Кони знают дорогу домой.

Удивлённый и рассеянный взор Равивэла привлёк цветок, качающийся в алом Тумане и стыдливо меняющий свой цвет, от бледно-розовой мальвы до огненного тюльпана, радуя всеми промежуточными оттенками – радужным сиянием далёкого мира.

– Дитя алого Тумана – вечно живущий и вечно цветущий цветок. Я искал в нём исток бессмертия, но он меняет не только цвет и форму, но и свою структуру, и каждый раз по-новому, не давая возможности расшифровать её. Взяв во внимание, его постоянную изменчивость, так похожую на женское легкомыслие, мы дали ему женское имя – Нумера – говорил он, выказывая в голосе сожаление ушедшей мечты.

– Разве, бессмертие не в мысли? – спросил Равивэл, выслушав трогательную историю учёного. – Мысль не знает ни границ, ни пределов и летит из прошлого в настоящее, затем, в будущее и далее, за границы Времени.

– Величайшая забота человечества – страх смерти. Преодолев его, мы сможем достичь гармонии с мыслью, временем и Вселенной, – ответил Главур и, указывая рукой на другой сосуд, продолжил. – Ещё одна возможность продолжить исследования – Агатовый заяц, лунный житель, случайно угодивший в сеть проезжего пиккора.

– Да будет неиссякаемым твой разум, ант Главур, – напутствовал Равивэл.

– Следующие три зала – музейные, если позволишь, перейдём в зал моделирования Вселенной, надеюсь, это достойно твоего внимания. Верб Лорок, посетивший наше заведение, был весьма взволнован. Кстати, как его драгоценное здоровье? Его металлическая гордость не доставляет ему проблем? – говорил Главур, пока лифт тянул тронутое самолюбие герта и лёгкую недоброжелательность анта.

Зеленоватая мгла электромагнитного поля, заполнившая объёмное пространство сферической залы, перечерченное ровными голубыми линиями, затаила мир великой мысли человека, именующая себя верховным созерцательным антом, служителем Вселенского Ока. Не менее гениальная, чем его голова, рука Главура коснулась тонких голубых линий, и они раздвинулись, расширились, и поплыли, свёртываясь в дымчатые сферы, словно ожидали могущественного касания руки человека, создавшего их и управляющего ими. В центре зальной вселенной плавно кружилась планета, внутри которой сидел человек, перебирая пальцами чёрно- белые клавиши консоли и « музыка», завоёванного времени, текла неспешным ходом планет, вращающихся не только вокруг собственных осей, но и вокруг Аркадима. И тот, кто сидел внутри, был её жителем.

Равивэл, оглядывая кусочки чужих неведомых, но уже подчинённых и управляемых миров, искал Изумрудную Водоросль, умеющую вернуть к истокам жизни, но её не было, здесь. Глаза, уставшие от света, мерцания и блеска, влажнели, теряя чёткие изображения, но мысль, работающая осознанно, улавливала их, стараясь не пропустить ни одной мельчайшей детали. Алый Туман расплылся перед глазами, обнажая очертания Красной планеты, усеянной огненными пятнами. Теперь, он знал и уже видел, что бесформенные пятна – цветы, меняющие окраску, внутреннюю структуру, обличие и не пускающие в свою тайну Бессмертия.

Алая дымка задрожала, собралась в густое облако и потекла вниз, вырисовывая размытые очертания…человеческой фигуры. Смахнув наваждение, явившееся, как он думал, усталостью и резью глаз, Равивэл отвлёкся не громким голосом анта. Обращаясь к кому-то, возможно к тому, кто сидел за пультом, он говорил нетерпеливо и раздражённо, теребя бледными пальцами овальную эмблему, висящую на золотой цепи, изображающую знак бесконечности, с зорким янтарным глазом в одной её половине:

– Ты, опять витаешь в облаках, ант Глум и создаёшь помехи своим воспалённым мозгом. Я умерю твой романтический дух, невежда.

Принеся извинения герту Равивэлу – и гражданину, и трибуну за свою несдержанность и резкий тон, Главур, придерживая за локоть, подтолкнул его вглубь зала, и, меряя мраморный пол частыми шагами, указывал рукой на маленькую планету, кружащую, по приближённым масштабам, вблизи Аркадима.

– Урия – планета Урановых Туманов, – начал он, – как ни странно, обитаемая. Её форма жизни – метановая Водоросль, обладает уникальной способностью вступать в реакцию с металлами и газами планеты, предоставляя нам, неиссякаемый энергетический ресурс воздухоплаванию. Наши корабли мчатся на далёкие расстояния, благодаря лурдам-ловцам. Они доставляют и складируют топливо в едином резервуаре, которое передаётся спутниковыми линиями к кораблям, независимо от их местонахождения. Кислородно-водородная разгонка ракет, давно устарела и сброшена Вниз, малоразвитым планетам. Время течёт, а мы вместе с ним, но как хочется опередить его, – мечтательно закончил он.

Равивэл вспомнил блестящие шары, снующие над башней, и все последующие вопросы утратили и смысл и озвучивание, но он задал другой, не менее важный для него вопрос и он прозвучал:

– Сколько планет созерцает Око Доджа? – спросил он, оглядываясь на, всё ещё кружащую планету, явившую ему мираж в образе очертаний человека, но на её землях, лежащих за сотни световых лун, цвела Нумера.

– Много, герт, много, – протянул Главур, даже голосом смакуя своё величие. – Не считая уже погибших. Кстати, если изволишь посмотреть, герт Равивэл, – заторопился он, двигаясь к следующей планете.

Тёмно-синие круги, расплываясь от центра к краям и, принимая голубые очертания жизненной атмосферной плёнки, окольцовывали бесформенную оранжевую туманность, уходящую в воронку космической пустоты и, делаясь всё светлей и светлей.

– Что это? – спросил Равивэл, чувствуя необъяснимое волнение.

– Исчезнувшая планета, герт Равивэл. Увы, там царит космическая пустота, и только лазуритовые бури будут напоминать о её существовании. Мы называли её – Терра, а те, кто жил там – Земля, – грустно проговорил Главур, смотря в медленно расплывающиеся кольца.

– Загадочная и красивая планета. Что погубило её? – поинтересовался Равивэл, не сводя глаз с лазуритовых колец.

– Невежество и бездействие, – тихо сказал Главур, вглядываясь в слегка побледневшее лицо герта Равивэла.

– Как такое могло произойти?

– Люди не ценят того, что окружает их, считая, что оно бесконечно. Их алчность не знает предела. Преобразование миров надо начинать с людей, живущих на них, но быстрый бег Времени, не позволяет осмыслить этого. Планеты кружат, живут, умирают и рождаются…новые, ибо Вселенная – мать всех планет, живущая руслом Времени, сыплет жизненное семя спор, не разрывая его бесконечности. Когда-то Терра возродиться вновь, возможно в другой области Вселенной, а пока, как это, не мрачно, она являет, лишь лазуритовые кольца, уплывающие в холодный Космос.

– Какая несправедливость, – тихо проговорил Равивэл, вглядываясь в экран.

– Справедливость живёт в наших головах. Открытое пространство миров губительно для неё, – толи пошутил, толи сказал серьёзно Главур и подтолкнул гостя дальше.

Равивэл покинул планетный и музейный зал и оказался в длинном коридоре, что кругом охватывал множество арок, соединённых в галерею. Отсюда просматривались все восемь нижних этажей с лестничными спиралевидными пролётами и самый нижний кристальный зал с круглыми дверями. Главур указал на лифт и Равивэл подчинился его властному взгляду.

 Глава шестая.

Лунный свет пробился в овальные башенные окна, освещая человеческую фигуру, склонившуюся к экрану странного аппарата, похожего на астрономический телескоп, но меньшего размера и другой конфигурации. Его голубые глаза пристально вглядывались в очертания материка, окружённого голубым сиянием. Рядом стоящий человек, очень похожий, на того, сидящего у консоли в зале Вселенной, тихо проговорил, вглядываясь в экран, висящий перед ним в зеленоватых перекрещивающихся лучах:

– Есть движущееся структурное изображение.

– Передай координаты спутнику, – проговорил сидящий человек и встал, уступая место помощнику.

Цепочка цифр и знаков, недавно светящаяся на экране и выглядевшая так:

« 37*4539**с.ш. и 140*2824**в.д.», уплыла в космическое пространство, которое, спустя некоторое время, прорезал тоненький луч, выстреливший с башни Созерцания. Пушка, сделавшая очередной выстрел, замерла, ожидая следующего касания повелительного пальца анта Главура. И, служители Архива, сделали очередную, в своём нескончаемом списке, короткую запись, внесённую в алмазную память диска, для грядущих веков и ещё, не рождённым потомкам беловолосых антов.

Событие, вмешавшееся в ход времени, произошло давно и его огненные шаги уже успели остыть на земле далёкой Галактики, а башня Созерцания, смотря вселенским Оком, уже искала новые территории и формы жизни, желая заменить время пребывания их в материальном мире, на вневременное душевное существование.

Было всё и ушло, а остальное…осталось. И Верховный ант, искушаемый честолюбивыми желаниями, сопровождал герта Равивэла по своим владениям, хранящим многовековой покой.

Уровень, предшествующий шпилю созерцательной башни, встретил полумраком, тянувшихся, спиралью, вверх комнат, уменьшающих свои размеры, по мере приближения к венцу купола. Витиевато изгибающаяся лестница, ведущая к Оку Доджа и, привыкшая к звукам частых шагов, идущих вверх, равнодушно и холодно принимала гулкое звучание посторонних шагов, отдающихся коротким эхом в глубине купола. Зал, вытянутые окна которого, беря начало у черноты мрамора и, плавно переходящие в удлинённые конусы купола, хранил самую сокровенную тайну, не видимую и, тщетно разгадываемую «Внизу», но обретающую смысл здесь, считая участь чужих миров, своим величайшим достижением, подделывающим почерк Времени. Здесь, в сиянии солнца или в лунном свете, вырывались нетерпеливые и властолюбивые желания анта Главура и Око Доджа, опускало царственное веко, ибо незрячее око и жёсткая рука, жили Временем, ещё не текущим по улицам Аркадима.

Пытливость герта Равивэла, представляла квантовую Пушку орудием весьма внушительных размеров, бьющую в космическую темноту мощным потоком квантовых лучей, а встретила маленьким аппаратом, излучающим тонкую струю на орбитальный спутник. Даже старое забытое ружьё, висящее много лун на стене, связано проклятьем: выстрелить хотя бы раз и каким будет выстрел, случайным или целенаправленным, решать не ему – ружью, а его забывчивому хозяину.

Лучевая Пушка башни стреляла не раз и не два раза и повелевалась властной рукой хозяина, и била точно в цель, становясь не участником событий, а невидимым толкачом, приводящим в движение проржавевшие колёса истории. И даже, само Пророчество, не могло точно знать, где и когда прогремит выстрел, ибо вселенская темнота, умела хранить тайны.

– Благодарю тебя, достопочтимый ант Главур, другие дела ждут меня на улицах дрома. Да не иссякнет и возвысится мысль твоя, – говорил герт Равивэл, прощаясь с Верховным антом.

– Да озвучит время желания твои, герт Равивэл. Да продлится несравненная красота Ассии, жены твоей, – желал ант Главур, провожая Равивэла.

Слова Верховного анта, догнавшие слух Равивэла в дверях челночного лифта, опять резанули грубым несдержанным голосом:

– Ант Глум, я запретил тебе садиться за пульт и приближаться к Пушке. Ты разнёс вдребезги пол континента, – и погасли полётом лифта, уносящего герта Равивэла на нижний уровень, откуда открывались двери в лето – тёплое ласковое, порой знойное и удушливое, уверенно ступающее по землям Аркадима и его жители…не знали других времён года. Влажные Туманы, приходящие беспорядочно и минующие Чашу, приносили дожди, когда им вздумается, нарушая устоявшийся порядок дрома, и жители спешно упаковывались в плащи, а лурды, покрытые водонепроницаемым серебром, были не прочь прогуляться под дождём, вдыхая незнакомый запах природного озона. Дождь демонстрировал свою силу и Равивэл, выйдя наружу, нажал перламутровую пуговицу на кителе. Тонкий прозрачный плащ с шарообразным капюшоном, окутал его фигуру с головы до ног. Щемящее чувство чего-то давно утраченного всколыхнуло его грудь, и он тяжело вздохнул, получив немалую порцию не свежего туманного воздуха, а кислорода, вырабатываемого костюмом. Он шёл домой, где его ждала очаровательная жена, но вспомнив, что три луны уже минули, изменил путь и направился к площади Раздумий, в надежде увидеть ту, которая поселилась в его сердце и, похоже, надолго.

Герт Плюм – любящий муж, уважаемый гражданин Аркадима и визор, разнюхивающий его тайны, брёл по мокрой ночной улице, прикрываясь неотъемлемой частью своего мундира – плащом, сливаясь с темнотой каменных стен, с зубчатыми башенками, силуэтами деревьев, бросающих длинные тени от света восходящей луны. Он шёл туда, где солнечный свет так близко касался мглы, что было уже невозможно понять, чего больше Света или Тьмы.

Обособленная часть Аркадима, где нашли пристанище пришлые люди, представлял собой, полуразрушенный и не восстановленный, после метеоритного нашествия, комплекс каменных жилых домов, торговой палаты и череды бань, сохранившихся лучше всех остальных построек. Ротонда, возвышавшаяся над палатой, хотя и была повреждена, но имела вполне подобающий вид, чтобы стать главным зданием в каменной одноэтажной россыпи. Ночами, её арочные окна тускло светились, отражая огонь задымленных каминов и тени человеческих фигур, в пристойных и не пристойных позах. Люди, собирающиеся там и не только там, для своих душевных и плотских увеселений, делили ночь с крепким вином, сладкой женщиной или азартными играми, принимающими непредсказуемые финалы. Тайные развлечения непритязательных жителей, не преследуемые и ненаказуемые, остающиеся их личными тайнами и зовом души, разнообразили размеренную, сытую, и оттого казавшуюся им скучной, жизнь. Не нанося вреда, ни благу жителей, ни благу Республики, Каменная Глушь, вела свою особенную жизнь, удовлетворяя и чистокровную знать и пришлых людей, получающую весомое вознаграждение за маленькие доставленные удовольствия.

Но, были и другие…

Планета Стонущих Болот – цветущая земля предков и убогая пустошь их потомков, не всегда являла собой чёрную истерзанную землю, с серым дымом, дурно пахнущим гнилью, исходящей от грязных болот. Она цвела, зеленела, родила, и народ её благоденствовал, прославляя солнце и луну, что светили всем одинаково заботливо, и дарили зной и прохладу.

Щедрость природы иссякла под гулкими топорами…

Живая вода просочилась в землю…

Народ обнищал и ожесточился… кто нравом, а кто душой.

И не было человека, способного возродить утерянное…

Гонимые несчастьями, люди, искали лучшей доли, и была одна надежда – Аркадим. Стекаясь к Обручу – семьями и в одиночку; утром, днём и ночью, они ждали и ждали… и стали – иззарами, жителями окраин. А те, кто остался, надеясь на возрождение своих земель и их было больше, стали – Всадниками ночи, космическими пиратами.

И появился человек – лучший из Всадников и они скрепили братство огнём и кинжалом, приложив раскаленный металл, поочерёдно обеими сторонами, в кровоточащий квадрат, чуть выше локтя, зная его силу расталкивания. Каменная Глушь, ставшая пристанищем иззаров, влекла сюда и Всадников, ибо лучшего места для удовлетворения своих тайных желаний не было в округе.

Визор Плюм стоял у ротонды, оглядывая её светящиеся окна. Его неуверенность, вызванная не страхом, а внезапно возникшим чувством стыда, удерживала его от шага вперёд, но он сделал его, гася, нахлынувшие сомнения, и шагнул внутрь. Войдя в низкую, разбитую грубыми открываниями, дощатую дверь и, оказавшись в высоком круглом, сильно закопчённом, со смесью, не различимых уже отдельно, запахов, помещении, он оглядел его. Длинные, грубо сбитые столы, заставленные простой посудой с простой едой; лавки, почерневшие, от частых сидений на них и времени и камины с живым огнём. Камины, изрыгающие огонь, пришлись не по душе знатному человеку, но по душе визору, пришедшему сюда, не ради развлечения, а по весьма важному делу. Тусклые лампы и отблески огня, делали его лицо, почти не узнаваемым.

За одним, из нескольких дощатых столов, сидели, богато одетые маски, играющие в кости и пьющие аквавит – крепкий напиток, окрашивающий края щёк и подбородки замаскированных людей в цвет заветренного, с белыми разводами, мяса. Увидев нового человека, люди в масках прервали игру, переглянулись, но, не уловив его интереса к себе, продолжили кидать костяшки. Плюм двинулся вглубь помещения. Холодный подозрительный взгляд, устремлённый из угла комнаты и, не остановивший Плюма, врезался в его эмблему с золотым орлом и рука незнакомца, скользнувшая к голенищу сапога, твёрдо сжала бронзовую рукоятку стального ножа.

– Я не причиню тебе зла, пришлый человек и даже не спрошу твоего имени. Мне нужен другой человек и с другим именем, найди мне его и ты получишь то, чего желаешь, – сказал Плюм, стоя перед мрачным крупным мужчиной.

– Мои желания не так скромны, как твои, визор, – усмехнулся чернобородый мужчина и скользнул по Плюму тёмными подозрительными глазами.

– Найди мне, Азика. Найди того, кто мне нужен и дай знать. Я буду благодарен, весьма благодарен, – просил и заинтересовывал Плюм.

– С чего ты взял, что я знаю Азика, – опять усмехнулся он, почёсывая толстую шею.

Плюм, рванулся к нему, изогнулся дугой и задрал рукав его прямой засаленной рубахи: Выше локтя чернел выжженный квадрат. Грубо, толстыми, с грязными ногтями, пальцами, мрачный человек убрал руку Плюма и, оглядываясь по сторонам, тихо, проговорил:

– Азик никому не служит, он сам по себе и я не думаю, что он захочет встречаться с визором. Слишком вы, ненадёжный народ.

– Это он решит сам, просто скажи ему, что у меня есть ключ. Мне нужен ваш лидер, а тебе – золото, не плохая сделка, а?

– Хорошо, – пробурчал незнакомец, – и добавил более воодушевлённо. – Нужен толчок для действий, твой золотой браслет на руке.

– Браслет мне нужен и самому, а вот это возьми, – сказал Плюм и, сняв с пальца перстень, протянул здоровяку.

Герт Плюм уходил в ночь, всё так же прикрываясь плащом и лишь, она знала, что задумал несостоявшийся наследник Двора, сжимая, ещё хлипкую, но уже набирающую силу, руку Мести.

Азик, живя тридцать лун и не все из них, достойно, подстёгивал свою, порой счастливую, а иногда несчастную жизнь, шпорами ночного Всадника. Там, куда тропы заросли колючими сорняками, была семья: отец, мать и две очаровательные черноволосые сестрички, слушающие его сказки на ночь. В ту страшную ночь, когда метеоритная Пыль разрушала Аркадим, болота подступили так близко, что его силы мальчика не хватило, чтобы уберечь мать и девочек от гнева стихии, проглотившей их дом. Уцелел он и отец, потрепанный и израненный, вернувшийся к чреву грязного болота из очередного ночного полёта, сделавшего его безногим калекой. Время текло, не обращая внимания на беспросветно-пьяную жизнь, ещё не старого и бывшего пиккора Тарка, но оно, каждый раз притормаживало, вытаскивая из памяти день его последнего полёта, утро расставания с дорогой женой Ливией, сыном Азиком и двумя весёлыми дочками: Анаей и Гульде. Вымучив его, не прощённой себе виной, время текло дальше – непристойными ругательствами в адрес Аркадима, словно цветущий богатый дром, хотя отчасти и разваленный, был виновником всех его бед и несчастий.

И тогда поклялся маленький Азик и скрепил заклятье словом: Однажды, богатства Аркадима станут моими. Азик рос и детская мечта и слово, данное себе самому, крепли в его упрямой душе, уже познавшей первое любовное поражение и первую страсть, нахлынувшую, как кровожадные болота во времена метеоритного вторжения. Женские взгляды не обходили стороной его мужественного загорелого лица, а их руки, изнурённые каждодневной работой, ласкали его, но он искал её – единственную и неповторимую любовь, которая ещё не посетила его горячее сердце. Что-то подсказывало ему, что она ждёт его по ту сторону Обруча, который не размыкался ни перед одним иззаром или Всадником.

Магнитный Обруч – мощный пояс силового поля, надёжный, неподкупный, непробиваемый и, управляемый с башни Созерцания, страж Аркадима, хранящий его безопасность и днём и ночью, имел единственное уязвимое звено – человеческую подлость. И она жила в самом сердце мощно защищённой планеты и была не самой лучшей частью маленького сердца анта, затаившего обиду и мечту быть первым, ибо другие места во власти, не имели значения. Властолюбивые старцы не торопились уступать тёплые и насиженные места молодым последователям, а молодость, не умеющая и не желающая ждать, искала пути внезапных перемен, поворачивая их русло в свою сторону. Тайное хобби анта Глума, лишённого благодеяния Верховного анта Главура и было тем самым ключом, способным разомкнуть зеленоватое сияние Обруча, но время ещё только готовило встречу герта и анта, а маленький, ничем не примечательный случай, ждал одного из них у двери комнаты, в которую не входил никто, кроме повелителя башни Созерцания. Не очень привлекательные качества Глума, раздражали Главура, доводя до ярости. Умного, но упрямого и рассеянного Глума, Верховный ант терпел, как последователя древнего русла, но недолюбливал, как человека, способного в своей рассеянности совершить непоправимую оплошность. Анту Главуру было что скрывать, и он опасался, что тайны его деяний, став достоянием Аркадима, не только бросят зерно недоверия, но и взрастят непримиримую ненависть к его сиятельной персоне.

Лёжа в шикарной постели Янтарной комнаты, он часто думал об этом: « Это может случиться, но почему? Разве мало он дал своим подданным. Роскошный развитый мир, без страшных болезней, которые косят жителей других планет. Новейшие технологии, освободившие людей от тяжёлого труда. Что нужно ещё? Бессмертие? Возможно, оно не за горами. Но, людям всегда мало того, что у них есть, особенно тем, кто у власти. Они живут, не понимая, что большинству не достаётся и этого, поэтому, нужны не новые блага, а другие люди – его последователи с геном идеальности и он их создаст».

В свою очередь, у Глума тоже были тайны, о которых не знал его Верховный ант и учитель. Запретная комната Главура и тайный интерес Глума, никогда не откроют своих секретов, но вместе сыграют весомую роль в летописи Аркадима, одну из страниц которой, было начертано написать жителю Стонущих Болот, Всаднику и лидеру повстанцев – Азику.

И никто, даже главный созерцатель Аркадима, не знал, состоится ли событие, не предсказанное Алой Нитью, но задуманное Глумом и получившее толчок от лурда, убирающего секретную комнату анта Главура.

Лурд пробряцал мимо Глума, занятого своими исследованиями. Направляясь в левое крыло арочного коридора и привлекший анта громким звуком, он заставил его последовать за ним. Небольшая гайка, выпавшая с металлической ноги лурда, не позволила плотно закрыть дверь, ведущую в тайную обитель Главура, и Глум вошёл. Лурд усердно драил мраморное возвышение.

– Тебе нельзя находиться здесь, ант Глум. Хозяин, будет недоволен, – проговорил лурд, не прекращая работы.

– Конечно, если ты расскажешь ему, но ты же не хочешь огорчать хозяина, – говорил Глум, дотрагиваясь до своего века.

– Не хочу огорчать, – согласился лурд и, повернувшись к Глуму, громко брякнул колесом.

– У тебя сильно бренчит колесо, позволь я исправлю, – попросил ант Глум, внимательно разглядывая гладкую поверхность мраморного ложа.

Увеличительный прибор, давно прижившийся в его глазу, выискивал частичку Главура, некогда живущую в нём частью его организма.

– Пожалуйста, ант Глум и благодарю тебя, – отреагировал лурд на просьбу Глума.

Подкрутив разболтанное колесо и, вернув на место выпавшую гайку, Глум, незаметно, подобрал с мрамора небольшую соринку и, зажав в кулак, быстро вышел из комнаты. Идя по коридорам, он нёс довольное, улыбчивое лицо юноши и только две тонкие складочки у уголков губ, выдавали его превосходство, скрытое глубоко внутри, делая его похожим на опытного постаревшего хранителя башни. Сейчас, он запрётся в своей лаборатории, сядет в кресло и, подобно своему учителю, откинется на высокую спинку и, сердце, не удержав удовольствия, вытолкнет каплю своей крови на его, расплывшиеся в улыбке, бледные губы, сделав их розоватыми и мягкими. Дело, задуманное им, возвысит его, вопреки желанию Верховного анта и это будет первая победа в череде его последующих побед, финалом которых станет вторжение за магнитный Обруч.

 Глава седьмая.

Уголок чужого, но удивительного мира, появился, как только герт Равивэл ступил на плотно прилегающие камни площади Раздумий. Она наполнилась светом желто-оранжевых и бордовых листьев, запахом сухой звонкой травы и новым смолянистым ароматом, исходящим из колючей зелени высоких прямых деревьев. Он знал, что кусочек осени вырван с третьей планеты от Солнца, спалившего её в своих огненных лучах. Она, оставшаяся уже в прошлом, оживала в будущем, не прерывая бесконечного течения Времени, и жила до тех пор, пока люди нуждались в ней, и умирала в полном одиночестве, не упрекая в нём, покинувших её людей.

Вивьера не шла.

Герт Равивэл, терзаясь сомнениями, прогуливался взад-вперёд и, с всё нарастающим волнением, оглядывал, наполняющуюся народом, площадь. Таинство уединения, которого он желал, исчезало, и он уже жалел, что назначил свидание здесь. Она пришла, удивительно красивая и манящая, в светло-сиреневом платье, перетянутом ажурным поясом, расшитым жемчугом. Широкий пояс, делающий её талию ещё тоньше и изящней, сочетался цветом с лентой, переплетающей её, словно горящие волосы, лежащие тяжёлым спелым колосом на её прямой и хрупкой спине.