Общество грез

Он жил в другом штате, так что мы виделись нечасто, а мы с родителями почти никогда не выезжали за пределы Пенсильвании, что делало приезды капитана Джо особенными. Я с нетерпением ждал его визитов, ведь они были настоящим событием в нашей жизни. Подготовка к его приезду становилась почти ритуалом: я придумывал новые игры, тщательно подбирал вопросы, на которые всегда получал честные и порой глубокие ответы. Каждый его визит был наполнен ароматами домашней кухни, громким смехом и подарками от моей тёти, с которой я так и не познакомился, потому что она оставалась главной в доме, пока Джо гостил у нас.

Его присутствие было словно глотком свежего воздуха, наполнявшим дом не только радостью, но и каким-то

неуловимым теплом. Он был тем человеком, который мог привнести гармонию в любую атмосферу, и даже мой отец, молчаливый и скрытный по натуре, рядом с ним становился более открытым. Порой мне казалось, что только ему подвластны скрытые от посторонних глаз чувства немногословного отца. Они часто проводили время в кабинете отца, обсуждая что-то важное, не предназначенное для детских ушей.

Однажды я подслушал их разговор и, хотя ничего не понял, почувствовал тяжесть и важность того, о чём они говорили:

– Больше никаких новостей? – спросил дед с подозрительно серьёзным и печальным выражением лица.

– Сейчас в России, но там своих эксплуатируют, называют крепостными, поэтому темнокожие рабы им не нужны, так что маскировка будет неудачной, ищем другие пути, – с грустью в глазах ответил мой отец.

– Не отчаивайся, может, я и не застану эти времена, но ты или твои дети – обязательно, – с ободряющей улыбкой хлопнув его по плечу, сказал капитан Джо.

Я так и не понял, о чём шла речь, но осталось неотступное чувство, словно весь мир каким-то образом оказался под угрозой. Слова деда еще долго эхом звучали в моей голове, в попытке понять какие времена я должен был застать?!

Дед всегда был опорой для отца, и рядом с Джо он словно оживал, наполняясь живительной энергией. Я был бесконечно благодарен деду за это. Однако в возрасте пяти лет я впервые столкнулся с неумолимой и холодной сущностью смерти. Её нельзя переиграть, нельзя обмануть. Джо ушёл от нас, погибнув от мучительного рака лёгких, который долго и жестоко терзал его. На похороны поехала только мама. Меня решили оставить дома, чтобы в моей памяти дед оставался светлым, тёплым образом, а не обременённым трауром и слезами.

Мой отец, Уильям Дэвис, был для меня загадкой, таинственной фигурой, к которой мама просила не приставать с расспросами. Вместо этого она предлагала проводить больше времени с ней. И, признаюсь, мне было по-настоящему уютно и

весело в её компании. Она была неисправимой фантазёркой, творившей чудеса из ничего. Каждый день рядом с ней превращался в увлекательное приключение: мы оказывались то в волшебной пещере, полной огнедышащих драконов, то в зачарованном городе, где только моя любовь могла расколдовать окаменевших жителей, то на необитаемом острове, где она учила меня выживать. Её любовь окутывала меня, словно мягкий, тёплый плед, и я ни на миг не чувствовал себя обделённым вниманием.

Когда я спрашивал, почему папа не играет с нами, мама отвечала, что он занят написанием книг, чтобы зарабатывать деньги. В своей детской наивности я находил это справедливым: если ему нравится писать, а нам с мамой так весело вдвоём, то зачем что-то менять? Это было логично до тех пор, пока я не осознал, насколько мы богаты. Осознание того, что нашему семейству хватило бы состояния на тридцать поколений вперёд, разом разрушило мою детскую логику. Если деньги не были причиной, значит, отец просто не хотел проводить время со мной. Это открытие больно ударило по моему сердцу, оставив в нём глубокую рану. С тех пор я утратил желание искать его общества. Тем не менее, с годами я всё сильнее ощущал нехватку отцовских наставлений. Уильям был настолько отстранённым и замкнутым, что уже к шести годам я практически перестал существовать для него. Это равнодушие искалечило мою душу, оставив зияющую дыру там, где должно было быть тепло и

отцовская поддержка.

Уильям был писателем, и, несмотря на богатство семьи, он отказался жить за счёт деда, чем сильно его расстроил. Отец любил своё дело, но эта любовь была почти разрушительной: он часами, а порой и днями сидел в своём роскошно обставленном кабинете, словно отгораживаясь от остального мира. Нам с мамой было строго запрещено заходить туда или отвлекать его по пустякам. Даже в наши дни рождения двери кабинета оставались для нас закрытыми.

Если бы я мог описать его жизнь одним словом, это слово было бы «апатия». Ничто не приносило ему радости, а редкие улыбки на его лице становились для нас с мамой настоящим праздником. Он любил нас, я это знал, но по какой-то необъяснимой причине считал счастье невозможным для себя, тем самым обрекая нас на безрадостную жизнь. Особенно мрачным он становился, когда получал письма. Я не знал, кто их отправлял, но ненавидел этого человека всей душой, ведь именно он забирал у нас папу. Уильям молча брал конверт и, не распечатывая, уходил в кабинет, словно в нём была скрыта ужасная тайна, способная разрушить Вселенную. Там он запирался на долгие часы, оставляя нас за порогом своего мира. Эти закрытые двери и молчание отца стали символом моего детства – детства, наполненного чудесами, созданными мамой, но омрачённого холодной отчуждённостью отца.

Однако отец не всегда был таким. До моего трёхлетия в моей памяти Уильям был весёлым, любящим, заботливым и понимающим человеком. Его однозначно можно было назвать красавцем: большие светло-голубые глаза, глядя на которые я успокаивался, но в то же время боялся, потому что знал, что бывает, когда эти глаза начинали тускнеть, строя вымышленные щиты, ограждающие недоступный другим мир его грёз; светло- русые волосы, такие же кучерявые, как у меня; тот же греческий нос и губы бантиком, только всё крупнее, чем у меня. Но самое любимое в нём было связано вовсе не с внешностью. Объятия. Именно по ним я тосковал больше всего последующие несколько лет, ведь в его сильных руках была сосредоточена наполняющая уверенностью и верой отцовская любовь.

Первое воспоминание о нём связано было с нашим садом. Мне тогда было два года. Воспоминания появляются обрывками, но самое главное я помнил – мы любили друг друга и не стеснялись это показывать. День был солнечный и тёплый, солнечные лучи играли в его волосах, а глаза смотрели с такой добротой и одобрением, что я не сомневался в своей уникальности. Его сильные руки, крепко и в то же время ласково держали меня,

унося в глубь сада, и от его касаний мне становилось спокойно и уютно. А там нас ожидала мама и накрытый стол. Папа усаживал меня на почётное место и садился рядом, пока мама хлопотала за столом. Вокруг нас были огромные поля, вкусно пахнущие розы разных сортов, высокие, величавые деревья, разноцветные бабочки, желающие присоединиться к нашему пиршеству, и счастливые мы, улыбающиеся друг другу и яркому солнцу. Мама протягивала мне вкусный, воздушный малиновый торт и просила загадать желание. Они смотрели на меня с восхищением, а я, недоуменно глядя на них, думал: «Потом придумаю, что загадать!» И ничего не загадав, радостно задувал свечу. А зря, надо было загадать вечность в этом дне. Если бы у меня была возможность прожить заново один день из жизни, я бы без всяких колебаний выбрал этот.

Помню, как в этот день папа протянул мне коробку и с нетерпением ждал, пока я её открою. Там была самодельная игра

«Я найду тебя». Она стала нашей любимой на протяжении следующего года. Суть игры была в том, что ты должен был спрятать какую-нибудь вещь, нарисовать карандашом на карте место, где её спрятал, стараясь запутать игрока. Для того чтобы начать игру, достаточно было протянуть карту.

– Я играл эту игру в детстве с дорогим человеком, а теперь мой дорогой человек ты, сынок, с днём рождения! – сказал он своим уверенным и красивым голосом.

Мы играли в неё целый год и подсчитывали очки. Я всегда шёл на первом месте и очень гордился этим, потому что папа проигрывал достойно, а мама восхищалась гибкостью моего ума в таком раннем возрасте. К сожалению, меня никто не предупреждал, что рано или поздно мне придётся расплачиваться за эти счастливые дни одиночеством и болью в сердце.

В один ужасный субботний день моя прежняя жизнь закончилась. Ничего не предвещало беды: я проснулся, помылся, оделся, поел и пошёл искать папу. Вчера я спрятал какую-то побрякушку в его ящике и считал этот ход весьма умным. Люди любят создавать себе сложности, но не догадываются, что всё,

что им нужно, находится совсем рядом – стоит только открыть соседний ящик. Довольный своим планом, я зашёл в кабинет отца и протянул ему карту. Но как только он поднял глаза, я понял: наша игра окончена. Он был уставший, во вчерашнем костюме, с красными и опухшими глазами, растрёпанными волосами. Запах алкоголя чувствовался даже из соседней комнаты. Я никогда не видел папу таким, но вскоре смирился с его новым амплуа. В этот момент я повзрослел сразу на пять лет и понял, что искать теперь нужно не вещи, а моего отца. Возможно, он спрятался в соседнем ящике.

Так мы прожили ещё три года: я искал отца, мама старалась заменить мне его, а он прятался от нас двоих. Каждый из нас отлично играл свои роли. Но если каждый день избегать реальность, она в один день больно ударит тебя по голове за твои актёрские таланты. Оливия Дэвис была безумно влюблена в своего мужа, как и он в неё. Она мирилась с его трудным характером, однако это длилось до тех пор, пока однажды ночью она не заметила меня, плачущего от одиночества. Женщины – удивительные создания: они готовы вытерпеть пренебрежительное отношение к себе, но, когда дело касается их ребёнка, они уничтожат источник тревог, ни минуты не сомневаясь.

2

Все началось с дня рождения Колина, это мой двоюродный брат, сын сестры моей мамы, тети Джулии. Мы с Колином были погодками, и всегда весело проводили время. Я любил визиты к тете Джулии, потому что мой мир состоял только из мамы и папы, а мне хотелось узнать гораздо больше. Тетя Джулия была светской дамой и вышла замуж за сына обеспеченного плантатора Питера Скотта, поэтому они только и делали, что тратили деньги, путешествуя по миру и модернизируя свои владения. Питер Скотт – один из самых важных людей в моей жизни, который сыграл большую роль в формировании моей личности. Он был очень красивым мужчиной с иссиня-черными

волосами, аккуратно зачесанными, и красивыми тонкими усами, подчеркивающими его белоснежную улыбку. Темно-карие искрящиеся глаза добавляли его образу дерзкий вид, а слегка крючковатый нос подчёркивал мужественность. Тетя Джулия была похожа на маму, только в отличие от неё всегда была в центре внимания, искренне наслаждаясь восхищёнными взглядами молодых людей, и завистливыми – молодых дам. Дядя Питер с тётей были красивой парой, что и приводило в ступор каждого, кто видел Колина.

Он был долговязым, невзрачным, скромным мальчуганом, чем-то отдалённо похожим на мою маму – те же глаза, волосы и мелкие черты лица. Однако, к сожалению, её харизмой он не обладал. Особенно сильно контраст был заметен, когда мы с ним стояли рядом. Тетя всегда старалась замаскировать недостатки сына: одевала по последней моде, заставляла его прикладывать ледяное мясо к щекам, чтобы появился натуральный румянец. Колина это не обижало, наоборот, он восхищался изворотливостью матери и наивно рассказывал мне о её ухищрениях, начиная от надевания нескольких пар брюк для придания хоть какого-то объёма его телу до использования жемчужного порошка, чтобы перламутр играл на солнце и придавал здоровый цвет лицу.

Мне было искренне жаль Колина, потому что ничего не помогало ему, скорее, наоборот, делало странноватым. Но я любил этого парня, потому что он не издевался надо мной, как другие сверстники, а действительно наслаждался моим обществом

Тётя Джулия любила брать меня с собой на все мероприятия не только потому, что я был единственным другом Колина и поднимал ему настроение, а потому, что приводил в восторг своим внешним видом других светских дам, отвлекая их от обсуждения изъянов Колина. Мама была не против, потому что они с отцом давно отказались от подобного рода развлечений, и она хотела, чтобы хотя бы я иногда выходил в свет. К сожалению, никто не спрашивал моего мнения и отправлял в этот суровый

мир, полной вычурной роскоши и неприкрытого лицемерия. Я искренне ненавидел этих людей и старался не отходить от тёти и Колина, однако моя внешняя привлекательность и состояние моего деда, единственным наследником которого я являлся, делали меня весьма популярным человеком среди светских хищниц. Каждая из присутствовавших на мероприятии дам старалась привлечь моё внимание к своим дочерям, которые были ещё младше меня, желая заставить нас подружиться. Я с самого детства отметил, насколько же внешнее благополучие ценится в высшем свете. Для моего тогдашнего окружения не имело значения, кто я, что из себя представляю и как буду относиться к их дочери и внукам. А может, я чертов псих? Это всё было не важно, если ты обладаешь состоянием. Как же легко люди закрывают глаза на недостатки друг друга, если на горизонте маячит внушительная сумма денег. Лучше, чтобы их дочь вышла замуж за богатого подонка, всю жизнь мучившего её, но осталась бы в кругу таких же обеспеченных лицемеров, изображающих счастье, чем вышла бы замуж за обычного парня и жила бы скромно и счастливо вдали от высшего света. Даже в столь юном возрасте эти мысли меня поражали до глубины души, заставляя всё больше отдаляться от подобного рода людей и мероприятий.

Я с нетерпением ждал окончания каждого приёма, поскольку после него мы ехали к тёте Джулии домой, где веселились с Колином и дядей Питером, пока тётя приводила себя в порядок, а затем шли гулять по их владениям все вчетвером. Я никогда не ощущал себя настолько счастливым, особенно когда дядя Питер называл меня «сынок» и брал за руку. У нас с ним была особая связь, именно он научил меня рыбачить, давать отпор надоедливым мальчишкам, вести себя уверенно в окружении взрослых женщин, завязывать галстук, даже научил меня справляться с заиканием, когда я волновался. Когда у меня возникали трудности, я бежал сломя голову к дяде Питеру, уверенный, что меня поддержат и дадут дельный совет.

Помню, как однажды я упал с лошади и стал бояться ездить в седле. Никто, включая маму, не знал, какой панический ужас я испытывал при виде лошади. Но это не могло скрыться от чутких глаз дяди Питера. Иногда мне казалось, что он понимает меня лучше, чем я сам себя. Бывает ведь, что ответ лежит на поверхности, а ты ходишь вокруг да около, блуждаешь в темноте неведения, пока не появляется тот, кто одним взглядом и добрым словом указывает путь, в конце которого ты найдёшь ответ на свой вопрос. У меня таким человеком был дядя Питер. Он взял меня за руку и повёл в конюшню, не давая мне возможности сказать и слова. Хотя, если честно, мне и не нужно было ничего говорить, потому что я доверял ему и знал, что, чтобы он не сделал, всё будет направлено на то, чтобы вытащить меня на поверхность.

– Лиам, дружище, я рассказывал тебе, как до ужаса боялся лошадей? – не дав ответить, он продолжил, потому что ему не нужны были ответы, он и так всё знал, а мне не нужны были вопросы, я ждал спасательный круг. Мне было стыдно, ведь все мои товарищи были хорошими наездниками, а я до чертиков боялся даже подойти к лошади.

– Так вот, каждый раз я собирал волю в кулак и шёл к лошади, придумывая тысячи отговорок, почему я не боюсь её. Но страх – такая вещь, его не обманешь, он пудрит тебе мозги, затихая на время, а потом с новой силой возникает из ниоткуда, – дядя Питер опять замолчал, опускаясь на колено, чтобы быть вровень со мной, и посмотрел прямо в глаза. Это был его фирменный трюк, чтобы он не смотрел на меня свысока, будто он взрослый и ему чужды такие глупости, а чтобы я чувствовал, что не один, он со мной и понимает, каково это, и у него есть решение для меня, спрятанное в его добрых глазах.

– И знаешь, что я сделал… – произнёс он с лёгкой загадочностью, пристально глядя на меня, – я снова пошёл в конюшню, но уже без маски, и признался, что боюсь лошадей. Да, до ужаса боюсь, – он размахивал руками, словно пытаясь наглядно передать всю бурю эмоций.

– А что было дальше? – почти задыхаясь от нетерпения, выпалил я.

– Узнай это сам, – его голос звучал мягко, но в нём была непоколебимая уверенность. – Мы почти у конюшни. Ты можешь признаться своей лошади. – Его лицо озарила тёплая, ободряющая улыбка. – Знаешь, дружок, проблема в том, что мы слишком часто скрываем свои страхи, считая их унизительными. Но страх – это не враг. Если прятать его, он останется с тобой навсегда. А если осознать, принять и отпустить его, тогда ты почувствуешь настоящую свободу.

– Но мужчины не должны бояться, – пробормотал я, словно не был уверен в его словах.

– Хочешь, я открою тебе один секрет? – его голос внезапно стал серьёзным, почти торжественным. – Мужчины боятся больше, чем женщины. Потому что от них ожидают храбрости. Но истинное бесстрашие – это не отсутствие страха. Это умение смотреть ему прямо в глаза.

Эти слова, сказанные с такой глубокой уверенностью, подействовали на меня как магия. Я сорвался с места, подбежал к лошади и, не стесняясь, рассказал ей всё, что меня мучило. Дядя Питер стоял рядом, молчаливый и внушительный, как древний мудрец. Его взгляд был прикован к лошади, подчёркивая важность происходящего.

Лошадь действительно меня слушала. Она не перебивала, не отворачивалась – просто стояла и молча принимала мои слова. Когда я закончил свою неожиданную исповедь, то почувствовал, как страх отпускает меня. Будто невидимые оковы спали с моего сердца. Именно тогда я осознал: верховая езда может быть моей свободой, а не тюрьмой.

С того момента я понял, как мужчины могут побеждать страх: не убегая от него и не игнорируя его, а смело встречая лицом к лицу.

Дядя Питер заменил мне отца. Как бы ни была печальна эта правда, до шести лет я не нуждался ни в ком другом. Однако всё

изменилось в день рождения Колина. Этот день я пытался вычеркнуть из своей памяти, но воспоминания о нём преследовали меня долгие годы, как тень, которая не исчезает даже на закате.

Это был чудесный солнечный день, наполненный теплом и ярким светом, и мы с мамой с самого утра усердно готовились к поездке на пикник, приуроченной к празднованию дня рождения Колина. Я выбрал изысканный изумрудный костюм, который словно подчёркивал глубину моих глаз, и этот непростой трюк мне когда-то подсказал дядя Питер. Он всегда говорил, что женщины, как бы они ни утверждали обратное, обманывают, заявляя, что мужская красота не имеет значения. На самом деле они влюбляются именно в тех мужчин, которые знают, что красивы, и умеют непринуждённо подчёркивать свою привлекательность. Дядя Питер был для меня не просто наставником, а настоящим проводником во взрослую жизнь, который многому меня научил. Он уверял, что я стану настоящим ловеласом, и благодаря его советам и поддержке моя самооценка неуклонно росла.

Каждый раз, когда вокруг меня крутились женщины, бросая игривые взгляды и делая скрытые предложения, дядя Питер всегда был рядом, готовый прийти на помощь. Не давая мне ни единого шанса оказаться в центре их внимания, он легко и непринужденно увлекал их разговорами, как опытный мастер манипуляций. И тогда, тихо шепча мне на ухо, он подмигивал с такой уверенностью, будто всё происходящее было спланировано заранее:

– Беги, дружок, этот удар я возьму на себя.

И, как всегда, он избавил меня от этих надоедливых мегер с таким изяществом, что я не мог не восхититься его мастерством.

Уильям не любил покидать пределы своего поместья, поэтому на все праздники мы с мамой ездили вдвоём, обсуждая по дороге, какие вкусности нас там ждут, и представляя, как чудесно мы проведём время. Тётя Джулия, в отличие от дяди Питера и моих

родителей, любила подчёркивать своё богатство, тратя немало денег на роскошные торжества. Каждый праздник был настоящим восторгом для меня и мамы: для меня – потому что это была возможность повеселиться с дядей Питером и Колином, наслаждаясь разнообразными угощениями, а маму радовало то, что она могла проявить свою безграничную фантазию, помогая Джулии устраивать грандиозные праздники. Мы не устраивали подобных торжеств дома, ограничиваясь лишь моим скромным днём рождения, да и то без особых изысков. Поэтому все свои смелые идеи мама воплощала именно на приёмах у сестры.

Джулия ценила её помощь, потому что сама не любила тратить время на организационные мелочи, но всегда с удовольствием принимала похвалу от гостей, подчёркивая, как тяжело ей далось создание всего этого великолепия. Мы все были довольны и получали то, чего хотели: мама могла проявить свою креативность, а я – наслаждаться праздником.

В тот день мы приехали раньше всех гостей, и каждый сразу же занялся своими делами. Я поспешил найти дядю Питера и Колина, чтобы показать им подарок, который я приготовил. Колин был большим любителем кораблей, и мы с мамой целый месяц собирали макет его любимого судна. Я даже не помнил его названия, но главное было не в этом: я хотел покрасоваться перед дядей Питером и порадовать Колина, заслужив его восхищение и благодарность.

Они сидели в кабинете дяди Питера, и он рассказывал, как нужно вести себя Колину, когда его называют слабаком. Нам с Колином нравились такие наставления Питера: во-первых, потому что они действительно помогали, а во-вторых, мы чувствовали себя взрослыми и избранными, ведь он разговаривал с нами как с равными, как с товарищами.

Я помню, как однажды, вбежав в дом в слезах, мы бросились прямиком к дяде Питеру. Нас оскорбляли наглые, воспитанные в духе аристократии сыновья светских дам, и мне доставалось особенно сильно, ведь я дружил с Колином, которого они люто

ненавидели. Но я даже не подумал бы предать нашу дружбу – страдать вместе с ним было для меня честью, и за это дядя Питер очень меня уважал. Он всегда говорил:

– Не торопитесь с выводами. У этого парня стальной характер, он вам еще покажет.

Эти слова всегда мне очень льстили. Но в тот день эти мерзавцы особенно старались нас задеть. Они позвали нас поиграть, и мы, конечно, обрадовались – с нами наконец-то захотели подружиться. Но, увы, это было только начало их коварного плана. Убедившись в нашей доверчивости, они заманили нас во двор и облили какой-то вязкой жидкостью и забросали куриными перьями, выкрикивая, что мы уроды, которые никому не нужны.

Я никогда не был особенно популярен, но эта подлость была за гранью моего понимания. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким униженным и расстроенным. Когда мы нашли дядю Питера в надежде на его утешение, мы были ошеломлены его реакцией. Он не пожалел нас, а разозлился.

– Служанки, – сказал он, – вымойте их, дайте им свежую одежду, приготовьте тёплое какао и приведите ко мне в кабинет. Я был потрясён, ведь никогда не видел дядю Питера таким встревоженным и озабоченным. Мы быстро умылись и молча переоделись. Наши взгляды пересекались, и мы оба с замиранием

сердца ожидали наказания.

Подойдя к его кабинету, мы оба вдруг почувствовали робость и не решались войти. Кабинет дяди Питера был похож на папин, но гораздо светлее и уютнее, с приятной атмосферой. Я имел право заходить туда в любое время, даже ночью, если мне того хотелось. На полках стояли огромное множество книг, и среди них я видел книги Уильяма. Дядя Питер очень уважал его талант и часто читал нам его произведения. Это льстило мне, потому что так я мог ощущать связь с утраченной фигурой отца, хотя бы через его слова и идеи.

– Заходите, чего вы там топчетесь? – громко прервал наше молчание весёлый голос дяди Питера.

Я зашел первый, иначе будь воля Колина, он простоял бы там до самой ночи. Дядя убрал со стола все документы и книги, убрал всё, что могло отвлекать, и накрыл для нас настоящий пир. На столе были кексы, какао, мороженое, торт, конфеты, пудинг – столько угощений, что мы с Колином не верили своим глазам. Мы ожидали наказания, но вместо этого получили настоящий праздник.

– Господа, приглашаю вас на первое заседание ПЛК, клуба Питера, Лиама и Колина, – сказал он с важным видом. – Это закрытый клуб трёх джентльменов, вход посторонним строго запрещён.

Мы с Колином восхищённо переглядывались, не зная, на что смотреть в первую очередь: на дядю или на бескрайнее поле сладостей. Мы чувствовали себя избранными, счастливыми и совершенно взрослыми. Питер приказал нам занять почётные места и продолжил, доставая из шкафа блестящую золотистую бумагу, как будто это было что-то из ряда вон выходящее, и торжественно продемонстрировал её нам.

– Это официальные, секретные правила нашего клуба. Никто не должен знать о них, кроме нас троих. Правило первое: посторонним вход в ПЛК запрещён – никому, кроме Питера, Колина Скотта и Лиама Дэвиса. Правило второе: если кто-то из нас грустит, все остальные обязаны поднять ему настроение. Правило третье: на наших заседаниях всегда должно быть горячее какао с угощениями для трёх джентльменов в большом количестве, но ни в коем случае не должно быть так, чтобы об этом узнали миссис Скотт и миссис Дэвис, иначе Питеру конец! А теперь, товарищи, объявляю первое заседание открытым! Налетаем!