И заблестит в грязи алмаз

Со второй же папкой, которая выступала оригинальным корпоративным аналогом одновременно и ящика для доносов, и жалобной книги, дела обстояли намного сложнее и запутаннее. Если критика работы других отделов в кляузном документе была, по замыслу, факультативной единицей, то бишь находила свое текстуальное в нем воплощение только при наличии хотя бы формальных поводов придраться к чужому труду и, что более важно, при наличии у управленцев среднего уровня желания подставлять своих коллег (а желание это им было непременно присуще, о чем будет рассказано далее), то вот замечаний к своим подчиненным у руководителя подразделения не быть не могло по определению. Считалось, что отсутствие таковых означает некачественный менеджмент и плохо осуществляемый со стороны начальства контроль за деятельностью персонала в подчинении, а следовательно, и непригодность человека к занятию руководящего поста. Вследствие этого предубеждения здравомыслящие начальники отделов должны были постоянно искать компромисс со своей командой, выдумывая и приписывая ее членам незначительные недочеты в работе либо же указывая самые несерьезные из реально имевших место. Менее же адекватные начальники отделов, преследуя лишь свою корыстную цель выслужиться перед боссами «РандомЭкса», безжалостно топили собственный кадровый состав, обвиняя его во всех смертных грехах и таким образом подвергая его опасности лишиться не только месячной премии, но и работы. Хотя опция с высказыванием претензий в адрес противоборствующих структурных единиц и не была обязательной, на деле она переводилась в разряд добровольно-принудительных за счет того обстоятельства, что между всей заводской номенклатурой велась ожесточенная внутрипартийная борьба за власть и близость к «генсеку»: каждый из руководителей хотел выбить себе наилучшее место под солнцем или, выражаясь точнее, играть роль правой руки если не самого гендира, то по крайней мере одного из его замов. С этой возвышенной целью ябедники еженедельно строчили друг на друга простыни текста (хуже даже, чем настоящий и предыдущие несколько абзацев этой главы), где всячески пытались очернить конкурента. Заполучение таким бесхитростным способом благосклонности гендиректора или его зама не только открывало перед стукачом новые возможности, почти вплотную пододвигая его к разворовывавшейся коллективными усилиями всего завода кормушке, но и в перспективе проталкивало подлеца вверх по служебной лестнице, делая его безоговорочным фаворитом на занятие должности замгендиректора в случае освобождения соответствующей вакансии.

Тогда как к первой папке заведующие отделами подходили не таясь и не стесняясь, подать челобитную посредством второй папки каждый из них по возможности старался так, чтобы в процессе не быть замеченным представителями «конкурирующих фирм». Так как листы замечаний хранились во второй папке лишь непродолжительный отрезок времени до того, как быть зарегистрированными и переданными секретарем на рассмотрение высшего руководства, у начальников подразделений обычно было буквально несколько минут на то, чтобы подойти к стойке ресепшен и просмотреть содержание чужой жалобы. В связи с этим случайное столкновение с соперником или успешно осуществленный предусмотрительным противником план «Перехват» на тернистом пути к столику администратора предоставляли такое неоспоримое преимущество в негласной крысиной войне льстецов, лакеев и стукачей, как осведомленность о планах и намерениях врага по опорочиванию чужого подразделения. Предупрежденные, а значит, вооруженные главари отделов получали возможность заранее разработать линию защиты и в случае необходимости озвучить заготовленные оправдания.

И даже невзирая на то, что все рандомэксовские управленцы средней руки прекрасно знали, что в первый рабочий день недели всем им в обязательном порядке положено было являться на четвертый этаж, чтобы класть во вторую папку накатанные друг на друга и на своих подчиненных телеги, они упорно продолжали делать вид, что не питают друг к другу какой-либо взаимной неприязни, в день икс фальшиво улыбаясь в лицо своим спарринг-партнерам по вербальному боксу и при помощи схем различной степени изобретательности пытаясь скрытно добраться до ресепшена, чтобы незаметно подложить документ в папочку.

Вот и в этот понедельник одну из подобных схем пытался реализовать прятавшийся в подсобном помещении Артем Николаевич Ткаченко. Мешала ему в этом осмотрительно занявшая более выгодную тактическую позицию за углом коридора Виолетта Викторовна.

С мыслью о том, что, по-хорошему, надо было бы сходить предупредить Ткаченко о поджидавшей его за углом опасности, Сапог снял кожанку и запустил рабочий компьютер. Как обычно проверив работоспособность всех основных систем, он принялся обеспечивать стабильное функционирование ИТ-инфраструктуры, что в большинстве случаев означало просиживание перед экраном монитора и занятие в рабочее время посторонними делами: чтением статей в интернете, просмотром фильмов, прослушиванием музыки или же игрой по сети с начальником во всевозможные пошаговые стратегии, фанатами которых они оба являлись. Справедливости ради стоит отметить, что последний вариант времяпровождения использовался бездельниками только в особо скучные дни, когда категорически ничего не хотело происходить: ничего не желало ломаться, никому не надо было заменить картридж в принтере, не к кому было прийти проверить резко начавший тормозить компьютер и т. п.

Сапожников открыл верхний ящик своего стола и с нетерпением взглянул на ключ от заветной кладовки. Приступать к операции он решил после совещания, поскольку боялся не успеть уложиться в остававшийся до него полуторачасовой промежуток. Дома его в этот момент ждал Родион, готовый по первому же сигналу выехать с квадрокоптером на дело. Надеясь смыться с совещания по окончании переговоров и без промедления отправиться к кладовке, он взял ключ и положил его в карман, где уже лежал запасенный для кражи пакет.

Вместо того чтобы по привычке бесцельно промотать мучительно долгие полтора часа за бестолковыми развлечениями, Сапог нацелился на извлечение из них максимальной пользы и стал поспешно соображать, где бы еще на заводе он мог достать немного «железа». Снедаемого жадностью фраерка не покидала навязчивая мысль, что денег, вырученных от продажи похищенного из кладовки, не хватит для покупки даже половины необходимого для майнинг-фермы оборудования, а оттого остерегавшийся такого расклада вор посчитал, что будет нелишним перестраховаться и подстыбрить комплектующие откуда-нибудь еще.

После минутного одиночного мозгового штурма Эн нашел решение своей дилеммы. Знаток древнего искусства системного администрирования на предприятии вспомнил, что не так давно они с Ручкиным занимались обновлением морально устаревших компьютеров в одном из вспомогательных цеховых помещений. В помещении этом находились машины, за которыми работали контролеры качества, подавляющую часть своих смен проводившие в цеху и лишь урывками навещавшие данную комнатку, чтобы занести что-то в программу. Для апдейта изжившей себя техники, сисадмином в отдел снабжения была подана заявка на закупку четырех систем с аж 32 гигабайтами оперативной памяти на борту, которая в таком объеме, с учетом выполнявшихся контролерами операций, там объективно не требовалась. На обоснованный вопрос Энвидия, зачем ставить заведомо излишний объем оперативки на обычные офисные компы, его начальником был дан не менее обоснованный ответ, что: а) это не Сапога ума дело; б) решение об этом принимает не помощник сисадмина, а сисадмин; в) оперативная память с таким запасом берется на перспективу; г) пускай будет – лишнее ОЗУ никогда не помешает; д) последние версии Windows более прожорливы и придирчивы к объему установленной в системе оперативки; е) и вообще, ему, как руководителю, виднее. Подпрыгнув на стуле от возбуждения и ликуя от своей находчивости, Маркович схватил со стола отвертку и в ускоренном темпе зашуровал ногами к пристанищу контролеров ОТК.

«Да в жизни никто не хватится этих нескольких плашек оперативки. Контролерам вообще плевать. Они не заметят абсолютно никаких перемен в части производительности. А сам Ручкин уже небось и не вспомнит вовсе, что он куда заказывал и ставил», – уверял себя в беспоследственности затеянного проныра, спускаясь по ступенькам ко входу в цех.

Преодолев цеховой пролет и добравшись до цели, Сапожников приоткрыл дверь в помещение и, исподтишка окинув его осторожным взглядом сквозь образовавшуюся щель, с радостью для себя обнаружил, что внутри никого не было, – все контролеры, как всегда, были заняты безостановочными перебежками между производственными линиями в цехе. Захлопнув за собой дверь, он быстро осмотрелся на месте будущего преступления и начал поочередно откручивать отверткой винты боковых крышек корпусов всех четырех машин. Заглянув вовнутрь компьютеров, Энвидий с удивлением выявил, что во всех из них стояло только по 16 гигабайт оперативной памяти из положенных 32, а остававшиеся два слота на материнских платах, которые должны были быть заняты планками с остальной половиной, по таинственным причинам пустовали, хотя он своими глазами видел все 16 закупленных на деньги организации по ручкинской заявке новехоньких модулей по 8 гигабайт каждый.

Впрочем, таинственными причины пропажи оставались ровно до того момента, как Сапог освежил в памяти, кто именно из них двоих собирал эти четыре компьютера. «Ай да Ручкин, ай да сисадмин!» – мысленно улыбнулся помощник удалого «ай да сисадмина», придя к выводу, что глупо было бы надеяться, что на «РандомЭксе», где не воровал только ленивый, их небольшое подразделение из двух человек чем-то бы отличалось от остальных.

Недолго поколебавшись, Энвидий принял единогласное соломоново решение, что неблагодарные контролеры, даже не удосужившиеся заметить и по достоинству оценить то, что вместо обещанных 32 гигабайт ОЗУ щедрый сисадмин одарил их всеми 16, отныне и впредь с радостью будут вынуждены довольствоваться и тем, что еще более великодушный помощник сисадмина в наказание за невнимательность оставит их с целыми 8 гигабайтами ОЗУ вместо изначальных 16. «Ну, в конце концов, даже 16 гигабайт это много для офисного писюка, – мотивировал он свой суровый, но справедливый приговор. – И 8 гигов здесь за глаза». Смелость сметливого воришки подкреплялась и тем, что даже в случае разоблачения его деяния руководителем он теперь сам мог шантажировать последнего его собственными нелегальными махинациями. Завершив работу операционной системы и кнопкой выключив блоки питания всех четырех ПК, он взялся за претворение своего мудрого решения в жизнь.

«Разворованное разворовываю», – с печалью подметил Сапожников, вынимая из слота одну из двух воткнутых в материнку дорожек, когда дверь в помещение неожиданно распахнулась. В комнату на всех парах ворвался разъяренный какой-то важной проблемой начальник производства Розенберг Аркадий Леонидович, который был настолько увлечен своей миссией по ее разрешению, что сперва даже не заметил сидевшего под столом Сапога.

– Ну почему со мной всегда так?! Только высунешь голову из канавы – жизнь тут же кидает тебе порцию дерьма в лицо! – посмотрев на потолок, риторически воскликнул взбудораженный своим несчастьем начальник производства, которого всегда безошибочно можно было опознать издалека по его некультурной привычке постоянно шмыгать носом.

– И вам доброе утро, Аркадий Леонидович, – откликнулся из-под стола Энвидий.

– Ой. Здравствуйте. А я вас и не заметил даже, – поздоровался Розенберг, трижды (по-видимому, вместо письменных знаков препинания) хлюпнув носом, и сразу перешел к более всего интересовавшему его вопросу: – А вы не встречали Домбровского, случайно?

– Только с утра. В автобусе вместе ехали, – отрапортовал Сапожников, которому уже начинало надоедать взаимное разнюхивание руководителей отделов друг про друга.

– Вот вечно его не найдешь, когда он нужен! – сокрушался Аркадий Леонидович. – А, кстати, чем это вы таким заняты? – с подозрением пришмыгнув, осведомился он.

– Оптимизация производства. Перераспределение производственных мощностей, – коротко пояснил суть своей деятельности жулик, которого на секунду посетил страх, что бдительный начальник производства может сдать его, к примеру, тому же Домбровскому.

– Понимаю, понимаю, – якобы со знанием дела проникся инициативой Розенберг. – А эти запчасти, которые достаете, потом кому-нибудь другому поставите? Может быть, как раз к нам в кабинет тогда? А то у нас так компьютеры тормозят в последнее время…

– А кому поставить – еще посмотрим. Не мне решать, – ответил Сапог, тотчас же успокоившись после того, как наивный собеседник поверил в его версию про оптимизацию.

– А контролерам-то мало не будет? А то вы их сейчас обездолите, – обеспокоился Аркадий Леонидович судьбой подчиненных разыскивавшегося им Бориса Анатольевича.

– Да не будет, не беспокойтесь. Все просчитано, – успокоил Розенберга Энвидий. – Как говорил в свое время один мудрейший человек, 640 килобайт должно хватить всем!

– Эх, совсем как в старые добрые времена! Да, Тимофей? – загадочно ухмыльнулся начальник производства и затем покинул помещение, дважды хлюпнув носом на прощание.

«Какой еще на хрен Тимофей?» – думал Ванадий, провожая взором взбалмошного чудака, побежавшего дальше шерстить предприятие в поиске начальника службы качества.

Покончив с извлечением всех четырех плашек оперативной памяти, Сапог поставил на место боковые крышки корпусов и заново включил все компьютеры. Положив в пакет без спроса позаимствованную из комнатки контролеров оперативную память, он уверенно поскакал к своему кабинету, где ему предстояло томительное ожидание начала совещания.

Глава 6

Carpe diem or die tryin'

Erit sicut cadaver.

Здесь типа демократия, на самом деле царство!Я так люблю свою страну…И ненавижу государство, государство, государство!Я ненавижу государство, государство, государство!

Так почему же Энвидий пошел на такое преступление, как обворовывание своего работодателя? Он мог предложить миллион причин, и все лживые. А правда в том, что он ничем не отличался от так ненавидимых и презираемых им рандомэксовских казнокрадов, без каких-либо реальных на то оснований оправдывавших свое противоправное поведение тяжелой жизненной ситуацией или не менее тяжелой экономической обстановкой в стране. Но он должен был вскоре исправиться. Он дал себе обещание, что больше ничего подобного не повторится, – отныне он выбирает законопослушную жизнь. Он уже знал, как это будет.

При всем при том запланированная им операция нисколько не мешала ему занимать позицию непримиримого борца с воровством и коррупцией. Именно их Сапожников считал главным бичом российского государства, но в отношении себя самого, в целях разрешения когнитивного диссонанса, он благородно решил сделать исключение всего-то на один день. «Подумаешь, украду разок с завода то, что этому заводу давным-давно и не нужно вовсе. Ну и пускай даже на какие-то там смешные несколько сотен тысяч рублей – вон, эти-то наверху, приближенные к директору, так вообще миллионами в месяц воруют, и ничего! – оправдывал намеченное злодеяние авантюрист. – Ну а про государственных чиновников я вообще молчу! Им всем, значит, почему-то можно ежедневно вагонами тащить все, что под руку попадается, а мне всего один-единственный раз в жизни уже нельзя какие-то говенные железки компьютерные прикарманить. Чем я хуже-то, в конце концов? Это они меня хуже». Закрыв глаза на собственную противоречивую политику двойных стандартов, Энвидий со спокойной совестью отбросил в тот день всякие сомнения в праведности своих умышлений.

Сапог задумчиво сидел на офисном кресле в своем кабинете, неподвижным взглядом уставившись в одну точку перед собой. Точкой этой была противоположная стена комнаты, впритирку к которой ввысь вздымались зажатые с внешних сторон шкафами и отделенные друг от друга комодом две вертикальные башни из пустых пивных банок, водруженных в один ряд одна на другую. Поставщиком стройматериалов и непосредственным создателем данного архитектурного ансамбля являлся начальник Сапожникова, причем изготовление стройматериала путем употребления внутрь его содержимого осуществлялось сисадмином прямо в рабочее время. Почти каждый день Ручкин приносил с собой на каторжную работу баночку темного нефильтрованного, которую лениво попивал в течение рабочего дня. Весь год самые красивые образцы банок копились и аккуратно складывались в один из шкафов. Под Новый год, в качестве незаурядной авторской альтернативы скучному, тривиальному и затасканному обычаю наряжать рождественскую елку, башни разбирались и (как символ ушедшего года) выкидывались, а из шкафа с особой гордостью доставался накопленный за год свежий стройматериал, из которого по тому же архитектурному проекту возводились новые столпы. Ручкинские башни-близнецы были единственным украшением заваленного всяческого рода компьютерным хламом, оборудованием и проводами кабинета сисадмина.

Об употреблении сисадмином на рабочем месте спиртных напитков было известно всему трудовому коллективу «РандомЭкса», и даже грозная Виолетта Викторовна не могла с этим ничего поделать – что уж говорить про охранников, которым было велено оставлять без внимания беззазорно проносившийся Андреем Руслановичем на территорию алкоголь. Объяснялась такая ситуация весьма просто и прозаично: Ручкин занял свою должность не благодаря исключительным умениям и таланту или обширным знаниям и опыту, а потому, что был продвинут на нее одним из директорских заместителей, который по совершенно случайному совпадению приходился сисадмину шурином. Ввиду близкого свойства шурин оказывал своему зятьку всю необходимую протекцию, в том числе и в тех вопросах, когда ради одного только блатного свойственничка надо было сделать исключение из правил. И хоть «РандомЭкс» был рассадником в первую очередь прихвостней и стукачей-доносчиков, обыденные для отечественной практики блат, кумовство и непотизм там никто не отменял.

В противовес творившемуся в кабинете системного администратора чудовищному беспорядку, рабочее место Энвидия представляло собой островок перфекционизма посреди моря хаоса. Окруженный, но не сломленный бардаком рабочий стол его был в целом похож на его же домашний стол: точно так же ровным рядом разложены были флешки; мониторы, системный блок, клавиатура, коврик для мыши, колонки, стационарный телефон и поддоны для бумаги сохраняли по отношению к краям друг друга строго прямой угол в 90 градусов; все нужные ему для работы инструменты располагались в своих четко обозначенных зонах; поверхность стола несколько раз в день тщательно протиралась от пыли тряпочкой, никогда не захламлялась лишними вещами, а посему своей минималистичностью и аскетичностью составляла пронзительный контраст пестревшей многообразием окружающей обстановке.

Тем не менее в тот редчайший раз неизменно свободная от посторонних предметов поверхность стола вот уже как непростительные полчаса была занята пакетом с добычей из обокраденной комнатки контролеров ОТК. Эн понимал, что для того, чтобы без задержки проследовать из совещательной комнаты в кладовку, ему теперь необходимо было заранее отнести в последнюю пакет с оперативной памятью, дабы не возвращаться за ним в кабинет и не терять драгоценные минуты. Кроме того, в его собственной человеческой оперативной памяти (которую, к большому сожалению, в отличие от компьютерной, украсть и продать не представлялось возможным) ярким постыдным пламенем все еще горела допущенная им за день до того у «РандомМузТорга» фатальная оплошность, когда он забыл удостовериться в отсутствии поблизости камер видеонаблюдения перед тем, как скрутить колпачки с колес шиловского автомобиля. По этой причине, невзирая на то, что Сапог и так знал, что на пути от кладовки до крыши не было камер, которые могли бы заснять его воровство, он все равно намеревался еще раз пройтись по своему криминальному маршруту, чтобы точно убедиться в том, что никому из службы безопасности не вздумалось их за последнее время установить.

Ментально выплыв из все сильнее затягивавшего его водоворота тревожных мыслей, как будто загипнотизированный непередаваемым великолепием пивных банок Сапожников наконец смог отвести глаза, чтобы посмотреть время на экране монитора. Часы показывали девять часов утра. Поняв, что дальше медлить и бездействовать уже нельзя, он в последний раз взглянул на продукт ручкинской зодческой мысли. «Кыштымградские башни-близнецы – последний оплот разумизма», – напоследок подумал Сапог и выпорхнул из кабинета, не забыв прихватить пакет с первоначальной покражей, которая, «выступая на разогреве», должна была предварять собой по-настоящему крупное и дерзкое ограбление предприятия.

Энвидий поднялся на пятый этаж, где находилась кладовка, и отворил ее лежавшим в кармане ключом. Потянув на себя массивную металлическую дверь, он, не входя внутрь, положил пакет за порог и тут же снова закрыл помещение на ключ. Оставаться в кладовке прямо сейчас с тем, чтобы отобрать комплектующие к хищению, было бы нерационально и опасно: перед важным совещанием повсюду суетливо слонялись зоркие стукачи, которые в темном, плохо освещенном коридоре могли заметить лившийся из-под двери кладовки свет и из любопытства заглянуть на огонек. Такого развития событий Сапог желал меньше всего, отчего и принял решение действовать под шумок совещания. Пройдя по коридору от входа в кладовку до выхода на крышу, он уверился в отсутствии на его преступной дороге камер и двинулся в противоположный конец холла, оканчивавшийся большим конференц-залом, где проходили совещания, и где Эн должен был настроить оборудование для переговоров.

Войдя в совещательную комнату, Сапожников, к своему неудовольствию, застал там секретаря «РандомЭкса» и незаменимую правую руку гендиректора – Марию Витальевну Трещеткину. Самая большая трудность в общении с Марией Витальевной заключалась в ее чрезвычайной разговорчивости, из-за чего отвязаться от нее порой бывало очень непросто. По глупости или храбрости ввязавшись в диалог с ней, соответственно глупец или храбрец обрекал себя на то, чтобы стать жертвой ее непомерной болтливости. Закончить общение с Трещеткиной, не оскорбив ее при этом своим категорическим отказом продолжать беседу со ссылкой на необходимость бежать по делам или по какой-либо другой весомой причине, было априори невозможно – поступивший таким образом наглец, восвояси удаляясь прочь от оставленной в гордом одиночестве уязвленной администраторши, еще долго испытывал на себе ее сверлящий презрительный взор, параллельно подвергая себя как минимум двум разным бранным проклятиям и заочно принимая в свой адрес нашептываемые Машей под нос неодобрительные высказывания, содержание которых почерпывалось из собиравшихся ею со всего завода сплетен различной степени лживости. В связи с этим обходить Марию Витальевну стороной и встревать в разговор с ней только в случае крайней необходимости старались даже руководители подразделений, ко всему прочему отлично осведомленные об особом положении Маши в кулуарной структуре организации, которого та добилась за счет своей выгодной должности, позволявшей ей не только иметь непосредственный доступ к обеим папкам, но и быть в курсе обо всех слухах, домыслах и настроениях среди персонала. Так как Мари всегда в точности доводила их до сведения высшего руководства, она прочно заслужила в коллективе репутацию верного цепного пса гендиректора и его заместителей.

– Энвидий Маркович, ну надо же – никак пришли аппаратуру настраивать! А что, пораньше это сделать нельзя было? Время уже пять минут десятого! А если сейчас что-то не получится подготовить, и у вас не хватит времени все настроить? А если, не дай бог, что-то сломалось? – сразу же с претензии вместо приветствия начала свою возмущенную речь Мария Витальевна, которая была занята размещением на столе бутылок с водой.

– Был занят другими неотложными делами, – слукавил помощник сисадмина, – не получилось пораньше. Да и нечему тут ломаться. Тут делов-то на пять минут.

– Да что-о-о вы говорите! Надо же, какая самоуверенность! Ну сейчас посмотрим, как оперативно вы со всем справитесь! – не переставала изливать свою желчь Трещеткина. – Только вот не надо тогда просить вам помочь и потом бегать распинаться передо мной: «Мария Витальевна, подскажите: а как сделать это? Мария Витальевна, а как сделать то?»

– Да я и не собирался даже, тем более чем вы мне…

– Не собирался он, – пренебрежительно фыркнула секретарша. – Ну конечно! Все вы так сначала говорите, а потом как припрет – сразу ко мне за помощью первым делом!

Сапог молча, чтобы не провоцировать собеседницу на продолжение гневной тирады, сел за стол и занялся необходимыми приготовлениями. Неугомонной Трещеткиной, однако, никакие внешние раздражители для возобновления речевой деятельности и не требовались:

– А я, к вашему сведению, и связь настраивать умею тоже. Не надо думать, что раз я обычный секретарь, то в технических вопросах слабо подкована. То, чем вы сейчас будете заниматься, я миллион раз самостоятельно делала, когда вы еще здесь не работали даже.