Совдетство. Книга о светлом прошлом

Наша колонна растянулась по ночному лесу. Луна снова вынырнула из-за облаков, и в бредущих тенях можно было различить знакомые силуэты. Впереди шагали, взявшись за руки и живо переговариваясь, Борька Пфердман и Сонька Поступальская. Когда я впервые увидел их в позапрошлом году, подумал: брат и сестра, очень уж похожи, да и ухватки, словечки, жесты – одинаковые. Оказалось, даже не родственники. Но когда к Борьке приезжает мамаша – толстая, усатая дама с черносливовыми глазами, она первым делом квохчет: «А где же наша Сонечка?!» И, обнаружив, обнимает ее, как дочь. А когда появляется папаша Поступальский, жутко похожий на молодого Аркадия Райкина из кинофильма «Мы с вами где-то встречались», он тут же вопрошает: «Где же наш Боренька?» и, найдя Пферда, долго, с уважением жмет ему руку. Дружный все-таки народ – евреи! Лида говорит, они везде и всюду держатся друг за друга, и я почему-то представляю себе веселую «Летку-енку», обвившую весь земной шар!

Приглядевшись, я увидел и моего друга Лемешева, он размахивал руками и смешил, как обычно, Ленку Бокову – жуткую хохотушку, ей только палец покажи – она уже заливается. С ней любой тупица будет чувствовать себя остряком вроде Бориса Брунова. Башашкин с ним знаком и уверяет, что в обычной жизни знаменитый конферансье хмурый и немногословный, а любимая его поговорка: «Шутки денег стоят».

Я все-таки не выдержал, оглянулся и с радостью обнаружил, что Ирма идет теперь рядом с Аркой Тевекелян. Отверженный Аркашка вместе с Голубом замыкают строй, пинками подгоняя отстающих – Засухина и Жиртреста, особенно старается, конечно же, наш тираннозавр. Жаль, я не видел, как Несмеяна дала ему от ворот поворот. Наш вожатый по своему обыкновению делает вид, будто не замечает произвола взбешенного отставкой Жаринова, Коля шарит по темной чаще дальнобойным фонарем, выхватывая замысловатые сплетения ветвей, похожие на чудовищ.

Когда колонна изогнулась на повороте, я увидел Эмаль, она шла впереди, пытаясь своим слабым фонариком освещать дорогу, но блеклый пучок света терялся во мраке. Неугомонный Голуб решил созорничать и направил мощный луч на воспитательницу, причем на нижнюю, выпуклую часть ее фигуры. Она, конечно, заметила это хулиганство и полусердито погрозила напарнику пальцем. Странно все-таки: Эмма Львовна намного старше, а позволяет ему разные глупые штучки, будто они ровесники…

– Смотри, снова эти глаза! – взвизгнула Нинка и испуганно прижалась ко мне.

– Где? – уточнил я, отстраняясь.

– Пропали. Только что были. Ты спишь на ходу, что ли?

– Нет, я думаю.

– О чем же ты думаешь? – спросила Краснова.

– Так, вообще.

– И часто ты думаешь?

– Всегда. А ты?

– Я? Иногда.

– А когда не думаешь, что у тебя в голове? – поинтересовался я.

– Не знаю. Так, воспоминания какие-нибудь. Если я не думаю, я вспоминаю.

– О чем?

– Обо всем. Перед тем как появились глаза, я вспоминала, как мы с мамой ходили в цирк. А еще раньше про мамины новые туфли, которые мне еще велики, но совсем немножко. У меня большая нога. Видно, в отца.

– А вот скажи, твой отец ругается, если мать покупает себе что-нибудь без спросу?

– Никогда.

– Он добрый?

– Понятия не имею. У меня его нет.

– А был?

– Конечно. Дети на грядках не растут. Но я его не помню.

– Совсем?

– Абсолютно. Я же ясельная была, когда он смылся.

– Но, может, фотографии остались?

– Нет, мама все порвала и выбросила. Завалялся какой-то клочок: щека с ухом. Но, знаешь, отец мне иногда снится, только я наутро всегда забываю, как он выглядел.

– Как? Щека с ухом.

– Самый остроумный, да?

– Извини… А знаешь… ты в следующий раз постарайся запомнить, на какого актера он был похож во сне. Так легче потом вспомнить! Все люди смахивают на каких-нибудь артистов. Вот мой отец в молодости был вылитый пятнадцатилетний капитан. Забыл фамилию.

– Всеволод Ларионов!

– Точно!

– Ну ты и фантазер, Шаляпин! Новый подвиг придумал?

– Почти, – соврал я и снова оглянулся на Несмеяну.

Мне вдруг показалось, что наш оживленный разговор с Нинкой ей не очень-то нравится. Заметив мой взгляд, Комолова тут же сделала вид, будто она страшно увлечена беседой с Аркой, и даже положила ей руку на плечо. Нет, конечно, мне померещилось. С чего бы это гордой Ирме переживать, что я оказался в паре с этой болтуньей Красновой?

– Ну, скажи, скажи: Ыня победит Фантомаса? – снова пристала ко мне Нинка.

– Они подружатся.

– Врешь!

– Посмотрим. У вас много зубной пасты осталось?

– Есть кое-что. А ты будешь все-таки в почту играть?

– Наверное. Что еще остается делать? Спать-то нельзя.

– Хочешь, я тебе напишу?

– Уже спрашивала.

– Если не хочешь – так и скажи! – надулась она. – А твои сказки про Ыню мне вообще по барабану! Понял?

– Понял.

С тех пор как я напугал всех жуткой историей про непослушную девочку-сиротку, покоя мне не стало. После отбоя и даже иногда во время тихого часа от меня требовали все новых и новых страшных рассказов. Первое время я попросту переиначивал, добавляя красочные подробности и леденящие детали, известные всем пионерам страшилки про черную ленту, кровавое пятно, зеленую пластинку, фиолетовые занавески, синее пианино, стеклянную куклу, желтые глаза, пирожки с человечиной, черные тюльпаны, бабушку с копытом, трамвай с красными шторками, белые туфли с ядовитыми гвоздями, оживающий ночью портрет, ядовитое голубое печенье…

Удивительное дело: чем страшнее получалась у меня небылица, чем сильнее дрожали слушатели, чем ужаснее монстры мерещились за темным окном, тем безмятежнее засыпала потом палата, чтобы утром счастливой улыбкой встретить радостное утро и солнечных зайчиков на стене.

Честно говоря, заранее я сюжет не придумывал, он как-то сам собой всплывал в голове, едва я начинал рассказывать, спросив предварительно:

– А на чем мы вчера остановились?

– На плотоядном платье.

О, это была классная байка – про то, как один портной, завербованный чертями, сшил платье, которое незаметно буквально до скелета съедало того, кто его надевал: сначала маму, потом бабушку, а потом и девочку, ей, горемыке, обновка досталась в наследство.

– Ладно, Нинка, не злись! – попросил я.

– Вот еще! С какой стати? Я и не злюсь. А скажи, откуда ты узнал про кольцо с перламутром? У моей мамы есть такое кольцо.

– Я и не знал. Придумал. Из головы. А ты и эту мою страшилку знаешь?

– Конечно! Лемешев все твои истории пересказывает Ленке Боковой, а она потом нам.

– Так вот почему она к нему все время бегает!

– Конечно! Мы ей поручили. Она у нас как связная в партизанском отряде. А ты что подумал?

– Ничего я не подумал.

– Комоловой, между прочим, твои истории совсем даже не нравятся.

– Почему это?

– Можешь сам у нее спросить.

– И про колечко с перламутром тоже не понравилось?

– Нет! Она сказала, что ты мальчик с болезненной фантазией… – фыркнула Нинка и отвернулась.

Странно, я-то считал историю про то, как две одноклассницы пошли гулять в Сокольники и попали в жуткую передрягу, вершиной своего творчества. Даже самые выдержанные пацаны из нашего отряда, слушая эту мою страшилку, тряслись, как осиновые листы.

– Шаляпин, ты просто новый Хичкок! – похвалил Лемешев, который благодаря своей библиотечной мамаше, знает много странных слов.

– Да, получилось ништяк! – подтвердил Хабидулин.

– До великого Хичкока Шляпе еще как до Луны! – ревниво возразил осведомленный Пферд.

– Посмотрим, посмотрим, – солидно отозвался я, понятия не имея, кто такой Хичкок.

12. Колечко с перламутром

…Хорошая девочка Мила жила в благоустроенной отдельной квартире вместе с мамой, папой, дедушкой и бабушкой. Однажды она собралась со своей одноклассницей Надей погулять в Сокольниках, но мама строго предупредила девочек: ходить там можно только по асфальтированным дорожкам, никуда не сворачивая, так как в парке стали в последнее время пропадать дети. Кроме того, нельзя нюхать незнакомые цветы и принимать приглашения в гости, кто бы ни позвал. Даже – милиционер. А главное – безоговорочно запрещается по пути в парк садиться в трамвай с красными шторками. Это – верная смерть!

Подружки дали честное пионерское, что будут вести себя осторожно, соблюдая правила, потом вышли на оживленную улицу, доехали до Сокольников на сорок пятом трамвае без всяких шторок. Они долго, обсуждая недостатки одноклассников, гуляли по асфальтированным аллеям, пока не проголодались. Тогда девочки решили купить себе по горячему пирожку с мясом, но продавщица с гладким, словно глянцевым, лицом ответила им: с мясом выпечка кончилась, осталась только с капустой, но завтра обязательно будут свежие пирожки с ливером. Юбка у торговки была до самого асфальта, да еще она все время ее одергивала, словно стесняясь своей обуви.

Заплатив 10 копеек, девочки съели по пирожку с капустой, оказавшейся очень соленой, и пошли дальше по аллее, как вдруг увидели: от широкой асфальтовой дорожки отходит кривая тропинка вглубь смешанного леса, а вдали виднеется полянка – вся в крупных фиолетовых цветах.

– Давай нарвем цветов! – предложила Надя. – Или хотя бы понюхаем!

– Нет, мама запретила сходить с асфальта и нюхать всякие цветы!

– Мы только туда и назад!

– Нет!

– А я за это дам тебе померить мое колечко! – предложила Надя: ей родители на день рождения подарили серебряный перстенек с перламутром.

Мила, поколебавшись, согласилась: очень уж ей нравилось колечко подруги. Но дойдя до поляны и почувствовав аромат цветов, девочки сразу будто опьянели и, забыв всякую осторожность, углубились в чащу. Они шли-шли-шли, пока не наткнулись на лачугу за колючей проволокой: из трубы валил черный дым и вокруг пахло так, словно кто-то варил в огромной кастрюле холодец. Подружки хотели повернуть назад, но на крыльцо вышла старуха в белом платочке и ласково пригласила:

– Девочки-девочки, заходите, я как раз самовар поставила.

– Зайдем! Я после этой капусты пить хочу! – захныкала Надя.

– Мама запретила заходить в гости, – ответила Мила, которой голос бабки показался подозрительно знакомым.

– Мы только заглянем!

– Нет!

– А я тебе за это дам поносить мое колечко!

– Ну, ладно – на минутку!

Добрая старушка повела их вовнутрь, а там все оказалось благоустроенно, как в городской квартире: телевизор, радиола, холодильник и полированная мебель. Хозяйка усадила подруг на широкий кожаный диван, сама же стала хлопотать: накрыла на стол, расставила чашки, разложила ложки, достала из буфета разные сласти. Надя забралась на самую середину дивана с ногами, но осторожная Мила присела с краю, на откидной валик и вдруг заметила, что лицо старухи из доброго сделалось злым-презлым, а накладывает она из трехлитровой банки в розетки очень странное варенье.

– Бабушка-бабушка, как называется ваше варенье? – осторожно спросила Мила.

– Крыжовниковое.

– А почему же ягоды так похожи на детские глазки?

– Это сорт такой, милая, «Семиглазка» называется.

– А почему же они моргают?

– Ишь ты, наблюдательная какая попалась! – Старуха ощерилась желтыми клыками и превратилась в настоящую ведьму. – Сейчас узнаешь! – Она подняла длинную юбку, и стало видно, что у нее вместо ступней черные лошадиные копыта.

Колдунья нажала невидимую педаль – диванные подушки тут же разъехались в стороны, и Надя, сидевшая посередке, с воплем полетела куда-то вниз вверх тормашками, а Мила, поняв, что угодила в западню, спрыгнула с валика и бросилась вон во весь дух. Она мчалась, не разбирая дороги, сквозь заросли и клумбы, пока не выбежала из парка и не оказалась около метро «Сокольники». Потом школьница на пятидесятом трамвае, убедившись, что на окнах нет никаких занавесок, добралась до дома. Там она никому ничего не сказала, нырнула в кровать, накрылась с головой одеялом и, притворившись спящей, услышала тихий разговор родителей:

– Что ты хочешь купить нашей дочери на именины? – спросила мать.

– Пианино.

– Хорошо. Только не покупай черное! Возьми повеселей!

– Ладно. А ты что подаришь? – поинтересовался отец.

– Я? Портрет женщины с розой.

– Очень хорошо! Но цветок не должен быть желтого цвета.

– Знаю.

Утром девочка проснулась, взяла портфель и пошла в школу, а там ее все стали спрашивать, почему Надя не явилась к первому уроку? Мила уклонилась от ответа, а сама на большой перемене сказала учительнице, что у нее расстройство желудка, но вместо поликлиники поехала на пятидесятом трамвае без шторок в Сокольники – искать пропавшую подругу. Ходила она ходила по аллеям, но никак не могла найти кривую тропку, которая вела на поляну с фиолетовыми цветами, зато набрела на старый тир, где люди стреляли из пневматических ружей в цель, чтобы выиграть большую Стеклянную куклу с внимательными оранжевыми глазами. Мила тоже хотела проверить свою меткость, но добрый прохожий предупредил: все, кто получил в качестве приза Стеклянную куклу, потом навсегда исчезли.

Девочка ходила-ходила, проголодалась, решила подкрепиться и подошла к знакомой продавщице с глянцевым лицом, та ее сразу узнала, одернула длинную юбку и весело сообщила, что как раз завезли свежие пирожки с мясом.

– Дайте один, – попросила девочка, протянув пять копеек.

– А ты и для подружки возьми!

– Она пропала, – грустно ответила Мила.

– Какой ужас! – воскликнула продавщица и отошла со своим коробом в сторону.

Девочка села на лавочку, откусила пирожок, но чуть не сломала зуб. Вскрикнув от боли, она выплюнула мясо на ладонь и увидела перстенек с перламутром. Тогда ей стало понятно, куда исчезла бедная Надя. А торговка, заметив, что Мила рассматривает на ладони серебряное колечко, немедля убежала прочь, стуча ногами об асфальт так, словно на ней были деревянные башмаки. Ужаснувшись страшной находке, школьница заплакала и пошла искать милиционера, которого вскоре увидела возле чертова колеса, он ел вафельное мороженое.

«Странно, – подумала наблюдательная Мила, – никогда еще не видела милиционера, который ест мороженое!» Но все-таки подошла к нему и сказала:

– Товарищ постовой, я хочу вам заявить о пропаже человека! Это моя одноклассница – Надя.

– Очень хорошо! – обрадовался тот. – Надо, маленькая гражданочка, проехать со мной в отделение для составления протокола! – И он, крепко взяв школьницу за руку, бросил недоеденное мороженое на землю.

«Удивительный милиционер, – подумала сообразительная Мила, – швыряет мусор мимо урны!» Но промолчала, и они пошли к выходу из Сокольников.

– Твоя подруга совсем бесследно исчезла или остались какие-то ценные вещественные доказательства? – вдруг спросил странный постовой.

– Вот что от нее осталось! – Школьница разжала кулак и показала ему колечко с перламутром.

– Ого! – обрадовался милиционер и нацепил перстенек на самый кончик своего толстого мизинца вместо того, чтобы приобщить к другим вещественным доказательствам.

«Это не милиционер!» – поняла девочка, похолодев, и сразу же узнала в нем жуткого убийцу по кличке Мосгаз, который безнаказанно рубил свои жертвы топором, поэтому его портреты висели по всей Москве.

Мила незаметно оглядела преступника и заметила: у злодея из-под кителя торчит гладкое топорище, измазанное засохшей кровью. Они тем временем дошли до остановки, и тут как раз подошел трамвай с красными занавесками.

– Садись, девочка! – приказал Мосгаз, сжимая ее локоть.

– А вас разве в милиции не учили, что представитель закона должен сам сначала войти в транспорт и подать потерпевшему руку?

– Конечно, учили! – Злодей вскочил первым на подножку и поманил за собой Милу, но в этот момент двери с острыми, как бритва, створками захлопнулись, отрубив Мосгазу кисть с колечком на мизинце, а трамвай, из которого неслись душераздирающие вопли, умчался, рассыпая искры. Осторожная девочка сняла перстенек с мертвого пальца, а руку выбросила в урну, как и положено.

Когда она вернулась домой, в комнате уже стояло синие пианино, а на стене висел портрет дамы с белой розой в руке.

– Не хочешь поиграть гаммы? – предложил отец.

– Завтра.

– Но учти, в магазине предупредили, что красную клавишу трогать нельзя ни в коем случае! – предостерег он.

– Конечно, папочка!

Мила, сделав вид, будто очень устала в школе и в группе продленного дня, рано легла в кровать. Выспавшись, она встала среди ночи, чтобы осмотреть подаренное пианино, подняла крышку, увидела клавишу цвета крови, не удержалась и все-таки нажала, послышался странный тихий звук. Но ничего особенного не случилось. Девочка побродила по квартире и снова легла. А утром мама ее спрашивает:

– Мила, зачем ты выкрасила белую розу на картине в желтый цвет?

– Я не красила…

– Может, ты нажимала красную клавишу?! – засомневался отец.

– Нет, – соврала девочка, стараясь не моргать.

– А бабушку ты не видела? Она пропала.

– Может быть, пошла в булочную?

– Нет, ее галоши стоят у двери.

Мила поняла, произошло что-то страшное, и дала себе слово не смыкать глаз в следующую ночь, но все-таки уснула, а наутро без следа сгинул дедушка. Потом без вести пропал отец. Наконец, Мила догадалась вставить себе в глаза спички, чтобы не дремать. Когда пробило полночь, женщина на картине ожила, вышла из рамы, положила желтую розу на пианино, откинула крышку и стала тихо играть похоронный марш… Утром выяснилось, что и мать тоже исчезла. Девочка, оставшись круглой сиротой, сообразила: теперь пришла ее очередь – и приготовилась к смерти.

Настал вечер. Родители всегда перед сном выключали радио из сети, но теперь их не стало, и приемник работал постоянно, наконец, передачи закончились, наступила полная тишина, и вдруг из черной шляпы послышался голос Левитана:

– Внимание, граждане и гражданки, дети мои, запритесь на все замки и ни в коем случае не выходите на балконы! По городу идет Стеклянная кукла!

Смышленая девочка поняла: это ее последний шанс, она выскочила на балкон и стала размахивать руками, чтобы привлечь Стеклянную куклу. И тогда снова по радио раздался голос Левитана:

– Девочка, будь осторожна! Стеклянная кукла вошла в твой подъезд!

Мила вернулась с балкона в комнату, сунула под одеяло диванные подушки, чтобы со стороны показалось, будто в кроватке кто-то спит.

– Девочка, берегись! – снова предупредил Левитан. – Стеклянная кукла поднимается в лифте!

Мила отперла замок и даже приоткрыла входную дверь, чтобы чудовище не перепутало случайно квартиры.

– Девочка, – страшным голосом предостерег Левитан. – Стеклянная кукла у тебя в гостях! Беги!

Но Мила спряталась за диван и стала ждать. Тут как раз пробило двенадцать, и женщина на картине ожила, выпрыгнула из рамы, положила желтую розу на пианино, откинула крышку и стала тихо играть похоронный марш… Тем временем в комнату неслышно вошла Стеклянная кукла, посмотрела вокруг оранжевыми глазами, приняла даму с картины за Милу и тут же задушила ее холодными прозрачными пальцами. Девочка же воспользовалась заминкой, выскочила на улицу и поспешила по ночной Москве в Сокольники, так как общественный транспорт уже не ходил, а на такси денег у нее не было.

Но Стеклянная кукла, поняв, что ее обманули, помчалась вдогонку. Вбежав в темный безлюдный парк, Мила бросилась по знакомой аллее, миновала сгоревший тир и вдруг увидела кривую тропинку, которая вела на поляну с фиолетовыми цветами, освещенными бледным лунным светом. Пробегая мимо, умная девочка зажала пальцами ноздри, а Стеклянная кукла ничего не знала про дурманящий запах и надышалась допьяна. Когда она, вращая оранжевыми глазами, следом за жертвой ворвалась в хорошо обставленную лачугу, то зашаталась, как пьяная, и повалилась на кожаный диван – прямо посередке. Мила же успела юркнуть под стол. Страшная старуха от шума проснулась, спрыгнула с печи и весело прошамкала:

– Ого, мясная начинка сама ко мне пожаловала!

Она нажала копытом секретную педаль, и Стеклянная кукла провалилась вниз вверх тормашками. А Мила осторожно вылезла из-под стола и вернулась домой. Там внимательная девочка сразу обратила внимание, что роза, лежавшая на пианино, снова стала белой, а изнутри синего инструмента доносятся стоны. Она откинула крышку – и оттуда выбрались живые-невредимые дедушка, бабушка, отец и мать. Они ничего не могли вспомнить, только радостно обнимались. Мила рассказала им все с самого начала и показала колечко с перламутром.

Утром отец взял охотничье ружье, и они поехали на такси в Сокольники, а там сразу увидели, что милиционеры держат за руки продавщицу с глянцевым лицом. Злобная торговка ругалась, оказывала сопротивление и хотела вырваться.

– Что тут происходит? – спросил отец.

– Эта спекулянтка, – ответил старший сержант, – пыталась накормить покупателей пирожками с битым стеклом! За это полагается расстрел. Но нам сначала надо выяснить, от кого она эту вредительскую продукцию получает. Может, из-за границы, от империалистов…

– Она сама эти пирожки печет из человечины, – тихо сообщила Мила.

– С чего ты взяла, девочка?

– А вот с чего! – Школьница приподняла длинную черную юбку торговки, и все сразу увидели мохнатые копыта.

Ведьма дернулась изо всех, вырвалась и побежала прочь, цокая по асфальту, но отец вскинул ружье, выстрелил и попал в голову, которая раскололась, как орех, и все увидели старуху с желтыми клыками, на ней, оказывается, была маскарадная маска из папье-маше, поэтому ей долго удавалось скрывать свое подлинное лицо от общественности.

Мила повела милиционеров по кривой тропинке в лачугу, попутно попросив их вытоптать ядовитые фиолетовые цветы на поляне. Отодвинув кожаный диван с секретным механизмом, они нашли под ним глубокий кирпичный подвал, а там большую электрическую мясорубку, котел с жирным варевом и гору детских костей, которые вдруг зашевелились. Милиционеры и отец сразу прицелились, но из-под груды вылезла живая и невредимая, только сильно перепачканная Надя. Оказывается, она, упав вниз, успела спрятаться, а кольцо, чтобы сбить с толку злую ведьму, надела на палец выпотрошенного мальчика.

– Вот, возьми свой перстенек! – предложила Мила подружке.

– Нет, – покачала одноклассница головой. – Он теперь твой. Навсегда…

13. Летающие черепахи

…Голуб оставил замыкающим Жаринова и перешел в голову колонны, к Эмме, освещая путь своим дальнобойным китайским фонарем на четырех батарейках. Длинный, расширяющийся луч выхватывал из темени то лужу, полную вертких головастиков, то мохнатую ель с игольчатым султаном, то просеку, уходящую в туманную чащу. Вдруг в конусе света возник еж с маленькими блестящими глазками. Зверек, перебегавший тропинку, напоминал ожившую травяную кочку, каких много на дальних заболоченных просеках.

– Ё-ё-ж-и-ик! – завизжала от восторга Ленка Бокова.

– Где-где-где? – заметалась Нинка.

– Давайте поймаем! – загорелся Пферд.

– Зачем? Мы все равно завтра уезжаем, – возразила рассудительная Поступальская!

– Оставим в подарок третьей смене! – предложил щедрый Тигран.

– Оставьте животное в покое! – приказала Эмма Львовна. – Беги, малыш, беги!

Я вспомнил, как мы, будучи безгалстучной мелюзгой, поймали на Ближней поляне ежика. Испугавшись, он свернулся в клубок величиной с детский мяч и, вспучив иголки, сердито тарахтел, как будто в нем работал маленький моторчик. Наша тогдашняя воспитательница Людмила Ивановна закатила его, подталкивая палкой, в свою соломенную шляпу, и таким образом зверек, которого назвали Злюкой, оказался в нашем живом уголке. Его посадили в большой прохудившийся аквариум, застелив дно травой и бросив туда для правдоподобия несколько сосновых шишек. Потом налили в блюдечко молоко, принесенное с ужина, и с умилением наблюдали, как он, высунув из колючек острую крысиную мордочку, лакает, помогая себе длинным розовым язычком. Когда Злюка с удовольствием съел размоченную горбушку белого хлеба, Людмила Ивановна предложила переименовать нашего питомца в Жору, от слова «обжора». Мы радостно согласились…

Днем Жора спал, а вечером начинал нервно шуршать, скрестись, метаться по аквариуму. Это потому, что все колючкообразные – ночные животные, и когда люди отдыхают, они выходят из нор добывать себе пропитание. Мы страшно гордились: в лагере ни у кого, даже в первом отряде, не было своего ежа! Однако на третье утро аквариум опустел, все переполошились, некоторые даже заплакали от огорчения. Как он мог выбраться, никто не понял, даже наша вторая воспитательница, преподававшая в школе биологию, растерянно развела руками. Я тогда предположил, что у некоторых ежей есть на лапках, как у мух, особые присоски, с помощью которых они могут ходить по гладким и отвесным поверхностям.

– Юра, не сочиняй глупости! – одернула меня она. – Нет у них никаких присосок. Что за странные фантазии?