Чудовищный розыгрыш (серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4)

Ира задумчиво усмехнулась и проговорила:

– Всё, о чем можно сказать МОЁ, принадлежит мне, но мной не является. МОЁ тело. МОЯ душа. Даже МОЁ я. В смысле человеческое я. И даже МОЙ АЗ, хоть и предполагается, что АЗ – это как раз таки и есть словесное выражение сути личности. Тем не менее… Это всё МОЁ, но не ___ .

Женечка кивнул и сказал:

– Этому нет и не может быть названия, так как ко всему, что может быть так или иначе названо, без проблем добавляется определение МОЁ, а значит то, что принадлежит мне, а не ___ .

Есть вопросы, ответы на которые бесполезно искать в том, что тебе принадлежит, а, следовательно, тобой не является. Их – ответов – там нет и быть не может, коли то, что не может быть названо, не зашлёт их туда. Если оно их туда засылает, они не нуждаются в поиске. В этот момент ты с предельной ясностью и без сомнений ЗНАЕШЬ.

Правда, сомнения могут прийти, наколдованные собственным мозгом. Но лишь потом. Лишь если это ясное Знание начинаешь мусолить человеческим мыслительным агрегатом.

– - -

Как и предполагала Ира, Алиночку выписали из роддома в пятницу.

Цветы, поздравления, улыбки, слёзы умиления – всё смешалось в пёстром водовороте, который перенёс Иру от здания роддома в её бывшее обиталище.

Радостная суета переполняла кухню. Новоиспечённые бабушки вместе с Наташей и Люсей, мешая друг другу, накрывали на стол. Новоиспечённые дедушки ушли в магазин за недостающими ингредиентами. Алину и Влада, как виновников торжества, общими усилиями освободили от хозяйственных обязанностей, и они миловались у окна.

Пользуясь моментом, Ира вошла в комнату, где в кроватке мирно спала пока ещё безымянная новорождённая.

Маленькое пухленькое личико светилось безмятежностью. Ира пристально вглядывалась в него.

Внешние особенности Алины и Влада, присутствующие почти в равных долях, отчётливо прорисовывались сквозь типично младенческие черты. Но не схожесть с родителями пыталась разглядеть Ира. Она искала запомнившиеся ей отблески личности Гиалы.

– Глаза этого не увидят, – нежным благоговейным почти шёпотом сказал Женечка, вплотную подошедший к Ире.

Ира, не уловившая, как он зашёл в комнату, вздрогнула. Женечка положил ей руку на плечо, и по телу разлилась тёплая волна покоя.

– Точнее, увидят, – продолжил он, – но гораздо позже. Через несколько лет. И не во внешности. Это проявится в пластике движений, в мимике. Проявится, как нечто мимолётное и едва уловимое. Как нечто, которое если и получится разглядеть, то только при очень большом желании.

– Значит, у тебя такого желания не было?

– Ты о чём?

– Уверен, что хочешь услышать ответ?

Женечка усмехнулся и промолчал.

Ира подняла на него глаза и тут же вышла из комнаты, оставив его наедине с новорождённой девочкой, спящей в кроватке.

– - -

Первый тост подняли за новорождённую, и Наташа спросила:

– А как назвали-то?

– Ещё никак, – смущённо ответила Алина.

– Алиночка, ну что тут думать! – вступила в разговор Алиночкина мама. – Родила ты доченьку в Татьянин день, вот и назовите Танечкой.

– Мама! – возмущённым голоском проворковала Алина. – А почему ты меня тогда не назвала какой-нибудь Машенькой или вообще Фёклой или Акулиной?

– Алина, – вступил в разговор её папа, – Таня – это не Фёкла и не Акулина. Это – очень хорошее имя.

– А чем Фёкла с Акулиной плохи? – весело спросил Валентиныч.

Все дружно рассмеялись, и наречение новорождённой продолжилось, перерастая в жаркие споры.

Люся принесла орфографический словарь, Наташа – два тома «Тайны имени». Алина взывала к Владу, но он держался мнения, что решать, как будут звать ребёнка, должна мать.

– Хотя бы предложи свой вариант, – настаивала Алина.

– Алин, – Влад улыбнулся ей, – ну какой я ещё могу предложить вариант? Вон, тебе целых три книги вариантов принесли!

Ира в обсуждении принимала участие лишь в качестве зрителя. Женечка тоже молчал. Ира не видела его лица, но чувствовала, что тело его напряжено как у хищного зверя в засаде перед прыжком.

Настроение Влад казалось ещё более странным. Если бы не усилия Алины, он, как и Ира, тоже ограничился бы ролью зрителя, но зрителя больше похожего на Женечку, только без напряжения хищного зверя перед прыжком.

Напряжение было, но иного качества. Как у паука, который ждёт, что добыча сама залетит к нему в паутину, гадая, муха то будет или бабочка.

И вот, когда казалось, что все говорят разом, и каждый слышит только себя, Женечка вдруг прижал к себе Иру так, что та едва не вскрикнула, и в следующее мгновение очень тихо, но так, что все разом умолкли, сказал:

– Назовите Дана.

Влад затаил дыхание на середине вздоха.

– Дана? – Алина расплылась в благостной улыбке. – А что, мне нравится. Только это ведь краткая форма. Как будет звучать полное имя?

Женечка усмехнулся, глубоко вздохнул и изрёк:

– Данаида, Даниэла, Даная, Даналия, Богдана. Выбирай!

На несколько мгновений воцарилась тишина. А потом…

– Влад, давай назовём нашу дочь Богдана. Ты не против?

– Нет, – ответил Влад с умиротворением паука упаковавшего в паутину свой будущий пир. – Смородская Богдана Владиславовна. По-моему, здорово!

– - -

Как и в день рождения Даны, Ира и Женечка брели в полумраке по набережной.

– Дана, – задумчиво проговорила Ира. – Так звали её тогда?

– Нет, – в такой же задумчивой отрешённости ответил Женечка. – Так звал её только я. Имя у неё было другое. Оно для меня ничего не значит. Да и для неё тоже.

– А что значит «Дана»? Что это значит на языке, на котором, говорили две с лишним тысячи лет назад в районе нынешней Соболевки? Ведь, насколько я понимаю, ты не звал Даной Гиалу?

– Если честно, звал. Она тоже спрашивала, что это значит.

– И что же?

– Неважно. Ир, не обижайся, это – СУГУБО ЛИЧНОЕ.

– Извини.

Женечка усмехнулся.

– Не извиняйся. Ты и она вправе знать ответ, и вы его знаете. А так же знаете и то, что к поверхностным значениям слов, независимо от языка, его смысл не имеет никакого отношения.

Тогда я сам не знал, почему так называю её. Мне просто нравилось и хотелось её так называть. – Женечка снова усмехнулся. – Хочешь понять, обратись к расшифровке азбуки, которую я тебе дал.

«Дана – ДОБРО АЗ НАШ АЗ», – проговорила мысленно Ира.

«Последний АЗ можно не учитывать, так как это – окончание. ДОБРО АЗ НАШ. То есть, наш АЗ есть Добро, Истина… или Истина, Добро – это наш АЗ… или…».

– Дана – это адаптированный к современности вариант, – перебил Женечкин голос Ирины размышления. – Две с лишним тысячи лет назад и в начале прошлого века я звал её Данум.

«ДОБРО АЗ НАШ УК МЫСЛЕТЕ», – продолжила мозговой штурм Ира.

«Истина АЗ является нашим познанием мышления, или, может быть, учителем мыслить».

– Что-то вроде того,– голос Женечки снова ворвался в Ирины мысли.

– Ты это к чему?

– К тому, что если не ставишь на своём пути препятствия из человеческого, управляешься с чем угодно.

– Я говорила вслух?

– Может быть. Не знаю. Мы с тобой на одной волне сейчас.

– Истина АЗ учит нас мыслить?

– Да. Нужно лишь не заслоняться от неё человеческим. Данум одним своим присутствием убирала все препятствия. Правда, пока она была рядом, это производило обратный эффект.

Я оставался непробиваемым для Осознания Сути. Мне всё удавалось без всякого Осознания Сути. Скажем так, я действовал, как осознающий суть, не будучи таковым.

– Ты хочешь сказать, что тебе во всём везло?

– Не без этого. Но не в этом дело.

– А в чём?

– Полагаю, ты со мной согласишься, что практически каждый человек ищет счастье. И вот, представь, такому человеку N предлагают на выбор два ключа, каждый из которых открывает особую комнату, в которой есть нечто.

В первой комнате находится полное изобилие. Деньги, красота, здоровье, обаяние, харизматичность, удача, успех и тому подобное.

Во второй – НИЧЕГО, кроме полного, безграничного владения собой. То есть, абсолютно все бразды правления и телом, и душой.

Подавляющее большинство ищущих счастья, не задумываясь, выберут ключ от первой комнаты.

У меня не было ключа от первой комнаты, а потому я имел стандартный набор жизненных ситуаций. Правда, я по рождению принадлежал к правящему роду, но в тех условиях это мало на что по-настоящему влияло. Разве что требований и ответственности добавляло. Ну ещё и гонору, конечно.

Так вот, у меня не было полного изобилия первой комнаты, но, благодаря Данум, я получил то, что кроется во второй.

Не знаю, была ли осознающей суть она. Иногда мне кажется, что да, хотя вряд ли.

– Почему?

– Если бы она была осознающей суть, имея столь сильное влияние на меня, она легко могла бы направить меня, куда следует.

– Ну, Жень, ты лучше меня, знаешь, что иметь возможность сделать что-либо и сделать это что-либо – разные вещи. Тем более, если полностью осознаёшь, что делаешь. Вполне возможно, что данное действие в условиях конкретного ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС излишне или вовсе недопустимо.

– А ведь права! – воскликнул Женечка и впал в отрешённую задумчивость.

Ира выждала некоторое время, краем глаза кидая короткие взгляды на него. Впрочем, она могла и не смотреть на Женечку. Его состояние и без того передавалось ей, вселяя трепет опасения. Ира злилась на себя за то, что сама, не пойми с чего, завела этот разговор. Она попыталась немного сменить тему.

– Жень, мне очень понравилась твоя притча о двух комнатах.

– Чем? – не вполне покинув отрешённость, спросил Женечка.

– Можно что-либо потерять, а можно от чего-либо избавиться. Внешне, и то, и другое выглядит вроде как одинаково, но разница принципиальна.

Так и в случае с наличием чего-либо. Ведь деньги, красота, здоровье, обаяние, харизматичность, удача, успех и прочее – все вместе и по отдельности – могут, вместо достояния, стать непосильной ношей.

– Да. Это так. В особенности – а этой особенностью отличается подавляющее большинство рода человеческого – если понятия не имеешь, как и что с этим со всем делать.

Самое страшное, если эти составляющие становятся частью личности, когда утрата одного или нескольких компонентов превращается в потерю, а не в избавление.

Полное владение собой обеспечивает в равной степени возможность иметь всё это и обходиться без всего этого. И в любом случае, без существенного влияния на личность.

– Подожди, Жень. Обаяние и харизматичность – это ведь свойства личности.

– Свойства характера личности. Характер – это особенности настроек, которые, владея собой, можно менять.

Женечка вдруг усмехнулся явно не по теме.

– Пытаешься вывести меня из, как тебе кажется, тягостного состояния?

– Что-то вроде того.

– Не стоит. Ир, я действительно владею собой так, как вряд ли кому и снилось. К тому же, поверь, прекрасно знаю что, зачем и как делаю.

– Например, пугаешь меня своими реакциями?

– И в мыслях не было. Честное слово! Ты просто не пугайся. Но если тебе так больше нравится, могу внешне ничем не выдавать своего состояния.

Ира остановилась, внимательно глядя на него.

Женечка тоже остановился и смотрел на Иру томным взглядом со своей слегка ехидной, слегка слащавенькой ухмылочкой на лице.

Он выглядел таким, каким она привыкла его видеть. Изысканным и блистательным, элегантным и безупречным. Будто как в былые добрые времена она с ним встретилась только для того чтобы немного расслабиться.

И он не просто так выглядел! Он на самом деле и был в данный момент таким!

Ира в ужасе отпрянула от него.

Женечка расхохотался.

– Палладина, тебе не угодишь!

– Женька! Ты – лицемер!

– Ещё какой! – гордо заявил Женечка. – Идём, – со смехом добавил он.

– - -

Всё, что Ире «приснилось» в связи с рождением Даны, осталось в памяти ярким пятном, не поколебав отрешённого умиротворения безмятежного и спокойного «сновидения» про жизнь в офисном режиме «как все нормальные люди».

И этот сон продолжался и продолжался.

Постепенно Ира перестала проверять себя на подлинность сна или яви с помощью полётов. Она просто летала, когда ей того хотелось, и покорно повиновалась гравитации, когда хоть и хотелось летать, но не моглось.

Она перестала заострять на этом внимание и не предавалась анализу своего состояния, на выход из которого даже намёков не было.

Но выйти из него ей всё же пришлось. Притом внезапно и в одно мгновение.

Пробуждение

Ира «проснулась» так, как просыпаются посреди ночи от грохота или вспышки света, в холодном поту с дико колотящимся сразу по всему телу сердцем и с кучей вопросов типа «кто я?», «где я?» и «что это было?».

Правда, в Ирином случае, ничего нигде не вспыхивало и не грохотало. И вообще, формально, в этот самый момент она не находилась в состоянии физиологического сна.

Но холодный пот пробил, и сердце, прикинувшись птичкой залетевшей в форточку и теперь в панике пытающейся преодолеть невидимую преграду из оконного стекла, ошалело билось, куда ни попадя, от пяток до макушки головы. И вопросы «кто я?», «где я?» и «что это было?» тоже встали на повестке дня ребром.

То, что она – Ирина Борисовна Палладина, работающая печатником в рекламном агентстве, названием которого ей никогда не приходило в голову поинтересоваться, Ира разобралась быстро. А то, что в данный момент она находится на своём рабочем месте и измывается над ламинатором посредством фольгирования каких-то грамот, одновременно не давая покоя принтеру, печатающему тщательно выдизайнеренные страницы меню для какого-то кафе, обнаружилось само собой.

Но вот с тем «что это было?»…

Впрочем, «что это было?», Ира поняла даже раньше, чем выяснила, кто она, где находится и чем занимается.

В этот знаменательный день Ире продолжал «сниться» её, казалось, уже пожизненный «сон». В соответствие с правилами этого «сна» она, как обычно, встала по утру, привела себя в порядок и, выйдя из кустов бирючины между Красной и Кубанской, попыталась долететь до работы, но у неё не вышло, вследствие чего пришлось топать к офису ножками.

У дверей «избушки» в «наряде» из желтоватого сайдинга она оказалась одновременно с Димой, что тоже стало почти традиционным. Затем, как обычно, с интервалом в минуту-две подошли остальные труженики бескрайних полиграфических полей рекламы, и все вместе уселись за утренний «лёгкий» перекус, стараниями Лиды больше смахивающий на банкет.

Чуть позже, как обычно, в офис стремительно ворвалась Гаянэ Суреновна, шарахнув дверью об стену так, что несчастная «избушка» вздрогнула, будто от землетрясения баллов 5-6-ти. И, как обычно, на мирно чаёвничающую компанию из уст Гаянэ Суреновны обрушился скороговорочный шквал информации, который Лида безуспешно пыталась сдержать с помощью спешно вручённых Гаянэ Суреновне пирожка и чашки чая.

Дальше Ире «снился» стандартный рабочий день, прервавшийся, как обычно, на обед, через четыре часа после начала.

И вот, после обеда… Где-то примерно через полчасика…

Недостатком слышимости «избушка» не страдала и страдать не собиралась. Ира никогда не прислушивалась к тому, что творится на первом этаже, но всегда слышала монотонное воркование Лиды, Яны и Ромы, если таковое имело место, либо радостные излияния Димы, либо отчаянно-эмоциональные вопли Гаянэ Суреновны.

В информационное наполнение ни одного, ни другого, ни третьего Ира никогда не вникала. Всё, что касалось её непосредственно, ей сообщали по мобильнику, либо лично, поднявшись к ней на второй этаж. Гаянэ Суреновна, как обычно, всегда делала и то, и другое.

Посетители в «избушку» заглядывали крайне редко. От этой необходимости их избавляли доблестные усилия Димы и Гаянэ Суреновны, лично навещавших всех клиентов на всех этапах работы с ними.

Само собой, не последнюю роль в связях с жаждущей полиграфической продукции общественностью играли телефонная связь и электронная почта. Но всё же, если бы не старания Димы и Гаянэ Суреновны, частота заглядывания посетителей в «избушку» не увеличилась бы, а вот необходимость связываться с ними по телефону или через интернет если б каким-то чудом и не достигла нуля, то очень сильно к нему приблизилась бы.

В общем, человеческие голоса, отличные от голосов Лиды, Яны, Ромы, Димы и Гаянэ Суреновны, своим звучанием исключительную слышимость «избушки» не баловали. Ежели такое всё же случалось, Ира краешком внимания лишь констатировала, что в их «тихую» обитель в кои-то веки некто забрёл, и не утруждала себя любопытством по поводу, кто бы это мог быть.

Голос, прозвучавший через полчаса после обеда тихим «Добрый день», едва зацепившись за краешек внимания, захватил его целиком. Да так, что у Иры выступил холодный пот, сердце принялось играть в залетевшую в форточку птичку, и градом посыпались вопросы: «Кто я? Где я? Что это было?».

А было то всего-навсего «Добрый день», произнесённое тихим голосом Станислава Андреевича Радного.

Ира уронила на стол обёрнутые фольгой две грамоты. Ламинатор продолжал крутить горячими валами, недоумевая, с чего это между ними перестали протискиваться золотистые блестяшки. Принтер, между тем, выплюнул последнюю страничку меню и притих, радуясь, что от него, похоже, хоть ненадолго отстали.

В холодном поту выяснив, кто она и где она, Ира пыталась уговорить сердце, если ему так охота колотиться с остервенением, хотя бы выбрать для этого занятия более локализованное в пространстве тела место дислокации.

«Боже мой!!! Да что это такое?!!! Нет! Так нельзя! Он мне ничего плохого не делал и даже наоборот!!! Какие черти приволокли его сюда из его Парк Отеля?!!! Да там, небось, рекламных агентств по пять штук на каждом этаже и ещё по два между этажами и ещё восемьдесят восемь в округе!!! Какого, блин … его сюда принесло?!!!

Так! Всё! Тихо! Успокаиваемся. Успокаиваемся. Успокаиваемся. Ну пришёл. Ну и что? Вон, мирно беседует себе с Гаянушкой и меня не трогает.

Да в конце концов!!! Сколько можно!!! И чего я на него так реагирую?!!! В прошлом году ведь в течение без малого четырёх месяцев почти каждый день видела, и ведь ничего страшного не случилось!!! Сейчас-то чего?!!!

Так!!! Всё!!! Тихо. Тихо. Спокойно».

Пока Ира пыталась втолковать себе-любимой, что посещение Станиславом Андреевичем Радным её места работы ей ничем не угрожает, даже если ему вдруг взбрендит посетить её вотчину на втором этаже, в это самое время Станислав Андреевич мирно разговаривал с Гаянэ Суреновной. О чём, Ира, всецело занятая паникой, не уловила, хотя слышала отчётливо каждое произнесённое внизу слово.

Усилия успокоиться убивали своей тщетностью. Ира с трудом заставила себя вернуться к ламинатору, а когда он выдал ей два смятых с перекошенной фольгой листка в полной уверенности, что именно этого от него в данный момент и хотели, Ира поняла, что она больше не спит.

Явь предстала во всей своей красе, не оставляя сомнений в том, что она – не сон.

В это время внизу Радный Станислав Андреевич тихим голосом сказал «До свидания», и вскоре со двора донёсся шелестящий звук уезжающей машины.

Ира тупо смотрела на испорченные грамоты, крепко зажатые в руке. Только что завершившийся «сон» вспоминался с трудом, и вообще, «спросонья» соображалось туго.

– Надо отпечатать, – сказала сама себе Ира вслух и направилась к принтеру.

Там она обнаружила целую стопку готовых листков меню. Снова посмотрела на крепко зажатые в руке грамоты и, наконец, сообразив, что нужно с ними сделать, бросила их в коробку с обрезками бумаги.

– Нет. Сейчас только напорчу, – сказала она сама себе, выпила воды и спустилась во двор перекурить.

Сквозь тёплую духоту накрапывал дождик. Ира оглядела себя. На ней были надеты джинсы и футболка.

Она села на лавочку и не придумала ничего лучше, как позвонить Радному.

– Здравствуйте, Станислав Андреевич.

– Стас, – поправил он её.

– Извините. Стас.

– Здравствуйте, Ира. Рад Вас слышать.

– Спасибо, что заставили проснуться.

– Всегда рад помочь. В том числе, и в качестве будильника.

Что сказать дальше, Ира не изобрела. Немного послушав её натянутое молчание, Радный усмехнулся.

– Ира, всё нормально. Всё будет хорошо.

– Да, – тупо ответила Ира, чувствуя, как жар объял лицо.

«Какого чёрта я ему позвонила?!»

– Ира, прошу прощенья за прямоту. Если я правильно понимаю, Вы позвонили мне в состоянии близком к аффекту, на самом деле, не желая этого делать.

– Извините, – промямлила Ира, от стыда готовая провалиться сквозь Землю.

– Не волнуйтесь. Ничего страшного.

– Да. Конечно, – продолжала мямлить Ира, горько сожалея, что провалиться сквозь Землю, у неё нет ни единого шанса.

– Ира, я заеду за Вами вечером.

Ира чуть было ни завопила «Что?????!!!!!!!», но вовремя удержалась и, прекрасно понимая, что «Ира, я заеду за вами вечером» – это не предложение, а постановка её в известность, выдавила:

– Хорошо.

– Тогда, до вечера.

– Ага, – вырвалось из Иры так, что она была искренне рада, что «услышал» сие только её мобильник.

Ира выкурила ещё одну сигарету, размышляя о том, что «пробуждение» приятным назвать сложно. Заходя обратно в «избушку», она столкнулась нос к носу с Гаянэ Суреновной.

– Ира, Вам нездоровится? – забеспокоилась та.

– Нет-нет! Всё в полном порядке, – поспешила успокоить её Ира.

Гаянэ Суреновна ей не поверила, затащила в свой кабинет, усадила в кресло и всполошила Яну и Лиду.

Ни с того ни с сего, Ире стало весело. Она представила, как её заставляют проглотить таблетку анальгина и запить её валокордином.

К счастью, мелькнувшее в воображении изуверство далее воображения не продвинулось. Яна просто принесла стакан ледяной воды, а Лида с причитаниями рассказала о магнитных бурях. Гаянэ Суреновна предложила отвезти Иру домой.

– Спасибо. Со мной всё в порядке. Просто духота такая, – отбивалась Ира. – К тому же, работы валом.

– Да не таким уж и валом, – ответила Гаянэ Суреновна. – Меню Вы уже распечатали, только разобрать осталось. С этим и Лида справится. И грамоты почти все готовы. А остальное может и подождать.

– Я слышала, что заказчик приходил.

– Ему аж на среду, аж на следующей неделе, в смысле не на этой неделе, которая будет, а аж через неделю.

Ира чуть было не спросила: «а какой сегодня день?», – но вовремя притормозила и услышала куда более заинтриговавшую её информацию.

Оказалось, что Радный аж с середины декабря числится среди постоянных клиентов приютившего Иру рекламного агентства.

Минут через десять состояние Иры перестало вызывать опасения Гаянэ Суреновны, и та отпустила её трудиться дальше.

Поднявшись к себе, первым делом, Ира выяснила дату. Оказалось, что нынче на дворе пятница, и… 27 мая.

Ира смутно припоминала, что знала об этом в своём «сне».

Рабочий день потёк дальше. Спасительные грамоты, меню, афиши, флаеры и визитки не давали залезать в голову не относящимся к ним мыслям.

Ровно в шесть вечера позвонил Радный.

– Ира, я жду Вас.

– Я сейчас.

Гаянэ Суреновна часа два назад уехала в Адлер. Димы тоже не было. Он повёз в кафе готовые меню. Яна, Рома и Лида неспешно собирались покидать офис.

Заглянув в дверь, Ира бросила им «Пока!» и вышла из «избушки».

Машина Радного стояла во дворе. Он распахнул Ире дверцу. Ира села.

– Добрый вечер.

– Добрый, – ответил Радный на Ирино приветствие и вырулил на узенькую ухабистую дорожку.

– Стас, извините меня, пожалуйста, за этот дурацкий звонок.

– Ира, в извинениях нет необходимости. Я ждал Вашего звонка. Так что всё в полном порядке.

Работа не давала Ире подумать о предстоящей встрече. Даже, когда Радный позвонил, Ира ответила ему машинально и машинально вышла из офиса. Единственное, что заботило, ей не хотелось, чтобы кто-либо видел, как именно она покинула «избушку». Никто и не видел, и усилий с Ириной стороны для этого не потребовалось.

А теперь Иру разом накрыли все чувства, которые в ней вызывал Радный. Страх, восторг, неловкость. Она потерянно молчала.

– Ира, – начал Радный, едва они уютно встроились в пробку на Курортном проспекте, – для меня не секрет, что Вы сейчас чувствуете, да и вообще чувствуете, когда нам с Вами приходится общаться.

Радный оторвал взгляд от дороги и кинул его на Иру. Ира вжалась в сидение.

– Хочу Вам заметить, Ира, Вы невероятно сконцентрированы на себе. Скажите, ведь Вам ни разу не пришло в голову попытаться представить, что испытываю я в Вашем присутствии. Не так ли?

– Знаете ли, Стас, судя по Вашим внешним реакциям, сложно представить, что Вы вообще хоть что-то чувствуете.

– Серьёзно? – спросил он с едва заметным намёком на шутку.

– Я хорошо помню нашу с Вами первую встречу… – начала Ира.