, изучая себя, пренебречь следует тем влиянием, которое заметно, которое сразу бросается в глаза.

– Совсем уж пренебрегать, конечно, не следует, – поправил Иру Радный. – Следует лишь не концентрировать на заметном всё своё внимание. Оно ведь и так заметно.

А вот углубляться в то, что едва проявляется или вовсе никак не проявляется, если не прикладывать к этому специальные, порой титанические, усилия, весьма полезно.

Кстати, Ира, Вы замечательно сформулировали мысль относительно движения наружу и внутрь.

Наилучшие результаты достигаются тогда, когда идеализируешь внешнюю ситуацию вплоть до её формальной констатации и не более, при этом вникая во все тонкости своего внутреннего мира.

Естественно, не просто вникая, и не с помощью усиленной деятельности мозга по вербализации необоснованных претензий, жалоб на несправедливость жизни и прочих «изысков», а производя некоторые действия, направленные на контроль и управление.

Надеюсь, Вы замечали, что подавляющее большинство действует противоположным образом.

– Да. Замечала, – ответила Ира. – Измени себя, и Мир изменится. Эта идея существует, но на практике не пользуется популярностью.

– Догадываетесь, почему? – спросил Радный.

– Да. Окружающий мир – вещь куда более заметная, чем собственные едва уловимые процессы внутреннего мира. Следуя теории естественных наук, раз окружающий мир более ЗАМЕТЕН, значит и более ВАЖЕН. А то, что происходит в самой глубине внутреннего мира, автоматически попадает в категорию того, чем можно пренебречь.

– Верно. – Радный кивнул. – Но это не всё. Внутренний мир у большинства ассоциируется с вербально оформленными мыслями. На самом же деле, вербально оформленные мысли – лишь ЗАМЕТНАЯ часть внутреннего мира.

Если подходить к этому вопросу не с позиции ЕСТЕСТВЕННОГО, а с позиции СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО, вербально оформленные мысли – НАИМЕНЕЕ ВАЖНАЯ часть внутреннего мира.

– А сверхъестественное значит гораздо более естественное? – спросила Ира с почти утвердительной интонацией.

– Именно. Так вот, 3 июня 1981 года ранним утром я отправился в Дендрарий. До открытия парка оставалось два часа, но закрытые двери и другие материальные преграды никогда не относились к разряду того, что могло меня остановить.

Как любой подросток мужского пола я, безусловно, умел перелезать через заборы, но занимался этим лишь в компании сверстников, а будучи необременённым вниманием себе подобных, пользовался проходами. Так что в Верхнем парке Дендрария я оказался, минуя необходимость выходить с территории санатория и тащиться по Курортному проспекту.

Меня интересовало многое, а потому бродил я по Верхнему парку долго и лишь около половины одиннадцатого спустился в Нижний. В подземном переходе, соединяющем верхнюю и нижнюю части парка, образовался затор из-за группы детей с экипировкой художников.

Вот тут-то я и увидел Вас.

Знакомством с нижней частью парка я занялся только в следующий приезд в Сочи. В тот день я последовал за Вами, лелея дерзкую надежду, что Вы соизволите обратить на меня внимание. Само собой, этого не произошло. Я не сомневался, что так и будет, но влияние свойств человека не так легко преодолеть в подростковом возрасте.

Кстати, тот, кого нынче именуют Евгением Вениаминовичем Гаровым, тоже был там.

– Он видел Вас?

– Не сомневаюсь, что он заметил подростка, околачивающегося поблизости. Я уже рассказывал Вам о том, что между нами существуют определённые Соглашения. Правда, не так давно их условия изменились.

Когда мы говорим о сверхъестественном, то есть, о гораздо более естественном, чем ЗАМЕТНАЯ часть мира сего, по большей части, это лишь способ говорить, но не полностью достоверная передача информации.

– Догадываюсь. – Ира вздохнула.

– Всё не так запутано, как Вам кажется. Ира, закройте глаза и проведите ладонью ну хотя бы по обшивке дверцы и скажите, что Вы чувствуете.

Ира закрыла глаза и поводила рукой по дверце автомобиля Радного.

– Гладкая, упругая, мягкая. Кожа, я думаю, – ответила она, открывая глаза.

– Ира, я прекрасно знаю, чем отделан салон этого автомобиля, – в тоне Радного, чувствовался привкус задора. – Меня не это интересует. Опишите ощущения, которые испытывает Ваша ладонь, а не свойства материала, которого она касается.

Ира вновь закрыла глаза и стала водить рукой по дверце.

Поставленная перед ней задача выглядела предельно ясной, но оказалось, что выполнить её не так-то просто. Если вообще возможно. Потому что прежде чем подобрать слова для описания…

Оказалось, что ещё ни разу в жизни Ира не обращала внимания на свойства и особенности тактильных ощущений, которые содержат информацию о собственном теле, а не о предмете, которого оно касается.

Исключения, пожалуй, составляли болевые воздействия типа уколов, порезов, ушибов, ожогов и тому подобного. Но и в этом случае, как поняла Ира, описать ощущения с полной точностью вряд ли возможно. Просто на боль сложно не обратить внимания и испытывают её, в зависимости от источника, все примерно одинаково.

«А может быть, только принято считать, что одинаково…», – мелькнула мысль.

Как бы там ни было, в случае боли для передачи информации об ощущениях вполне достаточно слов о том, что больно оттого, что укололся, ударился, порезался, обжёгся и тому подобное.

Боль заставляет обратить внимание на информацию о своём теле, а не об окружающем мире. Но в то же самое время, от боли хочется поскорее избавиться, а не заниматься изучением тонкостей ощущений.

– Ну? – Радный прервал Ирины изыскания.

– По-моему, это невозможно! – воскликнула Ира, открывая глаза и отдергивая руку от дверцы.

– Верно. Заметьте, ничего запредельного! Доступное всем и каждому действие. А… – Радный развел руками, на мгновение оторвав их от руля. – Вот это, Ира, и есть эзотерика. То есть, Тайное Знание.

Тайное Знание – тайное не потому, что его кто-то от кого-то скрывает, а потому, что его невозможно с полной точностью выразить в словах.

Для человека же слова, к сожалению, единственный доступный способ передачи информации.

Безусловно, заявляя сие, я не совсем прав. Но все остальные способы передачи информации, возможные для людей, по сравнению с устной и письменной речью занимают мизерное место и, соответственно, не оказывают такого существенного влияния, как речь. Так что ими, в ДАННОМ СЛУЧАЕ, вполне МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ, как говорят светлые умы, изучающие так называемые естественные науки.

Впереди показалось Краснодарское кольцо, забитое машинами. К счастью движущимися и очень даже бодренько. Однако именно из-за бодренького движения, попасть в его спасительный круговорот казалось проблематичным

Радный со сноровистостью опытного водителя справился с этой задачей легко, однако до выезда на относительно свободную Пластунскую в салоне воцарилась тишина.

– Стас, – первой нарушила её Ира.

– Я слушаю.

– А Женя видел тогда Пэфуэма?

– Ира, это – его СУГУБО ЛИЧНОЕ. Так что Вам придётся об этом спросить у него самого. Я же, со своей стороны, смею предположить, что видел.

– Меня это интересует, потому что он – что мне кажется странным – всегда отрицательно реагировал на всё, что с Пэфуэмом связано.

– В смысле?

Ира догадывалась, что Радный лишь прикидывается, будто не понимает, о чём речь, но принялась за уточнения:

– К примеру, когда я ему показала чешуйку Пэфуэма, ещё не догадываясь, точнее, не смея догадываться, что это такое, он аж в лице поменялся и настоятельно порекомендовал её выбросить. И когда я вернулась, он говорил о драконах далеко не в лестных красках.

– Ира, надеюсь, Вы не считаете, что действия и реакции Жени продиктованы чем-то иным, кроме его собственной воли?

– Я не особо в этом сомневаюсь. Но последнее время – где-то с прошлогодней весны и даже с предшествовавшей ей осени, и даже немного раньше – он, как мне кажется, далеко не всегда мог полностью владеть собой, поддаваясь влиянию того, что выходило за рамки привычного для него.

– Понятно. Вы пришли к такому выводу, наблюдая его внешние действия и реакции, которые были ЗАМЕТНЫ и выходили за рамки привычного для Вас в отношении него. Так?

– В общем-то, да.

– Смею предположить, что в отношении меня у Вас сложилось впечатление полного и постоянного владения собой на основании крайней скупости внешних проявлений. Так?

– Да, – не совсем уверенно ответила Ира, вспоминая бурный эмоциональный всплеск, приключившийся с Радным, когда ей потребовалось переливание крови.

Тогда он даже обращался к ней на «ты», что произвело на Иру гораздо большее впечатление, чем громоподобное изъяснение в нецензурных выражениях с персоналом больницы.

Впрочем, потом был ещё один раз, когда Радный обращался к ней на «ты». Когда она пришла в себя после возвращения из Точки Выбора.

Радный загадочно улыбнулся то ли её неуверенному «Да», то ли каким-то своим мыслям. То была улыбка, которую Ира никогда ранее не видела на его лице. Она в этом не сомневалась, потому что Радный улыбался настолько редко, что запомнить все его улыбки не составляло труда. Тем более что и виделись-то они не так уж часто.

– Ира, вот хоть убейте, уверен, что Вам уже рассказали, что владение собой люди понимают несколько однобоко.

Владение собой – это не только пребывание в состоянии внешнего спокойствия, уравновешенности и хладнокровия, но и любое иное состояние – как внешнее, так и внутреннее – которое используется ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

Владение собой – это ВОЛЯ.

А ВОЛЯ только тогда ВОЛЯ, когда она ВОЛЬНАЯ.

Владеющий собой никогда не будет, к примеру, биться даже в лёгкой истерике под влиянием внешних обстоятельств. Но он вполне может побиться в грандиозной истерике ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

– Но тогда неприязнь Женечки к драконам выглядит ещё более странно.

– Почему? В смысле, с чего Вы взяли, что Женя испытывает неприязнь к драконам, и в смысле, почему для Вас это выглядит ещё более странным.

– Но как же, если всё, что он говорит, делает, думает и даже чувствует, целиком, полностью и всегда подчиняется его воле?

– Ира, у меня очень много друзей. В данном случае, я имею в виду не только и не столько вот эту вот жизнь. Повторяю, у меня очень много друзей. Настоящих друзей. Но у меня нет такого друга, каким приходится Вам Женя.

Он, порою, производит впечатление существа легкомысленного и даже порочного, но…

Ира, я не думаю, что Вы до конца осознаёте, на что он ради Вас пошёл, идёт и готов идти.

– Я знаю. – Ира кивнула.

– Не сомневаюсь, что Вы способны представить себе кое-что умозрительно и оценить по достоинству. И всё же, во-первых, Вы пока знаете далеко не обо всём, а во-вторых, чтобы оказалось возможным ощутить даже то, что Вы знаете, во всей полноте, нужно самому пройти через то, через что довелось пройти ему.

– А Вам доводилось? – вдруг жёстко спросила Ира.

– Неважно, – ещё более жёстко ответил Радный. – Так вот, Вы спрашиваете, почему он посоветовал Вам выбросить приглашения? Безусловно, гадюка привлекла к чешуйкам Пэфуэма Ваше внимание, но, судя по Вашей реакции, его оказалось недостаточно. Надеюсь, догадываетесь, для чего? Запрет – лучший метод фокусировки.

– Да уж. Никогда не сомневалась, что агитацию против курения финансируют табачные фабрики. Возможно, мне бы и в голову не пришло начать курить, если б в школе и в училище нам каждую неделю не показывали бы фильмы о вреде курения и не твердили бы об этом чуть ли ни каждый день.

– Вот видите? Так уж устроен человек. Даже Знание двоичности ему в той же обёртке подсунули, но… Как Вы знаете, что-то не так сработало.

Теперь о нелестных красках.

Женя не сомневался в беспрецедентной ценности информации, которую Вы получили от Пэфуэма. Кроме того, он прекрасно знает, что Точка Выбора – штука, безусловно, неплохая, но, побывав в ней, есть риск больше растерять, чем приобрести. А то, что Вы получили от Пэфуэма, ни в коем случае не должно быть Вами потеряно.

Джагэ1 и Пэфуэм никогда не состояли в дружеских отношениях, но всегда рады видеть друг друга. Демонстрируя своё вроде бы отрицательное отношение, Женя создал для Вас мощную зацепку.

То, что пропитано единомыслием, быстро забывается. А то, что взращивается на спорах и противоречиях, обладает повышенной жизнестойкостью.

– Знаете, всё это смахивает на какое-то грандиозное лицемерие и лицедейство, на циничный розыгрыш. И ведь подобным образом со мной поступает не только Женечка.

– Вы правы, но только во второй части своего заявления. В том, что не только Женя поступает с Вами подобным образом. А вот лицемерия и лицедейства, в смысле лжи и коварства здесь нет ни грамма.

Ира, пожалуйста, закройте ещё раз глаза и проведите ладонью по дверце. Вы не в состоянии даже более-менее определённо уловить ощущения ладони, не то, что бы описать их, а ведь это – всего-навсего доступное всем обычное осязание.

Вы же поставили своей целью постичь вещи куда МЕНЕЕ ЗАМЕТНЫЕ и куда БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ. Даже соприкоснуться с этим за одну жизнь обычной продолжительности самостоятельно, без помощи со стороны невозможно. Не то, что попытаться познать, уложить это в сознании.

На самом деле, весь мир пропитан этой помощью, и она всем доступна, но… Практически НЕЗАМЕТНА. А, следовательно, если и воспринимается, то лишь как нечто, чем МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ.

Самая ЗАМЕТНАЯ, для человека, её часть находится в так называемых духовных учениях. Но и тут…

Ира, Вы ведь прекрасно знаете, как воспринимает информацию, изложенную в духовных учениях, человек, которого социум признаёт абсолютно нормальным. Чушь и бред!

Но «абсолютно нормальный» человек даже не догадывается, до какой степени это на самом деле чушь и бред. Понять это можно, только как следует соприкоснувшись с тем, к чему «чушь и бред» подталкивают.

Духовные учения – не цель, а средство. Притом средство, способное помочь немногим и только на определённом этапе. На этапе поиска пути.

– Мне они ничем не помогли. Лишь по ранней юности ненадолго слегка захватили внимание с воображением.

– Вот видите? Хотя Вы вряд ли сейчас способны заметить, понять и оценить их истинное влияние на Вас, как на человека. Как не способны пока понять и по достоинству оценить то, что проделывают с Вами близкие Вам люди и не люди. Так как и то, и другое лежит за пределами возможностей человеческого понимания самого ПОНИМАНИЯ.

Радный выжидающе смотрел на Иру.

Выбитая из колеи его взглядом она вдруг заметила, что двигатель машины молчит, а за силуэтом Радного прячутся ворота её дома.

Радный продолжал выжидающе сверлить Иру глазами, не оставляя ей шанса просто поблагодарить, попрощаться и отправиться домой.

Ира окончательно смутилась и, в конце концов, промямлила:

– Стас, я чувствую себя школьницей, не выучившей урок.

– Вижу, – медленно произнёс Радный, выдержал паузу и добавил. – По сути, так оно и есть. Даже более того. Вы даже не знаете, какой именно урок следовало учить.

Повисла гнетущая тишина, красноречиво свидетельствующая о том, что Радный не собирается говорить больше ни слова, пока не услышит нечто от Иры.

– И какой же? – вынужденно спросила она без тени энтузиазма.

– Ира, Ваша догадка, что я не отвечу на этот вопрос, верна. Но кое-что я Вам подскажу.

Вопросы существуют не для того, чтобы один субъект узнал нечто от другого. Вопросы существуют для того, чтобы, независимо от того, кто и кому их задал, найти ответ в себе и сформулировать его для себя.

Вам приходится достаточно слышать о минусах вербализации и от людей, и особенно от не людей, но есть и плюсы. Безусловный плюс – возможность коммуникации, но главный плюс…

Этот плюс начинает иметь силу лишь тогда, когда пытаешься сформулировать ответ, найденный в себе.

Главный плюс вербализации в создании кода доступа к Знанию, то есть, ключа.

Конечно, любой вербально оформленный ответ, полученный извне, тоже является ключом, но это не значит, что полученный таким образом ключ сможет чем-то помочь.

– Ключ от обычной двери должен подходить к замку, а от двери к Знанию – желающему открыть, – сказала Ира.

– Верно. – Радный снова замолчал, выжидающе глядя на неё.

– Стас, чего Вы так настойчиво ждали от меня? Не заявления же о том, что я чувствую себя школьницей, не выучившей урок? Чего Вы сейчас так настойчиво от меня ждёте?

– А как Вы думаете?

– Если бы я знала, я бы не спрашивала.

– Логично. Но ведь кое-какие догадки у Вас имеются?

– Ну-у-у. Да, – нехотя и неуверенно призналась Ира.

– Поделитесь!

– Мне кажется, Вы ждёте от меня какого-то вопроса.

– Вам не кажется. Действительно жду. Этот вопрос прозвучал почти в самом начале нашей сегодняшней беседы и задал ей направление, но так и остался для Вас без ответа.

– Какой вопрос?

– А вот и ещё одна подсказка:

То, что усиленно уходит от внимания, не нуждается в нём в данный момент.