Рождение света. Том первый

Чезаре вмиг вжался в кресло, совершенно растерялся, не понимал, почему он – правая рука понтифика – ощущал полнейшую беспомощность, не в силах ответить Люциферу с присущей ему твёрдостью и достоинством. Но вот его приятель Микелетто среагировал немедленно – завёл руку за спину, где по обыкновению у него хранился острый кинжал. От хозяина дома этот жест не остался незамеченным.

– Зачем же прибегать к оружию? – усмехнулся он, как ни в чём не бывало оставаясь на диване, делая глоток вина. – Мы просто говорим… Синьор Борджиа, это ведь смешно – прикажите своему головорезу остановиться.

Борджиа кивнул Микелетто, давая понять, чтобы тот не усугублял ситуацию, мысленно обдумывая свои дальнейшие действия. Разговор явно ушёл не в то русло, и мужчина не понимал, как теперь продолжать сей странный диалог, что с самого начала претерпел фиаско.

– Я прошу прощения за Микелетто… – только и смог сбивчиво произнести Чезаре.

– Его рвение защитить честь своего господина мне ясно, а вот ваше желание использовать меня для своих подковёрных интриг… немного удручает. Неужели вы думаете, что мне интересно участвовать в сих недостойных меня баталиях? Немыслимо, чтобы такой, как я… – раздражённо изрёк хозяин дома, не договорив оконечную мысль.

Он посмотрел куда-то в сторону, стараясь сдержать недоумение и выглядеть совершенно отстранённым, словно только что никто не пытался напасть на него с кинжалом наперевес, а после улыбнулся сам себе и, вскинув бровь, щёлкнул пальцами.

– А впрочем, это всё пустое. Я думаю, нам всем просто необходимо перевести дух. Начало нашего знакомства несколько не задалось. Я бы хотел это исправить.

Люцифер говорил медленно, обволакивающе и так искренне, что у его гостей будто и не было никакого повода до сего момента не доверять ему.

– Выпейте вина, расслабьтесь. Моим гуриям я давно наскучил. Они совсем истосковались по мужскому вниманию…

Издав лёгкий смешок, хозяин дома махнул рукой, подзывая Сагрет. Когда она подошла к нему и наклонилась слишком вызывающе, он что-то неразборчиво шепнул ей на ушко, после чего та улыбнулась глазками в ответ – гонфалоньеру показалось, что янтарные глаза вспыхнули каким-то ярким огнем, – а затем куда-то поспешно удалилась…

Люцифер

Из крепкого капкана бодрящих сновидений меня вырвало шипение Сагрет; своим язычком она нежно щекотала мне за мочкой и, играючи заискивая, прошептала:

– Хозя-я-яин, вы просили разбудить вас до полудня.

Открыв глаза, я подивился собственной расторопности: оказалось, я заснул прямо в мраморной зале на кушетке у открытого окна, бережно укрытый куском дамаста[29].

– Благодарю, дорогая, – произнёс я, переведя взор на Сагрет, сидящую на полу подле меня. – Ох, прошу, прикрой лицо… Наши гости ещё не готовы к подобного рода печальным неожиданностям.

Она обидно зашипела и мгновенно отстранилась, однако понимая, что ей лучше исполнить сей вежливый приказ, стала озираться по сторонам в поисках столь необходимой части гардероба. Ибо вместо пухленьких щёчек и мягких нежных губ, что ранее были значимым элементом её несомненной прелести, теперь была зияющая дыра, обнажающая челюсти с тонкими острыми клычками и змеиным раздвоенным языком, извечно пробующим на вкус воздух.

– А ночью сме-е-ертный не испугался… Ему да-а-аже понравилось, – прикрыв лицо, изрекла она, поправляя спутавшиеся волосы.

– Он был опьянён вином и твоими ласками, – поправил я, привстав на локти. – Ему вчера даже сам Гиенум показался бы Хадая.

После моего уточнения она тихо рассмеялась, указывая пальчиком в сторону камина. Направив взгляд свой вслед за острым ноготком, я лицезрел забавный результат весёлой ночи: на диване среди других нагих шедимс спал головорез, а за ними в противоположном от меня углу в глубоком кресле бродил по долине Морфея Чезаре Борджиа.

– Каковы будут указа-а-а-а-ания? – отвлекла меня шедим. – Как поступить с ваш-ш-ш-ими «гостями»?

– Я самолично займусь ими, – кивнул я, поднимаясь на ноги. – Распорядись, чтобы здесь прибрали и накрыли стол. Я пока переоденусь.

Ночь удалась на славу. Залитая реками вина и угощений, наполненная вдохновенной музыкой и волнующими танцами, полными сладострастных откровений, она привнесла много интересного. Мраморная зала насквозь пропиталась запахами табака, вина и пота от разгорячённых тел; я до сих пор ощущал на себе дурманящую тень ласковых прикосновений одной из нешашерс… Но оставлять вот так последствия бурного веселья было бы слишком негостеприимно – это ввело бы охмелевшие умы в очевидное смятение после пробуждения. Пусть для Борджиа и его рыжеволосого приспешника эта ночь останется упоительным миражом, краткой страницей в жизни, что более они никогда не смогут прочесть.

Личность Чезаре показалась мне незаурядной; довольно редко на своём пути я встречал смертного, так отстранённо относящегося к Богу, словно он не существует как великий избавитель от всех бедствий, а необходим лишь для пользования его имени. Да, многие служители церкви придерживаются подобной тактики ради достижения целей или определённого влияния, но не так, как синьор Борджиа: он вовсе не испытывал даже обманчивых угрызений совести. Одно его отчаянное сопротивление и наглый приход сюда без предварительного оповещения было тому явным доказательством. Однако первоначальная смелость этого мужчины быстро сошла на нет, а мой подвешенный язык и чарующая магия Сагрет быстро сделали из него податливого и безвольного юнца. Отпрыск самого понтифика – прекрасный образец для изучения. Было бы прелюбопытно изведать его тайны и увлечения, особенно если учесть, сколько противоречивых ялутс шествуют по его душу.

Покинув Сагрет, успевшую разбудить своих помощниц и музыкантов, я направился прямиком в покои, где подобрал для сегодняшнего дня платье из чёрного бархата, сшитое искусными венецианскими портными, а когда вернулся, то всё было уже готово для приёма пищи. Стол ломился от еды, но не хватало одной маленькой детали.

– Ты просто умница, – похвалил я Сагрет, поправляющую подушки на кушетке. – Будь так любезна, принеси парочку графинов вина. Оно сейчас будет очень кстати.

– Будет исполнено, Хозя-я-яин, – прошипела она и упорхнула, будто ночной мотылек, своей соблазнительной походкой, пока я подходил к глубоко спящему Чезаре.

Судя по всему, он был очень измотан будничными делами, раз так и не проснулся за время моего отсутствия. Аккуратно хлопнув его по плечу, я отодвинул гардину, дабы свет полуденного солнца упал на его лицо. Резко вздрогнув, Борджиа замотал головой, удивлённо озираясь по сторонам, явно не понимая, где находится.

– Вы так крепко спали, и я был вынужден вам немного подсобить, – усмехнулся я.

В сей же миг наши взгляды встретились, и я уловил, что он почувствовал ярко выраженную неловкость.

Соскочив с кресла, словно ему срочно нужно бежать куда-то, Чезаре растерянно произнёс охрипшим голосом:

– Синьор, я прошу прощения…

– Пустое.

Я остановил его попытки быть излишне учтивым, ибо после таких увеселений каждому требуется время прийти в себя.

– За хорошее времяпровождение не извиняются, – добавил я, указывая на накрытый стол. – Завтрак на столе, и было бы славно, если вы составите компанию. О вашем помощнике позаботится Сагрет. Полагаю, вы более не допускаете, что здесь вам грозит какая-либо опасность?

Воспротивиться он не сможет: отказ прозвучал бы некорректно, выглядя неблагодарностью за оказанное радушие, посему Чезаре сам попался мне в капкан, и теперь я с лёгкостью смогу управлять всеми его побуждениями.

– Право, я боюсь, что злоупотребляю вашим гостеприимством, – произнёс Чезаре, используя единственную оставшуюся лазейку покинуть Лимбус.

Но у него ничего не выйдет – на все подобные попытки у меня заранее заготовлен устойчивый ответ.

– А вчера вам было весьма комфортно. Утро и краткий сон стёрли приятное впечатление? – искоса поглядывая на него, я сел за стол, рукой приглашая сесть напротив.

Он на мгновение опешил, судя по всему, перебирая в голове смешавшиеся в его хмельном разуме воспоминания, и в оконцовке сдался, занял отведённое для него место, перед этим поправив мятую рубашку, на которой остались следы от красного вина.

Вскоре в залу вернулась Сагрет с наполненным графином и, разлив его по кубкам, направилась будить всё ещё спавшего головореза. Он очнулся с тем же забавным выражением растерянности на лице, что и его хозяин. Чезаре одним кивком головы разрешил ему покинуть залу, когда Сагрет стала уверенно тянуть Микелетто за руку, тихо наговаривая что-то лишь ему одному.

Когда мы остались одни, я неторопливо принялся за пищу, но спустя краткое время подметил, что гость ест через силу, проявляя излишнюю нервозность.

– Вижу, что вы спешите… Дела насущные?

Борджиа молчал, что было мне некстати: его недоверие было естественно, однако являлось стойкой преградой к моим устремлениям узнать все обстоятельства.

Отложив серебряные приборы в сторону и запив вкуснейшее тушёное мясо глотком красного, я, усмирив зарождающееся раздражение, произнёс, подталкивая Чезаре подчиниться моей воле и стать менее осмотрительным в словах:

– Не будьте столь скрытны, если дело не касается вопросов государственной важности… Однако… если же ваши переживания связаны с чем-то оным, то полагаю, здесь отмалчиваться не стоит… Эта ночь сблизила нас и положила начало приятному знакомству.

– По правде говоря, никакой тайны не существует… – промолвил Борджиа. – Сегодня мне предстоит встреча с будущей невестой.

Становилось всё интересней, ведь по его опущенному взгляду и поникшим плечам было очевидно – он не горел желанием. Мне на ум приходила лишь одна догадка: должно быть, Его Святейшество настоял на браке.

– И кому же выпала честь стать вашей спутницей жизни? – с улыбкой на устах справился я.

Вероятнее всего, это какая-то жеманная дурочка с длинной родословной и солидным приданым. Сухая римлянка с крючковатым носом и тонкими бледными губами, которая рядом с горячим испанцем Чезаре будет выглядеть весьма прескверно.

– Дочери главного архитектора Рима, синьорине Розалии Романо, – промолвил Борджиа, потянувшись рукой к кубку с вином.

Имя будущей супруги гонфалоньера молниеносным рокотом грозы ударило в моём рассудке. Совпадения, как десятки горных ручейков, сливались в единое русло, но я пока не спешил с выводами.

– Что-то вы не очень воодушевлены предстоящей встречей… Вас расстраивает подобная перспектива?

Борджиа не сразу решился на ответ; делая вид, что занят пищей, он нарочно растягивал мгновение.

– Мне не доводилось прежде видеть синьорину, – вскоре промолвил он. – Но её отец – достойный и уважаемый человек.

Другого ответа я и не смел услышать: персона девушки не играла для него никакой значимости. Однако для меня данное обстоятельство стало основополагающим: со всей вероятностью девушка в исповедальне и девушка, о коей молвил Чезаре, – это один и тот же человек.

– Раз так, то я решительно настроен отправиться вместе с вами, – настойчиво промолвил я.

Он поднял взор в мою сторону, не скрывая подлинного удивления.

– Со мной? – подал голос Борджиа. – Но… Для чего вам это?

– Любопытство, – немедля ответил я. – К своему упущению, я не успел обрести знакомств среди римской знати, предпочитая много более скромное общество, но судя по тому, что сама судьба свела нас, синьор Борджиа, мне пора выйти в свет, переставая сидеть в уютной золотой скорлупке.

Встав из-за стола, я был преисполнен позвать Сагрет, дабы отдать необходимые распоряжения, но Борджиа остановил моё рвение своим беспочвенным смятением:

– Но… Синьор Романо может неправильно понять…

– Полагаю, он воспримет это весьма здраво: вы прибыли с другом, который решил оказать вам посильную поддержку, – произнёс я медленно, теряя терпение.

Но Чезаре замотал головой, словно я держал его в плену и собирался предать самым жестоким пыткам.

Упрямец. Он сам вынудил меня решить вопрос иначе.

Сцепившись с ним глазами, я заставил его застыть, почти что не позволяя сделать вдоха, и, полностью направив на него влияние, склонил голову набок, делая вид, что просто поправляю ворот платья.

– Я пойду с вами, – заверил я непоколебимо, пробуждая Борджиа дать положительный ответ. – Как порядочный человек, я просто и помыслить теперь не в силах, дабы оставить вас без своей протекции. В конечном счете, вдруг вам вздумается узнать получше свою невесту? Тогда моё присутствие окажется весьма кстати – я смогу занять её отца какой-нибудь бесполезной беседой…

Гонфалоньер молча кивнул и, испив до дна из кубка, встал из-за стола, взглядом разыскивая остальные предметы своего наряда.

После недолгих приготовлений мы оседлали коней и направились к вилле Романо в сопровождении угрюмого Микелетто. Было видно невооружённым взглядом, каким подавленным выглядел Чезаре…

Несчастный, всю жизнь ведомый волей властного родителя… Удивительное сходство? Судя по всему, он так же, как и я, пытался и пытается доказать отцу, что чего-то стоит… Но как докажешь слепцу, что ты умеешь писать шедевры? Никак. Мне понадобился не один амер для понимания сей примитивной истины, а у Чезаре на это слишком мало времени – всего лишь короткая человеческая жизнь.

Вскоре цоканье подков по неровной дороге набило мне оскомину и я решил разбавить надоедливую тишину, дружелюбно поддержав гонфалоньера:

– Вы зря придаёте этому столь большое значение, синьор Борджиа. Брак – это не приговор… Скорее небольшое обременяющее условие.

Всегда дивился, для чего смертные придумали такое понятие, как брак? Давать голословные клятвы у распятия на виду у сотен глаз и надменного священника в том, как вы благоговеете перед своей пассией, вверяя ей руку и сердце, хотя это может быть наглый низменный обман. Тратить годы и так краткой жизни не на развлечения и потакание своим желаниям, а на однообразие и скуку: чтобы каждый день засыпать и просыпаться рядом с той или тем, кого по итогу станешь презирать и ненавидеть. Фарс! Но даже если представить идиллическую картинку словно в доброй и наивной сказке, что чувство реально и взаимно, то всё равно исход один – расставание. По причине остывания порыва или смерти. По моему стойкому убеждению, брак не сможет привнести ничего, кроме разочарования.

Сейчас Чезаре походил на загнанного зверя, что сидит в своей клетке и с грустью следит за дорогой, поминая былую свободу, коей у него никогда и не было. Он недоуменно посмотрел на меня, и в потерянном взгляде читалось желание всё бросить и бежать куда глаза глядят. Будто если он сегодня доберётся до виллы невесты, то попадёт в ловушку, из которой ему уже не выбраться.

– Если бы можно было отказаться от этого, то я бы отказался, – произнёс он, полностью подтверждая мои предположения.

– Вы вольны отказаться, – изрёк я с намерением распалить в нём большие метания.

– Не могу, – на выдохе ответил он.

Бедняжка… Он даже не понимает, что сейчас полностью находится под моим влиянием, готовый вывернуть наизнанку свою душу и сознание.

– Почему?

– Понтифик…

Ну конечно же. Во всём виноват отец, а не твоя неспособность оказать жёсткое сопротивление.

– Разозлится?

– Будет огорчён, но даже не в нём я вижу первопричину, – проговорил он горько. – Моя сестра тоже считает сей брак весьма необходимым.

– Прекрасная Лукреция? – восторженно произнёс я, складывая руки на груди и делая вид, что очарован синьорой Сфорца. – Видел её однажды мимолётно. Живой ум и красота – дьявольское сочетание для женщины.

После моего ненавязчиво брошенного комплимента лицо Чезаре вспыхнуло и его сердце стало бешено биться в груди. Неужели ялутс верны и гонфалоньер действительно испытывает столь незавидный грех по отношению к собственной сестре?

Какое же это упоение – наблюдать над чаяниями смертных, что вынуждены жить, обуреваемые собственными страстями и переживаниями, ничего не подозревая о том, что грош цена их чувствам и амбициям. Их всех ждёт лишь одно – забвение.

– Да, вы правы, Люцифер, – немного остыв, промолвил Чезаре. – После смерти Джофре и свадьбы младшего Джованни она единственная, кто привносит свет в мою жизнь.

Интересно, каким же образом? Естественно, я не воспроизвёл данную порочную мысль, сочувственно кивая Борджиа.

– Скоро будет второй повод радоваться! – ответил я в момент, когда мы одновременно остановились перед высокой оградой.

– Вот мы и прибыли, синьоры, – раздался за моей спиной хриплый голос Микелетто. – Вилла Романо.

Глава 4. Инсертум

Геридон

Который час отсиживаю свой шедимав зад за столом, заваленный бумагами и кусками пыльного пергамента. Работы навалилось перед началом учебного цикла просто непочатый край! Мелкие поручения я уже успел распределить между остальными учителями терсии, но всё равно зашиваюсь от накопившейся бумажной волокиты.

Хочется выть и отправить себя на скамейку запасных. Беру в руки очередной «важный» документ… Опять нужно подписать писульку, связанную с этим балом, будь он неладен. Несомненно, что такое событие требует особого контроля, – впервые за историю существования Имморталиса в непринуждённой обстановке, попивая горячительные напитки, соберутся все высшие сливки бессмертного общества, но… Ливах, как бы чего дурного не случилось! В организации таких высококультурных мероприятий я сам ещё ни разу не принимал участия.

И не только я который ама хожу сам не свой – Фаэ тоже был по уши завален работой и мыслями, чтобы бал прошёл пускай хотя бы без катастрофических эксцессов.

Как же дожить до этого и не сойти с ума?

Достаю из кармана брюк любимые чётки и начинаю привычно перебирать бусины из кремового селенита[30], постепенно возвращая себе необходимое спокойствие. Видимо, я перегорел. Срочно нужно дать себе хотя бы немного отдыха и проветриться. Охота, конечно, сходить на земной матч, сбросить напряжение, глазея на игроков, попивая пшеничный лагер…

Бросив уставший взгляд на незаконченный отчёт для Каберсева, недовольно отодвигаю бумаги в сторону, из-за чего лежащие на краю книги гулко падают на пол.

Девра с ними!

Мне просто необходимо покинуть обитель пыли и шедимав бюрократии, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Выхожу из кабинета, даже не подумав запереть за собой дверь – никому, по правде, не сдались эти бумажки, – и бреду по давно изученному маршруту на задний двор. За время каникул Эрит выглядел опустевшим, но уже сегодня сюда начали прибывать ученики, хотя до начала учёбы ещё есть несколько амаишс. В высокие витражные окна бьёт закатное солнце, играя на стенах коридора разноцветными бликами благодаря мозаике, где изображены сюжеты из истории бессмертных. Сколько я работаю и почти живу здесь, но так и не привыкну к этой красоте, к небу, поражающему оттенками синего и голубого, к постоянно ясной погоде и мягкому климату. Последний раз, когда я спускался в Гиенум, долго не мог там продержаться – слишком жарко, слишком душно, слишком шумно. Либо я «старею», либо просторы родного дома больше не внушают мне былого удовольствия.

Дойдя до широкой арки, являющейся проходом на задний двор, где ученики во время перерыва обычно сидят на скамейках и миленько беседуют или готовятся к урокам, останавливаюсь и облокачиваюсь о холодный камень, складывая руки на груди и наблюдая, как вдали парят кучевые облака с небольшими островками суши. Вокруг царит безмятежность…

Тишина. То, что нужно для моей головы, забитой под завязку.

По саду неспешно прогуливаются ученики. По их нежным оттенкам перьев, которые переливаются в лучах оранжевого солнца, сразу понятно, что в Эрит возвращаются ангелы. Большая часть из них уже учится не первый цикл, но вот последняя группа – точно новенькие. Они с любопытством озираются по сторонам, разглядывая монументальную постройку, выполненную в готическом стиле, – таких у них сейчас не водится.

И всё это – наше с Фаэ достояние…

Я шёл и шёл по плохо освещённому тёмному коридору Каберсева, ведущему к главной зале, где обычно проходили самые значимые собрания. И сегодняшний день был для меня почти что роковым: предстоял важный, но одновременно тяжёлый разговор с Ниссахс. Откладывать столь судьбоносное решение никак было нельзя – слишком долго мы с Фаэ добивались открытия Эрита. Прошлый раз претерпел неудачу, но теперь что-то подсказывало мне – вроде смертные называют это внутренним голосом, но мне кажется, что это зов отчаяния, – в этот раз должно получиться.

Всё или ничего.

И если сейчас ситуация не сдвинется с мёртвой точки, то я потеряю всякую веру в справедливость. Зря, что ли, я столько шанас думал, каким образом мне выбраться со дна кагеиль иза! Как наконец-то воспрять духом и перестать околачиваться на отшибе… И шедимав иерархии и самого Гиенум. Я просто обязан справиться. Да и помимо прочего многие давно стали понимать, что обучение молодняка неполно: они, может, и знают досконально о законах Гиенум, но им не хватает более развёрнутой информации обо всём Имморталисе. И как я вместе с другими учителями-шедимс мог помочь им в этом? Ответ был ясен без всяких пояснений – никак. Поэтому в данный момент Эфаэль старался переубедить Серафимов, а я пытаю счастье с сильными мира Гиенум.

Остановившись у больших дверей, я глубоко вздохнул, наполняя самого себя хоть какой-то частичкой самоуверенности. Одно дело – объяснять правильность предлагаемого решения перед каждым Ниссах в отдельности, другое – когда они все вместе, да ещё и при Едэлем, который прежде был кардинально против.

Нужно как-то сконцентрироваться…

Подняв взгляд, я посмотрел на мрачный расписанный потолок, откуда на меня глядели тысячи глаз Аргуса [31]. Одна их часть спала, а другая бодрствовала, что делало его идеальным стражем. Жуткое зрелище, особенно когда знаешь эту тварь вживую.

Расправив плечи, я сотворил самое невозмутимое лицо из возможных, а после открыл двери…

Не помню уже, сколько шанас я не бывал в зале собраний, – он претерпел значительные изменения после моего последнего визита: фрагменты на стенах, что изображали безмятежные моменты истории, исчезли, а их место заняли новые фрески с высшими шедимс, облачёнными в доспехи, навевающие могущество и превосходство.

– Геридон, как всегда вовремя, – произнёс низкий голос, принадлежавший Рашев Гиенум.

Он сидел на небольшом возвышении прямо напротив меня, держа ладони перед собой, переплетая пальцы. По левую руку от него восседал Левиафан, что слегка кивнул мне в знак приветствия. Подле Милецет сидели Баал-Зевув, Ма-Амон, Веельфегор и Аэшма-Дэва, но место между двумя последними пустовало, равно как и место по правую руку от Едэлем. И если первое точно предназначалось мне, то второе – Йорев, которого здесь не было.

В полумраке помещения, что раньше освещалось ярким пламенем факелов, мне было не различить, в каком настрое находились собравшиеся. Почтенно поклонившись всем присутствующим, я немедля занял стул, любезно уготованный мне.

– Вот теперь все в сборе… Кроме вашего сына, Рашев. Долго нам ещё его ждать? – с явным раздражением спросил Баал-Зевув. – Ниссах Эйлель так и не научился пунктуальности.

– А ваши слуги, Ниссах Баал-Зевув, так и не научились быстро бегать.

В проёме стоял Йорев с гордо поднятой головой и искрящимися от ненависти глазами.

– Довольно, – жёстко проговорил Едэлем, указывая одним взглядом место подле себя сыну. – Геридон, мы готовы тебя выслушать.

Эйлель сложил крылья и медленно направился в сторону кресла, кивая по очереди каждому. Последний раз я видел его по возвращении из изгнания. Как же он стал походить манерами и характером на своего всесильного родителя. Он даже сидел в кресле точно так же, как и Едэлем, однако его взгляд – мрачный, наполненный тягостным равнодушием ко всему происходящему, – был для меня совершенно неестественным.

Одёрнув себя от размышлений и понимая, что Ниссахс ждали моего вступительного слова, я, выпрямив спину, начал:

– Я попросил вас, Рашев, об этой встрече, чтобы вновь поднять вопрос об открытии образовательного учреждения для бессмертных, но не в том статусе, что он должен был значиться прежде, а в статусе независимого образовательного института – Эрита.

– Опять заладил со своими институтами… – заворчал Баал-Зевув, недовольно скалясь, словно меня здесь нет. – Он попросту тратит ваше время, Едэлем!

– Ниссах Баал-Зевув, может, вы хоть раз за своё бессмертие проявите терпение и выслушаете нашего уважаемого директора? – сдержанным тоном произнёс Ма-Амон, благосклонно улыбнувшись мне. – Прошу, Геридон, продолжайте.

– А, да. Благодарю… После многочисленных собраний между заинтересованными бессмертными я и ангел Эфаэль пришли к выводу, что открытие Эрита для обеих сторон уже не является простым капризом. Это необходимость.