Полная версия
Зачем ходит?
Севка вцепился скрюченными пальцами в роскошную шевелюру и застонал – ясно же, за чем!
Это она!
Она виновата в смерти Сереги и Ромки.
А, может быть и те девки, Галка и Наткой, её рук дело?
«Мертвец. – оторопел Севка, меняясь в лице. – За мной по пятам ходит мертвец. Утопленница. Она хочет убить меня. Утопить, как Серегу. Как Ромку.»
Парень задрожал. Паника накрыла его с головой.
Воровато оглядевшись, он свернул с тротуара и бросился в придорожные заросли. Словно пугливый лось, перемахнув через хлипкий заборчик, он, не разбирая дороги, бросился бежать.
Куда-нибудь.
Не важно куда, главное, что подальше.
Кружа узкими переулками он все время натыкался на это лицо.
Бледное.
Синюшное.
Мокрые волосы.
Безумные глаза.
Распухшие губы.
Остановившись, тяжело дыша и хрипя от изнеможения, он, трясущимися руками, извлек из кармана сигареты.
Сладковатый дымок дурманил, расслаблял и успокаивал.
«Бред. – подумал Севка, блаженно улыбаясь тусклому осеннему солнышку. – Придумается же такое! Привидится! Нет никакой утопленницы. Все это мое больное воображение.»
Его отпустило.
Парень медленно поднялся с земли и нетвердой походкой побрел в обратном направлении.
Домой.
*
Татьяна не расслаблялась.
На работе она выпросила разрешение на удаленку. Решила попробовать. Это было очень удобно. Время поджимало. Часики тикали. Месяц был на исходе.
Ледяной узел в районе пупка ворочался тяжело и надсадно, опалял холодом, терзал болью.
Напоминал.
Должок!!
Она медленно и методично загоняла дичь.
Готовила ловушку.
Не спускала с ублюдка глаз.
Девушка специально показывалась Севке на глаза.
В самых неожиданных местах.
Возникая из полутьмы и тут же исчезая.
Не давая покоя.
Не оставляя в покое.
Грим сделал ее лицо странным.
Оно походило на маску, и девушка прятала его под маской.
Синей, медицинской.
А еще, под капюшоном.
Впрочем, никому не было дела до Татьяны.
Люди, вообще, равнодушны к чужим проблемам.
Севка медленно сходил с ума.
Утопленница являлась ему везде – в очереди на кассе самообслуживания, в зеркальной витрине, во дворе университета, отражалась в блестящих дверях лифта, мелькала среди деревьев, протягивая к Севке свои бледные, длинные руки с черными ногтями, похожими на когти хищных птиц.
Севка плохо спал.
Глаза у него постоянно были красными, кожа лица стала землистой.
Он ходил, пугливо втягивая голову в плечи, вздрагивал от громких звуков, нервно оглядывался.
И, боялся.
Обратиться ему было не к кому. Мать уехала в санаторий поправлять расстройство нервной системы, а отец.. Отцу нынче было не до Севки. У папашки случился бурный роман с молоденькой студенткой, и он пустился во все тяжкие.
Где уж тут сын и его проблемы?
У него вышла вся дурь.
Севка понял, что сегодня ему придется покинуть квартиру и выйти на улицу.
Второй раз за неделю.
Вот уже три дня он сидел в комнате, точно дикий зверь в своем логове.
Хотелось выть.
Рычать и рвать на голове волосы.
Временами его отпускало, и парень подумывал об явке с повинной.
Он собирался в полицию. Честно-честно. Собирался пойти и рассказать о той девчонке.
Останавливало одно – страх. Страх, что его запрут в клетке.
Как убийцу.
Да они и были убийцами – и он, Севка, и Серега, и Ромка.
И даже они, Галка с Наталкой.
Все они были замазаны по уши.
Но, после травки его отпускало.
Появлялась странная легкость в теле, мир наполнялся розовыми слониками и голубыми единорогами. Проблемы тускнели, казались глупыми, незначительными.
Выцветали.
На какое-то время.
Он не хотел идти.
Но, он же не Серега-Торчок. У него не было нужных связей.
Не было денег.
Но ему нужна была дурь.
Знакомый перекупщик жил у самой реки.
В поселке, за городом.
И он, совершенно точно, не сорвется в город по чьему-то звонку.
Река – это плохо.
Но он, Севка, будет очень острожен.
Он не станет приближаться к воде.
Он не хочет утонуть и быть похороненным.
Севка собрался, прихватил все купюры из отцовой заначки и вызвал такси.
Такси.
Поездка туда.
Поездка обратно.
Денег хватит на несколько доз.
Отец, конечно же, станет орать.
Но, это будет потом.
А, там.. Там все наладится.
Все обойдется.
*
Татьяна чувствовала, что осталось ждать совсем ничего.
Она следила за последним уродом из троицы и знала где и у кого тот покупает дурь.
Отличное место. Совсем не людное. Близкое к реке.
Сегодня, ранним утром, она стояла на берегу этой самой реки.
Местечко продувалось всеми ветрами, исключительно холодными и колючими, но девушке было все равно.
Одета Татьяна была странно – в сапоги с широкими голенищами, длинный, широкий плащ с капюшоном и шарф, которым она обмотала голову.
Под плащом она прятала саван. Самый настоящий, белый саван, который напялила на голое тело.
Севка находился на грани.
Татьяна внимательно наблюдала за своей жертвой.
Она каждый день забегала в кафе, которое находилось напротив дома Севки, сидела за открытым ноутбуком, благодарила умника, придумавшего удаленку и в процессе работы, не забывала поглядывать на нужные окна.
В которых, почти постоянно маячила Севкина рожа.
Перепуганная.
Усталая.
Вытянутая и красноглазая.
Впрочем, сама Татьяна тоже имела вид, далеко не цветущий.
Ненависть медленно убивала ее, подтачивала силы.
Желание жить уходило.
«Месяц на исходе. – девушка смотрела на реку и не находила утешения. – Мне дали один месяц. Я почти справилась. Надеюсь, эта тварь сегодня сдохнет.»
В воде раздался громкий плеск. Поверхность реки пошла частой рябью.
Девушка насторожилась, до рези в глазах вглядываясь в свинцовую серость реки.
Рыба? Такая большая рыба? Играет?
Или?
Или, это вовсе не рыба, а те самые, ужасной внешности, существа, с женскими формами и уродливыми лицами, с волосами, в которых запутались колючие водоросли, ракушки и песок?
Жертвы местного химкомбината, еще раньше павшие от людского коварства?
Утопленницы?
Русалки?
Татьяна почувствовала, что задыхается.
Легкие горели от нехватки кислорода. Девушка стремилась сделать вдох, но никак не получалось.
В центре живота заворочался кусок льда.
Холодный. Мертвый.
Лёд тянул из неё силы, напоминал о том, что часики тикают и о том, что очередной лист календаря перевернут.
Плеск повторился. Громче, чем первый раз.
Но Таню отпустило.
Она глубоко вдохнула – раз, другой, прогоняя панику прочь.
«Это все нервы. – успокаивала она себя. – Нервы, ни к черту. У меня еще есть время.»
В десять часов утра она уже была в кафе, но так и не успела открыть ноутбук. Ничего не успела, даже кофе выпить.
Севка выскочил из дома. Вид имел, как городской сумасшедший – расхристанный, всклокоченные волосы, взгляд выпученных глаз сияет безумием.
– Как его пробирает. – едко усмехнулась Татьяна, выскакивая из кафе с сумкой наперевес. – Почти отмучался, смертничек.»
Он уселся в такси.
Татьяна тоже.
Девушка делала вид, что разговаривает по телефону и попутно давала указания таксисту, благо, ничего особенного придумывать было не надо.
Она знала куда направляется подонок.
Севка мчался по прямой, а здесь, до реки, была только одна дорога.
К реке.
К мосту.
Такси остановилось.
Севка выскочил из машины и рванул по улице, как ошпаренный.
Таня, все еще оставалась в машине.
Она спокойно доехала до поворота, расплатилась и вышла.
Чернявому водителю, очень плохо понимающему русскую речь, было наплевать на все, кроме денег. Пассажирка ему сразу показалась странной.
Несимпатичная.
Неразговорчивая.
Этот балахонистый плащ, словно с чужого плеча.
Шарф, обмотавший голову.
Фу!
Хорошо, хоть расплатилась сполна, а то неси убытки.
Уехал.
А Севка, все еще бежал по улице, тревожно озираясь по сторонам.
Таня осмотрелась – вдалеке, неопрятными, грязными кубиками, возвышались дома частного сектора. Совершенно точно, что парень намылился в один из тех домов.
Проклятые наркоманы!
Татьяна хищно ухмыльнулась, огляделась – никого. Дорога оставалась пустой, только Севка двигался бодро, с ускорением.
Девушка сбросила широкие сапоги – кто бы только знал, как они ей надоели, уронила на землю широкий плащ и капюшон, оставшись в одной белой рубашке.
Тряхнула спутанными волосами, в которые вплела всяческую зелень и выйдя на дорогу, застыла на ветру, протянув руки вперед.
Холодрыга!
Она знала, как сейчас выглядит.
Смотрелась на себя в зеркало.
Репетировала.
Зрелище абсолютно дикое.
Сюрреалистичное.
Севка застыл.
Он словно окаменел, вылупив глаза и разинув рот.
Заорал.
«Узнал. – довольно оскалилась Татьяна, демонстрируя отменно белые зубы. Вернее, даже не зубы, а накладные клыки из пластика, игрушку, купленную в магазине вместе с дешевым мармеладом. – Ишь, как его пробирает!»
Севку пробрало, аж до самых костей – та самая девушка, которую они с приятелями утопили в реке почти месяц назад, шла по дороге.
Прямо на него.
Как ни в чем не бывало.
Живая?
Мертвая?
В белом саване.
Простоволосая.
Босая.
Шлепала по грязи.
Вытянув руки вперед.
Спутанные волосы.
Белое лицо.
Дикий взгляд безумных глаз.
Черные когти.
Севка побежал.
Побежал, куда глаза глядят, не разбирая дороги.
Лишь бы подальше от нее.
От этой твари, выползшей из ада.
Пришедшей за ним.
Река.
Рядом текла река.
Насыпь вела наверх.
Крутой склон.
Рельсы.
За ними – город.
И, люди.
Спасение от мертвячки.
Полиция!
Полиция спасет, защитит!
Это их долг – защищать живых людей от нежити, выползшей из могилы.
И гудела железная дорога.
По дороге мчался локомотив.
Тащил вагоны. Тяжелые. Груженые.
Машинист ничего не успел сделать.
Увидел.
Включил экстренное торможение.
И, все.
Этот парень появился внезапно.
Выскочил прямо перед электровозом.
На повороте.
Удар.
Тело отлетело в сторону сломанной куклой, свалилось вниз по насыпи, быстрее, быстрее, скатилось до самой реки и плюхнулось в воду.
Упало и застыло неопрятной грудой грязного тряпья.
На мгновение машинисту показалось, что рядом был кто-то ещё.
Девушка?
Женщина?
Странное видение в чем-то белом?
Призрак?
Он высунулся в окно, вытянул шею, высматривая.
Так никого и не заметил.
День у машиниста был испорчен – много хлопот, проверок, писанины объяснительных, проверка у психолога компании.
И, алкоголь.
Много алкоголя для того, чтобы забыться и не вспоминать о том, как человек, живший, дышавший и строивший планы, внезапно превратился в труп.
Но тому, кто сейчас валялся в воде у самого берега, было еще хуже.
Мертвецу.
«Тебе, водяной дед. – прошептала синими от холода губами, Татьяна, испытывая совершенно дикое желание подойти и пинками затолкать это ненавистное тело дальше в воду. – Прими. Договор исполнен.»
Девушка уже успела натянуть сапоги на ноги, укутать заледеневшее на ветру тело в широкий плащ и обмотаться шарфом.
Все закончилось.
Сейчас она вернется домой, хорошенько отмоется от всего этого ужаса, выпьет кофе и…
И, что дальше?
*
Она стояла у реки.
Печальная, бледная девушка.
Стояла, неловко горбилась, незаметно щупала сама себя в районе живота.
Ледяной ком пропал.
Ледяной узел развязался.
Она, словно Снегурочка из сказки, должна была оттаять и успокоиться.
Её обидчики мертвы.
Месть завершена.
Ей должно было стать легче.
Галка и Наталка, Серёга Торчок, Роман и, последний из них – Севка.
Они все умерли.
Их забрала река.
Вернее, та сила, которая жила в реке.
Водяной дед.
Дух.
Древний. Сильный. Жадный. Жестокий.
Он пощадил Татьяну.
Позволил ей выжить.
Сделал доброе дело.
Так ли это?
Девушка негромко застонала, обхватив голову тонкими пальцами.
Так ли это на самом деле?
Она честно пыталась вспомнить детали.
То, что случилось после того, как ее тело утопили в реке.
Она помнила, как ее насиловали. Все трое. Каждый из них. По очереди и все сразу.
Извращенцы. Больные ублюдки.
Она пыталась сопротивляться. Кусалась. Царапалась. Лягалась, как лошадь.
Отчаянно воя от бессилия и стыда.
Её били. Жестко – по ребрам, ногами в живот.
Пинали, словно бродячего пса.
– Не бейте по лицу! – орал Серега Торчок и злобно скалился. – Не хочу смотреть на уродку.
Он не жалел свою жертву. Ему просто понравилось лицо Татьяны, чистое, но искаженное мукой.
Девушка жадно всматривалась в воды реки.
Где-то там, в мутных глубинах, жили они.
Русалки.
Темные, уродливые тени с хищными лицами и зубастыми пастями.
С плавниками на телах и перепонками между пальцев.
Они скользили в волнах.
Ныряли.
Поджидали жертву и топили тех, кого считали своей добычей.
Безжалостные. Лишенные сострадания. Равнодушные. Не испытывающие боли и сомнений.
Самым страшным был водяной дед – доброе лицо, борода, вкрадчивый голос.
Он сделал из Татьяны убийцу.
И она убила их всех.
Девушка опустилась прямо на мокрый камень.
Где-то нагло и громко крякали утки.
Глупые птицы выпрашивали еду.
Татьяна снова ощупала собственный живот.
Лёд. Он растаял.
Она снова могла жить обычной жизнью, забыть о том, что случилось с ней однажды, выйти замуж, рожать детей.
Могла ли?
Девушка затрясла головой и снова с жадностью взглянула на реку.
Разве можно жить после такого?
После всего?
Она не знала.
Решение проблемы было прямо перед ней. Лежало у ног. Лизало мокрые камни.
Река.
Девушка вздохнула, подняла лицо вверх, взглянула на небо.
Такое же серое и равнодушное, как и свинцовые воды реки.
Холодное. Злое небо.
Стянула шапку, сбросила плащ.
Ледяной ветер трепал волосы, надсадно крякали утки, шумела вода.
Сапоги полетели вниз и босым ногам стало зябко.
Но Таня не остановилась.
Медленно она побрела к воде.
По щиколотку.
Зашла по колено.
По пояс.
Где-то далеко закричали люди.
Увидели. Всполошились.
Побежали к реке.
Вода дошла до груди.
Совсем не было холодно.
Не было страшно.
Татьяна улыбнулась – сквозь тучи прорвался робкий солнечный луч.
«Хороший знак.» – подумала девушка, ныряя в ледяную воду с головой.
Звуки пропали. В голове зашумело, стиснуло в груди, сдавило.
Глаза открылись – совсем рядом, в мутной толще воды, замелькали темные тени.
Тени стремительно приближались к Татьяне.
Ловкие. Быстрые. Хищные.
Девушка засмеялась, чувствуя, как отпускает боль, как необыкновенная легкость заполняет ее тело, как волосы начинают течь по плечам, словно струи воды.
Быстро, как эти легкие тени, она скользнула им навстречу.
Преображаясь.
Перерождаясь.
Принимая в себя эту реку.
Становясь.
Холодной, как эта вода.
**
Татьяна снова стояла у реки.
Мокрые, какие-то грязные, неопрятные волны плескались у самых ног.
Крякали утки.
Удивительно много уток шныряло у самого берега, выпрашивая подачку.
Девушка хмурилась.
Сегодня она попыталась умыться волшебной водой, дабы придать лицу красоты и привлекательности.
Ничего не вышло.
Ничего не изменилось.
Лицо осталось прежним.
Волшебство, дарованное водяным дедом, закончилось.
Пришлось достать косметичку.
В этот, свой последний день, Татьяна хотела выглядеть красивой и привлекательной.
Только, все это пустое.
Не складывалось у нее с личной жизнью.
Она оставалась все той же серой тенью, мышкой, незаметной для всех.
После того, как она вкусила иной жизни, полной волнения, страсти и приключений, ей не хотелось возвращаться к прошлому.
Накрасившись и нарядно одевшись, девушка отправилась на прогулку.
Последнюю, как ей думалось.
К реке.
Она уже умирала, там, в серой, мутной воде.
Было страшно.
Но, быстро.
Утки продолжали крякать.
Они приплыли к девушке и требовали еды.
– У меня ничего нет. – растерянно отмахивалась от них Татьяна. – Чего пристали? Пошли прочь! Не до вас, попрошайки!
– Как не помочь такой красивой девушке? – мужской голос за спиной заставил Татьяну подпрыгнуть от неожиданности. – Как, это – ничего нет? Все у нас есть. Не волнуйтесь, пернатые. Сейчас эта красавица вас покормит.
Девушка с удивлением смотрела на высокого, лохматого парня, который торопливо бежал к ней по берегу, воинственно размахивая над головой длинным батоном-саблей.
– Вот. – он неловко всунул ей прямо в руки этот несчастный батон. – Я заметил, что вы пошли к реке без угощения, а эти вымогатели, – парень кивнул в сторону галдящий уток. – просто так не отстанут.
– Это вы мне? – девушка слегка отступила назад, держа батон на вытянутых руках и не решаясь принять.
– Ну, конечно. – парень улыбнулся светло и как-то радостно. – Здесь, на берегу только одна красавица и она передо мной.
– Я не знаю, как их кормить. – совершенно растерянная Татьяна переводила беспомощный взгляд с галдящих уток на лохматого парня, который казался ей ужасно милым и немного смешным. – Я их кажется боюсь. Они такие жадные и громкие.
– Это просто. – парень пожал плечами и отломил от батона кусок. – Берёте и крошите. Вот так.
Он отщипнул кусочек, второй, третий, бросил уткам и рассмеялся, наблюдая за суматошной возней водоплавающих.
– Действительно. – Татьяна отщипнула от батона и уронила кусок булки в воду. – Просто. Они смешные.
– Ага. – парень взъерошил свои и без того лохматые волосы. – Они – смешные, а ты – очень красивая.
– Я? – девушка отступила на шаг от воды, покраснела и неловко пошатнулась. – Я? Красивая?
– И, грустная. – парень поддержал ее под локоток. – Всегда грустная. Я заметил. Ходишь к реке, как на работу. Одна. Вот я и решил, что..
Татьяна взглянула на лохматого незнакомца – ничего особенного. Обычное лицо, улыбка, карие глаза со смешинкой, уши, слегка оттопыренные и покрасневшие от ветра, взъерошенные волосы. Встретишь такого на улице и пройдешь мимо, не зацепившись взглядом.
Но, что-то цепляло.
Это лицо?
Этот голос?
Батон, купленный ради кормления уток?
Или, ради нее, Татьяны, которую парень назвал красивой.
– Михаил. – представился он, отпуская локоть девушки. – Смотри, им понравилось.
– Татьяна. – рассмеялась она, чувствуя, как ледяной ком внутри живота начинает теплеть и таять. – Да, они такие прожорливые.
Двое стояли на берегу, смеялись, кормили уток, наблюдали за тем, как желтые листья, словно горькие слезы деревьев, падают в холодную воду.
Где-то плескалась вода, били хвостом уродливые русалки, поджидающие жертву в струе мутного течения реки, довольно щурился водяной дед, разжиревший от обильного подношения.
Месяц закончился, луна обновилась и жизнь Татьяны наладилась.
Она больше не возвращалась на реку и не стояла на берегу.
Ледяные когти, терзавшие ее душу и тело, растаяли, растворились в тепле новой любви.
Она навсегда позабыла эту историю и ходила по улицам, без опаски и не оглядываясь
.
Ведь все самое плохое, что могло с ней случиться, осталось в прошлом.
Растворилось в холодной воде.
Призрак в окне напротив
Сегодняшней ночью, точно так же, как и во все предыдущие, Марина проснулась далеко за полночь. Рядом, в постели, сладко похрапывал муж, уткнувшись носом в подушку
.
Марина зябко поежилась – сна, как не бывало, а ведь завтра обычный рабочий день.
«Опять буду ползать, словно сонная осенняя муха, – широко зевнув, раздраженно подумала женщина. – ведь, не девочка уже. Хороший сон в моем возрасте просто необходим, как-никак, а на шестой десяток перевалило».
Лисицына Марина Анатольевна, слегка располневшая дама, пятидесяти двух лет, поняла, что заснуть больше не получится, а если начать ерзать и ворочаться, то проснется Михаил, её муж, а ему, Михаилу, утром тоже надо идти на работу.
Осторожно, стараясь не потревожить мирно спящего мужчину, Марина сползла с постели, сунула ноги в комнатные тапки с пушистыми помпонами и поплелась на кухню. Свет женщина не включала, да и зачем? Квартирка маленькая, все вещи давно и прочно стоят на своих местах, так что, передвигаться по комнатам и коридору можно было с закрытыми глазами, не боясь расшибить лоб, например, о холодильник или о пузатый комод. Разве что кошка Муська, проснувшись во внеурочное время, метнется под ноги, норовя потереться о хозяйские тапки.
Но Муська была дамой почтенного возраста и, как полагается порядочной, уважающей себя, кошке, спала по двадцать часов в сутки.
– Мне бы так, – пробормотала Марина, заходя на кухню. – спать крепко, сладко, с вечера и до самого утра.
Бывать на кухне Марина не любила. Кажется, почему? Для любой хозяйки, кухня – сосредоточение силы, убежище и, чуть ли, не место священнодействия. Разве не на кухне хозяйки творят и вытворяют, готовят всякие вкусности, от борщей до котлет, пекут, парят, варят и прочее, прочее?
Именно так, но Марина свою кухню терпеть не могла, хотя, сил и денег, в ремонт, равно, как и в бытовую технику, хозяевами было вложено порядочно.
А, всё почему?
Потому, что, окна комнаты смотрели на фасад старой больницы. Не просто смотрели, а настойчиво пялились в дряхлое, изрядно пожеванное временем, здание.
Вот и сейчас, несмотря на то, что окно кухни было забрано плотной, не пропускающей свет, шторой, Марина знала – окна старой больницы таращатся на ее родной дом своими немытыми, пыльными стеклами. Конечно, теми, в которых еще сохранились эти самые стекла. В основном, окна «заброшки» представляли из себя равнодушные черные провалы, бессмысленные и пугающе чуждые.
Марина снова поежилась, чувствуя, как по телу промчалось целое стадо пугливых мурашек.
– Мишка, что, снова позабыл закрыть окно? – похолодела она от дурных предчувствий. – Я же просила его о том, чтобы он никогда не открывал это чертово окно ночью!
Понятное дело, что летом в городе стоит страшная, удушающая жара, понятное дело, что они, являясь людьми небогатыми, не могут позволить себе все время пользоваться сплит-системой, охлаждая квартиру до терпимой температуры, но, зачем же открывать окно на кухне?
Марина присела на самый краешек стула, борясь с панической атакой.
Страх внезапно захлестнул женщину, норовя затянуть удушающую удавку на шее. Воздуха не хватало и пришлось Марине дышать часто, глубоко и шумно.
– Это пройдет. – подумала женщина, чувствуя, как капли холодного пота стекают по напряженной спине. – Всегда походит. Каждый год одно и тоже. Сейчас, вот сейчас все закончится.
В этот раз отпустило не сразу. Приступ длился гораздо дольше, чем обычно.
Марина знала, что ей придется встать, подойти к окну и захлопнуть его, отрезав себя и свое уютное жилище от того, что жило в ночи по ту сторону от стекла.
«Соберись, тряпка. – сама себя подбодрила женщина. – Все эти ужасы существуют только в твоей голове.»
Оторвав задницу от стула она, медленными шагами, словно бы шествуя на эшафот, начала приближаться к окну.
Шаг.
Еще один.
Совсем маленький шажочек.
Окно!
Марина резким, рваным движением отдернула штору, хорошую, плотную, тяжелую штору и маленькую кухню заполнил мертвенно-белый свет луны.
Окно!
Луна смотрела в окно комнаты, словно мертвый, покрытый бельмом, глаз ночного страшилища. Свет лился нескончаемым потоком, холодный, безжизненный, потусторонний.
И это здание напротив – серый, равнодушно стылый кирпич стен, плоская крыша, поросшая небольшими деревцами и травой и .. Окна.
Черные окна. Пустые. Тревожные, словно глаза в преисподнюю.
Марина еле сдержала вскрик, готовый вырваться из груди.
Вот. Опять.
Эти окна, они только казались мертвыми, казались пустыми, как и само здание.
Но это все обман.
Вранье.
Здание было живо.
Оно, словно огромный, матерый хищник, затаилось во тьме.
В засаде.
Поджидая добычу.
Сердце в груди Марины стучало быстро-быстро, билось, словно маленькая птичка колибри.
