Кони знают дорогу домой.

– Не следовало демонстрировать душевные муки, я бы и так отдал свою любовь, – заметил, покидая купальню, рассерженный Равивэл.

– Я знаю, огненный мой мужчина, – донеслось до него звонко и затем, тихо и протяжно, – мне вдруг расхотелось идти, не сердись.

Сменив мундир, он вышел во внутренний дворик, обсаженный цветущими акациями, где его ждал крытый паланкин, посланный вербом Лороком и лежащий на серебристых плечах четырёх лурдов.

Верб Лорок встретил Равивэла радушной улыбкой и пригласил в дом. Пройдя несколько залов, они оказались в крытом портике, обустроенном мягкими диванами яркой расцветки и множеством разноцветных подушек, с золотыми эмблемами сиятельного дома в виде солнца и расшитыми мелким изумрудным бисером по углам.

Приветствия остались у порога дома и теперь, усаживаясь напротив гостя, Лорок сразу перешёл к делу. Равивэл, ожидающий деловой беседы, был крайне удивлён, услышав вопрос личного характера, сказанный не жёстким тоном верба, а дружеским озабоченным голосом:

– Равивэл, друг мой, ты мне, как сын и мне больно видеть глубокую печаль в твоих глазах. Что тревожит и мучает тебя?

Тот ответил не сразу, но ответил, стараясь не выдавать нахлынувшего волнения:

– Моя печаль, хотя и глубока, но не мрачна, а озарена светом, верб Лорок. Я благодарен за проявленную заботу, но тебе не надо тревожиться.

– Ты сбросил камень с души, Равивэл. Может чаю? Беседа хороша за чашкой горячего ароматного напитка. А, друг мой?

Лурд, словно ожидающий слов хозяина, выкатился из широких дверей, но легконогая девушка опередила его, взяв поддон из его рук, она плавно опустила его на стол. Равивэл встал, приветствуя даму, и сердце его замерло. Широко улыбнувшись брату и, смутившись перед нежданным, но желанным гостем, она, убирая со лба, выбившуюся прядь, проговорила:

– Приветствую тебя, герт Равивэл. Да не оскудеет твой временной Колодец.

– Не оскудеет, – ответил он, принимая её пожелание.

– Приветствую тебя, несравненную Вивьеру, – сказал Равивэл, давя гулкое сердцебиение.

– Так вы знакомы, – протянул Лорок, – и хорошо, отпала нужда представлять вас.

– Да, мы виделись случайно, однажды, – объяснил Равивэл, не сводя глаз с Вивьеры.

– Я не буду мешать вам, – сказала она, глядя на Равивэла и намереваясь уйти, но задержалась, указывая рукой на птиц, гуляющих недалеко по зелёному полю двора.

– Откуда эти странные птицы? Их принёс Туман? – спросила она, обращаясь к обоим мужчинам, но останавливая взгляд на Равивэле.

– Редкие Туманы достигают Аркадима и не все приживаются в его мерцающей атмосфере, как не каждая человеческая душа, проникшая сюда в обличии птицы. Кто знает, в каких Туманах бродят наши души. В прозрачных, алых или серебристо-голубых? – сообщил Лорок, глядя не на сестру, задавшую вопрос, а на Равивэла.

– О чём ты, обожаемый брат мой? – спросила сбитая с толку девушка.

– О жизни, девочка моя, о жизни. Иди, погуляй. Я позову, когда герт Равивэл будет уходить, – попросил Лорок сестру, и она послушно удалилась, бросив сияющий взгляд на Равивэла. Тот проводил её восхищённым взглядом и сказал:

– Прекрасная девушка твоя сестра верб Лорок, как лёгкий ветерок, несущий прохладу в духоту души.

– Что-то всё же тревожит тебя. Что?

– Лорок, скажи мне, как друг, как наставник, благоволивший мне с детства. Кто я? Я не знаю, я ищу себя и не нахожу. Разве память живёт не в нас? Почему она должна являться Изумрудной Водорослью? Моё подсознание рисует видения, которых я не понимаю, но знаю, что они – мои.

Лицо Лорока, сделавшееся бледным, исказилось болью, собрав морщины у уголков губ, но он разгладил их, изобразив улыбку, и ответил:

– Видения живут во времени, и они не всегда реальны. Однажды, оно откроет свою тайну. Время не забывает тех, кто помнит о нём. Отпусти прошлое, Равивэл, и живи настоящим, – посоветовал Лорок и тронул Равивэла за плечо.

– Значит, оно всё – таки, есть?

– Прошлое есть у всех. Без него не придёт настоящее и не наступит будущее, так устроен мир. Выбери, что тебе важнее, – сказал он, указывая рукой на зелёных жучков, появившихся в воздухе.

– Прилетели шпионы, – тихо сказал Равивэл и протянул руку Лороку.

Пожимая сильную ладонь Равивэла, Лорок подумал: « Привычки живучи, в отличие от памяти», но Равивэл не умел читать чужие мысли, а Лорок сказал не то, о чём подумал:

– Чтобы найти правильный путь, нужно не раз заблудиться.

Вивьера вышла проводить Равивэла и как только они остались наедине, он прошептал, держа её руку:

– Я не могу ждать полнолуния, я измучился. Не будь жестокой Вивьера, приходи сегодня в сад Лунных Роз, умоляю.

– Осталось недолго, жди Равивэл. Ты же знаешь, их цветение – дар влюблённым, дар долгой любви. Ты же любишь меня, Равивэл?

– Люблю, люблю, звезда моя, любовь моя Вивьера. Но, что цветение роз, по сравнению с чувством, живущим в нас? Все цветы цветут, но.

Она не дала ему договорить и, убрав его руку, убежала, даже не оглянувшись.

Вивьера, не спала, почти всю ночь. Она несколько раз порывалась бежать в сад, но останавливалась, то у двери своей комнаты, то на лестнице, ведущий во двор. В итоге, она забралась в постель, накрылась одеялом с головой и затихла, перебарывая неистовое желание скорой встречи и томя в сердце свидание с полной луной и с ним, кого любила всем сердцем.

 Глава девятая.

Равивэл, вернувшись уже в сумерках, застал жену в постели. Решив, что она спит, он разделся и вышел на открытую террасу. Луна, равнодушно плывущая в вышине, прибавила своего сияния на четверть, но осколок, не заполненный её светом, как острый кинжал ранил его сердце. Ощутив в груди жжение, он лёг в постель и гибкие руки Ассии обвили его плечи. Её губы, сладкие и влажные, как кусочки экзотического фрукта, коснулись его губ, и он принял их, отчаянно и грубо, словно мстил луне, причиняющей ему боль своей неторопливостью. Губы Ассии, становились всё горячей и слаще, проталкивая поцелуи к самому сердцу, отчего Равивэл делался страстным и нетерпеливым, желая её гибкого, как стебель удивительного цветка, тела. И он любил её, снова и снова, отдаваясь безрассудному порыву, едва не переходящему грань животной страсти и луна лила свой свет в овальные окна и, отражаясь в мраморных холодных плитах, бросала дрожащие блики на высокие стены и изрытую ласками постель. Видения пришли к утру, когда усталое тело стало лёгким, а голова просветлела от любовного угара. Они были всё теми же, странное животное, вздымающее белую массу и голос, так и не нашедший того, кого звал. Размытые картинки длились недолго и были вытолкнуты из головы и сна, неожиданной болью, сжавшей мозги в тугой непроницаемый комок. Равивэл застонал и проснулся, ловя сонный голос Ассии, прогремевший, как набат, хотя она шептала:

– Что? Что, муж мой? Кошмарный сон?

Ничего не говоря, Равивэл вышел из спальни и, пробежав коридор, бросился в бирюзовую воду купальни. Прохладная вода освежила, взбодрила, и головная боль ушла так же внезапно, как появилась. Он ушёл, не позавтракав и не поцеловав жену и это, произошло впервые. Желание покинуть дом, который он любил, возникло внезапно и не покидало его весь путь, который он проделал пешком. Что-то изменилось внутри его, и это была не только любовь к Вивьере. Что-то упрямое и непримиримое поселилось в нём и взывало к протесту, причина которого была не ясна, и он мучительно думал, ища мотив моментальной перемены настроения.

Пирамида, выплывающая из-за деревьев, сообщила: Внимание. Сероводородный Туман. Активируйте ковы. Опасность.

Тронув мочку уха и не обнаружив ков, Равивэл вскрикнул:

– Будь ты проклята со своей любовью, неуёмная жена моя.

Быстро подойдя к невысокой колонне со щитом, он нажал на него, и мраморный столб поплыл вверх, вытаскивая из-под земли защитную кабину. Двери уплыли вверх, он вошёл внутрь, и створа опустилась, герметично закрыв проём. Серые хлопья посыпались сверху, густо и медленно. Падая на стекло кабины, они таяли, оставляя мокрые грязные полосы. Это, больший вред, который они могли причинить одежде и лицу, но ядовитый воздух был смертелен и Равивэл оставался в кабине до тех пор, пока пирамида не отменила опасность. Хлопья, недавно упавшие на землю, оставили мокрые следы на ней и вызвали к течению видения его снов. Он шёл, а пред глазами стояло странное животное, вздымающее белую массу и отчаянно рвущееся с повода. Слова, внезапно возникшие в голове, сорвались с его губ шёпотом:

– Иди, милая, иди. До дома недалеко. – Не понимая, что происходит, Равивэл присел на скамью и закрыл глаза. – Я схожу с ума, – прошептал он, чувствуя тяжесть свинцовых век, и услышал голос, вернувший его в реальность:

– Доброго дня, герт Равивэл. Тебе нездоровится?

– Доброго дня, герт Аргур. Спасибо, всё хорошо.

– Тогда спеши, створа опускается, – предупредил герт Аргур, убыстряя шаг.

Равивэл поднялся и пошёл к ступеням, несущим трибунов за титановые створы.

Герт Аргур, встав рядом с ним, оглядел Равивэла и заметил:

– Тебе повезло, герт. Забывать ков опасно. Туманы такие непредсказуемые.

– Да, – кивнул Равивэл, вплывая в аванзал, где располагались кабины для хранения оружия. Найдя свою ячейку, он приложил палец, и дверца открылась, принимая в своё холодное металлическое нутро серебристый цилиндр, снятый с петли, вмонтированной вовнутрь правого рукава мундира. Вторые арочные двери ощупали его лучами и, не обнаружив оружия, пропустили в зал заседаний. Верб Лорок уже сидел в своём кресле и, увидев Равивэла, кивнул ему. Чуть склонив голову перед достопочтимым учителем, Равивэл прошёл по проходу вверх и уселся на задний ряд. После перерыва он быстро вышел из зала и не появился там вновь, впервые удивив Лорока своим безрассудным поступком, и сердце наставника заныло, предчувствуя беду.

И она бы, случилась, но луна сравняла свои края, обретя неразрывную округлость, и Равивэл отложил разговор с женой, в котором хотел сообщить о разрыве супружеских отношений.

Благодатный мир Аркадима не наказывал неверных мужей и жён, развлекающихся в Каменной Глуши или тайком в Аркадиме, но жестоко обходился с теми, кто требовал официального аннулирования брака. В лучшем случае, зачинщика разрыва выдворяли за Обруч, и он оказывался на рудниках Титарии или на истерзанной зыбкой земле Стонущих Болот. В худшем случае, его просто выбрасывали в Космос, где останавливалось его жизненное время, ибо пророчество Алой Нити, было правильным и неоспоримым – судьбой, предначертанной до смертельного одра. Был и третий вариант – Монолит. Неприступная тюрьма за пределами Аркадима. Не было случая, чтобы кто-то сбегал оттуда или возвращался домой. Каменно-металлическая глыба, словно проглатывала узников, как только перед ними распахивались её непроницаемые ворота. Имея один видимый вход и не единого окна, она висела цельной пирамидой в черноте космоса, окружённого многоярусной смертельной защитой. Внезапный порыв Равивэла, забывшего о тягостных последствиях противозаконного действия, сгладила почти полная луна, выплывшая перед его окнами, и он всю ночь метался в тревожном сне, явившем всё те же необъяснимые видения.

Верба Лорока не посещали видения, его чуткая память была всегда с ним и настолько рядом, что не давала покоя. Лорок, как и всегда, сидел в качающемся кресле и, слушая мерное постукивание ножек о пол, плыл по волнам своей памяти, ставшей чужой волей и его собственной виной. Держа в руках чёрный томик, он прочёл несколько строк и спешно захлопнул книгу, боясь найти в ней то, что сделает его вину, ещё невыносимей.

Давно заросли те тропы и придорожные валуны глубоко вросли в землю, а память Лорока, не уходящая даже во вчерашний день, перебирала каждую деталь, каждый звук того трагического дня, сделавшего его пришельцем в другую галактику. Он помнил тот день, когда столкнулись два корабля, и только Судьбе было под силу столкнуть их в бесконечном Космосе. Качание корабля, повреждение обшивки, холодная космическая пустота, метеориты, пожар, смерти и крик, длившийся вечность. От неё не осталось ничего – звёздная пыль, рассеявшаяся в беспредельном холоде, кроме мельхиорового кулона со слезой благородного чёрного опала, подаренного ей в день их знакомства. Паника…слёзы…крики…плач детей, всё смешалось воедино в мерцании, в холоде, в огне и лавине камней. Чей – то голос, охрипший от крика, взывал:

– Чей ребёнок? Где родители? Родители есть?

– Его мать погибла, – отзывался другой голос, а Лорок мчался то на один голос, то на другой, ища своего ребёнка.

Кто-то сунул ребёнка ему в руки, и он обрадовался, что нашёл его. Но, увидев маленькую рыжеволосую девочку, слегка отстранился. Ребёнок, смотря невинными глазами, обхватил его шею и прижался к плечу. Чувствуя его доверие и беззащитность, он уже не смог отпустить ребёнка. Абордажные пиратские челноки всё пристыковывались и пристыковывались к борту. И чужой корабль поплыл, оставляя за собой горящую пустоту, в которой осталось всё, что было ему дорого. Лорок закрыл глаза. Было время, но ушло, и уже не вернулось, но осталось в памяти, и всплесками, приводя её к течению, вырисовывало яркие мгновения, давно минувших, но словно заново пережитых, дней. Новое время не сгладило вины и не лишило воспоминаний, но обласкало звонким голосом маленькой девочки, которую он назвал своей сестрой.

Сорвавшись с кресла, Лорок подошёл к окну и, сняв защитное излучение, распахнул его, чтобы глубоко вдохнуть чужой мерцающий воздух. Полная луна, плывущая поверх зелёного шатра деревьев, лила холодный свет, тающий в мерцании воздуха. Далеко, у самого горизонта, небо вспыхивало округлыми пятнами, открывая окна четырёхмерного эвклидова пространства. Он, опять, не уснёт и тоска по непрожитой жизни, захлестнёт его с головой.

Лунная ночь сладка для влюблённых и горька для одиноких людей, ибо её свет, никогда не меняющийся в природе, проливает в души и радость и печаль, в зависимости от того, что готовы они принять, какая музыка звучит в их бьющихся пульсах.

Эта ночь в саду Лунных Роз была особенной, именно ей выпала честь встречать то, что уже родилось в Аркадиме и уже звучало в его мерцающем воздухе. В мире всё звучит: природа, свет, ночная прохлада и луна – полная луна, сияющая на небосводе. Её свет, пронизанный тайной, коснулся каждого цветка, и они раскрылись, наполненные лунным светом и искрящиеся капельками росы, вызывали восторг и удивление, рождали желание коснуться губами их лепестков. Но, не было в саду розы прекраснее её. Вивьера шла навстречу и приближалась с каждым шагом, и сердце Равивэла билось всё сильнее и сильнее и замерло, когда она остановилась напротив него и протянула руки. Он целовал их, нежные и чуть подрагивающие, а она шептала:

– Что же ты делаешь, остановись.

– Не могу, – выдохнул он и, скользнув пальцами в её распущенные волосы, притянул её голову и поцеловал в губы.

Её лицо побледнело, глаза распахнулись, а губы, не вернувшие его поцелуй, прошептали: – Ещё, ещё.

Он целовал, она отвечала, неумело, но старательно и стыдилась своей неловкости, боясь открыть глаза и увидеть на лице Равивэла разочарование, но его не было. Равивэлу нравилось новое лёгкое ощущение, открытие, которого не пришлось узнать раньше, и он целовал её стыдливые губы пылко, но нежно, боясь вспугнуть или ранить очарование первых поцелуев.

– Люблю тебя, люблю, – шептал Равивэл, отрываясь от неё. Шептал и снова целовал её прелестные волнующие губы.

– Ты видишь, как я счастлива, видишь? Скажи, – выдыхала она, переводя дыхание.

– Ты, как лунная роза, расцветшая на моих глазах, и я буду беречь её, не дав упасть ни одному лепестку, Вивьера, – отзывался он, прижимая её к груди.

– Почему любовь так прекрасна? Кто выдумал её? Скажи, любимый, – восхищённо тянула она, прижимаясь к нему так близко, что он слышал биение её сердца.

– Не знаю, кто придумал её, но она родилась и живёт во мне и умрёт вместе с моим сердцем, – говорил он, вдыхая запах её огненных волос, и она затихала на его груди.

– Не говори так, любимый. Любовь выше смерти, она – свет, а он льётся и во тьме, звёздным светом и ему нет конца, как и нашей любви.

Уткнувшись лицом в её волосы, пахнущие фиалками, даже здесь в саду роз, Равивэл думал: « Что со мной? Почему, мне достаточно её взгляда, губ, торопливых слов? Где неистовое желание срывать одежды, обладать и наслаждаться телом, гореть, выпаливая всё внутри? Почему, я смотрю на неё и задыхаюсь от счастья, боясь грубого касания, неосторожного слова? Разве любовь бывает такой разной? Где она истинная? Та – удушливая и прожигающая насквозь или эта – лёгкая, как облако и волнующая, как запоздалый рассвет, дарящий надежду. Где я – настоящий? ».

– Звёзды светлеют, – тихо проговорила Вивьера, отрываясь от Равивэла. – Пора расставаться, но как я покину тебя?

– Встречи всегда заканчиваются расставанием, иначе их бы не было, так устроен мир. Я провожу тебя, – сказал Равивэл, протягивая ей руку.

– Лорок задаст мне хорошую трёпку, – весело проговорила Вивьера, вложив свои хрупкие пальчики в его сильную ладонь.

Полная луна плыла в вышине и розы ещё цвели, ожидая рассвета, чтобы закрыться в бутоны и расцвести ночью, вновь явив миру свою красоту. Они уходили, крепко держась за руки, и ночь провожала их, чтобы услышать:

– Прощай, любимый.

– Прощай, любовь моя.

– Почему, ночи так коротки. Ещё один поцелуй, любимая.

– Ещё один? Всего один и тебе будет довольно? Как я расстанусь с тобой? Как уйти?

– Надо уйти, чтобы встретится вновь.

– До нового солнца, – звонко рассмеялась она и побежала к высокой чугунной ограде, сплошь увитой зеленью и цветами.

Глава десятая.

День солнечного равноденствия не опоздал и пришёл вовремя, собрав всех или почти всех, жителей Аркадима на Арене, созерцать не гладиаторские бои, а битву сумасшедших гонщиков.

Смотр технических изобретений, проходивший каждое солнцестояние, являл такие экземпляры, что зрители не раз заходились то удивлением, то восхищением, то заразительным смехом. Изобретательные авторы показывали внешний вид своего детища, а затем, гнали, хвалясь техническими характеристиками. Их оригинальные машины нельзя было просто назвать автомобилями или атмомобилями из-за сложности конструкций и фантазии изобретателей. Победителю доставался лавровый венок, а Аркадиму его изобретение. Проигравший не получал ничего и лишался своего изобретения, как устаревшего, не нужного этому времени и миру и его сбрасывали «Вниз», навсегда забывая о нём.

Казалось, это соревнование, было смотром не только новейшей техники, но и женских нарядов, играющих цветами, оригинальными покроями, вычурной отделкой и изобилием украшений, тяготивших мраморные шеи, гибкие руки и хрупкие пальчики. Ярко разодетые персоны, прогуливались парами, щедро раздаривая приветствия и улыбки, попивая прохладительные напитки и оценивая блеск драгоценных камней.

Соревнования были в разгаре и зрители ликовали, когда Равивэл под руку с очаровательной женой столкнулся с вербом Лороком и его прелестной спутницей. После необходимой и обязательной процедуры приветствия, мужчины, как полагалось, представили своих дам.

– Моя жена Ассия, – спокойно сказал Равивэл, наблюдая за Вивьерой и усмиряя бурлящую внутри кровь, рвущуюся резвым конём по его венам, заставляя сердце биться часто и гулко.

Вивьера держалась спокойно, улыбалась и лишь чуть, единожды, дрогнувшие губы выдали её смятение.

– Моя любезная и очаровательная сестра Вивьера, – представил Лорок свою спутницу.

– Не зря ходят слухи о твоей красоте. Вивьера, ты удивительна, – восхитилась Ассия и мило улыбнулась.

– О твоей красоте тоже не молчит дром, но он умолчал о том, что ты жена благородного герта Равивэла, – спокойно проговорила Вивьера и лишь, Равивэл понял её укор.

– Вы знакомы? – поинтересовалась Ассия, не сводя глаз с девушки.

– Недавно, герт наносил визит брату, и я видела его, издали. Вы очень красивая пара, – закончила она, подтолкнув Лорока локтем.

Над стадионом поплыла Пирамида, оповещая всех присутствующих о первых результатах соревнований.

– Начинается самое интересное, нужно занять свои места, – сказал верб Лорок и, обращаясь к герту Равивэлу, предложил, – вы с нами.

Отказать вербу было недопустимо, но мучить Вивьеру было жестоко, и Равивэл замешкался, ища причину отказа, но Ассия поспешила озвучить решение раньше мужа и учтиво приняла предложение верба Лорока. Так случилось, что Равивэл и Вивьера сидели рядом, и он не сводил глаз с её мраморного профиля. Она, не проявляя никакого интереса к его персоне, наслаждалась тем, что творилось на стадионе и над ним, в воздухе, где продолжалась демонстрация наземных гонок, показывающая воздухоплавательные способности машин, кораблей и не поддающихся пониманию конструкций. Равивэл, болезненно переживая равнодушие Вивьеры, осторожно положил свою ладонь на её руку и её пальчики дрогнули. Сжав их чуть сильней, он ждал поворота её головы и взгляда светлых глаз, но не увидел ничего и лишился её руки, грубо вырванной из его ладони. Долгожданный перерыв внёс некоторую ясность в их отношения, но не обрадовал Равивэла. Верба Лорока отвлёк визор Плюм, явившись без жены и в своём незаменимом пурпурном плаще поверх синего мундира визора. Ассия переключилась на болтовню с, неожиданно появившимися знакомыми дамами, что позволило Равивэлу и Вивьере остаться наедине, среди шумящих зрителей Арены. Нежно развернув девушку к себе, Равивэл смотрел в её глаза, но не видел в них ни ненависти, ни укора. Маска равнодушия, надетая на лицо, не скрывала обиды, затаившейся в её глазах, и Равивэл знал: ей больно. Он мысленно подбирал слова утешения, и они начали звучать:

– Вивьера, – но она прервала его и заговорила, глядя прямо в глаза:

– Я люблю тебя, и ты любишь меня, я знаю, но будущего у нас не будет. Две золотые пластины сердцу не выдержать. Оно разорвётся. Разве я могу поступить так. Мы будем любить друг друга, но на расстоянии больше никогда не встретимся. Я смогу. – Она опустила глаза и, подняв их вновь, договорила. – Пусть так и остаётся.

– Оно разорвётся гораздо раньше, если я не буду держать твоих рук, целовать твоих губ и вдыхать запах твоих волос, – пылко говорил Равивэл, нежно сжимая её руку. – Не желай мне ранней смерти, любимая. Это, жестоко.

– Ты говоришь мне о жестокости? Ты, пришедший целовать меня с другого любовного ложа? – вспылила она и опять вырвала руку. – Ты умолчал, что в союзе.

– Прости, мне больно, что я встретил и полюбил тебя сейчас, не раньше, пока был свободен от союза с Ассией, но я нисколько не жалею о том, что это случилось. Я люблю тебя и это – главное.

Вивьера, ещё не пережив пылкого высказывания и что таить, обиды, кружащей внутри, проговорила:

– Душно, – и, продев изящную руку под нить многоярусных жемчужных бус, с силой рванула её. Крупный жемчуг, сорвавшийся с её шеи, покатился по голубому платью и запрыгал по мраморным плитам, издавая мелодичные звуки. Когда музыка бусин затихла, она сказала, уже спокойно и тихо. – Я не хочу стоять между вами и делить моего любимого с чужой женщиной. Отныне, между нами – расстояние. Пусть так и остаётся.

– Я виноват перед тобой, но любовь не спрашивала разрешения, поселившись в моём сердце. Ты обвинишь и её?

– Умоляю, не говори больше ничего. Я готова расплакаться.

– Вивьера, вот ты где, – обрадовано, проговорил брат, прерывая их беседу.

– Прощай, – бросила она и, подхватив брата под руку, потащила его к выходу, а он, еле поспевая за ней, басил:

– Ты не дала мне попрощаться с гертом Равивэлом. Что происходит, Вивьера? Куда ты так спешишь?

– Что вам прощаться, если завтра вы встретитесь вновь, – рассерженно бросила она, не сбавляя шага.

– Но, соревнования ещё не закончились.

– Ничего, завтра узнаешь всё. Я устала и хочу домой, – холодно бросила она и остановилась, осознав, что ведёт себя непростительно грубо. – Прости, я плохо себя почувствовала. Солнце сегодня, особенно жаркое, – смягчила тон и извинилась, с мольбой глядя на брата.

– Хорошо, если хочешь, мы едем домой. Твоё самочувствие мне дороже финала соревнований, – успокоил её Лорок.

– Спасибо, – тихо, еле сдерживая слёзы, выдавила она.

– Вы поссорились? – спросил Лорок, когда они были уже в пути, покачиваясь в крытом паланкине. – Герт обидел тебя?

– Нет, – поспешила ответить она. – Мы едва знакомы, чтобы успеть найти причины для ссоры. Я же говорю, солнце. Вот и глаза слезятся, – оправдалась Вивьера, хотя матерчатая крыша и густые кисти по бокам, надёжно укрывали лица от солнечных лучей.

– Всё будет хорошо. Я люблю тебя, моя сестрёнка, – тихо сказал Лорок и нежно уложил её голову на своё плечо.

– Ты самый лучший брат на свете, – прошептала она и уткнулась лицом в его грудь.

И лучший брат понял, что его юная сестра влюблена в герта, который был ему не менее дорог, чем она, но ничего не сказал и лишь прижал её сильнее.