Общество грез

Общество грез

Мариа Армлин

© Мариа Армлин, 2024

ISBN 978-5-0065-0505-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книга посвящается моему храброму герою, который всегда верил в меня

и защищал от всех мирских невзгод,Моему дорогому отцу,

А.

Я люблю тебя, пап.

ГЛАВА 1 ЗЕРНО НАДЕЖДЫ

1835 г. Бостон

Утро началось с неприятных новостей. Бомани отказался идти со мной на переговоры, сославшись на плохое самочувствие. Но я-то знаю настоящую причину. Он просто не хочет становиться свидетелем того, как я в очередной раз теряю самообладание, раздавая заслуженные нагоняи этим надменным и самодовольным выскочкам. Он считает, что такое поведение вредит моей репутации. Но как объяснить ему, что репутация – это последнее, о чём я думаю?

Порой мне становится невыносимо в этом мире, где каждый мнит себя судьёй и вершителем судеб, решая, кому какое место уготовано Богом. Ирония в том, что они называют себя Его верными слугами, хотя с нескрываемым удовольствием играют роль самого Создателя. Подлые лицемеры…

И вот снова мы с Бомани стоим у дверей очередного издательства, пытаясь найти хотя бы крупицу справедливости в этом жестоком мире. Я краем глаза смотрю на него и невольно улыбаясь, вспоминая день нашего первого знакомства – тот самый день, который перевернул мою жизнь с ног на голову. Передо мной стоит тот же самый дерзкий юноша, чья бесстрашная смелость тогда меня поразила, но сейчас он избегает моего взгляда.

Я понимаю его. Сколько раз я терял контроль, превращая всё вокруг в хаос. Сколько раз мои гневные вспышки уничтожали плоды наших трудов. Сколько раз я пускал в ход кулаки, мстя за унижения, которые он терпел из-за своего цвета кожи. Бомани пережил так много из-за меня, и я знаю: он отводит взгляд не из страха за себя, а потому что до боли в сердце переживает за меня. Но я обещаю: мы добьёмся своего – или я не Лиам Дэвис.

– Эй, дружище, – говорю я, хлопая его по плечу. – Сегодня всё

будет иначе. В этом издательстве работает прогрессивный человек, который ищет смелых авторов. А мы такими и являемся. Колин сказал, что, если ему понравится твоя книга, он примет все наши условия.

– Лиам, почему ты такой упрямый? Ты же знаешь, что ничего не изменится. Ни одно издательство не станет рисковать репутацией из-за меня. Да и я этого не хочу. Почему ты так одержим этой идеей? Разве не лучше выпустить книгу под твоим именем, чем не выпустить её вовсе?

– Нет, не лучше, – возражаю я, чувствуя, как внутри меня разгорается пламя. – Потому что это не моя книга. Это твоя книга. И она великолепна, ты сам это знаешь. Так что это не мы что-то теряем. Это люди теряют возможность прочитать твой шедевр. Держи голову выше!

– Мир устроен так, – тихо отвечает он, его голос полон горечи.

– Так было до нас и так будет после. Пора смириться с этим.

Его слова словно хлыстом бьют по сердцу. Я чувствую, как внутри меня что-то ломается.

– Сгущать краски и нагнетать – это моя работа, – отвечаю я, пытаясь вернуть твёрдость в голос. – Перестань переживать за меня. Я не держусь за статус, будущее или репутацию. Разве это имеет значение, если ты не можешь дать своему брату возможность жить достойной жизнью? Мне лучше пахать поле рядом с тобой, чем чувствовать себя пустым и одиноким в окружении роскоши. А теперь скажи мне, что означает твоё имя?

– Я – боец, – говорит он наконец, и на его лице появляется белоснежная улыбка, которая всегда возвращает мне уверенность.

– Так и будь им. Без тебя я не справлюсь. Наш разговор прерывает появление худощавой, высокой симпатичной блондинки, явно секретарши. Её тонкий силуэт и идеально уложенные волосы кажутся слишком шаблонными, чтобы быть настоящими. Смотрю в ее красивые глаза, в которых нет ни сочувствия, ни любви, ни понимания, и пытаюсь понять, неужели ее путь был предопределен, когда она была еще

малюткой. Предполагаю, что она – любовница издателя, и не только потому, что невероятно красива, а потому, что просто так такую работу не получить. В какой момент мы становимся заложниками ярлыков? Почему так легко навешивать шаблоны на незнакомых людей? Но разве это всё, что нужно о нас знать? Разве это не примитивные инструменты, созданные для удобства общества? А что, если мы не хотим играть в эти игры? Хотя, смотреть шире – ещё не значит видеть.

– Мистер Дэвис, мистер Браун ожидает вас в своём кабинете. Прошу следовать за мной, – произносит она ровным, заученным голосом.

Повернувшись спиной, она направляется к двери. Её манера держаться, её холодность – словно ответ на услышанные ею мои мысли, задевшие до глубины души. Мы всегда готовы отвлечься на малозначащие вещи, лишь бы не столкнуться лицом к лицу с реальностью.

– Я не пойду без него. Он мой компаньон, и даже не смейте предлагать мне другие варианты! – вырывается у меня грубо и решительно. Хотя чему тут удивляться? Столько раз я встречал косые взгляды, что уже устал щадить чужие чувства. Очередной раз я добровольно передал борозды правления грубости и агрессии. Они стали моей второй кожей.

– Конечно, мистер Дэвис. Это ваше право. Ваш компаньон может пройти с вами. Но, пожалуйста, дайте мне минуту, я предупрежу мистера Брауна, что вы готовы, – ответила она с лёгким кивком, обращаясь и ко мне, и к Бомани, а затем быстро скрылась за дверью, плотно прикрыв её за собой. На миг я ощутил неописуемую благодарность этой женщине. Пусть её доброжелательность была лишь частью профессионального этикета, а на деле она чувствовала себя в тупике, не зная, как принять Бомани, но её жест тронул меня до глубины души. Она приняла наше требование без возражений, сделав всё возможное, чтобы нас приняли вдвоём. И хотя я понимаю, что поставил её в неловкое положение, этот момент открыл мне её внутреннюю доброту. Я уверен, что за формальной

улыбкой скрывалась чистая душа.

Бомани сидит в углу, пристально наблюдая за мной. Его взгляд выдает нервное ожидание. Он знает, что в случае отказа у меня останется два пути. Первый – ворваться в кабинет мистера Брауна, устроить там скандал и разнести всё к чертям, обрушив на издательство шквал отборных оскорблений. Второй – молча принять поражение и уйти, сохранив гордость. Правда, за последние пять лет я ни разу не выбрал второй путь.

– Лиам, ты сумасшедший. Всегда ищешь проблемы на свою голову. Хотя я ничем не лучше – каждый раз иду у тебя на поводу,

– говорит Бомани, и в его голосе звучит забота, знакомая мне с самого детства. Его слова заставили меня невольно улыбнуться.

– Мистер Дэвис, я не сумасшедший, а справедливый, – отвечаю я, театрально вскинув голову. – Я высоко ценю ваш талант и буду бороться за него до последнего вздоха. Это дело чести!

Наши взгляды встретились, и мы оба разразились смехом. Я обожаю этого парня. Какие бы трудности ни вставали на нашем пути, он всегда находил повод для улыбки. Мы давно научились смеяться над своими проблемами. У каждого их и так предостаточно, но, если устаёшь с ними бороться, лучшим лекарством остаётся смех. Главное – найти человека, с которым можно смеяться искренне.

Скрип двери вновь прерывает наш разговор. Лицо Бомани резко становится напряженным, а внутри меня начинает закипать раздражение. В такие моменты я превращаюсь в пороховую бочку: один неверный взгляд в сторону Бомани – и я готов взорваться. Он часто говорит, что мне нужно научиться управлять гневом, но это сильнее меня. Настоящая уязвимость – не в том, что кто-то переступает через твои границы, а в том, когда больно ранят тех, кого ты любишь. Злость – это всего лишь маска беспомощности. Однако в этот раз всё было иначе.

Злость сменилась надеждой, когда я услышал заветные слова:– Мистер Дэвис, мистер Браун приглашает вас и вашего

компаньона к себе в кабинет. Будьте добры пройти за мной, – произносит секретарша с тёплой улыбкой, излучая необъяснимое тепло. Как одно действие или одна фраза способны изменить твоё восприятие человека! На первый взгляд она казалась лишь частью системы, но в этот момент стала обворожительным ангелом.

Бомани остолбенел. Его взгляд мечется между мной и секретаршей, словно он пытается понять, не сон ли это. И не удивительно. Это был первый раз, когда нас согласились выслушать. Как бы ни сложились дальнейшие обстоятельства, мы уже одержали важную победу над безжалостной системой. Растерявшись, Бомани переспрашивает у секретарши, не ошибается ли она. Но она лишь мягко улыбается в ответ. Я замечаю, как неверие пожирает Бомани изнутри. Не выдержав, подхожу к нему, смотрю прямо в глаза и произношу то, что ему нужно было услышать в этот момент:

– Дружище, настал твой час. Не дай стереотипам разрушить нашу мечту, – стараюсь как можно мягче говорить я, но внутри меня все бушует.

– А если он не понял, что я.… темнокожий? – так же деликатно отвечает он с лёгкой улыбкой, словно это был пустяковый вопрос.

– Не думаю, что это имеет какое-то отношение к твоему таланту, Бомани, – дерзко начинаю язвить я, уже не в силах скрывать свои эмоции, и уверенно протягиваю ему руку.

– Ты определённо не из этого мира, Лиам, – отвечает он с такой искренней теплотой, обезоруживающе улыбаясь, и берет меня за руку, поднимаясь с кресла… – За это я тебя и люблю.

Когда мы вместе, нам и море по колено. Именно это мотивирует двигаться дальше и ломать все барьеры на пути к нашей мечте. Мы уверенно следуем за секретаршей, не говоря больше ни слова, ведь слова излишни, когда тебя держит рука, которая не даст ни в коем случае сдаться.

Кабинет обставлен очень скромно: рабочий стол, стопки папок, длинные полки с книгами, три кресла и старинный торшер.

Тем не менее для меня это был лучший кабинет, который я когда- либо доводилось видеть, потому что именно здесь нас приняли вместе с Бомани, а не только меня. Владелец издательства, мистер Браун, полный, доброжелательный мужчина лет пятидесяти, чем-то отдаленно напоминающий бульдога, сегодня был для меня самым красивым человеком на свете. И тут я по какой-то причине вспоминаю отца, он часто собирал вокруг себя всех жителей дома и читал очередную книгу, которая поражала своим сюжетом и красивым слогом. Именно мы имели честь слышать эти истории самыми первыми, и это заставляло нас чувствовать себя избранными. Я не мог понять, почему именно этот образ возник перед моими глазами, ведь отец был гораздо более обаятельным мужчиной, чем невзрачного на первый взгляд мистера Брауна. И тут меня осенило – это его отношение к нам напомнило отца, ведь мистер Браун обращается к нам как к равным, как давно я этого не испытывал, кажется, будто я попал в идеальный мир, где важны наши таланты, а не внешность и положение в обществе, которые нам достаются с рождения.

– Мистер Дэвис и мистер… – говорит он, вопросительно взглянув на Бомани, и жестом приглашает нас сесть за стол переговоров.

– Его зовут Бомани Дэвис, – гордо отвечаю я.

– Очень приятно познакомиться с вами лично, джентльмены. Ваша утопия – мир, в котором каждый человек имеет свою ценность и высшую миссию – творить добро для других, – произвела на меня сильное впечатление. Если бы этот мир был реальным, его без каких-либо сомнений можно было бы назвать раем. Ничего подобного я не читал, особенно сейчас, когда мы печатаем только посредственные романы или брошюры по заказу политиков. Вы даже не представляете, как я от этого устал. Мне приходится их читать, потому что спрос на них огромный, а у меня нет права на ошибку, – сказав это, он смотрит на меня извиняющим взглядом и продолжает, – я понимаю, сколько труда и души вы вложили в эту потрясающую книгу, и я согласен с вами, что Земля – это не собственность, а дом каждого из нас.

Но вы ведь понимаете, насколько вы рискуете. Это вызовет недовольство самых разных слоёв общества. Ведь всё предопределено, каждый должен знать своё место на социальной лестнице. Без этого мир утратил бы всякую гармонию, превратившись в хаос. Но даже если бы мы рискнули напечатать вашу книгу – что, по сути, является самоубийством для издательства и вас, – вы хотите, чтобы было указано два автора? Вы, мистер Дэвис, и ваш друг, не так ли? – спрашивает он, не сводя с меня своего мягкого взгляда.

– Именно так, мы соавторы. И ни я, ни мистер Дэвис не понимаем, почему, если книга написана в жанре утопии, жанре, повествующем о вымышленном, идеализированном мире, вы реагируете так, будто это запрещённый жанр, способный разрушить судьбы, – холодно произношу я, не сводя с него сурового взгляда и стараясь игнорировать отвратительный подтекст, который он пытается вложить в упоминание о Бомани.

– Мистер Лиам, учитывая закон, запрещающий определённым лицам получать образование, а ваш друг определённо начитанный и интеллигентный человек, вы ставите под угрозу как его, так и себя. Не думаю, что это является вашей целью, – говорит он, расплываясь в извиняющейся улыбке.

– Мы понимаем, мистер Браун, – резко перебил его Бомани, пытаясь опередить мою гневную тираду. – Мы всего лишь просим указать в книге двух авторов. Это всего лишь буквы на бумаге, которые не обязывают читателей делать какие-либо выводы о моём происхождении. Я бы никогда не согласился поставить мистера Дэвиса под угрозу!

– Бомани… Мистер Дэвис, ваше имя уже выдаёт ваше происхождение. Но, понимаете, дело не только в этом… книга, она… как бы сказать, она даёт надежду на лучшую жизнь для всех, особенно для… Но мы же знаем, как устроен мир, и каждый должен оставаться на своём месте, не так ли? Всё, что нужно этому миру, – это порядок. Мы не можем вселять надежду на перемены, которых не будет, понимаете? – его слова начинают путаться, он смотрит на Бомани с жалостью и беспомощностью,

словно желая нас убедить в своей правде для нашей же безопасности.

Его слова стали для меня спусковым крючком. Гнев и ярость вспыхнули внутри меня, я готов испепелить взглядом этого старого брюзгу вместе с его жалким кабинетом и всем, что он собой представлял. Резко встав с кресла, я подхожу к нему, смотрю прямо в его тусклые серые глаза и грубо отвечаю:

– А кто дал вам и вам подобным право решать, кому какое место отведено в этом мире? Вы возомнили себя богами, но на самом деле вы не стоите и гроша! Я… – не успеваю я договорить, как Бомани встает рядом со мной с невозмутимым видом и спокойно, уверенно обращается к мистеру Брауну.

– Мистер Браун, благодарим вас за приём и честное мнение. Оно, конечно, имеет право на существование, но мы с мистером Дэвисом не можем позволить вам печатать нашу книгу. Она слишком ценна для нас и должна быть опубликована тем, кто действительно понимает её значимость. Благодарю вас за гостеприимство, нам пора, – говорит Бомани, и умоляюще смотрит на меня. – У нас есть дела поважнее, Лиам, пойдёмте.

Папа всегда отмечал, что Бомани обладает удивительным спокойствием и рассудительностью, особенно в моменты, когда требуется выдержка. Боже, как бы я без него справлялся?! Ничего, дружище, я не сдамся. И вот, несмотря на кипящий внутри гнев, я чувствую, как невозмутимость Бомани помогает мне выдохнуть, отпустив ситуацию. В этот момент я осознаю: без него я бы не смог двигаться дальше. Чёрт, как же я рад, что он рядом! Этот паршивец всегда приходит вовремя, всегда находит нужные слова, чтобы успокоить меня.

Я выхожу из комнаты с гордо поднятой головой, не произнеся ни слова, и слышу, как Бомани благодарит секретаршу за проявленную доброту. Точно, секретарша… Злость была настолько ослепляющей, что я забыл о тех, кто искренне пытался нам помочь. Но я уверен, что Бомани найдёт слова лучше меня, поэтому мрачнее тучи выхожу из этого убогого издательства, на котором ставлю крест, и продумываю наши дальнейшие

действия. Этот мир гниет со скоростью света, ну конечно, зачем нам давать людям возможность развиваться, посмотреть дальше собственного носа, если они готовы воспринимать лишь никчёмные романы, ограничиваясь своим маленьким мирком. Мир посредственных эгоистов, зацикленных на своей жизни и своем благополучии, считая себя центром Вселенной, а всех остальных – лишь его дополнение. Пройдут годы, и уверен, мало что изменится.

– Лиам, сегодня получилось не так плохо. Нас впервые приняли вместе, и ты был весьма сдержан. Это стоит отметить, как думаешь? – говорит Бомани, хлопая меня по плечу и прерывая мои размышления.

Как же ты мне дорог, брат, если бы я мог поменяться с тобой местами, мне стало бы легче, потому что ты заслуживаешь нормальной жизни. Я вижу, сколько боли ты прячешь за этой своей улыбкой. Может, мистер Браун и прав: чем больше ты знаешь, тем больше ненавидишь этот мир. А я не хочу, чтобы ты страдал. В конце концов, побеждает не тот, за кем стоит правда, а тот, у кого есть сила и деньги. Нет, хватит! Что за упадническое настроение?! Чёрт, я сам себе противоречу! Больше никаких плохих мыслей, я обещаю. Мы изменим этот мир, брат, и я верю в это всем сердцем.

– Конечно, дружище. Сегодня мы добились успеха! Это была двадцать седьмая попытка за этот год, и наша настойчивость принесла свои плоды. Он был вынужден нас принять. Вместе мы всё преодолеем, я тебе обещаю, – виновато отвечаю я.

– Я верю в тебя, Лиам, – ободряюще улыбается Бомани. И, несмотря на всё, что мы пережили мы отправились домой, обсуждая новые идеи для следующей книги, в приподнятом настроении, не обращая внимания на мир вокруг.

ГЛАВА 2 ИСТОРИЯ ЛИАМА

Возможно, при первом знакомстве со мной вы испытали противоречивые чувства и подумали: «Каким самоуверенным и суровым может быть этот человек?» Но поверьте, я не всегда был таким. Это описание едва ли подходило к тому, кем я был до встречи с Бомани, ведь после этого моя жизнь разделилась на до и после, как и моя сущность. Мы неожиданно для себя становимся сильнее, когда осознаём, что в нашей поддержке нуждается тот, кто дорог нашему сердцу. Так как же я мог описать себя до этой знаменательной встречи? Всего тремя словами: болезненный, нелюдимый, чудаковатый.

Мне тяжело вспоминать свое детство не потому, что оно было одиноком и серым, а потому, что действительно начал ощущать вкус жизни только после появления в моей жизни этого славного паренька, моего верного товарища. До этого я просто существовал, но не жил – моё внутреннее «я» было словно скрыто за непроглядной пеленой. Однако без прошлого нет и будущего, поэтому давайте познакомимся поближе, и тогда, возможно, вы полюбите Бомани так же сильно, как полюбил его я.

1811 г. Пенсильвания

Я появился на свет дождливым серым июльским вечером в роскошном особняке моего отца, Уильяма Дэвиса. Погода в день моего рождения казалась отражением будущих шести лет моей жизни, словно предсказывая, что никто не ждал меня здесь, кроме моих преданных родителей. Мама всегда говорила, что я стал её радугой – самой большой радостью, которая вошла в её жизнь, подобно тому, как радуга преображает мир, раскрашивая его в яркие цвета после проливного дождя. Она была неиссякаемым оптимистом и, несмотря на мою болезненность – астму, высокое давление и постоянные боли в мышцах, – никогда не отходила от меня, веря в лучшее. Благодаря её безграничному упорству и любви мне удалось преодолеть большинство недугов, хотя до конца я так и не вылечился. Астма продолжала преследовать меня в самые ответственные моменты жизни, а за ней неотступно следовала ломота в теле, напоминая о том, что мои проблемы не прошли бесследно.

Но, пожалуй, с чем мне действительно повезло, так это с внешностью. Не подумайте, я не из тех, кто тратит время на самолюбование, просто это именно то, что отмечали все вокруг при первой встрече со мной. Моя мать любила описывать меня так: длинные светлые локоны цвета спелой пшеницы, ярко- зелёные глаза, завораживающие своей глубиной и искренностью, прямой, как у древнегреческих богов, нос, аккуратные пухлые губы, очерченные бантиком, и, конечно, моя бледная кожа с едва

заметным румянцем. Вот такой был Лиам Дэвис в глазах окружающих. На удивление несмотря на то, что я всегда выглядел здоровым и крепким, боль всегда преследовала меня. Я часто сталкивался с такими сильными приступами, что порой искренне желал уснуть и никогда не просыпаться. Знаю, это звучит страшно, особенно для трёхлетнего ребёнка, но в тот момент тяжесть испытаний, которые я переживал, была невыносима. Я жил от одного приступа до следующего, но между ними успевал наслаждаться короткими светлыми моментами жизни с моими родителями. Я был маменькиным сынком – верным спутником её сердца, пока в нашу жизнь не вошёл Бомани. После трёх лет отец почти не обращал на меня внимания. Я знал, что он меня любит, но его отстранённость была очевидна. Он старался не показывать свою внутреннюю отрешенность, но это не меняло того факта, что мы не могли найти общий язык. Казалось, он боялся меня или винил себя за мои болезни, и в его взгляде скрывалась какая-то опустошенность, которая тяжким бременем ложилась на мои хрупкие плечи. Однако я всегда пытался найти оправдание его поведению, ведь в душе он был добрым и заботливым человеком. Тем более что я был очень похож на него – и мне это льстило. В моих глазах он был галантным, обаятельным мужчиной, и я мечтал стать таким, как он.

Моя мама, Оливия Дэвис, была женщиной, которую можно было бы назвать ничем не примечательной, если бы не её невероятное обаяние. У неё были серые глаза, как небо в пасмурный день, тонкие светлые волосы, вздёрнутый носик и мелкие черты лица, словно вырезанные искусным мастером. Она была невысокой, худенькой, но её хрупкость, её изящная грациозность просто завораживали. Папа часто называл её

«ласточкой» – прозвище, которое идеально отражало её воздушную лёгкость, нежность и способность дарить этому каждому встречному ощущение уюта и тепла. Она была одной из тех редких женщин, чью красоту невозможно описать словами. Её очарование заключалось не во внешности, а в удивительном

умении делать людей рядом с собой лучше, дарить им ощущение покоя и безопасности, словно все переживания растворялись в её присутствии. Она была тихой, но надёжной гаванью для каждого, кто нуждался в защите от собственных бурь, особенно для моего отца. Для неё все люди были прекрасными созданиями, которые не нуждались в исправлении, а лишь в принятии такими, какие они есть.

Мама была моим единственным настоящим другом, невидимой нитью, которая держала нашу семью вместе. Папа, в свою очередь, редко появлялся в нашей жизни, только по острой необходимости. Меня всё устраивало, потому что дом всегда был полон любви и заботы. До того дня, когда мне исполнилось шесть лет и я впервые столкнулся с жестокой реальностью…

1

В нашей семье существовало негласное табу на разговоры о прошлом родителей, как будто одно неверное слово могло разрушить всю нашу нынешнюю жизнь. Всё, что я знал, – это то, что мои родители переехали ещё до моего рождения, и ничего больше. Каждый вопрос, который я задавал, тщательно перенаправлялся в другое русло, мягко, но решительно, под бдительным руководством мамы. Однако с годами мое неутолимое желание вкусить запретный плод правды, заставили её хотя бы немного приоткрыть завесу тайны и рассказать мне о моём деде Генри, о существовании которого я даже не подозревал. Всё, что так или иначе напоминало о близких родственниках отца, воспринималось как угроза его душевному равновесию и безжалостно уничтожалось мамой.

Генри Дэвис, мой дед, которого я никогда не видел, но хорошо знал по рассказам мамы, был поистине выдающимся человеком. Он был богатым плантатором, окружившим себя верными людьми и вложившим средства в прибыльные предприятия. К своим тридцати пяти годам он сумел стать «своим» в высших кругах американского общества. Говоря, что его состояние было огромным, я имею в виду, что он мог бы купить чуть ли не весь

штат, если бы захотел. Генри Дэвис отличался не только деловой хваткой, но и невероятной дальновидностью. С самого детства он готовил своего сына, моего отца, к тяжёлой и суровой жизни. Мама с нежностью вспоминала деда Генри, подчёркивая не только его деловую хватку, но и мягкость его сердца, доброту, которую он умел скрывать за суровой внешностью.

Генри Дэвис ушёл из жизни в возрасте шестидесяти лет, скончавшись от сердечного приступа, но об этом мне по секрету рассказал капитан Джо. Мой отец не любил вспоминать последние годы жизни деда, а о его детстве я знал только из рассказов капитана Джо. Каждый раз, когда я пытался выяснить что-то ещё, отец старался избегать моих назойливых вопросов, уклоняясь от них с молчаливым выражением лица.

Капитан Джо, как я его всегда называл, был маминым отцом. Это был высокий, привлекательный, мудрый и бесконечно добрый человек, который слишком рано потерял свою жену и остался вдовцом с тремя прекрасными дочерями. Он всю жизнь хранил верность своей Керри, моей бабушке, о которой часто рассказывал с такой нежностью, что я порой чувствовал её присутствие в каждой его истории. Несмотря на свою суровую внешность и властный характер, дед был полон тепла и любви, которыми щедро одаривал всех, кто оказывался рядом.