Записки на дежурствах

Поэтому слушал доктор Олю внимательно.

По рассказу выходило так, что Маруся была почти идеальна.

У доктора появилась надежда, но оставалось прояснить пункт про Марусину красоту.

К следующей своей смене в больнице медсестра Оля, по совместительству исполняющая обязанности Купидона, незаметно сфотографировала Марусю на телефон.

После просмотра фотографии надежда доктора переросла если не в полноценную и глубокую любовь, то в явный и стойкий интерес. Доктор потребовал подробностей: где и как можно встретить сие чудо лично?! А получив вводные по географии окрестностей роддома и графику Марусиных дежурств, приступил к делу: «случайное» знакомство, море комплиментов, охапки цветов и килограммы шоколада. За развитием их романа следило все отделение: во первых, это был живой интерактивный любовный сериал (Маруся с гордостью и удовольствием рассказывала подробности, а цветы и конфеты приносила в ординаторскую), а во вторых-абсолютно все надеялись, что роман таки завершится свадьбой и Маруся не станет продолжать ординатуру.

Так и вышло. В конечном итоге, все получили удовольствие: и сами молодые, искренне симпатизировавшие друг другу, и их родители, которых выбор сына и дочери устроил целиком и полностью, и даже мы, ведь Маруся совершенно явственно стремилась сменить белый врачебный халат на белое платье невесты, что в результате и произошло. Свадьба была яркая и красивая, Маруся приносила потом фотографии.

На последнем своем дежурстве она позвала всех на чай, подарила нам огромный торт и обещание «скорой встречи». Некоторые плакали… то ли от умиления, то ли от облегчения, то ли-от осознания перспективы возможной встречи.

А встреча, кстати, состоялась. Почти через два года в нашем же отделении Маруся благополучно родила дочку. Родила отлично красивую девчушку и в целом выглядела очень счастливой женщиной.

Муж и вся его семья Марусю обожали, а сама Маруся мечтала только об одном: в следующий раз подарить мужу сына.

Все прочее у нее и без того уже было.

P.S.

Вот ведь никогда не угадать-где оно ждет тебя, твое случайное счастье:)

P.P.S

Про роль «случайности» по имени Оля так тогда никто и не узнал;)

Глава 8

Про суровое военное акушерство.

Родильный дом Военно-Медицинской академии

города на Неве дал мне многое.

Опыт, благодаря которому мне, наверное,

уже мало что может быть страшно…

Настоящих друзей, которых я надеюсь

никогда не потерять в будничной суете дней.

Несколько серьезных проблем со здоровьем,

которые теперь навсегда со мной.

Это была любовь с первого взгляда, с уклоном в абьюз:

ты понимаешь, что эти отношения тебя убивают,

но вырваться из них не можешь (не хочешь?)

Я рада, что была там. И рада, что ушла.

Забыть это невозможно:

до сих пор, проходя мимо здания Клиники,

я ловлю себя на приступе болезненной смеси

любви и ненависти одновременно.

Рассказ об Академии-это своего рода памятник

тому времени и тем людям.

*******

Военно-Медицинская Академия-место специфическое, на прочие стационары совсем не похожее.

Она, конечно, «медицинская», но слово «военная» я бы подчеркнула раза два.

В свое время из этих стен выходили действительно достойные и даже уникальные специалисты, но к сожалению-акцент на «военное» все больше побеждает «медицинское».

Пришла я туда достаточно случайно, представляя интересы одного из центров подготовки к родам, где на тот момент работала, с целью благотворительной и в общем-то, разовой: прочитать лекцию будущим мамам.

Как раз тогда руководство клиники акушерства вдруг осознало, что открытость миру может приносить деньги и решило провести серию дней открытых дверей с целью привлечения желающих рожать у них по контракту.

А вот как именно эти дни проводить-они не знали, поэтому пригласили нас. Мы же в своем клубе подобные мероприятия устраивали регулярно, а побывать в столь закрытом до этого месте было очень любопытно, и мы согласились.

Походив по старинным коридорам и мраморным лестницам, я прониклась трепетом и уважением к легендарному роддому и больше даже для поддержания разговора с моим сопровождающим спросила: наверное, к вам очень сложно устроиться?

А мне неожиданно ответили: а присылайте резюме!

Почему бы и нет? – подумала я. Может, это судьба?

И прислала. Это только потом я узнала, что все это делается совсем иначе и, что называется, «с другого конца». И люди проходят сто тысяч проверок и собеседований, оценок и сборов информации о них прежде, чем доходят до отдела кадров. И оказывается, устройство на работу в академию-это целый квест продолжительностью около трех месяцев. Я же всего этого не знала и подозреваю-нечаянно миновала добрую половину препятствий, потому что уже через месяц, в декабре, держала в руках синенькое удостоверение с фотографией и печатью и пришла получать форму.

Кафедра клиники акушерства и гинекологии находилась в живописном месте недалеко от Литейного моста, в довольно старом здании, периодически и бессистемно переживающем ремонт.

Первое открытие изнутри, как сотрудник, я сделала сразу же: заблудиться здесь ничего не стоит и отыскать дорогу к нужному подразделению способны лишь самые мотивированные.

Никаких тебе вывесок или указателей, потому что-а зачем?

Сотрудники и так все знают, а посторонние здесь не ходят! Редкие же сохранившиеся надписи на кабинетах или дверях отделений чаще всего уже не соответствовали действительности, потому что в последние годы все отделения Клиники пребывали в состоянии перманентной миграции.

От этих точечных апгрейдов что-то действительно становилось лучше, а что-то становилось странно и нелепо.

Например, родильное отделение теперь могло похвастаться индивидуальными родзалами в роскошном розовом и голубом кафеле, с фитболами и кроватями-трансформерами. Но при этом операционная внезапно оказалась этажом выше, и чтобы попасть в нее из родильного-нужно было доехать с каталкой до лифта (преодолев два коридора), а потом еще дождаться этого лифта.

А лифт, в свою очередь, весело возил всех желающих на все этажи и по самым разным поводам, и ожидание его порой несколько затягивалось (сейчас, прочитав это, все хоть немного знающие экстренную медицину люди наверняка вздрогнули-и правильно сделали. Так быть не может и не должно, но-увы, было).

Кроме родильного отделения и операционных с реанимацией в клинике имелось дородовое и целых два послеродовых отделения, отделение новорожденных, гинекология, кабинет УЗИ, лаборатория и буфет.

Все они (за одним исключением) были более или менее приведены в порядок и хоть коллеги то и дело в голос страдали от той или иной неустроенности, положа руку на сердце-их положение можно было считать вполне приемлемым.

Изначально я попала как раз на одно из послеродовых, и действительно смогла оценить все изнутри.

И хоть и были там некоторые странности и нюансы, но рабочие места вполне позволяли на них работать, а места для отдыха-почти комфортно отдыхать.

Старожилы озвучивали порой легенды про некое прекрасное «раньше», но так как сравнить мне было не с чем-я просто принимала текущую реальность, как данность.

Но однажды кто-то сверху, ответственный за мою текущую реальность решил, что пора бы встряхнуть болото моего принятия.

А когда встряска улеглась, я внезапно обнаружила себя акушеркой дородового отделения.

По совокупности бытовой разрухи дородовое отделение било все рекорды.

Впрочем, это имело и свои преимущества: комиссии к нам старались не водить, было неловко. Однако, на этом преимущества заканчивались.

Когда я попала туда и впервые вошла в акушерскую-честно, растерялась.

А первая мысль была о том, что придется как-то полюбить высокие гробы. Иных ассоциаций данное помещение вызвать и не могло, вы только представьте: комнатушка размером примерно 2х3, не имеющая окон, зато имеющая бесконечно высокий потолок старого здания, серо-синие стены и темно-коричневую кушетку, упирающуюся в раковину. Еще было некое подобие стола, точнее-просто прибитый к стене кусок столешницы, покрытый куском синей же клеенки, стул и шкаф для личных вещей персонала. Шкаф стоял прямо в проходе и создавал активное препятствие на пути к кушетке всем тем, кто весил больше 50 кг. Зато он хоть немного защищал от любопытных глаз из коридора и за его надежной деревянной спиной можно было немного подремать (спать было строго запрещено по инструкции, хотя и нереально, исходя из физиологии). Рассказывали, что одна из коллег, обладающая ростом чуть выше среднего, спала ногами в раковине-иначе просто не помещалась на кушетке.

Это меня как раз не смутило-при росте в 150 см лично я могла бы спать хоть в тумбочке, но роскошный синий цвет интерьера в сочетании с площадью помещения наводили на мысли о депрессии. Забегая вперед, отмечу: стены остались какими и были, а вот клеенку на столе с моей подачи мы вскоре заменили на нежно-розовую и воочию смогли убедиться в силе колористики.

Само отделение представляло собой примерно километр мрачного коридора с деревянным полом, вытертым до дыр. Белые квадратики еще советской плитки на стенах держались исключительно на воинской дисциплине и личной ответственности персонала, который мыл ее очень бережно, почти не дыша-при неосторожном прикосновении к ней она просто осыпалась на голову, после чего бережно собиралась и подклеивалась обратно. Иногда такой квадратик разбивался вдребезги и тогда прорехи подклеивали чем было, зачастую приносимыми из дома остатками ремонта, и в результате стены становились воплощением мозаичного искусства в авангардном стиле.

Огромная (предмет неизменной зависти отделения гинекологии!) процедурная, она же-смотровая.

Десять палат, пост акушерки, клизменная, душевая и туалет.

В процедурном кабинете царила Ольга Владимировна.

Суровый внешний вид этой женщины не позволял сходу разглядеть ее веселый нрав и доброе сердце, которые она демонстрировала только спустя время и только в том случае, если проникалась к новому знакомому симпатией. Всем же прочим доставался фасад.

Ольга Владимировна одним взглядом держала в почтительном страхе весь разношерстный коллектив, от санитарок до врачей, и даже Начальник никогда не повышал на нее голоса и ценил вслух. Сей факт, учитывая своеобразную личность самого Начальника, был чудом и лишний раз подтверждал ценность Ольги Владимировны для Академии.

Врачи в отделении были всякие.

Например, чудесная Анна А. сочетала в себе светлую голову, золотые руки, высокую организованность и легкий характер. Редкое исключение. А прочие…

Чьи-то золотые руки дополнялись профессиональной безалаберностью или просто человеческой ленью и вредностью.

Чей-то легкий и веселый характер комплектовался руками из места, из которого обычно растут у людей ноги.

Врачи приходили на наше отделение или уходили с него на другие по причине личных или служебных обстоятельств, но вот одна легендарная личность, к сожалению, задержалась надолго.

Сотрудники других отделений вслух сочувствовали нам по этому поводу, а про себя радовались, что эта участь постигла, к счастью, не их.

Это была колоритная женщина средних лет, когда-то даже красивая, но с годами утратившая фигуру, лоск и, к сожалению-здоровую связь с реальностью. Справедливости ради-врачом она была неплохим, просто категорически не на своем месте. Ей бы сидеть на кафедре, попивать чай с конфетами, да вникать дотошно в какую-нибудь узкоспециализированную проблему-цены бы ей не было! Но вот работать с людьми, да еще и в экстренной медицине, ей категорически не следовало.

В Академии она работала всю свою жизнь.

Семьи не создала и личной жизни не имела, а потому жадно впитывала в себя все подробности личной жизни окружающих. Ее ранимая душа нуждалась в романтике, и она погружалась в дебри чужих жизней, как в захватывающие турецкие сериалы.

Кто с кем живет? Кто от кого ушел? А к кому? Кто чем болеет, кто что ест, кто как одевается?

Что сделал тот-то и тогда-то, и что ему за это было?

Наша Марта знала все. А что не знала-домысливала, и порой сами герои событий удивлялись новым подробностям своей биографии. Тот самый случай, когда «сколько о себе не рассказывай, а за спиной расскажут интереснее».

К работе Марта относилась философски: просто принимала как данность тот факт, что работа никуда не денется.

А потому выполнять ее совершенно не спешила.

Хороший ее день начинался с бесконечного чаепития после конференции, порции свежих сплетен и попытки обсуждения отсутствующих коллег с присутствующими. Плохой-с необходимости что-то немедленно решать, а ужасный-с необходимости что-то немедленно решать и плюс еще что-то делать руками.

Утренние обходы могли происходить после обеда, листы назначений писались в лучшем случае к вечеру, а медицинская документация регулярно терялась в течении дня.

Процедурная медсестра и постовые акушерки, нуждавшиеся в листах назначений для выполнения своих обязанностей, приходили от этого в ярость.

Обстановка по этому поводу порой накалялась до предела, а потом кто-нибудь наконец срывался и за плотно закрытыми дверями процедурного кабинета нецензурно, но искренне доносил до доктора Марты все накопившиеся претензии. После этого она на некоторое время обижалась и ни с кем не разговаривала, а так как именно разговоры отнимали львиную долю ее рабочего времени-неожиданно начинала трудиться продуктивно и даже все успевала вовремя. И очень этим обстоятельством гордая, молча уходила домой. К нашему удовольствию:)

Тетрис эпидемиолога.

Как в любом крупном и уважающем себя медицинском учреждении, в Клинике Акушерства был эпидемиолог.

Точнее, была. Красивая молодая женщина, очень современная и не слишком вредная, но должностная инструкция велела ей донимать нас по самым непопулярным позициям: журналы регистрации уборок, техники разведения дез.средств и прочие смывы с поверхностей. Надо сказать, что на ниве дезинфекции и стерилизации все и без того старались-в первую очередь, это защищало нас же самих. Но вот ведение соответствующей документации было вечной головной болью, потому что ни разу не помню, чтобы написанное в ней соответствовало действительности.

Например, «современные технологии обработки помещений», гордо заявленные на сайте Клиники, в реале были представлены одной несовременной бабой Валей с ведром хлорки.

Нет, разумеется -санитарок было несколько.

Но баба Валя была, пожалуй, ярче всех.

Да, в отчетных журналах про уборку были заявлены современные дезинфицирующие средства. Да, иногда они даже имелись в наличии. Но убирать нужно было ежедневно и не раз, а снабжение в армии имело мало общего с реальными потребностями личного состава.

Так что разноцветные средства в красивых пластиковых канистрах мы видели, но нерегулярно. Зато хлорные таблетки , как и хозяйственное мыло, на складах были в изобилии и щедро выдавались по любому запросу. Санитарки вздыхали и морщились, но только не баба Валя. Будучи женщиной старой закалки, в универсальную силу хлорки баба Валя верила безоговорочно, и никакие аргументы в каких-то там инструкциях не могли убедить ее в том, что такое чудесное средство может с чем-то там не справиться. Ха! Просто нужно взять побольше.

А инструкции…да баловство это все и для галочки.

В силу почтенного возраста баба Валя была подслеповата, а потому хлорные таблетки в ведро с водой она сыпала «на глазок», но щедро. Неизвестно, какие вирусы и бактерии мог убить полученный раствор, но вот то, что нас он добивал нещадно-это факт. Баба Валя, закаленная жизнью в частном доме (для уборки в котором тоже отсыпала себе таблеточек), играючи перемещала тяжелое ведро по отделению и мыла из него все, что видела: полы, стены, кровати, тумбочки и сантехнику. После генеральной уборки палат мы вынужденно открывали в них окна даже в лютые морозы. А вот с поста деваться было некуда и выходя после смены на улицу, дышать полной грудью я начинала ближе к метро, а чувствовать запахи-только ближе к дому.

А еще баба Валя удивительно вкусно солила огурцы и желая сделать приятное «своим девочкам», возила их нам трехлитровыми банками в пригородной электричке.

К счастью, в рецептуру засолки хлорка не входила.

Когда весь мир накрыла пандемия, баба Валя растерялась только в первый момент. А во второй…достала хлорку.

И очень переживала, когда очередное распоряжение правительства заставило ее временно сидеть дома, как категорию «65+». Потому что «кто же будет тут у вас все мыть»?!

Мыть конечно было кому. Баба Валя, повторюсь, была не единственной санитаркой. Но однозначно-самой колоритной и скучали мы по ней очень искренне.

А пандемия тем временем вносила свои коррективы в нашу жизнь.

Эпидемиолог, осознав всю новую реальность и роль в ней именно эпидемиологов, вдохновенно принялась строчить всевозможные инструкции.

Инструкции добавили нам журналов и заморочек, но никак не добавили безопасности, потому что весь мир в тот момент стоял на ушах и как именно обеспечить эту безопасность, не знал тогда никто. Но высокое начальство требовало отчета о предпринятых мерах, в связи с чем возникла уникальная в своем роде система маршрутизации пациенток на период пандемии в рамках одного отделения. Идея заключалась в том, что обследованных на грозный вирус женщин следовало разделять с необследованными, для чего предписывалось их размещать по разным палатам, в разных концах коридора.

И мера в целом была бы разумной, если бы не одно «но»– единственный на всем отделении туалет, ровно посередине.

Душ и смотровая тоже были в единичном экземпляре, но в сравнении с проблемой туалета это уже были мелочи.

Запретить женщинам мыться теоретически было можно, но неразумно.

Смотреть необследованных женщин прямо в палате тоже было можно, но неудобно.

Запретить же пользоваться туалетом было нереально в принципе и это сводило на нет всю затею.

Но на то оно и креативное мышление специалиста!

И вот на дверях туалета дородового отделения появилось расписание, согласно которому пациентки и должны были отныне его посещать.

Четко, по-военному, было рассчитано не только время посещения, но и продолжительность пребывания женщины в кабинке.

Сначала, разумеется, шли «чистые» палаты.

Затем-потенциально зараженные.

Кто не уложился…не повезло.

Потому что затем шла уборка.

А следить за четкостью выполнения инструкции, разумеется, должны были акушерки.

С записью в соответствующем журнале, а как же! Представьте себе недоумение на лицах взрослых женщин, которых будили в семь утра «на горшок». А на обратном пути в палату спрашивали, успешно ли удалось сходить, потому что следующие три часа туда будет нельзя.

Сие нововведение, к счастью, продержалось недолго.

Но успело войти в историю под названием «тетрис эпидемиолога».

Глава 9

Традиции-наше все.

Рождение ребенка, помимо чисто медицинских процедур, подразумевает множество деликатных моментов.

Тяжелый физический труд и огромное нервное напряжение на фоне болевых ощущений разной степени интенсивности и без того особенно не вдохновляют.

А тут еще и необходимость находиться без нижнего белья в компании малознакомых одетых людей, которые вторгаются в твое личное пространство настолько активно, насколько не каждому родному мужу позволено. Разумеется, «лишних» вмешательств женщины стараются избежать всеми силами. И если на предмет стимуляции и анестезии диалог обычно происходит с врачом, то вот про клизму и бритье переговоры ведутся с акушеркой.

Мнение о необходимости этих процедур с течением времени менялось довольно радикально: от «обязательно» до «ни в коем случае».

Наши прабабушки в домашних родах великолепно обходились и так, наши бабушки по-разному, смотря, где и как им довелось рожать.

Рожающие в советских родильных домах наши мамы получали клизму и бритье поголовно и без дискуссий.

На волне возвращения к естественности женщины во всем мире стали отстаивать свое право обкакаться в родах и в какой-то момент наконец его получили.

Клизму запретили вообще.

К счастью, длилось это недолго и в результате все пришло к разумному равновесию: теперь клизма стала считаться медицинским вмешательством, а не просто гигиенической процедурой и проводить ее следует исключительно по показаниям.

И даже те, кто ее очень просит-не всегда могут получить.

В Академии же клизма и бритье считались обрядами обязательными, примерно, как елка на новый год.

Никто уже точно не помнит-зачем, но так принято.

Традиция и ощущение праздника.

Существующие общие рекомендации и медицинские показания-ерунда и не считается.

ВМА-это государство в государстве и законы тут свои собственные.

Попавшие на «дородовое» женщины, наслышанные про свободу выбора в родах, этому конечно удивлялись и иногда возмущались, но было поздно.

Заведующая родильным отделением была в этом плане непреклонна и могла запросто вернуть переведенную к ней женщину только затем, чтобы ее предварительно побрили, что уж говорить о клизме.

Сколько историй было с этим связано!

И роды на унитазе, и прилюдные «конфузы» в коридоре по пути в родильный блок, и письменные жалобы пациенток на нарушение их прав-все было бесполезно и ничего не менялось. Помню свой диалог с дежурным врачом после осмотра женщины, рожающей в четвертый раз и вполне активно. Результаты осмотра позволяли предположить начало потуг через час-другой, что было доктором и озвучено, но клизма, разумеется, была назначена.

Для непосвященных поясню: помимо своей прямой функции, в качестве «побочного» эффекта клизма очень здорово стимулирует родовую деятельность, о чем естественно все акушеры знают. Я живо себе представила очередные роды на унитазе и тут же уведомила доктора о том, что выполню его назначение только в том случае, если он лично будет держать пациентку на унитазе за руку.

Однако, суровой заведующей родильным отделением доктор опасался явно больше, чем такой перспективы и видимо потому примирительно предложил: «ну ладно тебе! Ну ты сделай МАЛЕНЬКУЮ!»

Короче, надо понимать: без клизмы в академии рожать было попросту запрещено.

Туалет дородового отделения представлял собой три отсека с унитазами и один-с биде.

К сожалению, не все пациентки знали, что биде и унитаз-это не одно и тоже, да и с унитазами многие бывали небрежны, поэтому сантехник появлялся у нас довольно часто.

А поскольку пробивание засора дело хлопотное, масштабное и довольно грязное, пользование туалетом по назначению в это время было исключено.

А это дородовое. Тут беременные. И туалет для них важнее, чем кровать и холодильник, вместе взятые.

А кроме того, довольно часто беременные внезапно превращались в рожениц, а рожающую женщину следует переводить из дородового отделения в родильное.

Предварительно совершив обязательный ритуал.

И кого волнует, что унитаз не работает?!

***

Короче, очередное мое дежурство.

Ситуация именно вышеописанная: сначала в унитаз полетела женская прокладка, потом-мандариновые корки…и в результате-явление сантехника.

Работа в разгаре, бардак крупномасштабный, но что-то там у него не идет и ремонт явно затягивается…

А у меня в отделении -29 человек, и все хотят пИсать.

Решаю временно открыть пустующую платную палату, где есть свой туалет и на время сделать его общедоступным. Ну да, там унитаз всего один, но ведь это лучше, чем вообще ни одного? Палату открыли, караван страждущих потянулся. Выдохнули. Но, разумеется, ненадолго.

Потому что у одной пациентки начались схватки.

После осмотра выяснилось: да, женщина в родах.

Да, нужно готовить перевод.

А это значит-что?

А это значит-клизма, разумеется.

В условиях ОДНОГО унитаза на ВСЕ отделение.

И вишенка на торте: унитаз в одном конце коридора.

А клизменная (это там, где можно провести саму процедуру)-в противоположном.

Как раз рядышком с неработающим туалетом и работающим сантехником.

На пару с санитаркой прикидываем варианты:

Можно было бы сделать клизму прямо в той палате, где унитаз. Но потому палата и не работает, что там нет кровати. Сломана. Лечь можно, встать-не факт.

А получить травму-запросто. Не рискнули.

Можно поставить туда каталку и попробовать все сделать на ней.

Попробовали. Не встала. Палата маленькая.

Проводить процедуру в клизменной и отпускать в туалет через весь коридор-не добежит ведь. Мало того, что ситуация щекотливая, так еще же и схватки!

И в результате родился план, который мог родиться только в академии, ведь для его реализации нужна была скорость реакции, слаженность коллектива и четкий тайминг.