Расколотый надвое

Она точно знала, что в тело слизеринца вселилась некая сущность.

Но проблема была в том, что этих подселенцев было великое множество. И сложно было определить, что это за сущность.

Собрать достаточно признаков, чтобы сузить круг подозреваемых, было невозможно. Кроме немотивированной агрессии к маглорождённым, злобный подселенец ничем не отметился.

Хотя, на взгляд Гермионы, чистокровных он тоже не больно-то жаловал.

Иначе, зачем ему было подставлять их? Многолетнее заключение в Азкабане для многих может оказаться не менее мучительным, чем смерть.

Ладно. Не такая смерть.

Эти были ужасными. Возможно, жертвам не давали умереть сразу. Тем, кто быстро потерял сознание от болевого шока, считай – повезло.

Её не покидало ощущение, что время стекает по пальцам. Хотя нападения не повторялись.

А Малфой будто бы перестал её замечать. Ни на уроках, ни даже на дежурствах. Проходивших в полной тишине. Никакого контакта: ни словесного, ни тем более…

Начал бесить ещё сильнее. Парадокс.

В начале года она только и мечтала о таких отношениях между ними. Для них двоих – это единственный достижимый идеал.

Но теперь она постоянно ловила себя на желании заговорить с ним.

Или лучше – ухватиться за его мантию и тряхнуть со всей силы.

Почему он ничего не делает? Не говорит? Думает, что всё рассосётся само собой?

…

На улице морозно, а на ней лишь лёгкая куртка поверх тонкого кардигана. С капюшоном было бы гораздо приятнее.

Гермиона распустила волосы, пусть хотя бы кудри защищают от неприятного колючего ветра.

Надо было одеться теплее.

Она не сможет полностью сосредоточиться на процессе и насладиться им, если будет так мёрзнуть.

Но возвращаться уже не хотелось. Иначе она больше не решится. Встретит кого-нибудь, или ещё что-то произойдёт. И обязательно что-то отвлечёт, если сейчас повернуть назад.

Большинство обитателей озера сейчас либо в спячке, либо просто не активны. К тому же слой льда уже достаточно толстый. Для гигантского кальмара, конечно, не препятствие, но зачем бы ему всплывать, когда на дне так уютно.

Летом берег озера – излюбленное место отдыха студентов, из-за исходящей от воды прохлады и живописных видов. На первом курсе в теплые весенние дни Гермиона, Гарри и Рон прибегали сюда посмотреть на гигантского кальмара, греющегося на солнце.

Мальчишки храбрились и щекотали его щупальца, которыми тот их даже ни разу не прибил. Великодушно со стороны кальмара.

А Гермиона с восхищением рассматривала величественное существо, пытаясь понять, чем он отличается от известных маглам морских обитателей.

Мерлин. Это было так давно. В беззаботной прошлой жизни. Им пришлось взрослеть слишком быстро. Их вынудили это сделать. И теперь судьба не отпускала, заставляя переживать всё больше и больше испытаний.

Она сжала губы и опустилась на поваленное дерево. Ствол самого обычного дуба. Его прикатили сюда старшекурсники с помощью магии, чтобы было на чем сидеть. Магические деревья, даже мертвые, по негласному правилу старались не трогать.

Импровизированную скамью часто занимали слизеринцы, чьи аристократические зады, видите ли, не привыкли к мелким камушкам, устилавшим берег.

Сейчас бревно было едва видно из-под снега.

Надо же, как его уже много.

Гермиона скинула с плеча связанные вместе коньки. Старенькие. Она привезла их ещё года два назад. Всё собиралась пригласить Джинни или мальчиков (или всех вместе – в идеале) покататься. Да так и не собралась.

Возрождение Волдеморта, убийства, война. Экзамены, опять же, никто не отменял.

Она на секунду малодушно понадеялась, что они ей уже малы, и будет повод сбежать в теплую гриффиндорскую гостиную. К тёплому камину. К друзьям.

Но ей нужно было проветрить голову. Раньше помогало. Когда-то она неплохо каталась. Жаль, что в Хогвартсе в приоритете квиддич, и спортсменами считаются только те, кто в него играет. И хорошо держится на метле. Конечно, определёнными навыками надо обладать… Малфой вон как накачался!

Чёрт. И почему ей пришел в голову именно он?

Гарри и Рон тоже раздались в плечах, а во время их жизни в палатке, в поисках крестражей, она невольно наблюдала, насколько отлично они сложены. И всё равно…

Сердито дернув шнурки, она наспех завязала их и поднялась. Слегка покачнулась, пытаясь поймать равновесие. И, выдохнув, ступила на лёд.

Девушка думала, что из-за выпавшего снега будет тяжело двигаться. Но он был рыхлым и легким, и разлетался в стороны от её ног.

Сначала она несколько раз прокатилась вдоль берега, приноравливаясь, а потом двинулась вперед – к середине озера.

Совсем немного. Недалеко от берега. Просто, чтоб почувствовать простор. Очистить мысли. Оставить громаду Хогвартса, со всеми его громадными проблемами, за спиной. Пусть это и будет иллюзией. Пусть ей и придется вернуться.

Ставший уже привычным скрип сменился легким хрустом. Таким неслышным, что заставил девушку насторожиться лишь спустя минуту, когда она уже была далеко.

Гриффиндорка медленно опустила глаза.

Странное свечение пробивалось сквозь слои снега и льда. Неужели кто-то из магических существ пробудился и решил полюбопытствовать – кто это носится по их «крыше»?

В следующее мгновение Гермионе уже было не до рассуждений. Хруст под ногами стал оглушительно громким. У неё в голове завыла сирена, и девушка, резко крутанувшись, повернула назад, пытаясь развить максимальную скорость.

Но, зацепившись носком конька, полетела на лёд, едва успев выставить руки. Она упала на живот, растянувшись, как звезда, и ощутила, что нога проваливается в образовавшуюся трещину. Кожу тут же обожгло ледяной водой до колена.

Гермиона инстинктивно попыталась проползти вперед, царапая ногтями замерзшую гладь озера, но трещина двигалась быстрее. Она за доли секунды проползла у неё под животом, мгновенно утягивая под воду. Отбирая воздух. Сковывая легкие.

Девушка ушла под воду, в панике открыла глаза и попыталась рвануть вверх, но течение (Мерлин, откуда оно в озере?) уже тащило её дальше от спасительного края разлома.

Глава 18

Гермиона почти смирилась со своей участью. Озёрная вода давила сильно, лишая шанса на сопротивление.

И когда она почувствовала резкий рывок вверх, подумала, что её уже рвут на части разбуженные гриндилоу. Настолько остро ощущалась боль в плече, в которое впились крепкие длинные пальцы.

Останется синяк…

Остался бы, будь у этой истории счастливое продолжение. Но её, скорее всего, сожрут ещё до того, как на коже вообще успеют образоваться хоть какие-то отметины.

Она знала, что пальцы – самое уязвимое место у гриндилоу, и спастись от этих тварей можно, только сломав их. Но… зачем?

Гермиона так устала бороться. Ну, спасется она каким-то чудом из озера, и снова придётся жить в вечном напряжении, в ожидании нападения тёмного духа, в липком коконе из недосказанности и недоверия между ней и друзьями, терпеть второго главного старосту и вереницы его девиц…

Пальцы сжались так сильно, что, казалось, вошли в плоть. Гермиона невольно закричала. Беззвучно, разумеется, тут же набрав в рот воды. Мерлин, она-то думала, что холоднее быть не может.

Апатия слетела с неё, как резко сдернутая мантия невидимка. Пробуждая.

Гермиона глянула на сжимавшую её руку. Та оказалась вполне себе человеческой.

И приделана была… к Малфою.

Новая порция льда окатила её из серых глаз.

Хотя нет. Это были, скорее, ледяные иглы, от которых не увернуться.

Малфой смотрел на неё с холодной яростью. Будто она была в чем-то виновата. Будто что-то ему сделала. Опять.

Зачем было спасать, если само её существование вызывает у него столько негатива?

В том, что он спасал, сомнений не было. Парень перехватил её второй рукой за подмышку и дёрнул на себя. Животом он лежал на льду у края разлома. Каким-то чудом Гермиону всё-таки не отнесло далеко от образовавшейся огромной трещины. Девушку больно оцарапал её край, и она зашипела, неловко болтая всё ещё остававшимися в воде ногами. Коньки и одежда утяжеляли, но, похоже, Малфой был уверен в своих силах.

Когда он вытащил её из воды, то ещё какое-то время отползал назад, ближе к берегу, волоча мокрый комок за собой. Девушка только старалась приподнимать вовремя подбородок, чтобы не наглотаться ещё и снега.

Метра через полтора он, видимо, решил, что они в безопасности, и поднялся на ноги.

Гермиона, пошатываясь, последовала его примеру.

– Какого хрена ты тут делаешь?!

Резонный вопрос. И что на него ответить? Честно сказать, что тонула? Начать объясняться и оправдываться, что просто хотела вспомнить каково это – беззаботно кататься на коньках?

До Гарри и Рона у Гермионы не было настоящих друзей. Только им она призналась, насколько сильно из-за этого страдала.

В магловской школе, как можно было догадаться, её тоже не очень-то жаловали. Девочки быстро объединились, чтобы дружить против неё, заносчивой заучки. А мальчики собирались в школьном туалете, чтобы придумать, как подшутить над ней. И как она отмечала с горькой усмешкой – это было одним из первых её школьных достижений – прочно объединить класс.

Интересно, когда она ушла, нашли ли они себе новый объект для травли? Наверняка. Группа, настроенная на травлю, не может существовать без жертвы.

Поэтому приходилось держать людей на расстоянии удара ножа. В случае с Малфоем – это было бы – не стой на линии Круциатуса.

И вот она напротив него, а взгляд парня обжигает почти как пыточное заклинание.

Гриффиндорка откашлялась, прочищая занемевшее горло.

– Почему ты не воспользовался палочкой? Ты мог отлевитировать…

– Помолчи, Грейнджер.

Густое облако злого пара вырвалось из его рта. Малфой тяжело дышал и делал паузы между словами.

– Я едва сдерживаюсь, чтобы не воткнуть палочку тебе в горло, поэтому Мерлина ради – заткнись сейчас.

И она заткнулась.

…

Ледяная вода заставила тонкий кардиган облепить её тело. Куртка нараспашку. Стало жарко во время катания?

Грёбаный ж ты Салазар.

Она без лифчика.

Пробежаться взглядом по чётко очерченным соскам. Небольшая, но округлая грудь со вздёрнутыми сосками.

Она замёрзла, слегка дрожала и должна была выглядеть жалко, но Малфой, к собственному неудовольствию, испытал восхищение, глядя на её тело.

Это тело будто было создано по его лекалу. Идеальные размеры и формы.

Он любовался ею, но с неохотой, всё его существо продолжало сопротивляться этому противоестественному влечению.

Может быть, он просто не разобрался в своих эмоциях и перепутал со страстью обычную злость, раздражение и презрение?

Это легко, если у тебя нет времени и сил анализировать. Если тебя мучают ёбаные кошмары и бессонница.

И если ты так устал от этой жизни, что готов трахать грязнокровку.

Предать все идеалы своей семьи.

Забыть о том, что тебе вбивали в голову. Буквально. Тем, что под руку подвернулось и старым добрым Круцио.

Всё это, и его состояние на грани безумия, ситуация в Хогвартсе, положение звёзд и липкая кофейная гуща в чашке у Трелони… Любая ёбаная хуйня, только не его ответственность за всё это.

Что вообще дернуло его на улицу?

Он не собирался выходить.

Идеальный выходной для него – в котором не пришлось бы видеть ни одну опостылевшую рожу, никаких живых существ в радиусе пары метров от него.

Любых живых существ. Малфой был готов поклясться, что если этот кот снова…

Грязнокровка что-то бурчала себе под нос.

Конечно, ей не понравилось, что он отказался разбирать очередную стопку никому на хуй не нужных бумажек.

Ну уж нет, Грейнджер!

Сраное зелье, на добычу которого он потратил столько усилий, кажется, наконец, начало действовать.

Со сбоями, возвращающимися кошмарами. Но… ему хотелось верить, что периоды спокойного сна будто бы стали длиннее. Похвастаться тем, что продрых всю ночь, ни разу не искупавшись в чьей-то крови, он по-прежнему не мог, но всё же…

Грязнокровка взбежала по лестнице, и Малфой напрягся. Если она начнет барабанить ему в дверь, чтобы продолжить взывать к совести и выносить мозг, он точно её придушит.

Но хлопнула соседняя дверь.

И минут через пять – снова.

Он невольно прислушивался и злился на себя за это. Какая ему разница, чего она там шуршит. Наверное, проверяла кота, или поднялась за какими-то дополнительными списками, чтобы что-то сверить.

Но портрет мягко, почти неслышно ударился о стену. Если бы он так не напрягал слух, то не понял бы, что Грейнджер покинула гостиную.

Бля.

…

– Ты отпустил Забини. Ничего не сделал. Даже никого из преподавателей в известность не поставил.

Она сама не знала, почему заговорила об этом сейчас.

Почему вообще заговорила.

Было холодно. Одежда рисковала превратиться в ледышку, сковав всё тело. Надо было просто уйти, гордо задрав нос. Как она умеет. Хорошо натренировалась за эти годы.

Её любимый защитный жест.

Но с ним это не работает.

Её вымученная надменность просто капля в океане его презрения ко всему миру.

– Он никого не трогал с тех пор.

Его голос тоже звучал хрипло, хотя он не дрожал от холода, как она.

– Ты прекрасно знаешь, что он не контролирует это! Им что-то управляло…

– И что ты от меня хочешь? Чтобы я сдал аврорам единственного человека в Хогвартсе, который бесит меня чуть меньше остальных?

– Мы могли бы объяснить им, что…

– Не смеши меня, – холодно отрезал Малфой. – Они бы забрали его и заперли в подземельях Визенгамота. Только рады были бы. Новый обвиняемый. Давно бы забрали всех слизеринских старшекурсников, чтоб не париться.

– Они должны действовать по закону, – твердо, как ей казалось, возразила Гермиона.

Малфой скривился.

– Будто бы ты не имела дел с министерством раньше. Непроходимая дура. Какой была, такой и осталась… Ой, нет, сердечно извиняюсь! – он притворно вытаращил глаза и прислонил руку к сердцу. – Идеалистка. Уже забыла Фаджа? Амбридж? Тот же ёбаный Долиш маячит у тебя перед глазами пару раз в неделю. Чем не напоминание о том, как действует министерство? Да даже если тебя, Грейнджер, завтра же сделать министром магии, ты ни хрена не сможешь поменять! Раньше все лизали жопу чистокровным аристократам со связями и деньгами. Но ветер поменялся, и все носятся с грязнокровками. И тут их ещё, очень кстати, кто-то начал кромсать на британский флаг. От этого градус любви к ним в магическом обществе подскочит до небес.

Он фыркнул. Сам от себя не ожидал такой длинной тирады.

Но она провоцировала в нём столько всего, пугающего, непонятного, что было совершенно не жалко слов. Он бы сказал ей ещё больше.

– Подселенец всё ещё может вернуться, и снова завладеть разумом Забини, – заметила Гермиона после долгой паузы. На самом деле она в чём-то даже была с ним согласна. Она ловила себя на мысли, что это уже не впервые. Когда ей созвучно то, что он говорит. Оно откликалось – пусть болезненной занозой в сердце, но откликалось. – Мы могли хотя бы…

– А что, если он вселится в меня, Грейнджер? – зловеще прошелестел Малфой, одновременно скользнув к ней.

Как кот. Мягко. И снова неожиданно для неё.

Она никогда не знала точно, когда он решит приблизиться.

Инициировать контакт.

– Мне и ходить никуда не нужно. У меня под боком своя грязнокровка – делай, что хочешь.

Он так подчеркнул это – «своя», что девушка не сдержалась и сглотнула. И его слова будто бы попали ей в горло, стекли по гортани, обволакивая внутренности, впрыскивая в организм какой-то новый гормон – он будоражил и разгонял кровь.

И вот – уже не холодно. На кончиках пальцев покалывает. На лице. В груди.

– Я… думаю, что… смогу сопротивляться тебе.

Новый глоток.

Ледяного воздуха, смешанного с ложью.

– Правда? И сейчас можешь?

Он небрежно провел рукой по её волосам, убирая кудряшки, заправленные за ухо с одной стороны. Заставляя волосы полностью обрамить её лицо.

Создавая беспорядок. На голове. В голове.

– Сейчас ты не нападаешь.

Она произносила каждое слово размеренно, не обрывая зрительного контакта. Потому что он его не обрывал.

– Уверена?

И добавил, добивая её:

– Не сопротивлялась. Не барахталась. Не пыталась выплыть.

Глаза гриффиндорки изумлённо расширились.

Он не спросил, почему.

Констатировал факт и всё.

Рука парня скользнула на её затылок, собирая волосы, резко натягивая. Заставляя девушку зашипеть и запрокинуть голову. Чуть согнуть колени. Мерлин, он и так смотрел на неё сверху вниз!

Но он наклоняется.

Так ему удобнее. Дотянуться до неё. До её губ своими.

Чтобы в следующий миг запустить электричество по всему насквозь промокшему телу.

Глава 19

Она сама настояла.

Дойти до конца.

Наверное, он бы смог остановиться.

Наверное.

Но вот тогда… это усилие, это яркое выступление против собственного эгоизма, окончательно свело бы его с ума.

А она пошла до конца. Её согласие и готовность ощущались во всем: взгляде, прикосновениях, вздохах – таких томных, тяжелых, оседающих на его губах.

Снег, рассыпчатый и легкий, поднялся легким облачком, когда он бросил на него быстро сброшенное с плеч пальто, высушенное заклинанием.

Парень хотел высушить их одежду, но она тянула его на себя неожиданно настойчиво и требовательно, вминая лопатками плотную ткань в белое полотно.

Хрустящий и ледяной снег набивался под одежду. Тут же таял, едва касаясь разгорячённой кожи.

Ему бы порвать этот тонкий свитер на ней, чтобы, наконец, рассмотреть соски. Как следует. Пока света было достаточно.

Но ткань слишком влажная. Её волокна слиплись, они бы не поддались, поэтому парень слегка двинул палочкой, пугая её вспышкой режущего заклинания, отразившейся в его и её глазах.

Она неловко приподнялась, освобождаясь от испорченной мокрой тряпки.

Приближаясь к нему.

Почти касаясь его груди сосками карамельного цвета.

Зачем они оба это делали? Между ними ничего, кроме старой, приевшейся вражды, разгоравшейся, однако, каждый раз как бочка с бензином, к которой поднесли горящую спичку. При каждой встрече. И сейчас, после войны, ещё сильнее, ещё яростнее.

Она хотела утонуть. И он не особенно держался за жизнь. Так почему бы им это не сделать?

Немного запретного удовольствия для их замученных душ.

Она смотрела на него слегка изумлённо, будто он делает что-то, совсем ему не свойственное. И она, чёрт побери, была права. Он действительно делал нечто, совершенно ему не свойственное.

Эта мысль растекалась по телу лихорадочным кайфом.

Девушка, так давно ему необходимая, в его руках. Будто он только что схватил трепыхающийся снитч.

Вечно ускользающий. Или недоступный, в основном из-за Поттера.

Блять. Тут нет ёбанного Поттера, и нечего о нём вспоминать в такой момент.

Сейчас, в эту самую минуту она только его.

Джинсы тоже пришлось разрезать. Снять их не было никакой возможности.

Такое простое и практичное белье. Уже идеально влажное. Правильная влажность. Не от ледяной воды. Он мог поклясться душой Салазара, что она стала такой, как только он её поцеловал.

Как давно он на неё так действовал? Его эго плескалось бы в разлившемся море самодовольства, но, увы, это был обоюдоострый клинок, и ранил с обеих сторон.

Его вело от неё ничуть не меньше.

Парень понял, что она почти голая под ним. В то время как он полностью одет. Малфой осознал это по неловкому движению заледеневших пальцев, которые нерешительно подцепили край его водолазки и тихонько потянули вверх. Посылая по коже на животе табун мурашек. Они ныряли вниз, в штаны, где и так уже было тесно.

Малфой поймал её руку и поцеловал кончики пальцев, заставив девушку чуть вздрогнуть.

Ему понравилась её реакция.

Он стянул с себя мокрую водолазку, которая неожиданно легко поддалась и скользнула в сторону.

Девушка смотрела на его тело, пока он нависал над ней.

И сейчас так легко было признаться, что на самом деле он уже давно хотел видеть её такой.

Голой.

Совершенно уязвимой.

Дрожащей.

Нерешительно закусывающей губы. Но при этом – смелее разводящей бёдра. Робко обхватывающей его ногами. Запирая, прижимая к себе.

Ему нужна была её уязвимость именно в такой форме.

Её тело реагировало на Малфоя гораздо быстрее разума. Влажное, расслабленное, готовое. Он ощутил это подушечками пальцев. И она дернулась от едва уловимого касания. Сперва подалась назад, а затем придвинула бедра ближе к его руке, позволяя медленно ввести в себя палец.

Девушка разорвала зрительный контакт в этот момент, глубоко вздохнула и глянула в темнеющее небо, с неспешно кружащимися снежинками.

Что-то простое и привычное, чтобы успокоить себя. Малфой знал, чувствовал, что ей это было нужно. И не спешил.

Он все получит от неё.

Главное – сейчас не думать, зачем это нужно ей. Ничего не анализировать. Члены не любят сложных рассуждений.

Парень продолжил неспешные движения, добавив ещё один палец, растягивая её, готовя. Для него это было одним из видов извращений – настолько усмирять свое эго, думать о партнерше больше, чем того требует элементарный негласный постельный этикет.

Но это не могло длиться долго. Парень потерся возбуждённым членом о внутреннюю сторону её бедра.

Оперся на одну руку, и одновременно с хрустом примятого снега воздух разрезал звук расстегиваемой молнии. Раздеваться полностью ему не хотелось. Просто для этого пришлось бы оторваться от неё.

Малфой перехватил ногу девушки под коленом, отводя его, раскрывая для себя больше.

Гриффиндорка по-прежнему наблюдала за ним. Чем-то напоминала ту загнанную косулю. Стоило бы отвести взгляд, но она почему-то смотрела.

Последний шанс сбежать. Он не такой как они. Он отпустит её.

Но когда он убрал руки с её тела, слегка отстраняясь, Грейнджер с какой-то спешной паникой обвила его шею руками и поцеловала. Горячо, сильно. Так же смело, как он её.

Что ж. Она сделала свой выбор. Гореть вместе с ним.

Малфой хотел сделать это плавно, но не стал. Зачем притворяться? Только не сейчас. Да она и не ждала этого от него.

Когда её короткий вскрик разнесся вдоль холодной озерной глади, ничем не сдерживаемый, и затерялся где-то в Запретном лесу, Малфой ощутил что-то сродни ликованию. Не то чтобы он ждал чего-то грандиозного. Первый секс – это больше про возню и проблемы, чем про изысканные чувственные удовольствия.

Но сейчас было именно так.

Изысканно. Восхитительно. Как лучшее из блюд виртуозного шеф-повара.

Малфой замер на миг и зажмурился. Гриффиндорка сжимала тонкие пальцы на его плечах. И её касания ощущались так остро. Интересно, если он весь процесс будет держать глаза закрытыми, это обострит ощущения?

Нет, ему хочется её видеть.

Парень начал двигаться, медленно, преодолевая тугое сопротивление стенок влагалища.

Гриффиндорка дышала через рот, а от её ногтей на его плечах точно останутся следы.

Прекрасно. Немного боли не помешает. Ему нравилось её чувствовать. На коже её руки, ногти. Дыхание у своей шеи, когда наклонялся ниже. Сокращения влажного тепла вокруг члена.

Малфой оставлял засосы на шее и груди. Они так здорово смотрелись. Великолепные сочетания цветов. Оливковая кожа, на которой расцветали бледно-красные или багровые пятна, черная рамка из его пальто и бесконечное белое полотно вокруг. Словно они прямо сейчас рисовали самую живую, самую впечатляющую картину.

Он ускорился, прижимаясь губами к её щеке. Он был так чертовски близко.

И когда накатывающие волны тепла стали усиливаться, чуть опустил взгляд, отрываясь от её лица.

Вот они.

Он увидел их снова.

Наверное, впервые за много лет. Как у всех остальных грязнокровок.

Вены, полные чёрной грязи.

Они струились под нежной тонкой кожей – от её подбородка, переходя на шею и ключицы, опутывали быстро вздымающуюся и двигавшуюся в такт его толчкам грудь.

Едкая насмешка.

Перед самым пиком удовольствия словно кто-то дернул его за поводок.

Демонстрируя сосущую черноту. Как разливающаяся нефть. Неспешно, но неотвратимо несущая с собой только погибель.

Напоминание о том, кто она такая.

О том, что всё это временно.

Просто брошенная собаке кость.

Она не для него.

Её у него заберут.

Интересно, если он сейчас вцепится зубами в её шею, надорвет тонкий покров кожи, брызнет ли оттуда упругая черная жижа? Или всё это лишь игра его воображения?

Чернота двигалась по сосудам и капиллярам её тела, готовая перекинуться на него. Но он не отстранился, не отвел взгляда. Снова возвращаясь к огромным карим глазам.

Он прекрасно помнил, с кем имеет дело, что за девушка сейчас под ним. Так сладко и тяжело дышит и стонет.