Цена гордости

Анька болтала без умолку. Вскоре я уже знала, что Вера забеременела рано, в восемнадцать, а от кого – осталось тайной, сокрытой за семью печатями.

– В то лето Андрей, охотник, рабочих нанимал, поговаривали, с одним из них она любовь-то и крутила, – деловито поделилась Анька. – А потом он укатил, а Верка с животом осталась.

Девочку Вера назвала Олесей и воспитывала в строгости: не желала дочери такой же судьбы. На гулянки не пускала, следила за кругом общения, запрещала краситься и носить короткие юбки.

– Мне уж ее жалко было порой, – Анька сочувственно вздыхала. – Красивая ведь девка, ладная, если приодеть! Я сколько раз предлагала – ни в какую! Все платья до пят, непременно с длинным рукавом. И это в такую жарищу!

– Олеся не бунтовала?

– Нет, – Анька затрясла головой и ее кудряшки запрыгали, – куда ей. Тише воды, ниже травы.

– Девятнадцать лет, самая пора влюбиться…

– А я о чем, – с жаром подхватила Анька. – Но Олеська из дому-то лишний раз не выходила. Ума не приложу, кто ее мог убить. Она же безобидная, точно котенок.

Я нахмурилась. Стало быть, Вера дочь держала в черном теле: ни развлечений, ни прочих подростковых радостей. Если в окружении девушки не было мужчин, то про кого же она тогда говорила? Ведь Олеся четко сказала – «он меня убьет».

– Полиция что говорит? Есть какие-нибудь догадки?

Анька замахала руками.

– Да какие догадки! Наш участковый, Игорь Степанович – ну, ты его видела, ничего крупнее пропажи козы в жизни не расследовал. А молодой этот недавно на службу поступил, первое дело его.

Я пригорюнилась. Да, такими темпами расследование будет вестись вечно. И в самом деле отцу что ли позвонить…

Представив разговор с дражайшим папенькой, я содрогнулась. Нет, отец в лепешку расшибется, но сделает все, о чем я прошу – беда в том, что просить совсем не хотелось. Ровно как и разговаривать. Трех недель в Лазурном оказалось слишком мало, чтобы успокоить бушующую внутри обиду.

Пока я размышляла, как лучше поступить, дверь магазина скрипнула. Тонко звякнул колокольчик. По моей спине пробежали мурашки – еще не обернувшись, я уже поняла, кто пожаловал.

Анька мигом вскочила на ноги, выпятила грудь, туго обтянутую розовым хлопком и кокетливо надула губы.

– Доброго вечерочка, Макар! Тебе сигарет?

– Нет, Аня. Кофе есть?

– Только чай.

– Давай чай, – согласился Макар.

Анька убежала в подсобку, гремя там чем-то. Отметив, как быстро они перешли на «ты», я повернулась. Макар дружелюбно улыбнулся, спросил:

– Чаевничаете?

– Ага, – ответила я.

– Как торт, вкусный?

– Нормальный.

– Мира, я…

Он шагнул ко мне с явным намерением что-то сказать, но из подсобки вернулась Анька, победно неся упаковку черного чая. Я ухмыльнулась и, пока Макар расплачивался, помахала Аньке и вышла из магазина.

Улица была пуста: желтая пыльная дорога уходила вверх, в горку, пышным цветом раскинулись по бокам гортензии и космеи, высаженные заботливой рукой. Мне удалось пройти совсем немного, как за спиной раздались торопливые шаги.

Макар догнал меня в два счета, поравнялся и сбавил темп. Я молчала, предоставив ему возможность начать говорить самому.

– Мира, ты меня избегаешь?

– С чего бы? – равнодушно спросила я.

– Я же не слепой, – резко ответил он. – В чем дело? Вчера…

Я вспомнила, как заботливо он держал мою ладонь и перебила:

– Вчера случилось несчастье, Макар. То, что мы оказались рядом, ничего не значит. Я не против поддерживать добрососедские отношения, но в гости приглашать не буду, уж извини.

– Да я и не напрашиваюсь, – усмехнулся Макар. – Куда же делось твое любопытство? Или это такая тактика: сначала привлечь внимание, а потом скрыться из виду?

Я аж поперхнулась от возмущения. Он что, принял меня за какую-то хищницу, охотящуюся за кошельками потолще?

– Иди ты, – бросила я сквозь зубы и зашагала быстрее.

Макар догнал меня, схватил за руку.

– Извини. Я не то хотел сказать.

– Но сказал.

– Извини, – повторил он.

Видно было, что слова давались ему тяжело. Не привык извиняться, значит. И смотрел на меня исподлобья, так, будто желал придушить на месте.

Я смотрела в ответ с не меньшим гневом, но вскоре сдалась, сменив его на милость.

– Ладно. Руку отпустишь?

Макар ослабил хватку, но перед тем, как окончательно разжать пальцы, скользнул ими по моей ладони. Ненавязчивое, нежное прикосновение, словно еще одна попытка сказать «мне жаль».

– Ты домой?

Я собиралась на речку, но говорить этого, разумеется, не стала, отделавшись кивком. На языке крутилось множество вопросов, которые мне бы хотелось задать Макару: например, что за ковер он жег, или почему вдруг стал активно интересоваться жизнью в поселке, посещая главных сплетниц, но я подозревала, что правды от него не дождаться.

Однако молчание давалось мне тяжело, поэтому я самым что ни на есть светским тоном поинтересовалась:

– Надолго в Лазурное?

– На пару недель. А ты?

– Тоже. Отпуск?

– Да. У тебя?

– Тоже.

«Вот и поговорили», – усмехнулась я, не сомневаясь, что оба солгали. Впереди уже показалась крыша тетушкиного дома, когда Макар спросил:

– Эта девочка, Олеся… Ты ее знала?

Я насторожилась.

– Видела пару раз издалека.

– Безумно жаль ее, – сказал Макар, но в голосе у него не было ни капли сочувствия.

Это до того меня разозлило, что я ответила:

– Правда? Как-то не похож ты на горюющего.

– Мне что, слезы лить? – усмехнулся он.

– А ты умеешь?

В словесной пикировке мне не было равных – сказывались годы общения с отцом, занимающим генеральский чин. Но и Макар уступать не желал – взглянул так, что кровь застыла в жилах.

– Не устала еще в остроумии упражняться?

– Не устала, – по-детски парировала я. – А ты не устал вокруг да около ходить? Говоришь, отдохнуть в Лазурное приехал?

Макар недобро прищурился, но меня уже понесло по кочкам.

– Может, местные и не знают, сколько твоя машина стоит, да вот я прекрасно осведомлена.

– Иметь дорогую тачку – преступление?

Я пожала плечами.

– Не преступление. Да только когда автомобиль дороже дома, невольно возникают вопросы: зачем тому, кто в состоянии построить себе особняк или купить билет на острова, приезжать в богом забытый поселок?

– Кто бы о деньгах рассуждал, – противно ухмыльнулся Макар. – Сама-то на чем приехала?

Моя машина стояла во дворе, припаркованная под навесом – новенькая, блестящая иномарка. Подарок отца на двадцатипятилетие.

Я скрипнула зубами, догадываясь, каким образом Макар узнал мое имя. Автомобильные номера… Узнать владельца в век современных технологий – плевое дело.

Значит, и про отца Макар знает. И про скандал…

– Приятно было поболтать.

Развернувшись, я чеканным шагом направилась к дому, спиной чувствуя насмешливый взгляд. Несмотря на то, что последнее слово осталось за мной, в перепалке я абсолютно точно проиграла.

Через минут десять, осторожно выглянув в окно, я убедилась, что горизонт чист – ни подозрительных соседей, ни кого-либо другого. Спешно натянула купальник, сверху надела свободный сарафан – ярко-желтый, в подсолнухах – и вышла на улицу.

Мой путь лежал к речке, которую я не особо жаловала – мелкая, с быстрым течением и крутыми берегами, она была излюбленным местом сбора всех местных детишек. По вечерам там собирались и взрослые: жарили мясо, выпивали, словом, культурный русский отдых.

Я подобную романтику не любила, оттого держалась в сторонке, за что и поплатилась: придя на речку, ощутила себя белой вороной. Дети с гиканьем носились по песку, парочка мальчишек плескалась в воде, какой-то мужчина в серой футболке и пляжных шортах утомленно прихлебывал пиво из бутылки, устроившись на раскладном стуле. Время от времени он подавал голос, изрекая что-то вроде:

– Егор, а ну вылазь, губы синие. Мишка, хватит мутузить брата! Как черти, ей-Богу.

Я осмотрелась, выискивая мальчика в красной кепке, который утром нещадно истоптал тетушкины примулы. Вадик обнаружился в компании друзей – пацан такого же возраста и девочка чуть помладше, в нарядном платьице.

Напустив на себя непринужденный вид, я прогулочным шагом приблизилась к ним и окликнула:

– Вадик…

Парень завертел головой. Увидев меня, насторожился, задвинул девочку за спину и хмуро спросил:

– Вы мне?

– Тебе, тебе, – заверила я тоном лисы Алисы и подкралась ближе. – Поговорить хочу.

– Мне мама не разрешает с незнакомцами разговаривать.

«Похвально», – впечатлилась я. Когда у меня будут дети, надеюсь, они будут такими же послушными и осторожными.

– Так давай познакомимся. Меня Мира зовут, я соседка бабы Клавы, живу напротив.

– Вадик, – буркнул он. – Чего надо?

Я посмотрела на ребят, стоящих рядом.

– Наедине можем поговорить?

Тень озабоченности на лице Вадика сменилась легким испугом.

– Вам что надо? Я сейчас дядю Толю позову…

«Дядя Толя – это мужик в серой футболке с пивом, – сообразила я. – Верно, присматривает за детьми на речке».

– Послушай, Вадик, – теряя терпение, сказала я. – Мы в людном месте, у всех на виду. Я тебя никуда не зову, просто хочу задать пару вопросов по поводу вчерашнего.

Вадик оказался сообразительным, чем меня порадовал – повернувшись к ребятам, попросил их отойти. Те беспрекословно послушались.

– Вы про девушку ту, да? Которую убили, – хмуро уточнил он. – Про нее хотите поговорить?

Я кивнула.

– Утром ты спрашивал, будут ли полицейские с тобой беседовать. Просто так или есть, что рассказать?

– А вам зачем?

– Веду расследование, – ответила я и внезапно поняла, что да, так оно и есть.

Я была последней, не считая убийцы, кто видел Олесю. Мне же и адресовались слова о том, что кто-то собирается ее убить, а я не придала им значения. Результат моей беспечности – убитая девушка, которой бы еще жить и жить.

Чувство вины грызло меня изнутри, и этот голос ничем не заглушить. Может, когда убийца будет найден, он наконец утихнет.

– Вы из полиции?

– Нет, – лгать я не стала. – С телевидения. Готовлю передачи про маньяков и убийц, провожу расследования, освещаю то, о чем умалчивает следствие.

– А вы не врете? – по-детски спросил Вадик. – Чем докажете?

– Сначала ответь на мой вопрос. Почему хотел, чтобы с тобой следователь поговорил?

– Потому что мне есть, что рассказать. Я одну тайну знаю, – медленно произнес Вадик. – И хочу поделиться. Вдруг это поможет. Жалко же…

Он шмыгнул носом и отвел взгляд. Несмотря на неуверенный тон, Вадику я поверила безоговорочно. И в то, что ему жаль Олесю – тоже.

– Жди здесь, – велела я. – Принесу доказательство.

Быстрее ветра я понеслась обратно к тетушкиному дому, загребая пыль. Солнце уже клонилось к земле, и я боялась попросту не успеть до наступления сумерек. Пробежала мимо магазина, миновала пустой дом, в котором никто не жил…

Пробежка далась нелегко – дышала я как загнанная лошадь, а в саду еще и ухитрилась упасть. Боль в колене на мгновение ослепила – зажмурившись, я глухо застонала, перевернулась и осмотрела многострадальную ногу.

Из-за забора показался Макар. Встревоженно оглядев меня, распластавшуюся на земле, он протянул:

– Мира? Что случилось?

Должно быть, Макар сразу понял, как глупо прозвучал его вопрос, и схватился рукой за колья забора, намереваясь повторить излюбленный трюк – перемахнуть через ограду.

– Не смей, – предупредила я, дыша через рот.

Боль все еще была острой, но большие опасения вызывала кровь, бодрой струйкой текущая по ноге. Чертыхнувшись, я сделала попытку встать, но тут же плюхнулась обратно.

– Тебе нужна помощь, – констатировал Макар. – У меня есть аптечка.

– Это ты похвастаться решил? У меня она тоже есть, не беспокойся.

– Надо остановить кровотечение. Сильно болит? – участливо спросил он.

Мне тут же захотелось пожаловаться, а еще лучше – предоставить ему разбираться с раной. Но я стиснула зубы и напомнила себе, что сосед не только подозрительная личность, но еще и лгун.

– Терпимо.

– А чего лежишь тогда?

– Любуюсь газоном, – мрачно буркнула я, проклиная про себя недоверчивого Вадика.

Макар покачал головой.

– Неужели я настолько тебе неприятен, что лучше терпеть боль, чем принять помощь?

«Не в этом дело», – хотела ответить я, но промолчала.

Беда в том, что Макар вовсе не был мне неприятен. Напротив – очень даже, несмотря на откровенную ложь. Но розовые очки на моих глазах разбились совсем недавно, причем сделали это стеклами внутрь, и я боялась совершить ту же ошибку, что и с Антоном.

– Со мной все порядке, не волнуйся. У тебя никаких дел нет?

– Выпроваживаешь, – усмехнулся Макар. – Ладно.

Он скрылся из виду, и я вздохнула с облегчением. Правда, облегчение длилось недолго – через пару минут ко мне из-за соседского забора прилетела маленькая белая сумочка с красным крестиком.

– Рану обработай и пластырем заклей, – Макар холодно посмотрел на меня. – Аптечку можешь не возвращать.

Он снова исчез. Вздохнув, я открыла аптечку, залила рану перекисью и налепила сверху пластырь. Боль стихла, но облегчения я не почувствовала – напротив, на душе скребли кошки, и в целом было… Как-то муторно.

«Макар взрослый мальчик, переживет», – успокоила я разыгравшуюся совесть.

А вот Вадик бесконечно ждать не будет. Прихрамывая, я вошла в дом, отыскала в сумке удостоверение и поковыляла обратно на речку.

К моему удивлению, Вадик все еще был на берегу – сидел на корточках, сосредоточенно рассматривая жука, ползущего к воде. Детворы заметно поубавилось, мужчина в серой футболке тоже куда-то подевался, в зарослях травы заквакали лягушки, предвещая наступление ночи.

– Вот, смотри, – я протянула ему удостоверение сотрудника телевидения.

Оно было недействительным уже три недели, но Вадику, конечно, знать об этом было неоткуда. Он неторопливо изучил содержимое, сравнил фотографию с оригиналом, чему я умилилась, и вернул обратно.

– Теперь верю. Вы передачи снимаете?

– Да. Расспрашиваем родных, выясняем новые детали. Иногда сотрудничаем со следствием, – малость приукрасила я. – Так что, расскажешь свою тайну?

Вадик оглянулся с видом заправского шпиона, придвинулся ко мне и горячо зашептал:

– Олеська со старшим сыном Филимоновых в лесу встречалась. Любовь у них. Видел, как они обнимались.

Что-то подобное я и предполагала с самого начала, задавая вопросы об ухажерах. Ну не может девятнадцатилетняя девушка не иметь предмета воздыхания!

– Когда видел?

– За пару дней до того, как… Ну, вы поняли. Мы с пацанами поспорили: кто через пасеку пройдет без единого укуса. Я решил пробежать быстро, чтобы пчелы не успели, а они вдруг все за мной. Ну, в лес забежал, – деловито сообщил Вадик. – Решил там схорониться. Иду, значит, слышу голоса. Подкрался, чтобы не увидели… Боялся, матери потом расскажут, она мне запрещает в лес ходить.

– И правильно делает. Дальше что?

– Там Олеся с Колькой обнимались. Прямо в облипку стояли, – Вадик поморщился, выражая отношение ко всякой романтической чепухе. – Ну, я обратно пошел. Вот и все дела.

– Ясно, – задумчиво произнесла я.

– Вот еще что, – вдруг заволновался Вадик. – Колька-то полиции сказал, что с Олесей особо не общался. Соврал, получается.

– Получается, – согласилась я. – Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?

– Матери хотел, но она слушать не стала. И к следователю меня не пустила, – обиженно поведал Вадик. – А я помочь хотел! Когда вырасту, тоже буду убийц ловить.

– Непременно, – заверила я. – Ты большой молодец, Вадик. Пока никому ничего не говори, хорошо? Особенно посторонним.

– А полиции можно?

– Полиции можно, даже нужно, – милостиво разрешила я.

Просияв, Вадик с довольным видом кивнул.

– Я пойду тогда, мама дома ждет.

Он умчался, смешно подкидывая колени, а я уселась прямо на песок. Чудо, а не ребенок. Такая сознательность в столь юном возрасте…

Поняв, что начала мыслить как умудренная годами женщина, я малость взгрустнула. Ночь подкралась на мягких лапках, как черная кошка, укрыла берег пологом темноты. Мягко зашуршала трава, вторя мелодичному плеску воды, где-то вскрикнула птица. И воздух… Воздух вокруг был таким, что хотелось пить его горстями.

В груди засвербило. Я вдруг вспомнила, что ни разу не заплакала с момента расставания с Антоном. Слезы сами потекли по щекам, и сделалось так больно и хорошо, что я заулыбалась, как дурочка.

На плечи мне опустилось что-то мягкое, пахнущее мятой и шоколадом. Я с удивлением обернулась и увидела Макара.

– Замерзнешь, – сказал он. – С реки ветер холодный.

Следовало бы огрызнуться, сбросить с плеч его ветровку, но я не смогла, не решилась портить момент глупыми ссорами.

– Спасибо. Ты всегда такой заботливый?

– До встречи с тобой не замечал.

Макар уселся рядом. Я не стала протестовать, задумчиво уставившись на темные воды реки. Так мы и просидели полчаса в тишине, рассматривая берег и стремительно чернеющее небо. Когда зажглись первые звезды, я спохватилась – сижу в чужой ветровке, а Макару, наверное, холодно.

– Не беспокойся, я парень закаленный, – он подмигнул. – Идем? Провожу тебя, а то мало ли…

Он не договорил, но я без того уловила смысл – убийца Олеси все еще на свободе. Где-то здесь, прячется среди аккуратных маленьких домиков, и, может, даже сокрушается вместе со всеми, скрывая свое истинное лицо за маской скорби…

Глава 3

Утром, не теряя времени зря, я отправилась к дому Филимоновых. Он, в отличие от других в поселке, вид имел причудливый: изба-пятистенок, только раза в три больше, чем полагалось на Руси, и снабженный всеми удобствами. За крепким забором слышалось блеяние коз и квохтанье кур – хозяйство у Филимоновых цвело и пахло, о чем свидетельствовал запах навоза.

Покрутившись рядом, я пригорюнилась. Из дома никто не выходил, а как поговорить с парнем наедине, не привлекая внимания, я не знала. Пришлось импровизировать – сорвав с ноги пластырь, я сняла с указательного пальца кольцо и расцарапала полученную рану, стараясь не повизгивать от боли. Показалась кровь, чего я и добивалась.

Подойдя к двери, я забарабанила в нее кулаком. Спустя пару минут звякнула щеколда, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунула голову женщина средних лет с измученным лицом. Когда-то она была красавицей, но годы тяжкого труда испортили лицо, а глаза имели какое-то затравленное выражение.

– Мирослава? Вам чего? – удивилась Марья.

Я, в свою очередь, поразилась тому, что она знала мое имя. С женой Кирилла Филимонова мы не пересекались, представлены друг другу не были. Хотя чего удивляться – все друг у друга на виду.

– Упала, поранилась, – я указала на колено, старательно кривя лицо. – Пластыря не найдется? У меня с собой, как назло, ничего нет.

– Входите.

Марья посторонилась. Я мгновенно юркнула внутрь, украдкой рассматривая двор – чистый, просторный, с аккуратными пристройками. В отдалении за сетчатым забором гуляли куры, неподалеку стояла скамья. На нее я и присела, всячески охая и стеная.

– Сейчас принесу аптечку, – пообещала Марья.

На мои стоны и визги вышел хозяин дома, за ним подтянулись сыновья. Старший, Николай, был кудрявым юношей с непомерно длинными ногами. При ближайшем рассмотрении стало ясно, о чем судачили в поселке: аристократические кудри и голубые глаза никак не вязались с коренастым, кареглазым Кириллом.

– Ничего, жить будете, – со снисходительной улыбкой сказал он, осмотрев мою рану.

Было видно – Филимонов посчитал меня эдакой дурочкой, раздувшей из мухи слона. Я мастерски подыгрывала: дула губы и волновалась, не останется ли шрама.

Когда Кирилл отошел к курятнику, я улучила момент и поманила Николая пальцем. Он несколько изумился, но все же подошел, глядя на меня с опаской.

– Надо поговорить насчет Олеси. Приходи на речку в течение часа. Я все знаю, – для острастки добавила я.

Из дома вышла Марья, неся бинты, вату и перекись. Николай отпрянул и заулыбался дрожащими губами, делая вид, что ничего не произошло.

– Ох, спасибо, – я принялась преувеличенно благодарить хозяйку. – Болит-то как!

Марья устало слушала мои стенания. В душе зародилась жалость к этой измученной женщине: каково ей было все эти годы растить сына под гнетом чужих глаз и злых слов? А муж? Как Кирилл отнесся к проступку жены? Филимонов не похож на человека, умеющего прощать.

Залепив рану, я еще раз поблагодарила Марью. Та ответила равнодушным кивком. Решив, что пора и честь знать, я попрощалась с сердобольными хозяевами и потопала на речку.

Солнце ласково пригревало, сменив гнев на милость, в воздухе пахло горячим песком и жареным мясом: Анатолий, вчера прихлебывающий пиво, сегодня жарил сосиски на углях. Рядом носились пацаны с палками, на которые были наколоты куски хлеба. Я сглотнула слюну, вспомнив, что не успела позавтракать, и подошла ближе. Очевидно, вид у меня был как у голодной собаки, потому что Анатолий вдруг поздоровался и предложил:

– Присоединитесь?

Сил сопротивляться зову желудка не было, и я кивнула:

– Аппетитно пахнет.

– А то, – он засмеялся. – Я уже приноровился готовить на костре все, что есть в холодильнике. Ребятня очень любит.

Я посмотрела на пятерых мальчишек, затеявших игру в догонялки.

– Ваши?

– Племянники. Дети брата, – пояснил Анатолий, ловко переворачивая решетку. – Вот, держите.

В моих руках оказался зажаристая до корочки шкворчащая сосиска и салфетка. Я вгрызлась в сочную мякоть, с удовольствием прожевала.

– Аккуратнее, Мишка! – крикнул Анатолий. – Вот поганцы… Сладу с ними нет.

– Тяжело за детьми присматривать? – поддержала я беседу.

Николай все равно еще не пришел, а делать мне было решительно нечего.

– Тяжело, – согласился Анатолий. – Но свои же, родные. А уж после того, что случилось, страшно даже днем без присмотра оставлять… Дома-то они с ума сойдут. Пятеро мальчишек – это вам не шутки.

Обрадовавшись, что беседа повернула в нужное русло, я махом заглотила сосиску и невинно поинтересовалась:

– Вы Олесю хорошо знали?

– Да нет, – нахмурился Анатолий. – Веру вот знал. А дочь ее особо из дома не выходила. А если и выходила, то все молчком. Тихая очень была, я бы даже сказал, скрытная. Слова лишнего не выдавишь. Здоровались, конечно, а чтобы беседы водить – это нет.

– И вас не удивляло такое поведение молодой девушки?

– Вера строгая, дочь правильно воспитывала. С детьми только так и надо, иначе будут шалопаи, как они, – он указал на мальчишек, но говорил по-доброму, с улыбкой. – А это ж девочка. Вера хотела, чтобы Олеська лучше нее жила.

Сердце сжалось от того, что надеждам матери не суждено было сбыться. Проглотив ком в горле, я спросила:

– Девочка росла без отца, правильно?

– Без. Верка забеременела, полгода скрывала сначала. Зима была, под одеждой не видно. А уж весной все увидели, что живот огромный. От кого – так и не сказала. Слухи разные ходили, местные на кого только не думали. Даже на женатых. Ох, и взбаламутилось тогда Лазурное! Но после Вера вроде кому-то обмолвилась, что отец девочки – один из рабочих, что у Андрея тогда трудились. Все и успокоились.

– Надо же…

– Да, вот такая вот, сельская жизнь. Вера молодец. Сама дочь на ноги поднимала, работала…

– Где? – тут же заинтересовалась я.

– Да у Филимоновых подрабатывала, помогала им с живностью, и свое хозяйство вела. Вера цветы очень любит, выращивает всякие разные на продажу. Говорят, с руками отрывают.

– Так что же она дочь в город не отправила? Девочке учиться надо…

Анатолий мотнул головой.

– Говорю ж: боялась, что дочь повторит ее судьбу. Спутается с каким-нибудь парнем, забеременеет, об учебе забудет… Нет, она ее своему делу обучала.

Представив, каково Олесе жилось взаперти, я содрогнулась. Нет уж, иногда материнская забота хуже удавки на шее.

– Порой, конечно, до абсурда доходило, – вдруг поведал Анатолий. – Люда, жена моего брата, платья заказала, да одно ей не подошло. Новое, чего ж выбрасывать? Подарила Олеське. Так Вера вечером обратно его принесла, мол, рукава короткие, все плечи открыты.

– Действительно. Не в Средневековье живем, – вырвалось у меня.

Стремление одевать собственного ребенка прилично было понятно, однако Вера, похоже, немного помешалась. Плечи – не ноги, но кто знает, может, декольте было слишком глубоким…

Я огляделась и заметила Николая. Бедняга, вероятно, уже долго стоял возле камыша, переминаясь с ноги на ногу.

– Спасибо за угощение, – поблагодарила я Анатолия.

Тот заулыбался.

– Красивую девушку грех не угостить.