Полная версия
Ирина Дынина
Зло многоликое
Холодная вода
Если бы Татьяна знала о том, что ждет ее этим вечером на темной дороге, то, вот, честное слово – не побежала бы она ни на какую автобусную остановку, а осталась бы в городе, в своей крохотной, съемной комнатушке.
Целее бы была.
Эти, первые в сентябре, выходные Татьяна намеревалась провести в кругу семьи. Она, как проклятая, отпахала все три летних месяца, почти без перерыва и надеялась на то, что уж дома, в родном поселке, сможет наконец-то отдохнуть и расслабиться.
Словно наяву виделся Тане родительский дом, простой, с резными ставнями и высоким крыльцом, старые деревья перед окошками и огород, знакомый до последней травинки.
Надоел ей город хуже горькой редьки – пыль, шум, постоянная суета и интриги.
Это только кажется, что жизнь в городе – слаще меда. Как по мнению самой Тани – дурь и маета. Только вот, не было для девушки работы в родном поселке. Остались в нем на доживание одни старики, беспутная молодежь, которой-то и податься некуда, да семейство фермеров, владеющих почти всей свободной землей в округе.
Но идти на поклон к Самохваловым Тане не хотелось. Прекрасно помнилось ей, что Димка, встречавшийся с Татьяной с седьмого класса, подло поступил и бросил любимую девушку, так на ней и не женившись.
Да над невезучей Татьяной тогда весь поселок хохотал, едва ли не в голос – как же, как же, такая пикантная ситуация! Умнице и заучке Сидоровой обаятельный и заводной красавчик Димка Савельев предпочел Любку Самохвалову, плотную, ленивую деваху, с лицом, круглым, словно спутник Земли в пик полнолуния.
Зато, у Самохваловых имелись земли. И свинарник. И стадо бычков на сто пятьдесят голов. И деньги. Большие деньги, особенно для их нищего поселка.
Какая уж тут любовь, коли Николай, Любкин отец, в приданое дочери давал хороший дом со всеми удобствами и новенький, только с завода, автомобиль.
Димка и сломался. Женился на нелюбимой Любке и заделался фермером. Вернее, помощником Любкиного папаши.
До сих пор уши у Татьяны горели всякий раз, как она вспоминала тот злополучный день, горький для нее и счастливый для соперницы.
Тогда, сразу же после последнего экзамена, вечером, прибежала она к своему любимому Димке, благо, парень, вместе со своими родителями, жил неподалеку, как говорится – через две улицы и переулок.
Очень хотелось Татьяне похвастаться Димке своим новым платьем – легким, воздушным, из благородного белого шелка, похожим на платье невесты.
Да только не вышло ничего.
Бежала Татьяна, бежала, во двор к Димке заскочила, стукнув щеколдой от калитки, да так и застыла, как вкопанная – увидела она совершенно невозможную картину.
Её любимый Димка, такой милый и добрый, целовался с Любкой Самохваловой. И не просто целовался, целомудренно, едва касаясь своими губами пухлых Любкиных губ, а по-настоящему, по-взрослому – взасос.
Любка, так та, вообще, потеряв всякий стыд, к парню присосалась, точно пиявка, но и тот не терялся – одной рукой оглаживал бесстыдницу по пухлому заду, второй – стискивал пышную грудь.
И оба дышали, тяжело и часто.
Татьяна густо покраснела – как же так? Ведь он.. Ведь, она…
Жар бросился ей в голову – ведь еще вчера, Димка, ее любимый Димка, точно так же, жадно и бесстыдно, целовал ее, Татьяну, мял ее собственную, молодую, упругую грудь и…
Девушка едва не разрыдалась – ведь она, она, дура влюбленная, позволила своему парню все! Все то, о чем не раз и не два предупреждала ее мама.
Но, чего было тянуть? Она же пребывала в полной уверенности в том, что Димка ее любит, что сразу, после выпускного, парень явится к ее родителям, попросит руки Татьяны и они с ним поженятся.
Так, какая разница? Они же любят друг друга и поэтому нечего ждать брачной ночи.
И было так сладко, так волнительно, немного больно, но ради него, любимого Димочки, можно и потерпеть.
До этого самого мгновения.
А ее уже заметили.
Ехидина-Любка торжественно облизала свои губы, опухшие от поцелуев и в недоумении взглянула на Татьяну.
– Сидорова, чего притащилась? Звал кто? Стоит, уставилась? Не видела, что ли, как люди целуются? Впрочем, откуда тебе?
Любка хмыкнула, а предатель-Димка приобнял ее за поплывшую талию.
– Можешь нас поздравить. – Любка кокетливо поправила прядь светлых, крашеных волос. – Димка женится на мне, сразу же после выпускного. Я буду первая из нашего класса, кто выскочит замуж, да еще и за такого красавчика!
Татьяна не верила своим ушам и смотрела на упомянутого красавчика Димку с тоской и надеждой – вот сейчас он рассмеется, хлопнет противную Любку по плечу и скажет о том, что она все врет, что он, Димка, любит только одну Татьяну и никого, кроме нее в упор не видит.
– Это правда? – глаза Тани медленно наполнились влагой. Она чувствовала, что еще немного и проклятые слезы хлынут водопадом.
– Правда. – пожал плечами Димка. – Мы с Любашей давно встречаемся.
– А, как же мы? – жалко пролепетала Татьяна, с силой комкая пакет с проклятым платьем.
– А, нет никаких вас. – жестко ответила Любка. – Димка с тобой просто так хороводился, из жалости, ну и еще, чтобы ты его слегка подтянула перед экзаменами. Ты же заучка, Сидорова, коза ученая. Да кому ты нужна, зануда?
«А спал он со мной тоже из жалости?» – хотела закричать Татьяна, но вовремя опомнившись, прикусила язык.
Но, Любка что-то поняла, может быть по жалкому виду Татьяны или же по, вильнувшему в сторону, Димкиному виноватому взгляду.
Лицо Самохваловой стало злым и жестоким.
– Пошла прочь отсюда! – закричала она. – Ишь ты, шалапута, чего удумала – за чужими женихами гоняться! Прочь пошла, а то я тебе все волосы повыдергиваю и ворота дегтем измажу!
Димка попытался утихомирить свою невесту, но та продолжала кричать что-то оскорбительное вслед Татьяне, угрожать и обещать всяческие неприятности.
Потом по Озеркам поползли слухи.. Всякие разные, но очень неприятные и соседи, знавшие Татьяну с детства, начали поглядывать на девушку с нехорошим интересом, перешептываться у нее за спиной и переглядываться совершенно определенным образом.
Татьяне не выдержала травли. И, если после школы она собиралась остаться в Озерках, выйти замуж за Димку и работать на ферме у Самохваловых, то теперь пришлось срочно пересматривать планы на жизнь.
Подумав, девушка решила уехать в город. Учиться, раз уж с личной жизнью и с замужеством ничего не получилось.
Хорошо еще, что та, единственная ночь, проведенная с предателем Димкой, не имела последствий.
Татьяна уехала, и родители вздохнули с облегчением – грязные сплетни, ходившие по поселку, доставляли им массу неприятностей. Девушке было больно слышать, как ночами мать плачет в подушку, а, полные осуждения взгляды отца, достали её до самой печенки.
Впрочем, всем на удивление, в городе она устроилась совсем неплохо.
Тетка Валентина, отцова сестра, помогла с трудоустройством и жильем, поселив девушку в рабочее общежитие, в котором сама занимала хлебную должность завхоза, а там, брошенная невеста, обдумав свое незавидное положение, неожиданно для всех, поступила учиться на заочное отделение местного института.
И вот, пока бывший ухажер Димка, а ныне, чужой муж и отец щекастого карапуза, занимался развитием сельского хозяйства в отдельно взятом поселке, Татьяна, получив профессию, старательно зарабатывала деньги, хватаясь за любые подработки и надеясь на то, что уж в отпуске можно будет расслабиться, как полагается.
Добираться до родного дома было далеко и очень неудобно.
Сначала Татьяна ехала на вполне себе комфортабельном автобусе, лениво таращась в окно и представляя скорую встречу с родителями.
Родителей она любила, хоть и наезжала в родной поселок не часто.
Не хотелось девушке бередить поджившую рану и встречаться с Димкой-предателем. Да и сама счастливая соперница, та, которая Любка, приезду Татьяны, не обрадовалась бы. Заревновала бы, зачинила скандал, а, быть может, в волосья сопернице вцепилась.
Любка, она, такая. С нее станется. Собственница по жизни и скорпион по знаку Зодиака.
Доехав до районного городка, Татьяна пересела в другой автобус, старенький и дышащий на ладан. Автобус – заслуженный ветеран и работяга, которому, давно бы пора отправиться на пенсию, кряхтел, пыхтел, выпускал клубы вонючего дыма и жаловался на жизнь. Из сидений торчали какие-то железки и куски пыльного поролона. Обивка же, облезла, словно шерсть на паршивой овце.
Татьяна не капризничала – какая, собственно разница, на чем добираться? По любому, как считала девушка – лучше плохо ехать, чем долго идти.
Народу до Озерков – конечной остановки, набралось не так уж и много – пара теток предпенсионного возраста, хмельной мужик в велюровом пиджаке, прыщавый подросток, слушавший музыку через наушники и сама Татьяна, усевшаяся на заднее сиденье, которое, почему-то, было принято называть «казачьим».
Трясло немилосердно.
Девушка, собравшаяся было подремать эти сорок минут пути до родного поселка, очень быстро поняла, что ей это не удастся.
А тут еще, за окном, зарядил нудный осенний дождик, которому, в сентябре, ну совсем было невместно идти. Стоял бы конец октября и начало ноября, так и для дождя нашлось бы доброе слово, а теперь, в долгожданном отпуске, Татьяна прекрасно бы обошлась без слякоти и промозглой сырости.
Медленно трясущийся по дороге автобус неожиданно взвизгнул, выпустил из нутра клуб совсем уж черного дыма и заглох.
Таня вздрогнула и оторвалась от разглядывания нестриженного затылка мужика в велюровом пиджаке. Недобрые предчувствия наползали, словно серая осенняя хмарь.
– Все. Приехали. Станция Березай – пассажиры, вылезай. – чумазый и ужасно недовольный водитель, вытирая грязные руки грязной же, ветошью, просунул в салон голову в кожаной фуражке. – Хана. Автобус дальше не пойдет. Теперь мне тут до утра куковать, ждать, пока не приедут и не эвакуируют.
И выругался, тихо и незамысловато.
Татьяна вздохнула, подхватила свою, не особо большую сумку и покорно проследовала на выход.
Чего-то подобного она подспудно и ожидала. Не зря же каблук сломался перед самым выходом из дома.
«И, хорошо, что сломался. – тряхнула кудряшками девушка. – Хороша бы я была – ночью, одна, на дороге и на каблуках. Чай не город, много на шпильках не набегаешься.»
Попутчики очень быстро куда-то рассосались, растворившись в вечерних сумерках.
Таня, опять же, не удивилась – в Озерки – так назывался родной поселок, она направлялась одна, остальным было куда ближе до дома, вот они и свернули на Малаховку, а самой Татьяне оставалось еще несколько километров идти по пустой дороге до знакомого поворота.
За те несколько лет, что девушка провела в городе, она успела отвыкнуть от таких вот, долгих, пеших прогулок. В городе-то, проблем с общественным транспортом нет.
Нет, проблемы-то имеются, как же без них, но, на смену поломавшемуся автобусу, сразу же высылали другой, который и подбирал людей на маршруте, а, коли не получалось, то всегда можно было, пробежав пару улиц, успеть на маршрутку и доехать в нужное место.
Здесь же, о подобной роскоши оставалось только мечтать.
И топать. Ножками. Радуясь обуви на плоской подошве.
Вечерело.
Становилось все темнее и темнее, а фонарей на проселочной дороге предусмотрено не было. Может быть, когда-то давно, еще в советские времена, фонари горели, о чем свидетельствовали ржавые лампы на столбах, но те времена давно прошли. И, если дорогу еще кое-как латали, периодически и нерегулярно, то освещением этой самой дороги, никто так и не озаботился.
Через пятнадцать минут быстрого хода Татьяна запыхалась и почувствовала, как начало покалывать в боку.
Пришлось слегка умерить прыть и шаг замедлить.
«Расслабилась и разнежилась. – негодовала девушка на собственную немощь. – Раньше бы у меня в боку не закололо после такой прогулки.»
Обочина дороги терялась в густых тенях, отбрасываемых высокими деревьями. Не дремучий лес, конечно, но и не чахлая лесополоса. В таком лесочке водились приличные грибы и ягоды, которым сейчас пришла самая пора.
Проголодавшаяся Татьяна даже облизнулась, представив полную сковороду хрустящей, жареной картошечки, да еще с грибами и малосольными огурчиками.
В животе отчетливо заурчало – завтрак давно переварился, а обедать сомнительными пирожками, предлагаемыми продавцом из придорожной забегаловки, Татьяна побрезговала.
В кармане сумки завалялся шоколадный батончик, вспомнив о котором, девушка слегка повеселела. Она уже совсем было собралась перекусить на ходу, как сумрак сентябрьского вечера нарушил желтый свет дальних фар.
По дороге кто-то ехал. Судя по всему, легковой автомобиль.
Кстати сказать, совсем не удивляло девушку полное отсутствие какого-либо движения. Из родного поселка мало кто куда выезжал, а, если и выезжали, то на машине Самохваловых, которая, проезжая через Озерки, тайными, почти партизанскими тропами, выбиралась на федеральную трассу. Остальные жители, не имеющие личного автотранспорта, рассчитывать могли только на проходящий автобус или же, на попутку, но уже от Каменки или же, Малаховки.
По этой же дороге ездили редко, преимущественно автобусом, который так неудачно сломался как раз этим вечером.
«Кто бы это мог быть? – озадачилась девушка, крепче вцепляясь в ремень сумки. – Кого это несет, на ночь глядя?»
Особо она не испугалась. Это в городе, маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет, а в их родной, деревенской глуши, если что и случается, то только на бытовой почве. Сосед там, соседу кулаком в ухо заедет или бабки полаются, не сойдясь во мнении, или же, вовсе, кто неразумный, решившись на воровство, сопрет у односельчанина упитанную курицу или же пару кроликов.
Так, мелочи.
Смертоубийств и прочих особо тяжких преступлений, в родных местах Татьяны, никогда не случалось.
Нет, бывало, что люди в речке тонули, но то по собственной глупости и неразумению, да, помнится, деда Толяна, пьяного в усмерть, бык стоптал.
Но, то несчастный случай, а не убийство.
Машина приближалась, свет стал ярче и послышалась громкая, ритмичная музыка.
«Городские?» – поморщилась Татьяна, сходя с дороги. Она, проведя несколько лет в городе, все еще себя городской не считала, а вот эти, на машине, к деревенским явно не относились.
Уже было можно рассмотреть и саму машину – большую, шумную, черную. Она, словно дикий зверь, громко ревела и оглашала окрестности музыкой и шумом мощного мотора.
«С чего бы это городским лоботрясам по нашей раздолбанной дороге гонять? – продолжала размышлять Татьяна, на всякий случай сойдя с дороги и остановившись возле пыльного кустика. – Эх-ма, пьяные что ли? Вихляет их здорово. Трезвый человек так, ни в жизнь ехать не сможет.»
Машину и в самом деле бросало из стороны в сторону, того и гляди, что слетит в кювет и задымится. Пассажирам, впрочем, до метаний большого дела не было. На пустой дороге гремела музыка, исполнителя, правда, Таня не узнала, но музыка звучала задорная, ритмичная.
«Ужрались в хлам. – вздохнула девушка. – Надо же, какие отчаянные. Сейчас пронесутся и я дальше потелепаю».
Но, не срослось.
Какими бы упитым не был сидящий за рулем, но Татьяну у кустика углядеть сумел.
Машина, взвизгнув тормозами, рыскнула в сторону и раскорячилась посередине дороги.
Таня только рот открыла.
Фары горели, точно глаза ночного филина, музыка гремела, из салона доносился женский визг и мужской хохот.
– Глядите, девка! – радостно завопил губастым ртом лохматый парень, высунувший голову в окно. – Нет, ну точно, девка! Одна!
– Где девка? – крикнул кто-то второй, голосом более хриплым и низким. – Давай, тащи ее сюда, нам, как раз одной не хватает для полного счастья.
– Симпатичная? – поинтересовался третий. – А, какая разница? Лишь бы у нее все, что надо на нужном месте отросло и выпирало! Ха-ха!
Губастый вывалился из машины и бойко подскочил к застывшей Татьяне.
И тут девушка очнулась, дернулась, рванулась, собравшись сигануть в кусты от этих дурных городских, которые, судя по всему, на ногах едва стояли.
Не успела. Раньше надо было соображать и отпрыгивать.
Каким бы хмельным не был губастый, но за руку Татьяну он сцапал ловко. Сцапал, притянул к себе, дыхнув в лицо перегаром.
– Хорошенькая какая!
Татьяна только глаза распахнула – это он о ком?
Она, Татьяна, хорошенькая? С чего бы это? Про таких, как она даже поговорку придумали – мол ни кожи не наросло, ни рожу, не нагуляла. Худая, высокая, нескладная, с глазищами, словно у блудливого кота – зелеными, с черными волосами, жесткими, точно проволока и, хорошенькая? Да болезный не просто пьян, он, к тому же, похоже, что слеп на оба глаза.
– Хорошенькая, чистенькая, домашняя. Люблю таких. – повторился парень и потащил Татьяну к машине. – Не кочевряжься, красуля, не обидим. Довезем, куда надо, с ветерком.
Парня того Татьяна рассмотреть успела. Что сказать – не глянулся он ей. Лицо широкое, как блин, рот губастенький, брови лохматые, перегаром несет. Одет модно и дорого, а в грязи где-то изгваздался, от того выглядел неопрятно. Но, хваткий – руку девушки стиснул так крепко, что не вырваться.
Второй и третий, что сидел на заднем сиденье, выглядели похоже, только волосы были не такие лохматые и цветом иные. Если губастый был шатеном, то два остальных – блондины. Наглые, пьяные, одним словом – отморозки.
На заднем сиденье хохотали две девицы. Тетка Валентина таких обычно «мочалками» называла. Девицы были размалеваны, точно Марфушечка-душечка из всем известной сказки, одеты в кожаные мини-юбки и сетчатые колготки. И на каблуках. Вернее, на каблучищах, да таких огромных, что скромные Танины шпильки, сломавшиеся на выходе из дома, рядом не стояли.
– Иди к нам, красотуля, – заревел блондинчик, выпихивая одну из девиц из салона и притягивая к себе Татьяну. – развлечемся!
Что странно – выпихнутая девица ничуть не обиделась. Наоборот, Татьяну еще и подтолкнула, чтобы та движение не тормозила, а потом и сама рядом плюхнулась, продолжая хохотать в голос, словно гиена.
«Влипла! – похолодела Таня, тоскливо осматриваясь. – Это же надо – влипла, почти на пороге дома. Не повезло!»
Машина завелась и поехала, а парни, те, которые не за рулем, игнорируя своих прежних подружек, полезли к Татьяне. Нагло полезли, нахрапом. Один, так и вовсе – с переднего сиденья тянулся, не обращая внимания на то, что машина уже мчалась по дороге на приличной скорости.
Девушка, осознав, что дело плохо, попыталась отбиться – ей вовсе не нравилось, что с нее грубо сдирают блузку и лезут за пазуху, по-хозяйски ощупывая грудь и хватая за лицо. Но сопротивляться не было никакой возможности – хохочущие девицы ей совсем не помогали, а наоборот, активно участвовали в процессе раздевания и помогали парням совсем уж похабными советами.
– Дай поцалую! – слюнявые губы присосались ко рту девушки и она, кривясь от гадливости, больно укусила насильника за эти самые губы. Хорошо так цапнула, до крови.
Тот так и взвился.
– Кусаться? Ах ты, гадина. Н-на! – и в лицо Татьяне полетел кулак. Аж звезды из глаз посыпались.
И все пропало.
*
Надо сказать, что после предателя Димки Татьяна ни с кем так и не начала встречаться. Вначале, обидно было очень – ведь она, пусть и не писаная красавица, но и не уродина какая-то. Почему он с ней так? Бросил из-за Любкиных денег? Ну и ладно, что из-за денег, но мог бы и объясниться, а не бросать демонстративно и не насмехаться потом.
Насмехался Димка не просто так, а по Любкиному наущению. Очень уж лестно было Любке, что ей такой парень достался. Пусть не по любви, пусть за папашины деньги купленный, но ее, Любкин, раз и навсегда. Что с того, что она на лицо вышла дурнушкой, что попа у нее едва в двери протискивается, что в школе еле-еле из класса в класс переползала? Самое главное, что деньги считать умеет и знает, чем мужика к себе привязать. А Таньке-задаваке Любка нос натянула, опозорила на всю округу. Ее теперь Димка, раз и навсегда, потому что нет дураков от собственного счастья бегать. Лучше с Любкой в большом доме жить, как сыр в масле кататься и на новеньком автомобиле ездить, чем с Танькой по общагам пустые щи хлебать и копейки считать.
Обожглась Татьяна и с тех пор близко к себе никого не подпускала. Особо некогда ей было по танцулькам бегать, да на посиделки ходить. Училась она, грызла гранит науки упорно, в люди выбиться желала. И, получилось же – взяли ее на работу в хорошую фирму, деньги платили, пусть и невеликие, но на жизнь хватало, а там, глядишь и карьера в рост пойдет. Не до кавалеров ей, право слово.
Да и выглядеть девушка старалась, как типичная офисная мышь, даже очки прикупила для солидности, чтоб, значится, с клиентами удобнее разговаривать было. С солидной дамой дела иметь сподручней, чем с соплюшкой зеленой – о том, любому и каждому известно.
Очнулась девушка от холода и еще от того, что ее куда-то кто-то тащил. Тащили прямо по земле голой попой.
Ужасно болела голова, распухший нос и разбитые губы. Жгло между ног.
Таня соображала очень медленно, даже не стонала от боли.
Все было, как в тумане.
О том, что с ней произошло что-то плохое она догадалась сразу, не смотря на слабость и туман, плывущий в голове.
«Машина, фары, громкая музыка и эти.. гиены.. – мысли в голове ворочались медленно, а руки, так и вовсе отказывались повиноваться. – Слюнявый со своими поцелуями.. Удар, и..??»
Вот в этом «и», заключалась трагедия.
О том, что ее избили и изнасиловали, девушка уже догадалась. Но, почему ее не бросили на обочине? Натешились вдоволь и теперь… Теперь, куда-то тащат?
– Давай к реке. – противный гнусавый голос казался очень знакомым. – Тащи давай, немного осталось.
«Губастый. – совершенно точно определила личность говорившего Татьяна. – Тот, что за рулем был. Вот я дура – надо было сразу в кусты сигать.»
– Может, тут бросим? – кто-то больно и сильно пнул девушку в бок, прямо по ребрам. Сразу стало понятно, что пинают не в первый раз. Тане стоило огромного труда не застонать и не показать, что она очнулась. – Разлеглась, корова. Вроде худая, а тяжелая, аж дыхалку спёрло. Давай бросим, она же квелая совсем. К чему надрываться? Ночь длинная, сама сдохнет.
– А, если не сдохнет? – Таня слегка приоткрыла один глаз, пытаясь хоть что-то рассмотреть. – Если не сдохнет и в полицию приползет? Меня папаша по любому отмажет, а вас, кто? Оно вам надо, срок на себя вешать? Машина у меня приметная, отыщут на раз. Мне неприятности не нужны, тем более, за какую-то девку. А так, концы в воду и все. Сейчас камушек к ногам привяжем и тю-тю.. Буль-буль, ракам речным на радость.
Губастый ухватил жертву за ноги и потащил дальше, прямо по земле, обдирая голую кожу девушки о камни и колючую траву. Татьяна кусала губы, сдерживая стоны и молила Бога о том, чтобы никто не заметил, что она пришла в себя. Деревенские девушки – они крепкие. Татьяна, как раз из деревенских. Поплакать еще успеется. Потом. Если оно будет, это «потом». Выжить бы!
Насильников было двое, но девушка очень хорошо помнила, что в машине их было на одного больше. Третий отстал? Остался с теми девицами?
«Те девушки, их, что, тоже? – сердце Татьяны ухнуло куда-то далеко, наверное, в самые пятки. – Ой, как же больно!»
Словно отвечая на ее мысли, второй буркнул.
– А, эти, что? Не разболтают? Они же все видели.
Губастый презрительно хрюкнул.
– Что они там видели? Они же в умат – обкурились так, что маму родную не признают. А эта чистенькая, приятная во всех отношениях, строптивая только. Меня, вон, за губу укусила, дура. Теперь, шрам останется. Так что, не переживай – шмары проспятся и ничего не вспомнят. Первый раз что ли? Да и вообще, они, подруги испытанные. И не такое видели. За лишнюю копейку, мать родную продадут, а кому и не вспомнят.
В этот момент голова Татьяны подпрыгнула на камне и девушка, не сдержавшись, слабо застонала. Она тут же испуганно притихла, зажмурив глаза, но было уже поздно – её услышали.
– Живая! – губастый презрительно сплюнул, пихая жертву носком ботинка по многострадальным ребрам. – Я же говорил – подстраховаться надо. Бабы, они, как кошки – живучие! Так, что, не ленись, давай тащи. В воду, оно надежнее всего будет. Пока всплывет, пока то, да се…
Татьяну снова поволокли, грубо и безжалостно. Сил сопротивляться не было от слова совсем. Только теперь в голове девушки начали всплывать отрывки кошмарных воспоминаний. Похоже, без сознания она находилась не всё время и кое, о чем помнила.
Лучше бы забыла! То, что с ней творили эти подонки было так омерзительно, что к горлу подкатила тошнота и ей стоило огромного труда сдержать рвотные позывы.
