Наперегонки со смертью

– Хорошо, – мне уже всё равно, куда идти и что делать, лишь бы прекратить скандал. Мы спускаемся в хорошо освещённый подвал и входим в одну из дверей, помещение за которой переделано в палату.

Там на длинном металлическом столе лежит мужчина. Рубашка на его боку пропиталась кровью, он дышит поверхностно и с трудом, на лбу проступила испарина.

– Видишь, как дяде плохо? – вкрадчиво спрашивает отец. Я киваю, не отводя полного ужаса взгляда от пациента. – Ты должна ему помочь.

– Я?

– Да, детка. Я же не зря тебя учил?

– Но, я не умею… Я боюсь…

– Хочешь сказать, что ты такая же никчемная, как мать, и я зря теряю с тобой время? – голосом отца можно резать металл.

– Нет, папочка… – я дрожу, моя рука в его ладони ходит ходуном.

– Тогда соберись и лечи! – он встряхивает меня за хрупкие для одиннадцатилетней девочки плечи и толчком отправляет к столу.

Я дрожащей рукой раскладываю иглы, откидываю полы рубашки и принимаюсь методично обкалывать рану. Концы длинных игл от каждого вдоха и выдоха пациента колышатся, будто деревья на ветру. Несмотря на дикий ужас, мне становится смешно, но я прячу улыбку, пока отец не заметил.

Он, скрестив руки на груди, стоит у выхода из палаты и пристально наблюдает за мной. Когда иглы занимают предназначенные им места, я осторожно начинаю наматывать на них энергию пациента, перемешивая её со своей. Тут ниточка, там ниточка, тут ниточка, там ниточка. В какой-то момент я понимаю, что моей энергии не хватает, а черпать сырую из воздуха у меня ещё плохо получается. Я оборачиваюсь на отца с мольбой в глазах, уверена, он всё видит и понимает. Но он непреклонен.

– Продолжай.

И я продолжаю, вытягивая из себя энергию до последней капли, пока моё сознание не гаснет окончательно.»

Вздрогнув, понимаю, что умудрилась задремать. Испуганно смотрю на энерголинии пациентки, но они пока без изменений. Фух! Нужно немедленно собраться! Тру лицо ладонями. Всё ещё ощущаю липкий ужас из странного сна. Приснится же такое! Какие-то дикие игры подсознания… Это точно от усталости, не иначе.

Иду в санузел и долго умываюсь, смывая неприятное виде́ние и остатки сонливости. Снова проверяю пациентку, провожу глубокое сканирование. Состояние тяжёлое, но стабильное. Это плюс. Если она переживёт эту ночь и будет хоть малейшее улучшение, то можно будет подключить иглы и подстегнуть регенерацию. Но пока об этом рано говорить.

Из соседней палаты раздаётся звуковой сигнал. Выходит, Олег Трифонов всё же заразился. А это значит, что моё дежурство кончится нескоро.

Глава 7. Непредвиденные обстоятельства

Втыкаю иглу в тело пациента – и промахиваюсь. Не та точка. Пробую снова, но в глазах стоит туман. Мимо. Ещё разок… Ай! Шипя сквозь зубы, вытаскиваю иглу из своей руки. Примериваюсь… Нет, так дело не пойдёт…

Нужно хоть немного отдохнуть. Третьи сутки без сна не способствуют плодотворной работе. В таком состоянии я не то что не смогу никому помочь, как бы не навредить.

Собираюсь с силами и втыкаю иглу в нужное место. Накручиваю на металлическую головку энергетическую нить и выдыхаю с облегчением. Справилась. Теперь можно и присесть. Лучше, конечно, прилечь, только дойду ли?

Устало приваливаюсь к стене в коридоре и сползаю по ней на пол. Прикорну здесь в уголочке, если понадоблюсь, меня быстро найдут. Глаза закрываются сами собой, и я проваливаюсь в забытье.

«…Я будто плаваю в каком-то горячем мареве. Дышать удаётся с величайшим трудом. Вдохи и выдохи перемежаются хрипами, на кожу будто льётся кипяток беспрерывным потоком. Я сплю и не сплю одновременно. Слышу рядом голоса: папа и мама снова выясняют отношения.

– Дай я её хотя бы оботру!

– Оставь! Она справится.

– Ты просто изверг! Зачем издеваешься над семилетним ребёнком? Это ведь твоя плоть и кровь!

– Ты никогда меня не понимала, а сейчас не поймёшь и подавно. Если она умрёт, так тому и быть. Моя дочь не должна быть слабой.

– Ты маньяк! Она же маленькая девочка! Куда я смотрела, когда выходила за тебя?! Я сейчас же звоню в полицию… Ай!

– Ещё слово, и я запру тебя здесь до скончания времён, ты поняла? Поняла, я спрашиваю?!

Раздаётся шлепок. Мама снова вскрикивает.

– Не слышу!

– Да, отпусти.

– И не суйся сюда больше. Я сам разберусь.

Мамины удаляющиеся шаги постепенно стихают.

Моей горящей в огне болезни руки касается ладонь отца.

– Не разочаруй меня, Алтея, – негромко говорит он, не думая, что я услышу. Но я слышу. – Я начинаю.

Следом за его словами приходит боль…»

– Алтея, Алтея, очнись! – кто-то трясёт меня за плечо. Я вздрагиваю и открываю мутные глаза. Один из санитаров обеспокоенно смотрит на меня. – Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?

– Тише, не мельтеши, – говорю, еле ворочая языком. Чувствую я себя и правда паршиво. Тело ломит то ли от неудачной позы, то ли от усталости. Глаза и веки горят. Горло саднит. – Что случилось? Кому-то нужна моя помощь?

– Нет, всё спокойно. Просто ты слишком долго спишь, меня попросили тебя проверить.

Я обвожу взглядом окружающее пространство. Ординаторская. Хм, помню, что отключилась в коридоре. Меня кто-то перенёс?

– Долго – это сколько?

– Сутки почти не просыпалась. Есть хочешь? Я принесу.

Сутки? Сутки!

– Мои пациенты! – пытаюсь вскочить, но тело не подчиняется, и я валюсь кулём обратно на диванчик для персонала.

– Не переживай, Арсений Сергеевич уже провёл обход. Так что тебе принести?

– Дай попить, пожалуйста.

Вода облегчения не приносит. Кажется, становится только хуже. Да что со мной такое? Пытаюсь просканировать себя, но неожиданно терплю поражение. Сил нет совсем. Попытка перестроить зрение приносит ужасную головную боль.

– Витя… – обречённо, предчувствуя беду, зову санитара. – Посмотри меня.

– Алтея, ты чего? Я же ещё толком не умею…

– Смотри!

– Хорошо… – голос Виктора дрожит. – Так, тут нормально, тут тоже, температура небольшая, но это может быть от переутомления… Здесь в порядке, здесь… О, нет!

– Что там, Витя? – спрашиваю, уже зная ответ.

– Лихорадка…

– Зови Арсения Сергеевича.

– А?

– Быстро! – приказ отнимает последние силы, и я падаю головой на подушку. Нет, только не это! Как это случилось? Я ведь была осторожна! Я ведь была… Горячие слёзы текут из глаз, но сил нет их стереть.

Арсений Сергеевич примчался тут же. В коконе, обвешанный накопителями, он с сочувствием смотрел на меня.

– Алтея, девочка, как ты?

– Не очень, – выдавливаю из себя грустную улыбку. – Я умру, да?

– Не говори глупостей! Твой организм гораздо выносливее, чем ты думаешь! – куратор хмурится и подходит ближе, сканируя безвольное тело.

Эх, Арсений Сергеевич, вы ещё не знаете мой маленький секрет! Я очень надеюсь на регенерацию, но спасёт ли она, когда круго́м лекари мрут как мухи? Последние дни мне даже начало казаться, что лихорадка мутирует, становится всё смертоноснее. Жертв всё больше, кладбища переполнены, облегчать состояние пациентов практически некому – единицы способны держать в руках иглы. И теперь болезнь добралась до меня…

– Прекрати себя накручивать!

– Но я не…

– Все твои мысли видны на лице. Послушай меня, девочка, – Арсений Сергеевич садится рядом со мной. – Ты справишься, я уверен в этом. Ты молодая и сильная, хоть и немножко уставшая. И ты не умрешь, я не позволю, слышишь?

Киваю.

– Сейчас я погружу тебя в целительный сон, подключу накопители, чтобы не тратить внутреннюю энергию, а твоя задача – хорошо выспаться. Ты мне будешь нужна весёлой и бодрой, чтобы принять смену, договорились?

Улыбаюсь сквозь слёзы и снова киваю. Горло перехватило от эмоций, не могу выдавить из себя ни звука

– Вот и умничка. Всё, закрывай глазки, я начинаю.

Слушаюсь, но последнее слово заставляет напрячься. Тело сжимается в предчувствии боли, но никакой боли нет. Однако сообразить, что к чему, я уже не успеваю – сон окончательно мной завладевает.

– Алтея… Алтея… Просыпайся…

Кто-то осторожно похлопывает меня по руке. Я медленно открываю глаза и перевожу взгляд на говорящего.

– Арх..кхе..сений Серх…гхеевич… – на большее ни сил, ни голоса не хватило.

– Сейчас, держи, – он протягивает мне воду в кружке, к которой я жадно припадаю. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – возвращаю ему пустую ёмкость. – Спасибо, что спасли!

– Нет, ты сама всё сделала, как я и говорил, – в углах глаз куратора собираются морщинки, когда он улыбается. – На редкость здоровый организм!

– Всё равно спасибо! Когда я смогу приступить к работе?

– Не торопись, день-два сто́ит отлежаться, ты только очнулась. Тем более, у нас появилось подкрепление – к нам направили военных лекарей и энергомагов из приграничных гарнизонов. Так что отдыхай. Да, и ещё. Твоя мать просила сообщить, когда ты очнёшься. Она хочет тебя навестить. Мне позвонить ей?

Я отрицательно машу головой. В таком состоянии мне только матушки и не хватало! Не уж, окончательно оправлюсь, тогда – пожалуйста.

– Откуда она вообще узнала?

– Я обязан был сообщить родне. В случае кончины пациента… Да ты и сама всё знаешь.

– Да, вы правы, я не подумала об этом. В любом случае спасибо ещё раз.

– Не за что, Алтея. Уверен, ты позаботилась бы обо мне точно так же. Поправляйся.

Куратор оставляет меня одну. Мне немного дико вот так лежать и ничего не делать, когда за дверью туда-сюда носится персонал, звучат сигналы, раздаются взволнованные голоса. И пусть Арсений Сергеевич говорит о подкреплении, но лишние руки не помешают.

А ещё мама. Не верю, что она действительно так уж переживала. Неверное, хотела подписать документы на дом, пока я жива. Хотя умри я – ей и так останется наследство отца. Или я зря так о ней думаю? Всё же она моя мать. Нет, я пока не хочу её видеть.

До вечернего обхода развлекаю себя тем, что сплю, ем и смотрю новости по телевизору, который специально для меня принёс один из коллег. Новости, кстати, неутешительные. Волна смертей растёт, лекарство никак не находится, потому что исследования не успевают делаться – слишком быстро меняется болезнь. Правда, теперь вместо лекарей всё чаще заражаются энергомаги. И принцип, по которому лихорадка выбирает себе жертву, до сих пор неясен.

Слышу, как вдалеке захлопали двери палат – начался обход. Чувствую я себя сносно, могу и сама проверить состояние своего организма. Привычно пытаюсь перестроить зрение… и ничего не выходит. Да что за чушь! Пробую снова и снова, но знакомых зелёных энергетических нитей как не было, так и нет. Как это возможно?!

Нет-нет-нет! Я всего навсего устала. Организм после болезни просто не пришёл в себя. Это всё временно! Да, временно. Рано переживать. Сейчас придёт куратор и скажет, что всё будет хорошо. Определённо.

Но тревога, как я не уговариваю себя, не отпускает. Продолжаю безуспешные попытки увидеть снова хоть отблеск энергии. Ничего не получается. Ровным счётом.

– Ну, как у нас дела? – в палату с улыбкой входит куратор, но видя моё невменяемое состояние, обеспокоенно спрашивает: – Алтея, что случилось? Что-то болит? Беспокоит?

– Я не… не вижу… – слёзы, наконец, льются из глаз, я захлёбываюсь ими и не могу произнести ни слова. Но Арсений Сергеевич опытный лекарь – понимает меня с полуслова.

– Не видишь энергетические линии? – обеспокоенно спрашивает он. Я киваю, не прекращая рыданий. – Но этого не может быть! Выгорела? Но твоя энергия в процессе лечения практически не была задействована!

– Что…тогда…произошло?

– Я не дам ответа. Не сейчас. Мне нужно провести обследование. Не расстраивайся раньше времени, прошу тебя. Думаю, твой организм так отреагировал на стресс. Дал тебе возможность ещё немного отдохнуть от работы.

Арсений Сергеевич пытается меня подбодрить, но мне не до его утешений. Как дальше жить, если мой дар не вернётся? Что мне делать? Я уже не слышу, что говорит мне куратор, полностью уйдя в переживания. И не обращаю внимания, когда он оставляет меня одну.

Всю ночь я рыдаю, оплакивая несостоявшееся будущее. И хоть разум твердит, что ничего ещё не ясно, я зря себя накручиваю, вот-вот проведут анализ и окажется, что не всё потеряно, но чувства берут верх, погружая меня в чёрную меланхолию.

Утром куратор на обходе не один. Начмед сосредоточенно сканирует меня и самолично берёт кровь на анализ. Я лежу на кровати в позе эмбриона и смотрю в стену. Если будет что-то обнадёживающее, мне сообщат. Говорить ни с кем не хочется, а слушать слова сочувствия – тем более. Куратор неловко гладит меня по плечу и вместе с начмедом покидает палату.

Чувствую себя никому не нужной и заброшенной все последующие дни. Нет, ко мне ходят лекари и санитары, приносят ужин и рассказывают последние новости, но я не чувствую в себе сил общаться. Скупо улыбаюсь, благодарю и опять ложусь лицом к стене. Куратор ничего не говорит, дважды в день сканирует, ободряюще улыбается – и только. Начмед в моей палате больше не появляется. Кажется, меня постепенно списывают со счетов.

Через неделю куратор огорошивает меня новостью о выписке. И не только.

– Я взял на себя смелость позвонить твоей маме, – мягко говорит Арсений Сергеевич. – Тебе сейчас никак нельзя оставаться одной, поэтому она заберёт тебя домой.

– На время! – видя мой возмущённый взгляд, тут же уточняет он. – В палате мы тебя держать больше не можем – физически ты здорова. В общежитии за тобой некому присмотреть, в случае чего.

– Мне не нужны надсмотрщики!

– Алтея, никто не желает тебе зла, но в твоём состоянии тебе лучше…

– Вы думаете, я не в себе?!

– Никто так не считает, Алтея. Успокойся. Ты просто поживёшь некоторое время дома, там и стены помогают, слышала такое выражение? Выдохнешь немного, отпустишь ситуацию и вернёшься на работу. Я уверен, у тебя всё получится.

– Отпустишь? Смиришься, вы имеете в виду? – меня терзает желание грубить ему, хоть он ни в чём не виноват.

– Я сказал только то, что хотел, – куратор остаётся невозмутим.

– Так я уволена?

– Нет, ты в отпуске без содержания. Комната до конца срока контракта остаётся за тобой, можешь не волноваться. Как только тебе станет лучше, в любой момент вернёшься туда.

– Мне и сейчас хорошо! Вы разве не понимаете, что даёте шанс моим родственникам упечь меня в психбольницу?

– Алтея, я уверен, ты преувеличиваешь, – что ж, куратор думает, что я вру. Ладно.

– Пусть это будет на вашей совести.

Больше ничего от меня не добившись, Арсений Сергеевич уходит. А через несколько часов появляется мама. Анастасия Анатольевна, как всегда, роскошно выглядит и источает уверенность в завтрашнем дне.

– Алтея, милая, как ты? – начинает причитать она с порога. Я морщусь, успела отвыкнуть за последнее время от её игры.

– Нормально, ты зря приехала.

– Детка, но лекарь сказал…

– Со мной всё хорошо! – рычу я.

– Сейчас же смени тон, собери свои вещи и иди за мной, – ого, давненько я не слышала металлических ноток в мамином голосе. Куда подевались птичьи трели?

– Иначе что? – с вызовом смотрю на неё я.

– Иначе я приглашу твоих лекарей и парочку санитаров. Дальше продолжать или сама догадаешься?

Понятно, выбора мне не оставляют. Впрочем, иного я и не ждала. Покорно следую за матерью к машине. Бессменный Алексей тащит мой чемодан.

Домой приезжаем почти в темноте. В гостиной нас встречает хмурый отчим.

– Алтея, рад видеть тебя в добром здравии.

– Благодарю, – с трудом выдавливаю из себя.

– Твоя комната свободна. Если голодна, я попрошу принести тебе ужин.

– Нет, спасибо, воздержусь.

Я подхватываю чемодан и поднимаюсь по лестнице. Дежавю. Снова тот же дом, те же лица, только я другая. Жить здесь у меня нет никакого желания. У меня вообще нет желания жить.

Глава 8. Побег

Следующие сутки безвылазно провожу в комнате. Не хочется никого видеть, а уж разговаривать с кем-либо из членов семьи тем более нет желания. Но мама была бы не мама, если позволила вести себя в её доме, как мне хочется.

– Дорогая, мы ждем тебя сегодня к ужину, – говорит она обманчиво-мягким тоном после стука в дверь.

Я молчу, но сходить на ужин придётся. Не ела уже больше суток, однако аппетита нет совершенно. Это не пугает, не расстраивает, просто констатация факта. Я ничего не чувствую. Сплошная апатия.

За столом только отчим и мама. Близнецов опять нет, выходит, предстоит серьёзный разговор. Как я устала от всего этого! Просто оставьте меня в покое!

– Алтея, детка, как ты? – сочувственно смотрит на меня мама, но я не верю ей. Интересно, если я завтра умру, она всплакнёт хоть разок? Однако даже эта мысль не пробуждает во мне никаких эмоций.

– Нормально. – Вяло ковыряюсь в тарелке, кусок не лезет в горло.

– Мы волнуемся за тебя, Алтея. – А это вступает отчим. Да-да, вам всем от меня что-то нужно, сообщите уже, что, и отпустите восвояси.

– Не стоит, со мной всё в порядке.

– Но ты пережила болезнь, и доктор сказал, что стресс от потери дара может негативно отразиться на твоём психическом здоровье!

– И? – Сейчас мне абсолютно без разницы, какой из возможных вариантов развития будущего приготовили для меня дражайшие родственники.

– Сейчас ещё рано об этом говорить, всё-таки круго́м бушует эпидемия, но для твоего же блага сто́ит подумать о лечении после, когда сладят с болезнью. – Мама картинно заламывает руки.

– О чём ты говоришь? – Я хмурюсь.

– Почему бы тебе не отдохнуть в замечательном санатории на берегу залива? Уверена, тебе там понравится.

– Я не устала.

– Думаю, ты сейчас не в том состоянии, чтобы адекватно оценивать своё здоровье. И мы, как опекуны, приняли решение за тебя.

– Вот как? – В моём голосе ни капли удивления. Что-то подобное я подозревала. Они просто не могли не воспользоваться моментом.

– Да, так. – Голос матери неожиданно меняется, теперь в нём нет ласковости, только металл. – И в твоих интересах наше решение поддержать.

– Что будет, если откажусь?

– Тебе не понравится ответ.

– Пытаетесь меня запугать? Как предсказуемо.

– Думаю, тебе стоит хорошенько обдумать всё, что мы сказали. – Александр Филиппович смотрит на меня без капли теплоты. Ощущение чужеродности этим людям становится всё сильнее.

– Пожалуй, я послушаюсь вашего совета. Приятного вечера.

Ночь и следующий день проходят в одиночестве. Меня никто не беспокоит, и я рада этому. Лежу, бездумно разглядывая то стену, то потолок, не испытывая ни чувств, ни желаний. Еду мне приносят, и я заставляю себя поесть. Когда-нибудь период апатии закончится, и тогда я, возможно, захочу отказаться от предложения родственников посетить психиатрическую больницу. Ничем иным пресловутый санаторий быть не может.

Солнце за окном медленно клонится к закату. Оно запутывается лучами в кронах деревьев и окрашивает их в оттенки оранжевого и красного. Неожиданно меня посещает желание напитаться этими лучами, ощутить их на своём лице, вдохнуть вечерний воздух, напоенный ароматами растений.

Я натягиваю лёгкую ветровку, потому что меня слегка знобит от слабости, и спешу вниз, к входной двери.

– Алтея, куда ты собралась? – Александр Филиппович сидит в гостиной и листает какой-то журнал. Я не сразу замечаю его за спинкой дивана.

– Хочу прогуляться.

– Это плохая идея. Вернись, пожалуйста, к себе.

– В смысле? Почему я не могу выйти в сад?

– Пожалуйста, иди в свою комнату. – Отчим встаёт и идёт ко мне. – Не вынуждай меня применить силу.

– По какому праву? Я что пленница здесь?

– Алтея, ты не в себе. Успокойся. Иначе мне придётся вызвать лекаря.

– Какого ещё лекаря? – Меня постепенно догоняет ужас происходящего. Они собираются планомерно сводить меня с ума! А если начну сопротивляться, то всегда есть проверенный человек с волшебным уколом, из-за которого я быстро превращусь в овощ!

– Иди к себе, тебе совершенно нечего делать на улице. Уже стемнело, там небезопасно. Лекарь не придёт, если будешь вести себя хорошо.

Он даже разговаривает со мной, как с душевнобольной! Что ж, выбора у меня сейчас нет, придётся послушаться. Пока я поднимаюсь по лестнице, взгляд отчима жжёт мне спину. Возле комнаты встречаю маму.

– Что ты…

– Милая, у тебя ужасно душно! И самое время перестелить постель! Нельзя же себя так запускать! – Она тащит из комнаты узел свёрнутого белья.

– Я не просила…

– Я не собираюсь спокойно наблюдать за твоим погружением в болото, дорогая! Ну почему ты не можешь смирить свою гордыню и принять руку помощи? От тебя не дождёшься даже банального «спасибо»!

– Спасибо, мама. Но я тебя очень прошу не входить в мою комнату, пока меня нет.

– Ещё чего! В этом доме для меня не существует закрытых дверей! А если вдруг задумаешь что-то с собой сделать? Мне тоже стоять и смотреть, ведь входить ты запретила?

– Я пойду, что-то голова кружится. – Делаю шаг к двери.

– Конечно, милая, приляг. Зачем вообще вышла? Лежи, отдыхай, набирайся сил. А мы уж поможем чем сможем.

Ага. Уже помогли.

В комнате беспорядок. Непохоже, чтобы мама просто меняла бельё, скорее проводила обыск. Я заглянула в комод и ящик стола. Так и есть! Пропали паспорт, деньги, включая банковские карты, и телефон. Обложили со всех сторон! Теперь, даже если у меня получится сбежать, куда мне идти? В ночлежку для бездомных? Ни работать, ни уехать в другой город без документов не получится. Ах, как ловко они это провернули! Надо отдать им должное, действуют наверняка, отрезая все пути к отступлению.

Даже если я захочу кому-то рассказать о положении, в котором оказалась, без телефона я не смогу этого сделать. Я чувствую себя животным, которое планомерно загоняют в ловушку. Интересно, откажись я от наследства, они оставят меня в покое? Дадут жить своей жизнью? Или запереть меня в психушку до конца дней – лучшее решение?

Так, рано паниковать, меня пока заперли только в доме. Нужно найти способ вырваться. Провести жизнь за решёткой в палате с мягкими стенами у меня нет никакого желания. Но нужно всё продумать, не рубить сплеча. Для начала прикинуться паинькой, как того желает отчим, возможно, это даст какой-нибудь результат. Например, мне разрешат выйти в сад.

Сказано – сделано. Последующие несколько дней проходят в режиме послушания. Я делаю ровно то, о чём меня просят. Велят есть – ем, спать – сплю. Или создаю видимость. Мама повадилась проверять меня ночью. Жду, когда ей это надоест.

Судя по всему, придётся уходить налегке, свои вещи забрать у мамы не выйдет. Главное – вырваться из дома, а там видно будет. Болезнь мне больше не грозит, так что смело могу перемещаться по городу. План пока такой: подкараулить кого-то из больничных знакомых, желательно того, кому можно довериться, и занять денег на проезд. На такси добраться до ближайшего города, устроиться куда угодно, где можно работать без паспорта. Через некоторое время сменить место жительства. Дождаться таким образом совершеннолетия, и уже потом восстановить документы.

Да, план откровенно сырой, но за неимением лучшего… Стараюсь не думать, что будет, если меня поймают. Ничего хорошего, это точно. Зато в нынешнем положении есть несомненный плюс: апатию как рукой сняло. Появилась жажда деятельности, приходится отчаянно притворяться, чтобы не выдать себя резкими движениями или живой интонацией в голосе. Пусть они и дальше считают, что я безразлична ко всему.

В один из дней, предшествующих побегу, в дом наведывается неожиданный гость. Из своей комнаты я слышу, как в дверь раздаётся звонок, а потом чудится знакомый голос. Крадусь к лестнице и с удивлением вижу в холле Андрея Станиславовича.

– Простите, но Алтея сейчас отдыхает, – увещевает гостя мама, аккуратно подталкивая его к двери. – Я не могу её пригласить.

– И всё же я настаиваю. – Мой бывший преподаватель не сдаётся, и я благодарна ему за это. Он ловко огибает маму, проходит в гостиную и садится в одно из кресел. Зачем же он пришёл? Мама задаётся тем же вопросом.

– По какому праву вы врываетесь в мой дом? – негодующе восклицает Анастасия Анатольевна, сжимая кулаки в бессильной ярости. Отчима сейчас нет, а выставить незваного гостя так просто не выходит.

– Просто позовите Алтею, я задам ей несколько вопросов и сразу уйду. Мне тоже не доставляет удовольствия здесь находиться.

– Что вас связывает с моей дочерью?

– Я преподавал в Академии. А так как она всё ещё состоит на службе, меня попросили её проведать.

– Вы тоже военный?

– Так точно. Позовёте дочь или мне подняться к ней самому? – Я не вижу выражения его лица, но в голосе так и сквозит ирония.

– Прекратите ваши инсинуации! Только двинетесь с места, и я вызову полицию! Кто бы ни дал вам полномочия, вы их явно превысили! Будьте уверены, ваше руководство узнает, что здесь произошло.