Кони знают дорогу домой.

Завтра, он снова поднимется в мельхиоровую Чашу, ожидая прилива Тумана, который подчинится Луне, а не властным башням дрома, и заполнит серебристое пространство. И герт Равивэл, в который раз, будет искать Изумрудную Водоросль, живущую в удушливых туманах, имя которой – Альхора. Да окажется Туман не пустым.

Утренний выход верба Лорока никогда не оставался не замеченным. В аванзале спальни, его ожидали лурды, держа перед собой поддоны, накрытые блестящими полусферами, под которыми источал аромат, уже приготовленный завтрак.

– Доброе утро, верб Лорок, – мягким женским голосом приветствовал один из лурдов, появившегося в дверях хозяина, а другой, мужским учтивым голосом послал пожелание, – да продлится на долгие луны твоё Возвышение, верб Лорок.

– Доброе утро. Да продлится, – отозвался, одетый, в белый мундир, хозяин дома.

Лурды засуетились, подогревая еду прямо в щели металлической груди и, накрывая утренний стол. Лорок завтракал не торопясь, запивая блюдо из искусственных яиц, таким же не живым соком. Позавтракал, не проронив ни слова, встал, быстро направился к входной двери. Провожая хозяина, лурды весело махали металлическими руками и улыбались, сыпля вслед добрые пожелания.

Служба во Дворе, являлась, одной из немногих, отдушиной, позволяющей, на время, не тревожить прошлое и жить настоящим и он всегда был рад, отправляясь на работу, но сегодня, он был рад вдвойне, ибо его ученик, вчера получивший титул герта, становился его каждодневным утешением и ушедшей заботой, не видеть его долгое время. Его привязанность к сироте не ослабла, а наоборот, становилась крепче, не уступая силе любви к своей несравненной сестре.

Площадь Голубого Мрамора открылась взору и служащие, спешащие на работу, отвлекли его от мыслей, роящихся в его посеребрённой временем голове. Полуденное солнце, бившее прямо в глаза, скрывало их лица, но голоса, приветствовавшие его, обозначали их обладателей, и он приветствовал своих подданных безошибочно, называя по имени каждого. Башенные часы отбивали пришедшее время, а не то, что уже утекло безвозвратно, рассеялось за пределами Вселенной и уже не возвратится во временной Колодец.

Герт Плюм, проснувшийся рано и ускользнувший с семейного ложа, сидел перед зеркалом в ванной и, стоящий рядом лурд, сбривал его рыжую, двухдневную щетину. Бледное солнце, скользящее в витражное стекло, бросало бледно-жёлтые блики на его кудрявую голову, придавая рыжим волосам ещё более яркий оттенок, приближённый к оранжевому цвету. Его коричневые глаза, смотрящие в зеркальное отражение, были не по-утреннему задумчивыми. Догадка, сверлящая его неутомимую в поисках душу, не давала покоя и он, ищущий ответ внутри себя, являл себя миру хмурым и неустанно думающим, отчего его крупный нос, будучи молодым, затаил две строгие морщины. Лурд, превративший один палец металлической руки в острое лезвие, быстро и ловко делал обычное дело, взбрызгивая вязкие комочки пены с другой руки.

Заботливый, но загруженный текущими делами, муж, редко бывал дома и также редко выходил в свет, оберегая от чужих, как казалось ему, завистливых взглядов, свою обожаемую жену Цию и сына Антура.

Сейчас, она выходила из спальни заспанная, небрежно причесанная, с заметно округлившимся, но таким привлекательным животиком. Чисто выбритый, одетый в синий мундир, с эмблемой визора – глазом птицы, окаймлённым золотым оперением, Плюм поцеловал жену и позволил накинуть плащ. Смотря в глаза мужа, Ция бережно стягивала шнурок сагиона и лила с розовых губ добрые пожелания:

– Да будет не суетным твой день, герт Плюм. Да иссякнут твои заботы, муж мой, – говорила, словно напевала, даря очаровательную улыбку и сияние жёлто-коричневых, словно песочных, глаз.

– Да будет, да иссякнут, – принял он и, поцеловав жену, вышел. Не пройдя и трёх шагов, он услышал недовольный и обеспокоенный голос жены:

– Антура, опять нет в кровати. Его невыносимая привычка убегать с утра, сведёт меня с ума. О чём он думает, покидая дом без позволения родителей. Ох, и задам я ему трёпку. Идите, найдите его, – говорила она двум лурдам, стоящим перед ней и ожидающим окончания её каждодневного говорливого волнения по сыну.

Палевое солнце, ещё низко стоящее над горизонтом, словно вваливалось в восточное окно, окрашивая мозаичный монолит в радужное сияние. Равивэл, ещё не открыв глаза, откинул руку. Тёплое дыхание, исходящее от бархатистой кожи жены, проникло в его кожу. Ассия спала, подложив руку под чуть порозовевшую щёку. Ассия пришла, когда муж уже спал, и прилегла рядом, вдыхая травяной аромат, исходящий с его тёмных, средней длины, волос. Не учтивое, почти ребяческое отношение мужа, было забыто, и она, затаив дыхание, любовалась его красивым лицом. Лёгкое прикосновение к его плечу, откликнулось позывом сердца и её пальцы, принявшие этот зов, окрасились еле заметными волнистыми нитями алого цвета, придав руке животную горячность. Это, было её природной особенностью и жило в ней с самого рождения, окрашивая её чувственный мир и делая роковой женщиной. Подавив горячий порыв, она уснула, едва коснувшись подушки, отдавая своё излишнее тепло, её прохладному шёлку.

Утро подняло его первым. Окунувшись в купальне, расположенной в одном из портиков, Равивэл шёл на веранду, где обычно проходили завтраки. Лурд, вывернув из западного коридора, остановился и приветствовал хозяина скрипучим голосом:

– Доброе утро, герт Равивэл. Да продлятся солнечные дни твоей жизни, хозяин.

– Доброе, лурд. Да продлятся, – ответил Равивэл и подмигнул металлическому слуге.

Быстро отреагировав на его лукавый посыл, лурд предложил:

– Кофе, хрустящие ломтики, сок.

– Давай всё, – согласился Равивэл.

Лурд, открыв дверцу на груди, вытащил белый цилиндр и поставил его на поддон, примостившийся в другой руке. Крепкий горьковатый запах, поднявшийся лёгким дымком, приятно коснулся ноздрей Равивэла, и он глубоко вдохнул, гортанью ощущая его волнующий запах. Сунув руку в щель у плеча, лурд ловко выудил салфетку. Прямоугольное отверстие, открывшееся на голове, выбросило в его подставленную руку с салфеткой несколько золотистых ломтиков. Положив ломтики рядом с цилиндром, он подал поддон хозяину.

– Спасибо, лурд, – поблагодарил Равивэл и добавил тихо, – только никому не говори. Тайна?

– Тайна, хозяин, – пообещал лурд и подмигнул Равивэлу.

Съев лёгкий завтрак на ходу, Равивэл, в белом мундире, с золотым эполетом на правом плече и золотым пятилистником чуть ниже левого плеча, тихо ступая, двинулся к выходу. Дорогу перегородила, выпорхнувшая из спальни жена. Уже одетая в персиковую длинную тунику, с красиво уложенными волосами, она плавно двинулась к мужу, нежно приложила пальчики к его плечам и спросила:

– Как кофе с металлическим вкусом?

Смутившись, как юнец, уличённый в шалости, Равивэл поцеловал жену в губы и тихо приветствовал:

– С возвращённым солнцем, драгоценная любовь моя.

– Солнечных забот тебе, любовь моя. Да продлятся они в твоей жизни, – приветствовала Ассия мужа и, встав на цыпочки, поцеловала в щёку.

Он вышел, унося с собой её улыбку, нежные слова и поцелуй, вливший в него лёгкое и пьянящее головокружение.

Сейчас, случайные пути трёх аркадимьянцев, пересекутся на площади Голубого Мрамора, чтобы впоследствии сплестись в нити судьбы, не предсказанные их Алой весталкой.

Равивэл появился на голубом мраморе и сразу увидел визора Плюма, что спешил наперерез, к открытым створам. Его пурпурный сагион, ветром летел по площади, неся за собой, слегка раздобревшую фигуру бывшего друга. Они поравнялись, и Равивэл спокойно, с достоинством, приветствовал его:

– Доброго утра, визор Плюм.

Остановленный голосом следопыт, резко повернулся и, узнав Равивэла, ответил на его приветствие, не совсем учтиво, с присущей ему ворчливостью:

– Утро и без нас доброе, а вот тратить своё время на появления во Дворе – мне, весьма не интересное занятие. – Выложив нетерпеливую часть речи, он всё же приветствовал герта, уже более спокойным и прохладным голосом. – Да не обмелеют твои реки жизни, герт Равивэл.

– Не обмелеют, – принял Равивэл и, понимая, на что намекает его потерянный друг, спросил:

– Как здоровится твоей уважаемой Ции? До меня долетел слух, что она вынашивает второго ребёнка.

– Благодарю тебя герт, что интересуешься здоровьем моей жены и скажу, опережая все слухи: величие Аркадима продлится моим руслом. Лёгкая усмешка коснулась уголков его губ.

– Да, не иссякнет твой временной Колодец, визор Плюм, – отплатил за скрытую дерзость Равивэл, зная о его торопливости и нетерпении, но умолчал об укоре, явно выражающим его текущее семейное положение.

Верб Лорок подошёл шумно, как и полагается главе Сиятельного двора. Всякий, кто проходил площадь и спешил к лестнице, считал необходимым приветствовать его, не только гражданским долгом, но и личным уважением к человеку, обладающему свинцовой принципиальностью и редким благородством.

Приветствуя верба Лорока, Равивэл приложил правую ладонь к левому плечу и проговорил:

– Да не угаснет солнце над твоей головой, верб Лорок.

– Да не угаснет, – ответил Лорок и обнял Равивэла.

– Добрых начинаний утром и плодотворных решений днём, верб Лорок, – напутствовал Плюм дожа, припечатав широкую ладонь к плечу.

– Добрых и плодотворных, – повторил Лорок, чуть склонив голову.

Глаза Плюма, холодно смотрящие на герта Равивэла, стали ещё холоднее, почти прозрачными, когда он славословил в лицо вербу Лороку, но улыбка не сходила с его лица всё время и погасла, превратившись в ухмылку, когда он отвернулся и отошёл, вставая на самодвижущиеся ступени.

Глава третья.

Часы дрома отбили временной пульс и, начиная от последнего удара, ровно через четыре тысячи триста двадцать штрихов створы Двора опустились, возвещая о начале Собрания. Заседание Верхней Трибуны началось ровно через восемь штрихов, после закрытия шлюза. Верб Лорок занял место перед трибунами, обжив стул с высокой спинкой и красным мягким сидением. Обращаясь к трибунам, рассевшимся в полукруглом зале, с ярусным возвышением рядов, с вежливой учтивостью, верб Лорок, изложив суть вопроса, ждал ответных мнений, обводя оценивающим взглядом, полукруглые ряды, дразнящие, но не раздражающие красной обивкой. Речь шла о возобновлении полётов на соседние планеты и принятии кораблей с других планет и от решения, принятого трибунами, зависело, станет ли это возможным.

Первым отозвался герт Литий и сформулировал вопрос:

– Можем ли мы доверять Всадникам, если они чинят разбой и незвано и дерзко являются после этого?

– Виновные наказаны. Всадники прилетели не жить, а по неотлагательным делам, – вступил в прения герт Амирен, не дождавшись ответа верба.

Лорок молчал, ожидая всех высказываний.

– Что решать, если башня Созерцания благоволит Всадникам, – выкрикнул Таркий, тряся солнечной головой.

– Дайте сказать вербу Лороку, – кричали с задних рядов.

Шум спорящих трибунов, а он прекратиться не так скоро, отвлек Лорока от Собрания. Его мысли потекли, многими лунами назад, вспоминая события, предшествующие текущей необходимости созыва незапланированного заседания.

История уходила корнями в утекшие десятилетия, когда Аркадим принял дожем верба Анвеля – щедрого, но слабовольного продолжателя династии Антов, правивших до пришествия могучей Стихии. Его правление ознаменовалось не только великими, но и трагическими событиями, вовлекшими Аркадим в длительную осаду перед легионами Кроблитов, с планеты Атазлан. Им не нужны были богатства аркадимьянцев, им нужны были их жизни, ибо ресурсы их планеты были исчерпаны. Осада, длившаяся один истинный цикл, была пережита и гелеобразные кровососущие существа, спасаясь бегством, покинули мерцающую планету, и их паническое бегство было предсказано Алой Нитью, напророчившей прибытие пришельца в мельхиоровую Чашу. Пожирающий Туман, унёс немало гелеобразных жизней, но один Кроблит выжил в ядовитом Тумане, изменив свою сущность. Его долгая жизнь дошла до сегодняшнего времени, и он стал любимой зверушкой Верховного анта, ибо делил его одиночество и получил имя, которого не удостаивались ни лурды, ни живые существа, приносимые Туманами.

Со времён великой победы, вымирающая династия Антов прервалась, и должность верба стала выборной. Много сменилось дожей, но граждане Аркадима, желающие не только хлеба, но и зрелищ, рвались заглянуть за магнитный Обруч вечно цветущей сферы. Любимым развлечением избалованных жителей, невзирая на эмблемы, эполеты и другие регалии, стали путешествия к близлежащим Туманностям и маленькой планете Титарии – не единственной обитаемой в недалёком пространстве и принявшей название от главного промысла её жителей, выработки титана.

Представляющая собой безжизненную производственную равнину, она ничем бы не привлекла своего внимания, но естественные горячие источники, бурлящие над её поверхностью, коих не имел Аркадим, стала соблазнительной приманкой для посещений. Желая облагородить места бьющей живой силы, тогда ещё правивший, Анвель, подарил Титарии, искусственно выращенный оазис, превратив дикие источники в земли Горячих Струй. Позднее многими лунами, Титария, перенесшая случайный взрыв в шахтах и получившая безвозмездную помощь от Аркадима, стала его подругой, гостеприимно принимающей друзей и тех, кто связал себя брачными узами, породнившись с руслом созерцателей.

Планета, пережившая разрушение, послала сигнал о помощи на башню Эфира. Повреждённый взрывом спутник, сработал не чётко, приведя в действие квантовую Пушку в Аркадиме, ударившую в космическую темноту, и Архив сделал запись: « 14.0 4. 19 12». Куда ударил смертоносный луч, не знал никто, кроме Верховного анта башни Созерцания, но он хранил свои тайны, делая записи в Архиве жизни для своих потомков.

Полёты прервали, но не только по причине взрыва. В космосе появились Всадники ночи – космические пираты, взявшие эмблемой грабежа, насилия и работорговли чёрный квадрат – беспросветное непроницаемое чёрное зло, с планеты Стонущих Болот. Таковыми их считали, не ведая, что зло исходило от процветающей планеты, а не с болот. Может, поэтому они и стонали. Захватывая корабли, бороздящие космические просторы, Всадники пополняли казну награбленным добром, рудники Титарии рабочей силой, а Аркадим гениальными умами, ибо свои умы поредели после атаки Кроблитов. Дети, следующие на кораблях с родителями, бесследно исчезали, но имел место иной случай, растворившийся в многоликих тайнах Аркадима. Магнитный Обруч и чёрная Цепь, хранили сумеречную тайну глубокого Космоса, доверив её, лишь башне Созерцания. Прошлые времена и правители ушли, а наступившим временам и пришедшим правителям пришлось решать давно возникшие и продолжающиеся проблемы.

– Прения закончились, благородные герты, – объявил верб Лорок, перекрывая басистым голосом голоса спорщиков.

Шум постепенно стих, давая Лороку возможность высказаться до конца. В который раз, оглядывая Собрание, он заговорил твёрдым, не лишённым почтительности, голосом.

– Корабль стоит у магнитного Обруча и пиккор ждёт нашего решения. Голосуйте, уважаемые трибуны.

Их мысленные и оттого никому недоступные решения, врезались в память, расположенных перед ними консолей и отразились арифметическими знаками на экране перед вербом Лороком, которому только осталось озвучить итог.

Пиккор Лагуден, не впервые прилетев к Аркадиму, проживал в возрасте, когда голове, переполненной тайнами, грозило превратиться в урну для мусорных отходов. Молчаливый и проницательный, он чувствовал людей, как зверь добычу и поэтому, всегда знал, где больше заплатят.

Его вечно спутанные, засаленные волосы, прикрывал чёрный платок, связанный морским узлом на затылке и символизирующий эмблему космических Всадников ночи. Сам он не участвовал в их разбоях, считая это занятие не достойным и чрезвычайно опасным, но за хорошую плату доставлял « золотоносный» товар, предпочитая быть нужным, но не заметным, оставаясь в тени внешних орбит. Сейчас, на его корабле, с мифическим названием « Арго», кроме двух мужчин, находилось нечто необычное, его личная добыча окололунных волн – смешная зверушка и бесценная находка для анта Главура. Космический перевозчик представления не имел, зачем Верховному анту башни Созерцания длинноухое существо, но звон ни одного золотого слитка, уже касался его слуха, а сердце обливали тёплые струи алчного наслаждения. Серебристый браслет на руке Лагудена загорелся жёлто-зеленоватым светом, померцал и, выбросив, энергетический сгусток, погас. Сверкающий клубок тонких волнистых нитей, открылся, расширился и пиккор прочитал долгожданное сообщение. Путь в Аркадим, благодаря голосованию трибунов, был открыт. Обруч снял электромагнитную защиту, открывая проход ожидающему кораблю. Лагуден потянул скобу, и летающая субмарина медленно пошла вперёд, втаскивая своё сигаретное тело в атмосферу Аркадима. Многоярусный космодром, откроет одну стартовую шахту, и корабль плавно припаркуется на платформу перед открытым люком карантинной камеры, куда будет помещён весь груз, прибывший из Космоса, в том числе и люди, пленённые Всадниками. По истечении трёх лун, столько длится карантинное время, содержимое камеры рассортируют лурды и Верховный ант, наблюдающий за всем происходящим с башни Созерцания, прикажет доставить ему то, что заинтересует его гениальный ум, остальное будет использовано по усмотрению главного Смотрителя, принимающего грузы. Лагуден получит обещанное вознаграждение и, покутив пару дней на окраине Аркадима, вернётся на родные земли – планету Стонущих Болот: мрачную и дурно пахнущую гниющими водорослями. Судьбу пленённых людей станет решать ант Главур и если, они не интересны ему и бесполезны Аркадиму, то пополнят ряды людей, работающих на рудниках Титарии.

Ничто бесполезное не задерживается внутри Обруча, ибо там течёт другое Время, не пришедшее ещё в другие Галактики и это, есть правда, о которой известно башне Созерцания, поскольку Око Доджа неустанно следит за Вселенной.

 Глава четвёртая.

Выросшая и воспитанная в неге и роскоши, не утратившая тонкий, чувственный внутренний мир, Виврьера смотрела на мир материальный, широко распахнутыми глазами, как стрекоза на необычайно красивый цветок, выросший по взмаху волшебной палочки. Привязанность к любящему и заботливому брату, диктовалась не количеством ярких нарядов, вкусом изысканной пищи и блеском драгоценных камней. Неиссякаемая, щедро льющаяся золотой струёй, добродетель его души, тронутая болезненным налётом прошлого, рождала в ней необыкновенно сильную сестринскую любовь, доходящую до обожания. Не проходило ни единого дня, чтобы её ангельские губки не касались его мужественной, с тонкими морщинками, щеки. Любя сестру, строгий и требовательный Лорок, становился мягким и уступчивым, при виде её прелестного личика и ясного взгляда, словно его сердце, не давшее любви в прошлом, дарило её вдвойне, сейчас, становясь слабым и податливым. Вивьера, чувствовала его чрезмерную любовь и, в меру, пользовалась этим, отдавая взамен почитание и сестринскую верность.

Красивая, изящная и легконогая, как лань, она не испытывала недостатка в воздыхателях, одним из которых был молодой регут Альгудер, носивший красивое лицо, лёгкий весёлый нрав и белый мундир с серебряными нашивками, элегантно сидящий на его статной высокой фигуре. Упорные слухи о легкомысленности и особенному влечению к женскому полу, не огорчали её и она, видевшая в нём не мужчину своих воздыханий, а объект весёлого времяпрепровождения и друга, была с ним смела и целомудренно откровенна. Его настойчивость, вызывающая в ней веселье, казалась детской игрой и она, дразнила его, совсем не осознавая последствий игры с мужчиной несколько старше и опытней её. Иногда, ей казалось, что Альгудер страдает, и она жалела его, настраивая себя на хоть какое-то маленькое чувство, превышающее её истинное отношение, но в её мире жило другое чувство и оно уже коснулось её души.

Всё изменилось в ту неожиданную встречу, когда в её « стрекозиную» жизнь ворвался взгляд лунной ночи и голос отдалённого громового эха. Она, вмиг растерянная и безвольная, смотрела в его глаза, понимая, что вся прошлая жизнь – жизнь до этого момента, беззаботная и весёлая, подобная кружению бабочки, закончилась, призывая к течению новую, в которой появился он – человек без имени и эта тайна… манила. Мужчина, всколыхнувший её сердце в анфиладах Хризолитового дворца, являлся служителем Сиятельного двора, но брат, знающий всех своих подчинённых, никогда не говорил о нём, да и вообще не любил говорить о работе и поэтому Вивьеру мучили, приходящие на ум, догадки. Ей нестерпимо хотелось увидеть безымянного красивого герта, но природная застенчивость и строгое воспитание, не позволяли ей расспрашивать о нём брата. Она могла лишь мечтать и представлять себя рядом с элегантным и таким обаятельным мужчиной. Порой, её фантазии становились такими недопустимыми, что собственные мысли приводили в смятение, а юное личико покрывалось стыдливым румянцем. Он жил в её мечтах, и она была безмерно счастлива, отдаваясь новому удивительному чувству, поселившемуся в её впечатлительном сердце.

Сегодня, в опаловое утро, приплыл Алый Туман, и его пришествие совпало с прилётом корабля с планеты Стонущих Болот. Влажный, густой, с тонкими прожилками перламутрового блеска, он медленно опускался, наполняя Чашу. Смешиваясь с её серебряным блеском и становясь мерцающим, но по-прежнему влажным, он оседал на губы и вкус – томящий и сладко-удушливый, как поцелуй Ассии, кружил голову. Альхоры не живут в Алых Туманах, но Равивэл искал её, упорно и отчаянно, мучая глаза серебристо-кровавым мерцанием. Он покинул Чашу, когда последний всплеск пришельца исчез в идеально круглое отверстие, так и не явив его измученному взору жительницу планеты Соурс.

Равивэл всегда ходил пешком, если длина, намеченного пути, не превышала объём его физических сил. Не то, чтобы он отрицал атмомобили, носящиеся бесшумно и бездымно, как стрекозы, в воздухе и другие летательные аппараты, но пешие прогулки наполняли приятным ощущением живого прикосновения к действительности, её текущим событиям, маленькими прекрасными мгновениями, которые утекут во времени, едва отведёшь от них взгляд. Сверху всё кажется мелким и не таким волнительным. Высота крадёт, уплывающие от пытливого взгляда, детали, оставляя их незамеченными, а они, порой, и есть те самые прекрасные и чудные мгновения жизни, и он наслаждался ими, шагая по тенистым улицам к величественному центру, уже жужжащего, как улей, дрома, думая о том, как преобразился Аркадим, который он видел ребёнком. Метеоритная Пыль, превратившая его в груду развалин и безжизненную пустыню, подтолкнула храм Науки к осуществлению, давно припрятанной в его тайниках, частью уже воплощённой на другой планете, идеи о возрождении флоры.

Генная инженерия, каплей скинутая « Вниз», стояла на пороге Бессмертия, и вырастить деревья, кусты, траву, было делом несложным и благородным. Взять на себя роль Создателей живых организмов, накладывало только весомую ответственность и никакого риска быть осуждёнными в плагиате Сотворения. Миф, о котором знали все и мало кто задумывался об этом, ибо давно минувшие тысячелетия утекли во Времени, а новое время, дало иное понимание о сотворении мира, считался небылицей из летописей Вселенной. Архив Жизни, хранящий тайны мироздания, содержал всё необходимое для возрождения, насильственно отнятой, флоры. И новое чудо пришло в Аркадим:

Живой зелёный нерв природы, оставивший свой первозданный вид, но усовершенствованный наукой, отчего являл ещё большую красоту, бился, окружая стеклянно-металлическую холодную громаду центральной части дрома. Блестевшие в солнечных лучах многоуровневые перроны, окружали дома, громоздясь над их крышами и открываясь, каждый раз, когда атмомобили, субмарины, колесницы и многие другие виды летающего транспорта, приближались к ним. Никто не считал, чего было больше домов или многоуровневых парковочных площадок с лифтами, но понятие «город» устарело, получив своё новое название – дром. Но, никакие высокие строения не могли заслонить собой величественные сооружения Аркадима – башню Созерцания, башню Эфира и башню Багрового Кристалла – самые важные элементы большой системы мерцающей планеты и им, слышащим, видящим, туманящим и вмешивающимся, не было равных громад в обозреваемой части Вселенной. Тенистые улочки с купальнями, яркая россыпь цветения, украсили одноэтажную длину анфилад, призванных служить и дарить удовольствие знатным гражданам Аркадима и плебам, обжившим небольшой район дрома, тоже озеленённый, но менее роскошный, вблизи многочисленных арочных входов, ведущих под благодатные земли Аркадима – бесчисленные подземные лабиринты. Отраслевое подворье, спрятанное глубоко под землёй, где трудились неутомимые лурды, управляемые с пирамиды Эфира и наблюдаемые с башни Созерцания, покровительствовали размеренной, бесхлопотной жизни высокопоставленных персон и служителей ремёсел. Холмы и леса Аркадима не знали троп животных. По их траве, серебрящейся под лучами бледного солнца, бродили лишь изящные и благородные единороги. В ветвях деревьев пели соловьи, и красочные рыбы плавали в рукотворных водоёмах, ныряя в тени распахнутых радужных хвостов павлинов, грациозно гуляющих по берегам. Знать дрома охотилась на чужих холмах и равнинах, покрывая мехами каменные полы, любовные ложа, властолюбивые кресла и гордые титулованные плечи.