Господин Уныние

Наамах и Кларин тревожно смотрели за каждым действием Клементины и вслушивались в её слова.

– Этот отвар один из сильнейших, он возвращает к жизни тяжёлых больных за короткое время. Я возьму с собой лекарства, они помогут нам добраться в срок. Медлить правда нельзя, но никто не мог представить себе, что демоны проберутся к порталу, ожидая тебя.

Вдруг она щёлкнула пальцами, и её голова начала стремительно покрываться густой шерстью, всё её тело окутала волчья шкура, на руках и ногах утолщились когти.

Я был одновременно восторжен и шокирован тем, что из такой утончённой девушки может вмиг возникнуть опасный лесной зверь.

– Садись, – сказала она. – Пора в путь.

Шут подал мне руку, забравшись на спину Клементины.

Волчица вышла из хижины и зашагала рысью, оставляя за собой следы на земле. Наамах взмыла в небо и, следя за нами свысока, по мере необходимости то притормаживала свой полёт, то ускоряла. Она всё делает свысока. Даже говорит, будто делая одолжение.

Нога периодически кровоточила. Каждое движение Клементины давалось мне с трудом, но как же хорошо, что боли больше не было. Шут позади меня смотрел по сторонам, любуясь лесом, поглощённым мглой. Уже было утро, но вид не радовал глаз. Всё было выжжено огнём и припорошено пеплом. Что же они сделали с Аастой, как можно было погубить это место? Корявые деревья были очень высокими и страшными, но можно было на секунду представить их первозданный вид, ужаснувшись нынешними руинами.

– Клементина, ты не договорила тогда о мирах, помнишь? – похлопал я её по холке, пытаясь привлечь внимание увлечённой дорогой волчицы.

Она немного замедлилась и, задумавшись, продолжила свой рассказ: «Миры Лавере включают в себя не только Фолк, к сожалению. К ним относятся ещё Кальт, Сорг и Бранн. В Кальте туманно, холодно и страшно. Его населяют безглазые и зубастые чудища. Они ненасытны и беспощадны, будто демоны в Бранне. Но они ничего общего между собой не имеют, разве что такие же негодяи. В Кальте, Константин, живёт твой брат, он царствует над безумием, окружающем стены его замка, и только музыка спасает его от того, чтобы не сойти с ума. В Кальте нет солнца, с каждым днём этот мир всё сильнее сжимается тисками смерти. Сорг… Сорг для меня равносилен одиночеству. И он уже полностью поглощён смертельной хваткой неизбежной гибели. Там скитаются души, не нашедшие покоя. Души, которые потеряли рассудок при жизни. Души, которые умертвили сами себя».

Клементина на секунду замолчала. Я не видел её глаз, но мне почему-то казалось, что они у неё очень грустные. Она всегда с такой скорбью говорит об Аасте, что мне становится её очень жаль.

– А про Бранн тебе лучше Наамах расскажет, хотя ты и сам всё прекрасно знаешь. И про круги, и про своё прошлое.

– Что ж, а что-то, кроме миров Лавере, существует?

– Да, конечно. Дальше идёт Нижний Мидтен, он практически полностью состоит из леса, там находится мой прежний дом и… Один наш хороший друг.

– Кто же этот друг?

– О, придёт время… После того, как он потерял свою сестру из-за проклятых демонов, Мун отправился к господину Армаэлю, постигать кузнецкое дело.

– Мун, значит… Мы познакомимся с ним?

– Да, думаю, что вы поладите. Хотя ты уже видел его в своём видении. Помнишь?

– Это тот парень с пепельными волосами, который подарил нам с Диавалем цветок?

– Да, лунную лилию, – уточнила волчица.

– Хорошо, ну а что же дальше, Клементина, не томи? Что находится выше? – с азартом в глазах продолжать спрашивать я.

– Выше по уровню Мидтен, сейчас мы передвигаемся именно по нему, он не так сильно изувечен огнём. Тут есть ещё нетронутые леса, которые, как прежде, благоухают и цветут, но здесь так мало этого осталось…

Я сочувственно погладил волчицу и наклонился к ней.

– Самым верхним миром принято считать Апер, на нём держится вся наша жизнь и, если демоны захватят его, то мы погибнем в мучениях и станем рабами Бранна. В Апере есть только одно единственное дерево, под которым расположена огромная голова оленя по имени Хьорт. Из левого его рога течёт вода в Апер, а из правого во все остальные миры. На дереве же находится огромный феникс, который гонит своими крыльями по небу Луну и Солнце. Луну мы просим о помощи в осуществлении желаний, о защите. Порой, когда трудно разобраться в своих мыслях и чувствах, жители Аасты посылают ей молитвы о даровании им терпения и мудрости. Солнце же, сильное и яркое, отвечает за военный успех, логистику, победу и продуктивный гнев, которого часто не хватает воинам. Каждую ночь феникс сгорает алым закатом, а потом из пепла возрождается вновь, символизируя конец предыдущего дня и начало нового, лучшего.

– Ого, по описанию этот мир мне нравится больше всех.

– Да, для нас Апер – недоступная при жизни материя. Это прототип вашего выдуманного «рая», только реальный. В отличие от людских религий, мы каждый день и ночь видим на небосводе наших наставников, которым посылаем молитвы, в полной уверенности, что будем услышаны. Однако следует быть осторожными со своими желаниями.

– Но кто создал столь совершенный и прекрасный мир? – спросил я.

– Этим вопросом задаются многие. Ни в Фолке, ни в Аасте никто точно сказать этого не может. Остаётся лишь гадать что же это: случайность или преднамеренная и продуманная стратегия по организации бытия?

– А как ты сама считаешь? – поинтересовался я.

– Нет ничего более божественного, чем случайность, не осквернённая лукавым мудрствованием, – загадочно произнесла Клементина.

Я задумался над её словами, они показались мне правильными. Почему мы перекладываем ответственность на Бога за то, что он создал что-то идеально, а что-то нет. Взять хотя бы человека: его организм работает как слаженная система, однако в мыслях творится такой беспредел… Он побуждает конфликтовать и развязывать войны, но разве это не наша вина? Мы стыдим Бога за свои пороки, говоря, что он сделал наш разум несовершенным и судит нас за грехи, хотя истина где-то рядом, в самих нас. Это только наш выбор и только наша ответственность. Нет ничего более божественного, чем случайность… Всё то, что существует – плод внешних неустойчивых связей в действительности и проявление результата пересечения независимых процессов или событий.

– О чём ты задумался, Константин? – спросила уставшая Клементина.

– Ты осмысленно говоришь очень мудрые слова, – благодарно сказал я.

– Пожалуй, нам стоит остановиться здесь, – произнесла она запыхавшись.

Клементина остановилась и привлекла своим глубоким грудным воем внимание Наамах, повисшей над нами в воздухе.

Мы оказались в сказочной роще, где было так непривычно много кустарников, ярко-зелёных трав и деревьев с густыми кронами. Где-то вдали чирикали невиданные птицы, всё вокруг восхитительно вкусно пахло.

Шут спрыгнул с волчицы и помог мне опереться на костыль. Я, не в силах устоять, упал на залитую росой траву.

– Как красиво! – воскликнул я.

Клементина встала на задние лапы, и её шерсть будто начала впитываться в фарфоровую кожу, а волчьи когти и длинные клыки выпали, с негромким звуком укладываясь на землю.

– Фу, как омерзительно мокро! – Наамах гневливо стряхнула росу с ног.

Волчица восхищённо посмотрела в небо, а Наамах, будто бы забыв о мерзкой росе, глубоко в лёгкие вдохнула запах леса, подглядев, что Клементина сделала так же. Я увидел, как её руки покрылись мурашками, а крылья дрогнули, будто от небольшого электрического разряда. Полагаю, она пыталась артистично сыграть любовь к природе. Но, скорее всего, этой кошмарной девушке было плевать. Это было видно. Видно, как она «выдавливала» и дрожь, и мурашки, скривив выражение лица.

– Я хочу набрать целебных трав до наступления вечера, пригляди за Константином, – обратилась она к шуту, не отрывая влюблённых глаз от листьев деревьев.

Кларин кивнул и принялся сверлить меня взглядом.

– Не беспокойся, поверь, я не смогу сбежать от тебя, – проговорил я, разделяя каждое слово и пытаясь показать его жестами.

Клоун беззвучно рассмеялся, в недоумении пытаясь понять, что я делаю.

– Он же немой, а не глухой, Константин, – усмехнулась Клементина и, виляя хвостом, будто бы она не волчица, а игривая мартовская кошка, отправилась в глубину леса.

Наамах кинула на меня презрительный взгляд и, фыркнув, прислонилась к дереву с золотыми листьями.

– Щекотно, – вдруг забасило дерево.

Я замер в изумлении. Поверить не могу, что здесь ещё и деревья разговаривают!

– К-Как? Т-ты говоришь? – невнятно пробубнил я.

– Моё имя – шелест этих листьев в лунную ночь. Я уже сто с лишним лет стою на одном и том же месте, здесь, у этого родника…

– Извините, если я вдруг наступила на Вас ненароком, – неохотно извинилась Наамах.

– Я не в обиде, – заскрипело оно вновь. – Испейте воды, что течёт под моими корнями. Это всё, что я могу предложить вам взамен на вашу милость поговорить со мной.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – обратился я к дереву на «Вы», испытав глубокое уважение к его возрасту. – Мы рады говорить с Вами…

И так мы ещё долго вели беседу. Я набрал воды из ключа, бьющего из-под его корней, в руки и отхлебнул, вытирая забрызганные щёки рукавом. Вода была чистой и сладкой, намного слаще той, что я когда-либо пил.

– Ты выглядишь странно, – прохрипело старое дерево. – Одеяния твои не из нашего мира.

– Он не здешний, – ответила за меня Наамах.

Солнце стало потихоньку заходить.

– А куда вы держите путь?

– Мы идём к господину Арма…

– Армаэлю. За мечом для этого коротышки, – перебила меня дьяволица.

– Я слышало о нём. О, он воистину великий кузнец!

– А где Клементина? – поинтересовался я у Наамах.

Она отмерила двумя пальцами нахождение солнца на небосводе и спохватилась.

– И вправду! Её нужно отыскать! – с испугом в глазах сказала она.

Я с трудом привстал и, еле поспевая за быстрым шагом Наамах, поковылял в чащу, оставив дерево в одиночестве. Клоун побежал вместе с нами.

– Клементи-и-на! – позвала она.

– Клементи-и-на! – вторил ей я.

– Она зашла слишком далеко и, наверное, потерялась, – сказала взволнованная дьяволица.

Я устало опустился на пень, находящийся вблизи.

Становилось всё темнее и темнее, и звёзды, мерцающие синим льдом, рассыпались по всему почерневшему небу.

Сумерки опустились на лес, зажглись огни светлячков, и только тихий стрекот ночных насекомых был слышен в замирании и пустоте звуков чащи.

– Где же нам теперь её искать? – спросил я Наамах.

Шут расплакался, спрятавшись за моей спиной, схватившись за мою одежду, порванную кровожадными бесами.

Бор глухо зашумел, навевая страх. Ночной холод собирался в миллиарды чернеющих крупинок, щекотавших озябшую кожу. Через пышные дымчатые облака мчался ветер, и тени деревьев, согнувшихся в коряги, причудливые ужасающие формы, выстроились в пугающе чёткий ряд. Были видны очертания лица Наамах, но видны едва ли: её алые губы посинели настолько сильно, что я вмиг поверил в сверхъестественность здешних ночей. Бесконечно подробная глубина тёмно-синих оттенков запахла тревогой, повисшей над запахом благоухающих трав и цветов, свернувших свои листья в тугие бутоны. Мой беспомощный взгляд в небо оставался в его тьме, в пронизывающих кожу иглах отчаяния.

Мы заблудились. Все.

И тут кто-то дотронулся до моего плеча.

– Кто здесь? – вздрогнул я.

В ответ я услышал лишь шелест листьев.

– Наамах, кто-то дотронулся до меня! – сообщил я ей.

– Не выдумывай! И без тебя тошно, – проворчала дьяволица.

Тонким звоном ветвей пронеслось в моей голове: «Ну что? Потерялся, человек?».

– Ты слышала это?

– Слышала что? – недовольно огрызнулась она.

– Чей-то голос…

Перед нами, сливаясь с тёмно-зелёным лесом, появилась девушка. В её волосах, на шее и длинном хвосте с кисточкой, были листья и цветы. Острые уши, отдалённо напоминающие форму ушной раковины эльфов, были опущены вниз. Узоры на щеках и лице, вьющиеся зелёные волосы и зелёное платье, будто бы украшенное росой.

– Кто ты? – спросил я.

Наа недоверчиво осмотрела незнакомку.

– Я Марфа, дух леса. Вы, наверное, её потеряли? – она щёлкнула пальцами, и рядом с ней появилась Клементина с травами в руках.

Она бросилась к нам в объятия, восклицая, что очень испугалась, что рада видеть нас.

– Большое спасибо, Марфа! – сказал я с благодарностью.

Наамах захотела пожать ей руку, причём вряд ли это было из-за неуважения, просто, видимо, она не умела по-другому. Но оцепеневший дух леса растворился в ночном тумане.

Как странно. Загадочная девушка.

Но мы в радости, не думая ни о чём, отправились по пыльной дороге, тянущейся длинной лентой, измождённой силуэтами пугающих деревьев, в поисках ночлега. Теперь они, деревья, не выглядели такими чужими, ведь всё в мире можно воспринимать благосклонно, если ты в хорошем расположении духа. Я еле плёлся, опираясь на костыль, долгая ходьба по лесу порядком вымотала меня.

Кларин улыбался и жался к Клементине, выражая свою радость и, как мне показалось, детское повиновение родителю.

Наконец мы нашли то дерево с золотыми листьями, у которого я испил воды.

– Сладких снов, странники, – загудело дерево.

Так мы и уснули без сил, в мыслях о предстоящей дороге.

Я дёрнулся, находясь ещё несколько секунд вне времени и пространства. Сквозь бредовую пелену тьмы я различил отрывки причудливых сюжетных линий. Волчица, Кларин, дерево. Сердце бешено колотилось, по моей спине стекал холодный пот, но лицо и грудь горели адским пламенем. Перед глазами стояли ужасающие картины. Я жив или нет?

– Ксения Александровна? – спросил я в пустоту.

Я увидел её милый образ в очертаниях мрака.

– Неужели моё лекарство стало для тебя болезнью? – будто эхом спросила она.

И тут я окончательно проснулся.

Под раковиной спали Эмиль и Макс, мирно похрапывая.

Дверь открылась.

– Вы чего тут делаете? – испуганно спросила тётя Женя.

Наверное, она не нашла нас по камерам и спохватилась. Эмиль открыл глаза и протёр их кулаками, пытаясь пробудиться ото сна.

– Это беспредел, мальчики, мы себе все волосы на голове выдернули уже, а вы тута…

– А мне такое снилось, тётя Женя! – сказал Эмиль.

– И что же? Так, а ну-ка вылезайте, а то нам врачи по шапке надают, – поторопила она нас.

– Мне снилось, что Мария Дмитриевна зашла к нам с пистолетом, приставила его к виску и сказала: «Смотрите, как надо, слабаки!». И выстрелила. Представляете, тёть Жень? – захохотал он спросонья. Его заспанные глаза, казалось, широко улыбнулись.

– Глупости какие-то тебе снятся, – сказала тётя Женя. Но по ней было видно, что она сдерживалась от смеха.

Знал бы он, что снилось мне… Я огляделся. Нога была на месте, но я как будто ощущал боль, которой не должно было быть. Эмиль, Макс и я встали и вышли из уборной.

– Ты чего хромаешь, а? Костян, не пугай меня, всё же вечером нормально было, – побеспокоился Эмиль.

– Отлежал, наверное…

Воздух казался таким затхлым после цветущего леса, будто бы его сто лет продержали в пустыне. На столе, как всегда, стояли каша и чай.

Встреча

После приёма таблеток тётя Женя куда-то повела нас с Эмилем. Максима забрала на беседу коллега Марии Дмитриевны. Та девушка, которая была в приёмном отделении. Тётя Женя была озадачена мыслями, даже немного поменялась в лице.

– Я вот думала сегодня над твоим сном, Эмиль, – сказала она. – Если бы мне такое ночью почудилось… Упаси боже!

– Ха-ха, это пустяки, мне и не такое порой кажется, – усмехнулся тот.

– А тебе, Костя, что снилось сегодня? – тётя Женя оглядела меня с ног до головы.

Всего на секунду я задумался, стоит ли говорить ей о моих видениях, но это время в размышлениях протянулось в моей голове достаточно долго.

– Так что же? Чего молчишь? – она захлопала ресницами.

– Мне снилось, что я без ноги ковылял по волшебному лесу и разговаривал с его духом, – сказал я. И только потом понял, как же это странно звучит со стороны.

– Действительно, по-волшебному. Без ноги ты бы был в полуобморочном бредовом состоянии, не понимая, что происходит вокруг тебя из-за затуманенной от шока реальности.

– Но там ещё была целительница, девушка-оборотень, которая обработала рану отваром из волшебных трав, и я смог отправиться в путешествие с ней и ещё с одной девушкой, которая спасла меня от съедения бесами.

– М-да. Насмотритесь своих игр на телефонах. Тыкалках этих, – она сделала вид, будто подтянула очень близко к лицу воображаемый телефон, а после начала двигать большими пальцами, как бы набирая сообщение. – А потом у вас у всех психозы, депрессии, биполярочки, бессонницы. А потому что допоздна в ютабах, контактах сидите. Тьфу! Ладно. Впечатлился что ли? Заметно, как прихрамываешь.

– Да, впечатлился… Не то слово. Если все болезни от «тыкалок», то почему Вы ещё не в психозе? Вы либо дрыхнете на посту, либо с кем-то переписываетесь. А куда, собственно, мы идём? – мрачно произнёс я.

– Ты мне зубы не заговаривай. Я своё дело знаю, а ты лечись давай. А идём мы на двигательный праксис. Эмилька жаловался, что у него болит спина. Мы врачу сказали, и она вам назначила. А тебе, Костя, тоже полезно, а то вон как сонная муха в боксе сидишь и даже не ешь толком. А я тебе говорю, надо есть, еда – машинное топливо, без него техника не поедет.

– Да, Вы правы, едет здесь только моя крыша.

– Не груби, Костян. Это же тётя Женя, она хочет как лучше. Правда, тёть Жень?

– Во-первых, Константин, а во-вторых, с каких это пор ты увлёкся морализаторством?

– Ой, да отстань ты, циник и нигилист. Тоже мне, бе-бе-бе.

– Мальчики, не ссоримся, – медсестра мило похлопала своими слипшимися от туши ресницами. Опять. Мне уже начинало казаться, что это нервный тик. – Мы пришли.

Тётя Женя открыла дверь. Перед нами раскинулся зал с разными спортивными вещами. В углу стояли большие резиновые мячи, обручи, корзинки, мягкие маты и сигнальные конусы, имелась даже шведская стенка.

– Здравствуйте, меня зовут Арина, я провожу йога-практики у нас в больнице, – сказала девушка, встретившая нас.

У неё были русые кудрявые волосы и круглые очки, которые, очевидно, были ей малы. Причём, весь вид её внушал ощущение особой творческой безуминки, особой блаженности. Она была одета в восточном стиле, с её рукавов спадали лоскуты рваной ткани, а на ногах были шерстяные гетры. Чувство стиля ей явно не присуще, но будем считать, что так модно.

– Берите коврики вон там, в углу, – она поправила свои очки указательным пальцем и задрала нос кверху, будто прослеживая каждый наш шаг.

В ней сочеталось так много эклектичных моментов: походка, манера разговора, движения тела. Всё это не образовывало целостного образа, но в то же время и было им. Эта неформальность делала Арину особенной. Истинные безумцы вряд ли способны понять, что они сошли с ума, но именно поэтому они не носят социальных масок, не пытаются притвориться кем-то другим.

Мы с Эмилем взяли по коврику. Естественно, мне не шибко-то и хотелось заниматься какой-то сомнительной йогой. Но взглянуть на эту местную сумасшедшую было интересно.

Мы немного размялись, и Арина продолжила свой захватывающий спич.

– Сейчас мы будем выполнять позу на боку с поднятой ногой или Анантасану. Ложимся на коврик на правый бок, сгибаем правую руку и подпираем голову ладонью.

Я с кряхтением выполнил задание, а про себя отметил, что йогу она всё же преподносит неплохо.

– Сгибаем и подтягиваем левую ногу к телу. Захватываем её рукой. Пробуем вытянуть теперь левую ногу вверх к потолку и, если приятно, то делаем усилие.

Что может быть приятней, чем сгибаться в какую-то крокозябру, действительно.

– А теперь отдыхаем. Вдох… Выдох… Глубокий вдох, руки тянутся кверху… Выдох…

Из-за открытого окна, огороженного от мира решёткой, повеяло ветерком. Он игриво потрогал кудри Арины, а потом розовые локоны Эмиля. Но я как будто не ощущал это наяву. Вот он, ветер, я могу почувствовать его лишь вытянув руку в поток уличного воздуха, но эти ощущения даются мне странным образом. Всё снова будто под мутным стеклом: нереальное, ошибочное, обманчивое. Я не понимаю, кто я. Меня не покидает чувство, что я сижу внутри самого себя, выглядывая из глазниц и анализируя мир сквозь призму плоских искажённых элементов, фрагментированных в попытке быть хотя бы немного похожими на, чёрт возьми, реальность.

Мои пальцы не выглядят как часть моего тела, они существуют, но с ними нарушена связь. Мне кажется, что я не испытываю никаких эмоций, но мне ужасно страшно. Тревога переполняет и выливается за край. Я сломан или даже сломлен своим жалким недугом, еле ощутимым, почти несуществующим. Шрамы на моих руках стали тусклыми, и я больше не мог погрузиться в осмысление происходящего. Мир расколот на части, разбит, уничтожен. Но резкий грохот за спиной вырвал меня из этого адского состояния, и я, всё ещё пребывая в трансе, медленно обернулся на звук.

Эмиль захохотал, но где-то через секунды три одумался и прикрыл рот рукой.

Эта тучная женщина, тётя Женя, лежала на полу, а рядом с ней и остатки стула. Арина сохраняла спокойствие, её лицо ни разу не дрогнуло в сторону улыбки или сожаления. Она, словно каменная статуя, сидела в позе «бабочка». Странно, мы же вроде остановились на анантасане…

– Ладно, мальчики, собирайте коврики. Вам понравилось? – отозвалась Арина.

– Да! – воскликнул Эмиль.

Тётя Женя поднялась и начала собирать стул по частям.

– Костян, почему ты не занимался с нами? Всё в порядке? – сочувственно посмотрел мне в глаза Эмиль.

– А почему мы так быстро закончили? – спросил я, шокированный произошедшим.

– Ты чё, не пугай меня, а то ты меня такими шуточками скоро в могилу сведёшь. Ку-ку, ты двадцать минут сидел и удивлённо смотрел на свои руки. Я сказал Арине, что с тобой такое бывает, и мы продолжили без тебя. Вспомнил?

– Ну, припоминаю…

Тётя Женя стыдливо попрощалась и стремительно схватила нас обоих. Мы пошли в бокс.

Что это было? Эмиль говорит, что я двадцать минут просто сидел. Не может быть. Во мне произошло столько разных процессов, но казалось, что это всё уложилось в мгновение!

Одна из медсестёр, та, что в огромных линзах, двигалась нам навстречу. Видимо, за мной.

– Привет, Жень, я украду у тебя мальчика? – сказала она.

– У меня их два, – хихикнула та в ответ.

– А вот этого, который Клингер.

– Да ты прям нарасхват сегодня! – вмешался Эмиль.

– А ты куда его поведёшь, Свет? На ЭКГ? – спросила тётя Женя.

– Да. Это… Я на посту оставила запрещёнку Катькину, глянь там.

– Посмотрю.

И Света повела меня по коридору прямо к выходу. Открылась дверь, и я вдохнул полной грудью, но с выдохом осознал, как пусто мне на самом деле внутри. Я заперт здесь! А ведь раньше я с таким наслаждением собирал опавшие листья, гулял по осеннему лесу, восхищаясь серым небом и моросью последних дождей, которую потом заменит порхание снежинок, облачённых в белые ледяные платья. Вокруг было сыро и мокро, хотя осень была относительно тёплой в этом году.

Мы прошли по территории мимо других зданий и деревьев, выстроенных вряд, и оказались на месте. Поднялись по лестнице в кромешном молчании, останавливаясь у вывески под названием «кабинет электрокардиографии».

Медсестра предложила присесть, а я покорно повиновался. В её руках было полотенце и бумаги. Мой взгляд судорожно скользил по коридору, а сознание, словно натянутая струна, находилось в ожидании роковой встречи. Минуты тянулись медленно, мои мысли с каждым вдохом становились всё более вязкими и тягучими. Я не думал ни о чём, а только лишь… Только лишь… Я вздрогнул. Сердце заколотилось в бешеном ритме. В мою кровь будто вбрызнули два литра чистого адреналина. Нет. Не может быть! Это она! Я либо сошёл с ума окончательно, либо мои животные инстинкты прорицательства не подвели меня на этот раз. Губы и руки охватил тремор, тонкими иглами по спине пробежали мурашки. Я встал со стула и уставился на женщину в белом халате. Пучок, русые волосы и запах… Его я не перепутаю ни с чем. Это он мерещился мне всё это время в слиянии ароматов уличных булочных и цветении весны. О, этот запах первой влюблённости, тайного искусства, манящего безмолвия и невинности разума. Разума, который не утонул в суете будничной рутины.

– Ксения Александровна? – я пытался не задохнуться от чувств, но у меня это плохо получалось.

Женщина обернулась, оставляя свой разговор с коллегой. Её глаза сделались круглыми. Она оглядела меня, и взгляд её сосредоточенно остановился на уровне моих рук. Она никогда не видела раньше этих ран, подаренных мной самому себе в честь её имени. Я не показывал. Даже по её просьбе на первой консультации.

– Константин? – спросила она, не ожидая встретить меня в больнице.