Рождение света. Том первый

Единственное, в чём я сомневался, так это в необходимости моего участия в этом фарсе.

– Я не понимаю, как ты допустил, что ситуация вышла из-под твоего контроля и дело дошло аж до общего совета. Почему ты желаешь, чтобы я ввязывался в это вместо тебя? Шанас тебе был безразличен я, а теперь вдруг понадобился, чтобы решать проблемы Гиенум, пока ты меняешь архитектуру Сэгив?

Я резко ощутил, что не в силах даже сделать слабого вздоха. Точно, отцовское влияние. В кабинете всё окутал кромешный мрак, хотя огонь в камине вспыхнул яркой яростной волной – леденящей и холодной.

– Довольно, Эйлель! Мои решения не обсуждаются отныне, – проговорил Едэлем, вкладывая в слова всё своё негодование.

Вот это больше было похоже на него…

Поднявшись с кресла, он направился к окну, оставив табак тлеть в пепельнице, и, сложив руки за спиной, не глядя на меня, продолжил:

– На этом всё. Оставь меня. Но повторяю в последний раз – водиться со смертными не подобает Йорев Гиенум. Пора браться за голову.

Слова прозвучали чётко, настойчиво, и дабы не разозлить его ещё больше, я молча откланялся и вышел…

Когда массивные железные двери закрылись с оглушительным грохотом, а синий свет сменился привычным жёлтым, я вздохнул полной грудью. Стоило поскорее покинуть Сэгив, и в первую очередь я посчитал разумным поподробнее справиться у Ницнуцаль о происходящем – доподлинной кладовой сплетен. Она-то уж точно знает, что за идею предлагают белокрылые…

Предполагая заранее, где её искать, я щёлкнул пальцами, оказываясь на краю высокого обрыва перед вратами, что вели в шидеах – школу, основанную Ма-Амоном с Веельфегором. Меня обошла стороной участь обучаться здесь, ибо воспитанием моим занимались отдельно и совсем по иной программе. Но я всё же лелеял тёплые чувства к этому месту, в основном к главной библиотеке Гиенум, где в запутанных коридорах, уходящих глубоко под землю, можно было с лёгкостью затеряться от наставлений отца.

Чтобы встретиться с саззи мне пришлось преодолеть три лестничных пролёта до нужной башни, которых всего было возведено семь. Там, в самом конце изогнутого коридора, чьи стены были украшены старинными гравюрами, изображающими события давно ушедшие, в покоях, обозначенных красной цифрой три, и обитала Ницнуцаль.

Какое совпадение! Дверь была не плотно затворена, и, остановившись перед ней, я заприметил её, расположившуюся на шёлковых подушках у высокого витражного окна, заострённого кверху. Она была чем-то явно недовольна: надула свои губки, сложив руки на груди, а рядом с ней, устремив на девушку болотно-зелёные глаза, о чем-то вещал отпрыск Веельфегора.

Саззи хотела возразить, но взгляд её мгновенно упал на меня. Умница, довольно быстро уловила мою несокрытую энергию. В то же мгновение она подскочила с подушек, трепеща пепельно-серыми пёрышками, и, рывком распахнув дверь, бросилась ко мне на шею, сжимая в своих с виду хрупких, но очень цепких объятиях.

– Люцифер! – взвизгнула она. – Не верю своим глазам! Наконец-то ты вернулся! Яззар!

Я сдержанно приобнял её в ответ, а она же напротив – продолжила сильней сжимать несчастную шею, невнятно говоря что-то в моё плечо.

– Ницнуцаль, ты меня сейчас задушишь, – подметил я, нарочито назвав девушку полным именем.

Отпустив меня, она сделала пару шагов назад, по-детски нахмурив чёрные как сажа брови и сложив руки на груди.

– Прости, тебя так давно не было, что я уже было решила, будто ты вознёсся к праведникам…

Саззи была в своём амплуа, пытаясь с ходу меня пронять, вызывая совестливое чувство. Но мне были доподлинно известны все её бесовские уловки, посему я решил немного подыграть и произнёс с сочувствием:

– Всего-то семь лет прошло по меркам смертных…

– Всего-то! – передразнила она. – Пару раз я подумывала на свой страх и риск показаться на Земле, чтобы поставить за тебя свечку в церкви, – промолвила Ницнуцаль, задрав подбородок.

– А вот тут ты впадаешь в крайность, – настойчивее произнёс я. – Избавь меня от всего этого.

Саззи разумно отмолчалась, за что я в мыслях похвалил её за это. Она умело предугадывала, какие последствия могут привнести нечаянно обронённые слова в мой адрес, и при первом же намёке могла закрыть свой ротик на замок, однако в других случаях её пылкий характер почти никто не мог приструнить…

Шагнув внутрь и окинув быстрым взглядом комнату, я убедился, что хотя бы здесь ничего не изменилось с момента последнего визита: любовь дочери Ма-Амона к гротеску и роскоши была естественной, пусть и излишне утомляющей. Комната утопала в шёлковых тканях и дорогой деревянной мебели.

Устроившись поудобнее в излюбленном кресле из бордового бархата с массивными тяжёлыми ножками, я перекинул взор на Матхуса. Тот почтительно склонил голову, приветствуя меня, оставаясь молча сидеть на месте: этого было достаточно при данных неофициальных обстоятельствах.

– И всё же что заставило тебя вернуться? – заинтересовано спросила Ницнуцаль, устраиваясь на прежнее место. – В Гиенум тебя обычно силком не затащишь…

– Едэлем… – кратко пояснил я.

Шедимс вмиг понимающе кивнули – когда дело касалось моего родителя, излишние объяснения были ни к чему.

– Тогда вина?! – засуетилась саззи. – Или есть яар из погребов отца!

– О, от такого невозможно отказаться.

Она щёлкнула пальчиками, и на столе появилась ещё пара графинов, а в моей руке – наполненный золотой кубок с драгоценнейшим напитком.

Вот он прекрасный момент – невзначай спросить о ситуации с Ликеем. Но выведывать напрямую при сыне Веельфегора… Может привести к неоднозначному результату. Каким бы Матхус ни казался славным малым, доверия к нему я не испытывал. Пришлось начинать издалека…

– С последнего моего появления Гиенум претерпел значительные изменения, – подметил я, пригубив пару глотков. – Согласен, Матхус?

Тот заметно приободрился и с нескрываемым рвением заговорил, так же не отказавшись от яар:

– Ваша внимательность достойна восхищения, Ниссах. От нас это тоже не ускользнуло.

– Давай без формальностей и пустого лицемерия, Матхус. Сиим я разрешаю тебе обращаться в личных разговорах в свободной форме.

Шедим кивнул, почти что благодарно выдохнул и без промедления продолжил:

– Всё началось, когда Едэлем перестал выносить вопросы безопасности на обсуждение в Изем. Затем начался ряд реформ, которыми не были довольны некоторые Ниссахс. Самое заметное изменение коснулось легурс – теперь они могут появляться в киссевс по мановению руки Едэлем, а это напрямую нарушает Иммет Раэконот! Да и в самой столице ужесточились наказания…

– Ой, пусть наведываются… Есть кое-что пострашнее каких-то там легурс в киссевс! Вы спросите что? А я отвечу: закон о запрете содержать в домах зверей и прочую нечисть! – цыкнула обиженно саззи, закатывая глаза. – Мне пришлось отпустить любимую Муттиим на волю… А ты знаешь, Люцифер, как я её любила…

А вот эта новость поистине звучала удручающе. Мутти и правда имела большую ценность для неё: размером с саму дочь Ма-Амона шестиглазая летучая мышь с огромным рылом и жёсткой шерстью на брюшке, невзирая на свою устрашающую наружность, обладала милым и безобидным нравом.

– Хм, любопытно… – задумчиво произнёс я, ленно наблюдая за тем, как колышутся шёлковые занавески. – Узнать бы причину новшеств…

– Ну, если ты пришёл именно ради этого – вынюхать достоверные ялутс, а не ради встречи со мной, то тут я, к своему прискорбию, ничем не могу помочь, – обиженно вздохнула Ницци, обводя рукой покои. – Ялутс обходят меня стороной, потому что эти каменные стены стали нашей с Матхусом тюрьмой.

– Невольники, которых Геридон завалил заданиями… – подыграл тот, театрально понурив голову.

Трудно было удержаться от улыбки: сын Веельфегора отличался удивительным талантом сводить любое печальное обстоятельство в нечто потешное, и сейчас его шутка прозвучала довольно к месту. Их расстроенные чувства не являлись для меня непостижимыми – Геридон был справедливым, но достаточно требовательным хадрев, который никогда не проявлял жалости.

– Старый доставала всё никак не уймётся? – произнёс я, вспоминая его вечные наставления и лекции.

– Нисколечко! – согласно покачала головой Ницнуцаль. – Он окончательно ополоумел! Я поняла это, когда недавно он водил нас в Сар Меазохи!

– Действительно. Геридон перестарался, – усмехнулся я. – С этим лесом у меня связаны самые «прекрасные» моменты. Места для тренировок хуже не сыскать.

– А мне понравилось! – с воодушевлением добавил Матхус. – Не знаю, как у него получилось добиться разрешения в нынешних обстоятельствах, чтобы провести нас в самое неизведанное место во всём Гиенум.

– Мадукер етахиш, Матхус! Ну нет! Мне даже страшно вспоминать об этом! – взвыла саззи, прижав к своей спинке крылья. – Я свой идеальный носик туда больше не суну!

Другого впечатления я от Ницнуцаль и не ждал – она ни за что самовольно не стала бы марать изнеженные ручки. Хмыкнув, я решил пойти на довольно плоскую уловку – подкупить дочь Ма-Амона самой откровенной лестью, ибо ни за что бы не поверил, что она совсем ничего не слышала о причинах изменений в Гиенум.

– И всё-таки твой идеальный носик иногда лезет куда ему не следует, – прищурился я, настойчивым взором оглядывая Ницнуцаль. – В этом тебе нет равных, саззи, и я надеюсь, что мне ты не станешь умалчивать…

Услышав эти слова, ею овладело неловкое смущение, что изменило настроение духа: она с улыбкой отмахнулась и, подавшись вперёд, произнесла:

– Ладно, подлиза, только самую малость… Не люблю разбрасываться недостоверными фактами, ведь источник никак нельзя назвать надёжным.

– Сейчас меня устроят любые, – кивнул я.

– Среди шедимс растекается молва, будто кагеильс вновь стали появляться на наших территориях. Но, по мне, это всё вздор… А интуиция редко меня обманывала.

– Согласен, они ведь все как на подбор праведники – после своего поражения только и способны, что молиться своему Богу, да оплакивать погибших, зализывая раны, – добавил Матхус.

С ними сложно было не согласиться: хадурс вряд ли было дело до Гиенум. Отстроиться практически с самого начала в заоблачном Раю – дело не одного амер.

– Занятные происходят вещи, – подытожил я. – Никогда бы не подумал, что шедимс станут уподобляться вошканью малодушных смертных.

– О, точно! – воодушевилась Ницнуцаль. – Судя по твоим предыдущим рассказам о людях, там что ни ама – то море впечатлений! Расскажи нам… Пожалуйста!

Перед умоляющим взглядом её больших серых глаз было сложно устоять: тут я всё ещё не обрёл достаточной стойкости.

– Так уж и быть… О чём именно вы хотите послушать? – сдался я. – Как европейцы наконец-то поняли, что одними догматами сыт не будешь? Или какие по Риму гуляют куртизанки? Или как я уговорил французского короля пойти на Неаполь, где по итогу он нашёл лишь груды мертвецов с чумными язвами?

– Хотим услышать всё! – в унисон восторженно ответили они, смотря жадными до историй глазами.

Конечно же, я утолил их любопытство, начав ведать по порядку: что видел и какие страны успел посетить. С исключительным вниманием вслушивались они в мои слова, не перебивали, лишь изредка задавали уточняющие вопросы. Например, когда повествование коснулось Апеннинского полуострова, Ницнуцаль стала страстно расспрашивать о Венецианском карнавале, но мне пришлось её расстроить: на Земле сейчас буйствовала весна, и до нового празднества нужно было ждать целый смертный год. Окончил я рассказом о моих последних шанас в Риме, всё меньше затрагивая детали.

Когда же истории о моих странствиях сами себя исчерпали, я задумался о том, где мне узнать об этом Ликее как можно больше. Жаль, что саззи никак не помогла, однако шавон определённо должен был быть курсе обстановки, ведь он, в отличие от меня, посещает каждый Изем Ниссахс…

– К слову, а где сейчас пропадает Левиафан? Он обычно не пропускает такие уютные посиделки.

– Ой, Едэлем поручил ему грязную работёнку – корпеть над бумажками. Теперь извивается как грешник в котелочке, – вздохнула заметно охмелевшая Ницнуцаль, наматывая на пальчик чёрный локон.

– Тогда мне срочно необходимо его проведать, – сказал я, вставая с кресла. – Дела ждут!

Искривив в недовольстве губы, она тут же позабыла о своих волосах и, заранее отчаиваясь из-за моего скорого ухода, справилась:

– После ты снова вернёшься на Землю?

– К сожалению, так оно и будет, саззи.

В очах Ницнуцаль мелькнул грустный розовый огонёк; она кивнула, ничего более не промолвив, что было в сей момент весьма разумно, ибо ни один её довод не смог бы переубедить меня остаться в Преисподней.

Кивнув напоследок Матхусу и покинув стены шидеах, я переместился в столицу – в надоевший, как сам Гиенум, пространный и шумный Хамесдар.

Моё появление не осталось незамеченным. Ещё бы, сын Едэлем заявился после долгого отсутствия на самую оживлённую площадь города – Хазоршела. Шедимс всех возрастов и рангов кланялись и расступались, расчищая мне дорогу к Каберсеву, где решались все главные вопросы. В том же месте находился архив; если Леви и занимался где-то бумажной волокитой, то лучшего места для этого было не сыскать.

Поднявшись по лестнице к главному входу, над которым на каждого вошедшего испытуемым взглядом смотрел грозный, рычащий кровожадным оскалом каменный эймев, я поправил ворот своего платья и стал ожидать. Зловещее сооружение со множественными шипами, торчащими из массивного фасада, выполненного из тёмного монолитного камня, выглядело внушительно и боязливо. Во множестве маленьких окон, где вместо стёкол были вставлены кусочки разноцветной слюды, горели тусклые огни, тем самым превращая храм адского правосудия в некое подобие живого организма со множеством сверкающих глазниц.

Двери отворились с монотонным гулом, позволяя мне лицезреть тёмную залу, охраняемую стражами при полном обмундировании, которые с почтением поклонились и дали указание смертным душам, чьим пожизненным наказанием являлось двигать древний механизм, закрыть двери обратно. Уточнив, где сейчас страдает Леви, я размеренным шагом направился в левое крыло, встречая на своём пути мельтешащих то тут, то там шедимс, озабоченных извечными заботами: кто-то тащил на себе груды бумаг из кабинета в кабинет, кто-то вёл за собой целую вереницу очередных грешников, скованных единой цепью. Эхо разносило их мольбы и недовольные притязания охранников.

Здесь всегда творился неподдельный хаос.

Свернув в нужном направлении, я вышел в сторону холла, представляющего собой большое круглое пространство со множеством дверей, освещаемое необъятной люстрой с сотнями свечей. Воск капал прямо на гранитный пол, мастерски сложенный в виде символа Гиенум – загнутой, как змея, воронки с точкой в центре. Между пролётами затаились каменные статуи с изображениями грешников, подвергшихся различным видам наказаний: таскающие камни, терзаемые, как бы выразились смертные, адскими псами или, наоборот, пребывающие в полнейшем одиночестве.

Меня отвлёк приглушённый грохот, раздавшийся со стороны одной из дверей, словно сотни книг повалились на пол, а затем донёсся знакомый голос, стенающий что-то нечленораздельное. Оказавшись у нужной двери, где всё это время велась какая-то мышиная возня, не стучась, я надавил на ручку и открыл её, наблюдая презабавную картину: Левиафан стоял, утопая в море пожелтевших от времени пергаментов, и горько сокрушался:

– Кишур! С этим невозможно сладиться!

Ухмыльнувшись с пониманием на его слова, я облокотился о косяк, сложив руки на груди, и молча стал наблюдать, как он пытается вновь расставить по местам валяющиеся по кабинету фолианты, свитки, приказы и клочки разорванной бумаги. Но спустя мгновение его старания вновь пошли прахом – аккуратненькие стопочки вновь упали, и из уст Леви вырвалось протяжное недовольное мычание.

– Душераздирающее зрелище… – промолвил я беззлобно.

Леви одним махом развернулся, не скрывая радостной улыбки – обворожительной и сладкой, со своей фирменной хитринкой, когда один уголок тонких губ приподнят выше, чем другой. Его светло-русые волосы, вьющиеся на концах, отросли до самых плеч, обрамляя острые черты лица: высокий прямой лоб, скулы, нос и подбородок. Длинная шея была прикрыта меховым воротником русского кафтана, расшитого золотой нитью поверх плотного изумрудного сукна, сидящего чётко по вытянутой фигуре. Из-под полов наряда выглядывали бордовые сафьяновые сапоги, на длинных бледных пальцах красовались золотые кольца с россыпью изумрудов, а с мочек ушей свисали женские серьги на тонкой ниточке с маленькими сапфирами. Ого, да он заметно преобразился с нашей последней встречи.

– Люцифер, братец! – ещё шире улыбнулся он, подходя ко мне, прорываясь через горы свитков. – Какими судьбами?

Когда он встал почти вплотную, мы обнялись, и я почувствовал его приторную энергию, мгновенно заполнившую лёгкие.

– Да так, отец вызвал, и я заодно решил заглянуть, – ответил я, заходя вглубь кабинета… – Вижу, тебя недурно обременили.

– Что верно то верно, – обречённо вздохнул Леви, нервно стряхивая пыль со своего кафтана. – Едэлем наказал разобрать военные записи… Я, конечно, рад такой службе, однако ж не учёл, что им нет конца и края, Люци! Но работа не волк, в лес не убежит… Как же отрадно тебя видеть!

Он мигом расчистил стол от бумажек и единственное шаткое кресло, куда любезным жестом пригласил меня присесть, что я, собственно, и сделал.

– Неугодно ли Дьяволу испить немного красного? – обрадовался Леви, указывая на бутылку и парочку железных кубков. – Без него я бы давно лишился ума-разума, перебирая эти приказы.

Уже второй раз за сегодня мне предлагают вкусить вина… Видимо, это начало новой приятной традиции – встречать сына Едэлем с наполненным кубком. Прерогатива весьма заманчивая, на которую я с удовольствием согласился.

Шавоним разлил вина, а сам же облокотился о край стола, упёршись свободной рукой в громоздкую столешницу.

– Итак, поведай же мне о своих странствиях… – пропел Леви.

Он всегда так говорил, когда был в хорошем расположении духа или чем-то крайне был заинтересован, однако я не горел желанием вновь распаляться.

– Всё как обычно – дивлюсь людским порокам. Сейчас осел в Риме и живу в шикарнейшем палаццо, – произнёс я, неторопливо испивая выдержанное вино, развалившись в кресле и кладя ноги на стол, перекинув одну на другую.

– Завидую тебе самой чернейшей завистью, – подмигнул он, мотнув головой, чтобы смахнуть с лица нависшие волосы. – Я из Каберсева носа не показываю который ама. Но мне в радость! А для большей пользы я подумываю, что пора себе и спальный уголок здесь обустроить, чтоб зазря не мотаться в Сэгив на краткий сон…

Издав не присущий ему нервный смешок, Леви продолжил рассказывать, как ему «не в тягость» даётся разбор архивов. Однако через какое-то время я почти перестал слушать: медленно лакал напиток и разглядывал, в какой преотвратной обстановке мы находились. В этом кабинете, судя по всему, никто не убирался с самого Надер Оцемуш, и если бы не энергия Леви, то я – в точности в этом уверен – почувствовал бы затхлый запах лежалой пыли. И шавоним в полной мере соответствовал сей унылой и безысходной картинке, ибо выглядел плачевно: лицо осунулось, а под его небесно-голубыми глазами, прячущимися за длинными русыми ресницами, залегли глубокие синяки.

Отец и прежде не особо щадил его, заставляя исполнять повеления самого различного толка, не скупясь на наказания, если приказ его был выполнен не в срок или неверно. Много раз я заступался, пытаясь доказать, что Левиафан стоит намного большего, но Едэлем никогда не внемлел, а по итогу нам обоим доставалось от него. Посему сейчас я лишь мог молча наблюдать за такой неблагодарной и рутинной работёнкой, что он, пусть и с раболепием, но исполнял через силу, ибо Леви никогда не любил однообразие. Впрочем, как и я.

– Я пришёл сюда не просто так, – пришлось прервать его тягучий монолог, желая сменить тему на более животрепещущую. – Ты что-нибудь слышал о совете по поводу открытия Ликея?

– О, Люци, ты обратился к кому нужно! К счастью моему, наслышан, и немало. На прошлом Изем коснулись данного вопроса.

Исполнив лёгкий поклон, он поставил свой пустой кубок, взял в руки бутылку и подошёл поближе, чтобы подлить остатки мне.

– Хадурс взаправду предложили такую идею, настояв на открытом обсуждении при присутствии обеих сторон. Но самое занятное даже не то, что бессмертные будут учиться там бок о бок, – взяв паузу, он протянул мне кубок, наполненный до краев, – они предлагают, чтобы и кое-кто тоже получил этакую возможность.

– Уж не о смертных ли ты твердишь? – не сдерживая смех, уточнил я.

– Так точно, – облизнув свои сухие губы, промолвил Леви. – Особенные души. Хадурс называют тех инсертумами. Интересная затейка, не находишь? – с каким-то загадочным энтузиазмом изрёк он.

– Да это полнейший абсурд! – произнёс я, раздражаясь вмиг. – Пускай они берут в свои ряды какой угодно сброд, но нам на кой такое нужно?

– Ну… Да, да. Ты прав, конечно, – чуть погодя кивнул Леви, поправляя воротник. – В Гиенум такое никогда не практиковалось. Тут своих грешников хватает.

– Хорошо, даже если вдруг это и случится, – предположил я, хотя это было уму непостижимо, – кто будет руководить сим балаганом?

– Геридон со стороны шедимс, а кто от хадурс – я в душе не чаю…

– И он на это согласился?! Что за нелепица… – недоумевал я, во всех красках представляя, как директор шидеах, должно быть, раздражён такой идеей.

– Он как раз и вызвался, а собор Серафимов поддержал. Однако… И это не самое худшее…

– Что может быть хуже?

Но Леви не спешил с ответом. Сделав виноватый вид, словно сожалея, что именно ему выпала такая участь – рассказать мне эту новость, – он запнулся, подбирая нужные слова. И после того как я намекнул, что терпеть это больше не намерен, Левиафан поднял свой взор обратно в мою сторону и с сочувствием произнёс:

– Ликей будет располагаться на нейтральной части Имморталиса.

Ну это уже было сверх допустимого. То есть фактически это будет на Каэлтаре, вдали от Гиенум, среди пушистых облаков и парящих островов. Теперь я прекрасно понимаю, почему Едэлем против. Данный жест в пользу несуществующего равновесия похож на хитрую уловку белокрылых. А ещё твердят без устали кому не лень, что именно шедимс – воплощение всех низменных пороков, что в корне является неверным. Любому хадурс с лоснящимися светленькими перьями достаточно взглянуть на собственное отражение в зеркале, дабы узреть истинное воплощение греха…

И я совсем не горю желанием участвовать во всём этом фиглярстве. Там, наверху, среди городской суеты, меня ожидали дела куда более интригующие. Перед взором сразу же возник печальный образ девушки сквозь перегородку исповедальни. Милая Розалия, обладательница дивных синих глаз с необычайной глубиной и загадочным ароматом фрагарии… Одно маленькое обстоятельство решительно подталкивает меня вмешаться, вторгнуться в коротенькую жизнь синьорины, продолжить свою невинную игру, что намного интереснее подковёрных интриг бессмертных… Её слепая вера в божественное провидение, неспособность быть скульптором собственной жизни – высшая форма человеческой глупости, что вскоре станет для неё губительной.

Глава 2. Огни Чикаго

Роуз Агата Уильямс

Спускаюсь вниз, кутаясь в толстовку с потёртой эмблемой «Булз»: сегодня необычно прохладное утро для конца лета. В открытой оконной створке туда-сюда мелькает ворчливый мистер Новаки. Сегодня он под видом заядлого садовника стрижёт газон старой гремящей машиной, собранной им из трёх ещё более старых. Из небольшой трещины постоянно течёт масло, отчего кое-где на участке образовались пустые клочки земли. Но на самом деле его мало волнует трава и газон – главное, неусыпно следить за соседями и в случае чего пользоваться накопленными фактами при следующей игре в нарды в местном клубе.

– Доброе утро, мистер Новаки.

Даже не надеюсь, что пенсионер услышит мой голос сквозь гул адской машины. Но не стоит недооценивать бывшего военного: заметив меня, он дежурно улыбается и продолжает методично заниматься своим делом.

Однозначно соседство с нами не даёт ему полностью проявить весь свой потенциал шпиона – у нас никогда ничего интересного не происходит.

Закрыв окно, я оглядываю первый этаж родного дома, который встречает меня лишь тихим писком датчика дыма и скрежетом половиц под босыми ногами.

Надо бы приготовить что-нибудь отцу на завтрак, полагаю, у него совсем не будет на это ни желания, ни сил после смены. Открыв дверцу холодильника, из съестного нахожу лишь пакет молока – сгодится, чтобы залить им шоколадные хлопья. На полке рядом с кетчупом примечаю и открытую банку джема. На пару тостов хватит – главное, чтобы не подгорели как в прошлый раз. Но старенький тостер решает иначе, и спустя минуту из него начинает тонкой цепочкой виться серенький дымок.