Наперегонки со смертью

– Да, Сергей Евстафьевич, мы поместили Алтею как можно дальше от морга.

– Отлично, тогда не вижу причин держать её в наручниках. В этой комнате все умеют накидывать оглушающие плетения и выставлять щиты. Пятеро мужчин уж как-нибудь отобьются от девчонки. Согласны со мной, коллеги?

– Конечно – конечно, – тут же суетится мой бывший лечащий врач, аккуратно освобождая меня из оков. Наконец, я сажусь в кровати и потираю слегка онемевшие запястья.

– Прежде чем мы продолжим, тебе нужно в уборную? Или ещё что-то? – спрашивает начмед. Интересно, почему он перешёл на ты? Время вежливости прошло? Нет смысла со мной церемониться?

– Да, я хочу в туалет, пить и есть.

– Степан Петрович, распорядитесь, чтобы Алтее принесли еды. Уборная там, – Сергей Евстафьевич указывает рукой на неприметную дверцу в углу комнаты. – Надеюсь, ты не собираешься натворить глупостей?

Пройдя пару шагов, я разворачиваюсь и укоризненно смотрю ему в глаза. Ага, собираюсь. В туалете. Утопиться в унитазе – это глупость или сумасшествие? Впрочем, вслух я ничего не говорю.

После туалета накидываюсь на принесённую мне еду. Отбивная с пюре и салатом из овощей – что может быть лучше после суток голода? Или не суток?

– Сколько времени я здесь нахожусь?

– Тебя привезли ночью, сейчас день.

– А почему не к нам в госпиталь? В смысле, к вам? – спрашиваю у начмеда.

– Здесь лаборатория побольше. Специалисты будут наши, не переживай.

– Специалисты? – аппетит разом пропадает.

– Ты поела? – киваю. – Тогда поговорим.

С сожалением допиваю чай, отставляю посуду и перебираюсь на кровать. Лекари обступают меня полукругом.

– В общих чертах нам известно о вчерашних приключениях. Хорошо, что никто не пострадал. Но мы хотим ещё раз услышать твою версию.

– Я шла к выходу с кладбища, когда увидела какое-то странное свечение…

– Что ты делала ночью на кладбище? Какое именно свечение? Почему оно показалось странным? – под градом вопросов я сжимаюсь. Рассказывать о причинах, приведших меня в место вечного упокоения, нет никакого желания.

– Коллеги! Не всё сразу! Алтея, что за свечение?

– Мне показалось, что в одной из могил горит красный огонёк. Мерцает. Как маячок.

– И? Что дальше было?

– Решила посмотреть, что это такое. Подошла ближе и по привычке просканировала объект.

– Но ваш дар выгорел! – не выдерживает один из безымянных лекарей. Впрочем, представлять ни того ни другого мне никто не собирается. Я дёргаюсь от его слов, как от пощёчины.

– Знаю, но пока не могу смириться, прошло слишком мало времени. Поэтому я иногда совершаю привычные действия.

– Так, и что было дальше? – поторапливает меня штабной подполковник.

– Я… услышала шорох. Сначала не поняла, что это, а потом увидела, как из могилы показались руки. Затем и сам труп начал потихоньку вылезать. Я испугалась и убежала.

– То есть вы только сканировали и всё? Не вливали в плетение силу? Не говорили слов?

– Я похожа на деревенскую знахарку? – таращу на Анатолия Викторовича глаза. – Какие ещё слова? Вы сказок перечитали?

– Не в ваших интересах мне грубить!

– Тогда не задавайте глупых вопросов! И без угроз тошно!

Чувствую, что близка к нервному срыву, а подполковник меня к нему активно подталкивает. Сжимаю руки в кулаки, спиваюсь ногтями в ладони, чтобы хоть немного успокоиться.

– Прекратить! – раздаётся властный голос начмеда. – Анатолий Викторович, вы можете быть свободны. Пока.

– Но…

– Идите. Господа, вас тоже не задерживаю, ответственность я беру на себя. Степан Петрович и Арсений Сергеевич останутся.

Безымянные лекари и недовольный патологоанатом покидают палату. Меня слегка потряхивает от подступающей истерики. Начмед делает движение рукой, и я чувствую, как начинаю успокаиваться.

– Спасибо.

– Не за что. Продолжим. Итак, ты убежала…

– Да. Почти у выхода столкнулась с господином Вяземским, моим бывшим преподавателем в Академии. Он попытался самостоятельно убить мертвеца, но не преуспел. Андрей Станиславович вызвал патруль, и совместными силами живой труп был уничтожен. Дальше вы знаете.

– Хорошо, а что произошло в морге?

– Там я тоже увидела красное свечение в одной из стазисных камер. Решила попробовать повторить сканирование.

– То есть, ты знала, что на кладбище мертвец ожил твоими усилиями?

– Нет, я… Не была уверена. Надеялась, что совпадение.

– Понятно. Ты его подняла и?..

– И испугалась. Огрела его оглушающим плетением, и он упал.

– Но…

– Да, я знаю, что во мне больше нет дара, не нужно каждый раз напоминать, – хмуро вздыхаю.

– Тогда не понимаю, как такое возможно… – озвучивает мысли остальных Степан Петрович. Я по их глазам вижу, что именно об этом они сейчас и думают.

– Я тоже, – прикрываю глаза. Кажется, я выжата как лимон.

– Алтея, продолжим беседу завтра, – говорит начмед и направляется к выходу. Наставник и Степан Петрович идут следом. – Отдохни, ужин принесут чуть позже.

– Подождите! Что со мной будет?

– Пока ничего, – начмед возвращается и садится напротив меня на единственный стул. – Но ты должна понять, что твои способности слишком пугающие. И пока мы не уверимся в том, что ты не причинишь никому вреда, останешься здесь. Под нашим присмотром. И мы будем тебя изучать.

– Я не подопытный кролик! Я человек! И ни в чём не виновата! – истерика всё же прорывается сквозь успокоительное плетение.

– Никто тебя и не винит, Алтея. Ты же лекарь! Столкнувшись с подобным феноменом, не захотела бы его изучить? Понять, что происходит? И ты можешь быть уверена, что никому этими своими способностями не навредишь?

Я мотаю головой. В чём-то мой начальник (наверное, теперь бывший? – хватить уже грезить о несбыточном) прав. Не могу быть твёрдо уверена, что никому не наврежу. Да и само́й неплохо бы разобраться в этих странных способностях, которые я пока не в силах осознать до конца. Я – бывший лекарь (что-то в моей жизни стало слишком много бывших), теперь… кто? Некромант, как в книжках?

– Думаю, нам всем нужно хорошенько подумать. Распоряжусь, чтобы тебе принесли какие-нибудь книги. Телевизор и телефон тоже не будут проблемой, но это чуть позже. И я хочу, чтобы ты знала: ты не пленница здесь. Просто заложница обстоятельств. И вместе мы сможем решить эту проблему. Но нужно твоё согласие на сотрудничество.

– А разве оно имеет значение?

– Имеет. Никто не будет проводить исследования, если откажешься, но и выйти ты отсюда не сможешь. Подумай об этом.

– Хорошо.

Наконец, я остаюсь одна. Что же, мне действительно есть о чём поразмышлять. Хотя… О чём тут думать? Либо я соглашаюсь и сотрудничаю, либо отказываюсь и… Что? Меня будут морить голодом? Вряд ли. Им проще меня убить. Нет человека – нет проблемы, как говорится. Это в лучшем случае. В худшем – я просто сойду с ума в этой клетке.

Ещё во время разговора я замечаю, что окна палаты забраны решётками. Я и с даром бы их не открыла, а уж сейчас – и подавно. Дверь тоже заперта, это я проверяю первым делом. В санузле, где помещаются только унитаз, раковина и некое подобие душевой, состоящей из прикрученной к стене лейки и металлического поддона в углу, нет даже крохотного оконца. Некуда и незачем бежать. Или мне просто это стараются внушить? Чтобы я перестала бороться?

Всю последующую ночь я оплакиваю прошлое и будущее. Позволяю депрессии снова вырваться на свободу и разгуляться вовсю. Но только этой ночью. Не знаю, следят ли за мной, пока я сотрясаюсь в рыданиях, но никто не пытается зайти ко мне.

Под утро я успокаиваюсь, и мне даже удаётся несколько часов вздремнуть. А после завтрака приходит начмед, теперь уже один.

– Итак, твоё решение? – спрашивает он с порога.

– Я согласна.

На его лице на секунду мелькает удивление. Чего ожидал? Что откажусь? Нападу на него? Объявлю голодовку? Непонятно.

И Сергей Евстафьевич снова меня допрашивает. До обеда, после обеда, перед ужином. Я вспоминаю каждое действие буквально по секундам. Показываю, что я делала и как. Ни он, ни я не видим результата моих отчаянных махов руками.

– Может, нужен мертвец, чтобы я наглядно показала? – интересуюсь, видя очередной скептический взгляд начмеда. Не понимаю его мотивов. Чего он хочет добиться? Я уже сказала и показала, всё, что знаю и помню.

– Рано. Ладно, на сегодня достаточно. Завтра прибудут лаборанты и научные сотрудники. Начнём тебя обследовать.

Всю неделю я сдаю анализы. Не только кровь, но и другие жидкости и твёрдости организма. Один умник даже захотел сделать биопсию, но ему вовремя отказали. Однако его алчущий взгляд каждый раз заставляет меня напрягаться. Мне кажется, он не оставил эту затею, просто ждёт удобного случая.

Я тоже не теряю зря времени. Оказавшись у одного из столов с инструментами в ожидании очередного анализа, замечаю набор игл. Улучаю момент, пока на меня никто не смотрит, и краду одну. Пока у меня берут кровь, я аккуратно ввожу иглу под кожу на бедре, благо на мне из одежды лишь бельё и больничный халат. Игла настолько тонкая, что даже крови не выступает. Я могу украсть и что-то посущественнее, например, скальпель, но на выходе меня обычно обыскивают.

Ещё неделю я смиренно жду результатов. Но ничего интересного анализы не показывают. Это хорошо, что никто до сих пор не выявил мою повышенную регенерацию. То ли проколы от игл организм считает незначительными травмами и не старается зарастить их с бешеной скоростью, то ли просто ищут не то и не там. Да и лаборантов много, они часто меняются, так что мне пока везет.

А ещё через день мне разрешают принять посетителей.

Глава 11. Уйти или остаться?

– Я могу отказаться? – спрашиваю у начмеда, когда мне сообщают о приходе гостей.

– Не советую, – качает головой Сергей Евстафьевич. – Я бы запретил визит, но твой отчим поднял все свои связи, чтобы пробиться сюда. Да и не переживай, одна ты не будешь, с тобой пойдёт куратор.

– Куратор? Арсений Сергеевич?

– Нет, Алтея, Арсений исполняет обязанности начмеда, пока я здесь. В общем, не переживай, всё под контролем. Через час подходи в переговорную, родственники будут ждать тебя там.

Легко сказать, не переживай. Я и так всё время на нервах из-за непонятного дара и бесконечных опытов над организмом, так и ещё и слушать претензии придётся. Подавив в себе желание потянуть время и заставить родню ждать подольше, иду к месту встречи.

Мать и отчим стоят спиной к двери и не видят моего появления. Бурно жестикулируя, они что-то вполголоса обсуждают. Стою некоторое время, наблюдая за ними. Приходится кашлянуть, чтобы меня, наконец, заметили.

Отмечаю, как молниеносно на лице мамы меняются маски. От возмущения к показному состраданию. Она картинно ахает и прикладывает ладошку ко рту.

Странно, чего это она? На жертву кровавого режима я непохожа, содержат меня в весьма комфортных условиях. Даже нисколько не похудела, хотя, казалось бы, всё этому способствовало. И одета прилично.

– Доченька! – Едва сдерживая рвущиеся из груди рыдания, бросается она ко мне. Я уже готовлюсь впитывать собой материнские слёзы, как мама неожиданно застывает на середине пути, будто муха в киселе.

– Это ещё что такое? – возмущённо спрашивает она, отходя от вязкой преграды. Двигаться назад прозрачная мягкая стена не мешает, охотно выпуская из своих объятий. Ответить маме не успеваю, потому что сзади раздаётся знакомый голос.

– Это для вашей безопасности.

Оборачиваюсь на Андрея Станиславовича, рассматривая во все глаза. Мы не виделись несколько недель, и я понимаю, что слегка обижена на него. Он ни разу не зашёл и не поинтересовался, как мои дела. Впрочем, Андрей и сейчас не обращает на меня никакого внимания. Так он и есть обещанный куратор?

– Я хочу обнять дочь!

– Понимаю, но Алтея на карантине, общаться вы сможете только через щит.

– Это немыслимо! – продолжает возмущаться мама. – Саша, сделай что-нибудь!

– Настя, успокойся. – Отчим подходит ближе. – Господин Вяземский, я полагаю?

Андрей кивает.

– Это действительно необходимо? – Александр Филиппович указывает на щит. Отчим, как и я теперь, не видит плетений энергии, слишком слабый дар ему достался при рождении.

Куратор снова кивает.

– Хорошо, может быть, вы оставите нас наедине? Нам нужно решить кое-какие семейные вопросы, и ваше присутствие нежелательно.

Я умоляюще смотрю на куратора, но он продолжает меня игнорировать. Зато говорит именно то, что я хочу слышать.

– Боюсь, это невозможно. Алтея находится под круглосуточным контролем, я не могу её оставить. Но я сяду вон в тот угол, вы меня даже не заметите. Общайтесь свободно.

Судя по лицам родственников, этот ответ им не нравится. Они ничего не могут с ним поделать, а это уже радует меня.

– Присаживайтесь. – Указываю рукой на кресла, сама подтягиваю свой стул поближе к преграде и тоже сажусь. Куратор садится слева от меня у окна. – Слушаю вас.

Сухость моего тона вообще не мешает матери начать вторую часть представления. Она натягивает маску сочувствия, делает жалобное выражение лица и тянет ко мне руки.

– Доченька, милая, как ты?

– Нормально, – пожимаю плечами.

– С тобой хорошо обращаются? Почему ты сбежала из дома, разве там хуже, чем здесь?

Ох, мама, не переигрывай!

– Со мной всё хорошо. Зачем вы пришли?

– Я чуть с ума не сошла, пока мы искали тебя по всему городу! Обзвонила все морги и больницы! Думала, что больше никогда тебя не увижу! И что я слышу? Ни капли раскаяния!

Новая маска. «Оскорблённая в лучших чувствах» – так я её называю. Раньше мне пришлось бы подыгрывать, чтобы не доводить до скандала. Сейчас я могу оставаться собой.

– Давайте ближе к делу, не хотелось бы задерживать уважаемого Андрея Станиславовича.

Чувствую щекой взгляд куратора, но не реагирую. Смотрю на мать в упор.

– Вот как ты заговорила? – Из её рта вырывается змеиное шипение. – Что ты вообще здесь делаешь? Почему нас не пускают к тебе?

Они что, не знают, почему я тут? Смотрю на Андрея в ожидании подсказки, но он молчит.

– Я занята важной работой в лаборатории. – Нахожу обтекаемый ответ.

– К тебе вернулся дар? – искренне удивляется Александр Филиппович.

– Нет, – отвечаю и краем глаза замечаю едва заметный кивок куратора. А предупредить, что можно и нельзя говорить, никак? – Я занимаюсь исследовательской работой, для которой дар не нужен.

– И долго продлится твоя работа? – поджимает губы мама.

– Понятия не имею.

Возможно, всю жизнь, но об этом точно не сто́ит говорить вслух.

– Господин Вяземский, не просветите нас? – настырно спрашивает отчим.

– Проект довольно длительный, рассчитан на несколько лет разработки, – всё же снисходит до ответа куратор.

– И что же, всё это время Алтея будет пребывать здесь? Без возможности выйти и принять гостей?

– Это секретный проект, своё согласие она дала совершенно добровольно.

Ага, добровольно, прикованная наручниками к кровати. Решётки на окнах моей комнаты – прямое тому доказательство.

– Это чудовищно! Алтея, зачем тебе понадобилось буквально хоронить себя заживо в этом бункере? Ты могла бы жить дома! Выйти замуж, создать свою семью!

– Замуж? – я скептически приподнимаю бровь. – Уж не за Мишу ли?

По моему взгляду мама догадывается, что я знаю об их планах. Но сбить её с толку не так-то просто, ведь лучшая защита – нападение.

– А хоть бы и за него! – запальчиво говорит она. – Чем Миша плох? Красавец, карьера идёт в гору, что тебе ещё нужно?

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Нет, вы только посмотрите, какая цаца! – Актриса в Анастасии Анатольевне вошла в раж. Она всплёскивает руками, обращаясь к почтенной публике. Но отчим смотрит на меня, а куратор – в окно. – Покоя ей захотелось! Я тоже жажду покоя, но от тебя одни только волнения!

– Мама, зачем вы пришли? – вздыхаю устало. Даже зная мать как облупленную, видя совершенно трезвым взглядом, я понимаю, что во мне теплится огонёк любви к ней. Несмотря ни на что. И от этого понимания становится ещё больнее, ведь я-то ей не нужна. Совсем. И чувств у неё ко мне нет. Разве что раздражение.

– Я тебя вырастила, выучила, выпустила в жизнь, а ты отвечаешь мне чёрной неблагодарностью. – Мама прикрывает глаза рукой, на предложенный отчимом платок лишь отмахивается.

– Я не откажусь от наследства. И продавать ничего не собираюсь. – Этот спектакль может длиться вечно, а я уже порядком устала. Карты на стол, дамы и господа!

Слёзы мигом высыхают, а на меня устремляется злобный взгляд.

– Вот значит как? Не хочешь отвечать добром на добро? Зачем тебе эти обгорелые развалины? У тебя нет ни денег, ни возможности восстановить дом! Так на что ты надеешься?

Ну, положим, про добро бы я на месте маменьки молчала…

– Отец завещал дом и землю мне. Что с ними делать, я решу позже. Это всё, что вы хотели мне сказать?

Судя по маминому виду, у неё ещё оставались в запасе слова, но отчим жестом заставляет её замолчать.

– Достаточно, Настя. Пока Алтея так настроена, она не пойдёт нам навстречу. Дадим ей время подумать. Господин Вяземский, мы хотим уйти.

Но, чтобы выйти им, сначала комнату нужно покинуть мне. Встаю и не оглядываясь выхожу в коридор. Даже прощаться с родственниками нет желания. Иду в свою палату, приближаюсь к открытому окну и бездумно смотрю на улицу сквозь решётку. Там светит солнце, чирикают птицы, за высоким каменным забором наверняка ходят по своим делам люди. Только сейчас ощущаю, насколько я на самом деле одинока.

Стук в дверь отвлекает меня от безрадостных мыслей.

– Войдите.

– Можно? – Андрей Станиславович входит и оглядывает моё скромное жилище, но ни единой эмоции не отражается на его лице. – Устала?

– Немного.

Не знаю, о чём с ним говорить. Сейчас я ощущаю только апатию и опустошение. В который раз убеждаюсь, что моя мать – энергетический вампир. Как бы забавно это ни звучало в контексте природы нашего дара, ни капли энергии ей для воздействия не нужно. Только психологические атаки. В этом она хороша, как никто.

– Почему раньше не заходили? – нарочито равнодушно спрашиваю, чтобы нарушить установившуюся в комнате тишину.

– Не было возможности.

– А сейчас зачем пришли? Вы на меня злитесь, что всё так случилось?

– Нет, Алтея, я не злюсь. А пришёл убедиться, что после напряженной встречи с тобой всё в порядке.

– Боитесь, что сделаю с собой что-то? – невесело хмыкаю я.

– Уверен, что нет. Я… – Андрей осекается, искоса глядя на огонёк камеры на потолке в углу. Да, про круглосуточное наблюдение он не соврал. Точнее, следят за мной не слишком пристально, а вот записывают всё. Кроме посещения санузла, конечно. – Мне пора. Поговорим позже. И не расстраивайся, больше они тебя не побеспокоят.

– Надеюсь на это. Спасибо, что зашли.

– До свидания, Алтея.

Андрей уходит, оставляя меня в лёгком недоумении. Он не должен был появляться здесь, но нашёл повод? Боится сказать лишнее под камерой? Переживает обо мне? Лицо он держал профессионально, ни один мускул не дрогнул, но в его глазах я видела искреннее сочувствие.

Сегодня у меня свободный от анализов и опытов день. До самого вечера развлекаю себя просмотром фильмов и чтением книг, только в голове на повторе прокручивается встреча с мамой и Андреем. Что-то не даёт мне покоя. Я видела в окно, как уходили родственники. Вот отчим сказал что-то резкое, даже рубанул по воздуху рукой, а мама лишь качала головой, не желая с чем-то соглашаться. Их поведение показалось мне странным. И Андрей. О нём думать было приятнее, но он тоже вызывал вопросы.

Поужинав и ещё немного помучив книгу, я ложусь спать. И просыпаюсь среди ночи как от толчка. Осоловело озираюсь, не понимая, что меня разбудило. Тихо, темно, всё как обычно. Но я кожей ощущаю, что-то не так. А потом перевожу взгляд к потолку и замираю. Огонёк камеры не горит. Отключена? Кем? Зачем?

А потом я слышу за дверью осторожные шаги. И чутьё подсказывает, что меня вряд ли пришли спасти. Нет, на мгновение мелькает мысль, что это Андрей, но я её тут же отбрасываю. Интуиция орёт благим матом, что пора делать ноги. Жаль только, некуда.

Едва заслышав звяканье ключа, я тут же вскакиваю с кровати. Да, меня всё ещё запирают на ночь. Нет, ко мне ни разу никто подобным образом не приходил. Буквально по наитию я запихиваю подушку под одеяло, надеясь, что в темноте её примут за спящую меня. И как же хорошо, что кровать от входа почти не видно.

За доли секунды успеваю спрятаться за дверь, которая медленно открывается после тихого щелчка замка. Вошедший в палату мужчина закрывает ее за собой и крадётся к моей кровати. Когда он подойдёт ближе, то точно поймёт, что меня там нет. Единственное моё оружие – руки и игла в бедре. Видь я потоки энергии, уже давно его вырубила. Но я не вижу. А игла не нанесёт существенного вреда, слишком тонкая. Даже если я удачно всажу её в темноте.

Впрочем, выхода, как и времени, у меня нет. Мужчина уже почти склонился над кроватью. Выдёргиваю иглу из своего тела, подскакиваю к незнакомцу, запрыгиваю ему на спину и всаживаю нехитрое оружие в основание шеи. Делаю пасс рукой, как если бы я видела нити, и пропускаю их через иглу.

Мужчина валится как подкошенный. От неожиданности, что у меня получилось его вырубить, я не успеваю с него спрыгнуть. Его туша всей массой придавливает меня к полу так, что я даже дышать не могу. Похоже, пару рёбер он мне всё-таки сломал. Так и лежим: он на мне, я – на спине. Удивительно, но грохот падения наших тел никто не услышал и на помощь не прибежал. Ни мне, ни этому типу. Интересно, кто он? Маньяк, решивший поживиться сонным девичьим телом? Или убийца?

Регенерация потихоньку делает своё дело, так что через какое-то время нахожу в себе силы вылезти из—под мужчины. Точнее, выползти с больши́м трудом. Если мой удар сработал как надо, то он в отключке проваляется ещё пару часов. Поэтому ничто не мешает мне его обыскать.

Мужик при ближайшем рассмотрении оказывается санитаром. Я его видела несколько раз, но лично знакома не была. В карманах его формы обнаруживаю сначала связку ключей, потом шприц с неизвестным содержимым, пачку купюр и бумажку с номером телефона. Номер оказывается мне до боли знаком. Сглатываю подступивший к горлу комок и раскладываю найденное на полу. Порефлексирую потом.

Итак, меня хотели если не убить, то явно накачать каким-то препаратом. Судя по деньгам и номеру телефона, скорее второе. Возможно, меня даже хотели вывести из больницы и сдать с рук на руки заказчику. И вот теперь встаёт вопрос, что делать мне?

Позвать на помощь? Да, этого господина заберут, допросят, накажут, возможно, заказчик тоже понесёт ответственность. А, может, и нет, если учесть его должность и связи. Отмажется. Или попробовать сбежать?

На секунду сердце заходится от этой мысли. Ну, сбегу, и что дальше? Куда пойду? А вдруг за воротами меня ждут? А если не ждут, то всё равно некуда идти. Ни родни, ни друзей.

Я сгребаю рукой купюры, ключи и замираю у двери. Уйти или остаться?

Глава 12. Они идут

Ключи буквально жгут ладонь, и я уже не раздумываю. Пулей бросаюсь к шкафу и надеваю выданный мне больницей спортивный костюм. Больше у меня здесь вещей нет. То, что было при мне, когда я бежала из дома, так и не вернули.

Сердце колотится, словно запертая в клетку птица, когда я открываю дверь и тихо-тихо ступаю в коридор. Часть ламп не горит, давая мне спасительную тень, в которой можно укрыться в случае чего.

Удивительное дело, но до самых ворот я не встречаю ни одной живой души. Точнее, совсем неудивительное. Видимо, подкупить удалось не только санитара. А может, наёмник сам устранил свидетелей. Я даже не знаю, давно ли он был завербован моим отчимом. Может, согласись я сегодня подписать документы, никто бы и не напал?

За воротами действительно ждут. Меня или нет, я выяснять не рискую. Просто вижу в щель забора неясную фигуру за воротами. Эх, а так удачно можно было бы скрыться! На КПП как раз пусто, наверное, и об отсутствии охраны в нужное время позаботились.

Впрочем, есть ещё калитка возле одного из запасных выходов. Надеюсь, на связке найдётся ключ и от неё. Пробираюсь к ней сквозь заросли кустов, опасаясь идти по освещённому пространству. Не знаю, хватились меня ещё или нет. Вряд ли как в фильмах заголосит сирена, и зажгутся прожектора. Да здесь и не тюрьма.

Калитка оказывается не заперта. Надо же, и тут подсуетились? Снова смотрю в щель забора, но никого не вижу. Или это запасной план на всякий случай, или кто-то просто забыл её запереть. Прежде чем выйти за территорию больницы, прислушиваюсь к себе. Интуиция молчит, и я смело шагаю в тёмный переулок.

Выйдя из него на улицу, я со всех ног бегу подальше от возможного преследования. Город будто вымер. Ни машин, ни людей. Круглосуточные заведения, навроде закусочной, мимо которой я бегу, закрыты. Странно. Комендантский час, конечно, никто не отменял, но чтобы настолько люди слушались и сидели по домам?