Цена гордости

– Интересовались, значит.

– Не только вам же приглядывать за другими, Мирослава.

Меня передернуло. Терпеть не могу полный вариант своего имени – так ко мне обращался отец в минуты разочарования в собственном ребенке.

– Мира.

– Хорошо, Мира, – покорно согласился Макар. – Так что? Завтра мне ожидать вас в гости?

Я оторопела.

– В смысле?

– Вчера вы крутились возле забора, сегодня вот перед калиткой бродите, – пояснил Макар. – Завтра, стало быть, и внутрь пролезете.

– Больно надо, – фыркнула я. – Не берите на себя много, Макар – не унесете ведь.

– Думаете?

Он схватился за забор и, легко подтянув тело, перепрыгнул его. Я вытаращила глаза – перед мной разворачивалась сцена из кино: полуобнаженный красивый мужчина, с ловкостью преодолевающий препятствия… Не хватало только злодея и перестрелки.

«О чем ты думаешь, Мира», – одернула я сама себя и тут же нашла оправдание: подобное игнорировать сложно. Тем более что Макар с гнусной ухмылочкой шагнул ко мне, не давая забыть о своем существовании.

– Любите красоваться? – спокойно спросила я. – Это все фокусы, или будет что-то еще? Сальто, хождение на руках?

– Любите поострить? – в тон мне ответил Макар. – Я хоть и простил вашу выходку, но не забыл о ней, Мира.

– Вот уж низко – напоминать о собственном благородстве, – насмешливо пропела я. – До свидания, Макар. Хорошего вам вечера.

Стараясь не сорваться на бег, я развернулась и поспешила в сторону дома. Внутри все мелко подрагивало, сердце взволнованно билось. После расставания с Антоном я чувствовала себя растоптанной – казалось, ни один мужчина в мире не заставит меня испытать ничего, кроме равнодушия, однако Макару удалось совершить невероятное: я ощутила злость, азарт и желание щелкнуть его по носу.

– Как же надоели эти самоуверенные нахалы, – пробубнила я, толкнув калитку. Та со скрипом отворилась. – Так и хочется поставить на место…

Пыхтя, как чайник, я поужинала и вернулась на шезлонг с книжкой в руках. За соседским забором было тихо. Прочитать удалось только одну главу – сумерки сгустились, и буквы расползлись по листу, превратившись в сплошное чернильное пятно.

Я сходила в душ и собралась с легкой душой лечь спать, но перед этим еще раз вышла в сад – убедиться, что сосед не промышляет чем-то нехорошим. Костер в то время уже догорел, от ковра – и злодеяний Макара – остался только пепел.

Решив завтра поговорить с бабой Клавой, я направилась в дом, но была остановлена тихим возгласом:

– Извините…

Я повернулась. За забором стояла Вера – соседка Филимоновых и Аньки-продавщицы. Ее узкое лицо испортил страх, голос подрагивал.

– Вы мою дочь не видели?

Ушибленный бок заныл. Я машинально потерла его и кивнула:

– Видела. Часа… Три назад? Она бежала в сторону леса.

Вера коротко вскрикнула и зажала рот рукой.

– Что такое? – теперь уже и я насторожилась. – Не вернулась домой?

– Как вы… А, впрочем, неважно, – Вера сгорбилась, став ниже ростом. – Не вернулась. Гляжу – в комнате ее нет. Пошла искать…

Она посмотрела в сторону леса с ужасом. Темный, выглядящий неприступным и неприветливым, он угрюмо высился на краю черной горой.

– Подождите, вместе поищем вашу дочь, – предложила я. – Только переоденусь.

Вера молча кивнула. Наспех отыскав джинсы, я набросила на плечи тонкую ветровку в качестве спасения от острых ветвей и комаров, прихватила телефон и вернулась на улицу, с неудовольствием заметив стоящего рядом с Верой Макара.

– Давно пропала?

– Часа три-четыре, – прошелестела Вера. – Ушла, не сказала куда. Время уже позднее, ночь…

– Она в сторону леса пошла, – сказала я, приблизившись. – Видела ее, когда… кхм.

Я кашлянула, но все же закончила:

– Когда прогуливалась.

Макар ничего не сказал – ни насмешки, ни подтрунивания я не услышала. Вместо этого он приказал:

– Будите местных, Вера. Мужчин. Пусть помогают. Надо поделить территорию на квадраты и искать.

– Да как же это, – запричитала женщина. – Как же…

Макар посмотрел на меня. Проникшись его грозным голосом, я вытянулась в струнку и подавила желание отдать честь.

– Мира, вы идите с Верой, помогите. Прогуляйтесь по деревне, поищите у знакомых, друзей.

– Она в лес ушла, – тихо возразила я. – Надо там искать.

– Могла вернуться. Или вы за всеми бдительно следите? – процедил Макар. – Гарантируете, что она не могла проскочить мимо вашего дома незамеченной?

– Нет, – выдавила я.

– Тогда идите, – смягчился Макар. – Вера!

Женщина, обнимающая себя за плечи, встрепенулась и с надеждой посмотрела на него.

– Вера, вы меня понимаете? Будите односельчан, – четко произнес Макар. – Быстрее!

Окрик подействовал как удар кнута – Вера вздрогнула, а затем бросилась вперед, параллельно подбегая к домам и стуча в двери. Дурное предчувствие охватило меня с ног до головы – несмотря на теплую летнюю ночь, стало зябко.

– Я дойду до леса, посмотрю, что там и как, – сообщил Макар.

Я бросила взгляд на темные окна жилища бабы Клавы – как же невовремя она уехала в город!.. Была бы тут, сразу бы сказала – возвращалась ли девчонка обратно, или нет…

Сообразив, что Макар уже ушел в сторону леса, я бодрой рысцой догнала его.

– Мира, – он остановился. – Почему вы такая непонятливая?

– С вами пойду, – я прищурилась. – Во-первых, вы места не знаете. Во-вторых, вдвоем меньше шансов заблудиться. В-третьих…

– Идем уже, – грубо перебил он. – Держитесь рядом.

Мы засеменили бок о бок. Вернее, Макар шел, а я семенила, пытаясь подстроиться под его широкий шаг. Когда свет окончательно уступил тьме, я включила фонарик на телефоне и, подсвечивая дорогу, спросила:

– Почему вы отправили Веру будить жителей? Может, ее дочка задержалась у друзей.

– Вы сами-то в это верите? – раздраженно поинтересовался Макар.

Я прикусила язык. Оптимизм советовал мне верить в лучшее, однако интуиция упорно твердила – дела плохи.

– Там дальше пасека, – сказала я через пару минут молчания. – Деда Григория. За ней лес… Тропинка к озеру ведет.

– Что за озеро?

– Глубокое и холодное. Я купалась там, – зачем-то доверительно сообщила я. – А сегодня баба Клава сказала мне, что купаться не стоит…

От страха и волнения я несла всякую чушь – говорила, лишь бы не идти в мертвой тишине, ведь тогда мысли становились громче. А слушать их я не желала.

– Холодное, – повторил Макар и чертыхнулся, перейдя на «ты». – Веди.

Я молча прибавила шагу. Слабый свет фонарика выхватил из темноты деревянные крохотные домики – точно моровые избы, они стояли в ряд на тонких опорах. Я снова поежилась. На ум пришли слова бабы Клавы – предостережение, которому я не придала особого значения, а сейчас мне страсть как не хотелось идти к воде.

«Но девочка, – напомнила я. – Могла потеряться в лесу, упасть и потерять сознание… Надо помочь».

Пасека сменилась лесом, который и при дневном свете выглядел зловеще, а уж в ночи… Я недовольно засопела и на всякий случай почти вплотную приблизилась к Макару.

– Страшно? – шепотом спросил он.

Не услышав в его вопросе издевки, я так же тихо ответила:

– Не по себе. И как раньше наши предки выживали без электричества…

Справа раздался какой-то треск. Я взвизгнула и схватила Макара за руку, но промахнулась и вцепилась в бок.

– Ты бы еще на меня запрыгнула, – послышался над ухом смешок. – Это всего лишь ветка, Мира. Нет там никого.

От его тела приятно веяло теплом, а меня колотил озноб. С сожалением отстранившись, я буркнула:

– Ну извини. Я обычно по лесам ночами не хожу.

– Так и оставалась бы в деревне.

Проигнорировав справедливое замечание, я бодро потрусила по тропинке. Недавний испуг сменился желанием доказать, что я тоже не лыком шита и вполне могу быть полезной.

– Озеро уже близко. Минут пять еще.

– По сторонам смотри, – велел Макар. – Мало ли…

Я послушно завертела головой, время от времени направляя фонарик в непролазные дебри. Света катастрофически не хватало – современное устройство не справлялось с темнотой, окутавшей лес.

– Постой, – окликнул Макар.

Я тут же замерла. Послышался треск, сдавленное ругательство – Макар нырнул куда-то в кусты, откуда вскоре появился с угрюмым видом.

– Пошли обратно.

– В смысле? – не поняла я. – А поиски? До озера еще не дошли.

– На озеро нам уже не надо.

Я похолодела и одними губами спросила:

– Что там?

Макар только мотнул головой. Пребывая на грани ужаса, я шагнула в кусты…

Он поймал меня за руку, сжал запястье.

– Лучше не стоит, Мира.

– Пусти, – упрямо выговорила я. – Пусти, все равно посмотрю.

Чужие пальцы, стискивающие запястье на манер браслета, разжались. Дрожащей рукой направив фонарик в гущу леса, я осторожно раздвинула ветви. Из горла вырвался то ли стон, то ли крик – увидев белеющее в темноте тело, я покачнулась и начала опускаться на колени. Ноги отказались держать меня при виде толстой косы, обмотанной вокруг тонкой шеи, распахнутых невидящих глаз и раззявленного в вопле рта…

Макар подхватил у самой земли, не дал упасть. Я бессильно повисла в его руках.

– Говорил же, любопытство – плохая черта. Идти можешь?

Я кивнула. Меня трясло, зуб на зуб не попадал, спина неприятно взмокла. Макар же демонстрировал чудеса хладнокровия, словно увидел нечто обыденное, а не…

Меня снова пробрала дрожь. Совсем юная девушка, – я же разговаривала с ней, держала ее за руку, а сейчас она стала просто телом. Это казалось невозможным, немыслимым…

Я вдруг вспомнила ее имя, прячущееся в закромах памяти – Олеся. Ее зовут… Звали Олеся.

– Пойдем.

Макар забрал телефон из моих рук и силой повел по тропинке назад в поселок. Навстречу нам двигались огни – местные, осмотрев улицы, приняли решение идти к лесу. Среди них я с ужасом увидела Веру и остановилась.

– Я не могу, – жалобно прошептала я. – Не смогу сказать ей…

– Тише, – Макар вдруг ласково коснулся моих волос. – Я сам скажу.

Он не отпускал моей руки, крепко сжимая пальцы в теплой ладони. Вместе мы добрались до местных, где Макар, отведя нескольких мужиков в сторонку, принялся рассказывать им о случившемся.

Я встала поодаль, опустив глаза вниз – смотреть на Веру было страшно. Она не услышала, о чем они говорили, но, видно, все поняла – закричала жутко, по-звериному, упала на землю. Стоящие рядом женщины кинулись ее поднимать, раздались уговоры и причитания.

Я сделала шаг назад, второй, третий… Чужая боль рвала душу, впивалась когтями и безжалостно хохотала в лицо. Не в силах более выносить надрывный плач, я развернулась и поспешила к дому.

Глава 2

Полиция прибыла в Лазурное на рассвете, когда небо на востоке окрасилось в бледно-розовый – точно кровь, смешанная с молоком. Над поселком клубился туман, трава сверкала от утренней росы. Стояла тишина – ни крика петуха, ни блеяния коз, ни ритмичных звуков топора. Лазурное притихло, потрясенное ужасным происшествием.

– Итак, обо всем по порядку, – скомандовал до отвращения бодрый участковый – тучный немолодой мужчина, представившийся как Игорь Степанович. – Имя, фамилия, отчество.

– Громова Мирослава Александровна.

– В чьем доме проживаете?

– Это дом моей тетушки, Лидии Громовой. Приехала на лето, – устало ответила я.

Жутко хотелось лечь в кровать и проспать неделю. После эмоционального взрыва все чувства будто покинули меня, остались лишь усталость и равнодушие.

– Сколько вы уже здесь?

– Три недели. Четвертая пошла.

– С Олесей Измайловой были знакомы?

– Виделись пару раз. Лично – нет. Я наткнулась на нее на улице вчера вечером, – принялась снова объяснять я.

Следователь – щуплый паренек с жидкими усами – сидел рядом и высокомерно осматривал гостиную. Мне он сразу не понравился: молодой, неопытный, но на это можно закрыть глаза, если бы не откровенная глупость, которую следователь демонстрировал во всей красе.

В их паре он играл роль плохого полицейского – когда официальная часть допроса закончилась, Никита Михайлович Коротков вдруг заявил:

– Значит, алиби у вас на момент убийства нет.

Я вздрогнула всем телом. До этого момента в мою голову как-то не приходила мысль об убийстве. Конечно, я понимала, что Олеся не сама решила покинуть этот мир, но будничная фраза об убийце, находящемся где-то рядом, током прошлась по оголенным нервам.

– Алиби?

– Алиби, Мирослава Александровна.

– Я разговаривала с соседом после того, как Олеся убежала в лес. Потом пошла к себе. Макар это видел, – стараясь сохранять спокойствие, ответила я. – Так что алиби у меня есть.

– Ну не знаю, – противно протянул Коротков. – Могли же потом выйти из дома и пойти за Измайловой.

– Да зачем мне это? – не выдержала я.

– Может, кавалера не поделили. Или поругались, – пожал плечами следователь. – Откуда мне знать? Следствие разберется.

Я вытаращила глаза, поражаясь абсурдности происходящего. Возникло желание позвонить отцу, но, вспомнив причину нашей ссоры, я затолкала его куда поглубже.

– Как ее убили?

– Пока не совсем ясно, – охотно ответил участковый. – На голове след от удара чем-то тяжелым, на шее – следы удушья.

Коротков пронзил словоохотливого коллегу гневным взглядом и отрезал:

– Поселок не покидать. Будем разбираться.

Я кивнула. А что мне оставалось делать? В одном я уверена точно – к смерти Олеси я не имею никакого отношения. Если только…

Чувство стыда разлилось внутри. Она же кричала что-то о том, что ее убьют… Если бы я пошла за ней, Олеся могла быть жива.

Я коротко, рвано выдохнула. Нет, стоп. Откуда мне было знать, что это не преувеличенное высказывание? Да и за Олесей никто не гнался. Тем не менее, я поведала следователю о ее словах, чем вызвала еще большее подозрение.

– Странно, что вы вспомнили об этом только сейчас. Интересно складывается, Мирослава Александровна. Да еще и намек на то, что убийца – мужчина, а не женщина. Себя пытаетесь выгородить?

Я уставилась на Короткова. Когда он говорил, жиденькие усы шевелились, что придавало ему сходство с мерзким тараканом.

– Вы это серьезно, Никита Михайлович? Я пытаюсь помочь следствию.

– Или запутать его.

Не выдержав, я вскочила на ноги. Следователь, равнодушно взглянув на мои сжатые кулаки, обронил:

– А вот этого не надо. Излишняя эмоциональность ни к чему хорошему не приведет. Всего доброго, Мирослава Александровна.

Я бессильно выдохнула и опустилась обратно в кресло. Бросив на меня участливый взгляд, Игорь Степанович гуськом направился вслед за коллегой. Снаружи раздались голоса: местные собрались возле моего дома в ожидании новостей, так как я была последней из опрашиваемых.

Мне выходить на улицу не хотелось, но я все же выглянула наружу. Жители обступили стражей закона плотной толпой: говорили наперебой, спрашивали, сокрушались. Я насчитала человек двадцать, не считая детей, хотя раньше казалось, что в Лазурном живет от силы десятка полтора.

– Мама, а полицейские со мной поговорят? – смуглый паренек лет одиннадцати в красной кепке безостановочно дергал рыжеволосую женщину за юбку. – Мам, меня будут допрашивать?

– Вадик, уймись уже, – прошипела она. – Стой спокойно, или отправишься домой.

Вадик обиженно замолчал и принялся ковырять носком кроссовки кусты примулы. Я хотела было возмутиться, но после махнула рукой: тетушка переживет, а вот замечания сейчас вряд ли уместны.

Жители были поражены случившимся – за неимением подозреваемых все стали припоминать друг другу былые грехи. Робкий гомон перерос в настоящий гвалт. Вернувшись в дом, я легла спать, желая, чтобы этот дурной день, тянувшийся бесконечно, наконец закончился.

Жара вынудила проснуться к вечеру. Простыни липли к телу, в комнате было невыносимо душно. Бесцельно пролежав еще полчаса, я наконец встала, приняла душ и направилась к бабе Клаве.

Старушка сидела на своем почетном месте, зорко осматривая окрестности. При виде меня она оживилась, отложила в сторону клубок пряжи и спицы.

– Мирка, что делается-то! – вместо приветствия объявила баба Клава. – Господь всемогущий! Олеську убили, да видать, из наших кто-то!

– Может, приезжий какой, – усомнилась я.

Баба Клава покачала головой.

– Какой еще приезжий? Все на виду, новых не было. На чужую машину сразу б внимание обратили. Нет, из наших кто-то, змея подколодная, ирод окаянный… Притаился тут! У, нечисть!

Она погрозила невидимому врагу сухоньким кулачком.

Я присела в соседнее кресло и коротко спросила:

– На кого думаете?

– На кого думаю, не так важно. Важно, на кого факты указывают, – откликнулась баба Клава. – Олеську сначала по голове ударили, а потом задушили. Для этого сила нужна.

Я вспомнила худую, бестелесную девушку и хмыкнула. С ней и подросток справиться мог.

– Методом исключения пойдем, – баба Клава принялась загибать пальцы. – Анька не могла – она весь день в магазине. Туда местные часто заходят, заметили б пропажу продавщицы. Чтоб до леса дойти и обратно вернуться – минимум час надобно. Меня в поселке не было. Кирилл Филимонов с утра уехал в город, вернулся поздно, уже к темноте. Его и Анька видела, он к ней в магазин забег, и сама Вера – она как раз зашла, чтоб про Олеську спросить.

– Разве не мог он с другой стороны машину оставить, напасть на Олесю, а потом вернуться?

Баба Клава насупилась.

– Дура ты, Мирка. Карту Лазурного хоть глядела?

Я подивилась.

– Нет, зачем мне?

– Поселок с трех сторон лесом окружен, четвертую река отделяет. Дорога одна, через мост, больше нигде на машине не проехать. Местные бы автомобиль-то возле моста заприметили. Да и сам Кирилл сразу сказал: по камерам можно проверить. В городе он был, точно это.

– Предположим. Кто еще вне подозрений?

– Эти, семьи две, приезжие, – с неприязнью буркнула баба Клава. – Возле Аньки которые живут. Решили барбекю устроить, тьфу на них. Собрались вместе во дворе – весь вечер на виду друг у друга были. И взрослые, и дети. Григорий еще…

– А дед Григорий почему?

Баба Клава посмотрела на меня с жалостью.

– Тю, дак Олеська же крестница его! Разве ж он мог так не по-людски поступить?

– Не поверите, на что способны некоторые люди. Уж я на работе насмотрелась.

Сказав последнюю фразу, я почувствовала, как горло перехватило. О любимой работе – теперь уже бывшей – вспоминать не хотелось.

К счастью, баба Клава пропустила мою реплику мимо ушей.

– Григорий слаб уже, старше меня. Куда ему душить-то… Не мог он.

– Ладно, – согласилась я. – А остальные?

Баба Клава призадумалась.

– Ну, тебя-то тоже можно исключить. Не похожа ты на убийцу-то.

– Вот уж спасибо.

– Обиделась? – старушка хитро прищурилась. – А не ты ли давеча сказала, что любой мог убить?

– Так я не местная, Олеську вашу видела раза три от силы. Чего мне с ней делить?

– Если поразмыслить, то никому она зла не делала. Тихая, покорная девка. Верка за ней смотрела в оба глаза, никуда не пускала. Косу вон какую заставила отрастить, – хмыкнула баба Клава. – Чисто Аленушка.

– Сколько лет было Олесе?

– Девятнадцать годков стукнуло.

– И ни одного ухажера? – удивилась я.

– А какие здесь, в Лазурном, ухажеры? – справедливо подметила баба Клава. – Только если сыновья Филимоновых. Старший, Колька, ну, нагулянный который, да младший – Наум.

«Ну и имечко», – вздохнула я.

Впрочем, мой отец тоже был оригиналом – ждал сына, уже и имя подготовил, а родилась я. Пришлось Мирослава переделывать в Мирославу, чем я не очень была довольна. Ладно хоть Славкой не кликали, уже радость.

– Выходит, подозреваем мы Филимоновых – сыновей и Марью. Лопаткиных – чудаки, да больно странные, – пожевав губу, сообщила баба Клава. – Вроде с виду безобидные, а такие потом маньяками оказываются.

Лопаткины – пожилая пара – переехали в Лазурное два года назад. Парочка и впрямь была странной: уважаемые люди, он – профессор, она – врач, вдруг бросили все и купили скромный домик в поселке, где с тех пор бродили по улицам, нюхали одуванчики и восторгались здешними красотами.

– Андрейка тоже, – продолжила баба Клава, но засомневалась. – Мужик-то он приличный… Нет, не мог.

– Что за Андрейка?

Про жителя с таким именем я слышала впервые, хотя, казалось бы, из бесконечных сплетен старухи должна уже знать не только местных, но и их родственников до седьмого колена.

– Возле леса живет, со стороны моста. Охотник, – нехотя рассказала баба Клава. – Сын у него пропал, давно еще. Так и не нашли. Андрей знает, каково это – ребенка потерять. Не стал бы Олеську трогать.

– Допустим. Еще кто?

– Родители Анькины, Варвара и Семен, – старушка с удовольствием сдавала имена соседей. – Говорят, дома оба были, да кто ж знает? Жена мужа завсегда прикроет. Антонина, она одна живет, правда, сейчас к ней внучку на лето привезли. Ивановы…

Баба Клава с неудовольствием посмотрела направо, где высился добротный двухэтажный дом. Именно в нем проживала семья с пятью детьми, которую я обходила стороной, боясь, что ватага ребятишек окончательно отобьет желание обзаводиться потомством.

– Толя, Антон и Люда.

– И кто кому кем приходится?

– Антон брат Толика, – пояснила баба Клава. – Бездельник. Людка – жена. Пятеро детишек у них, старшему то ли десять, то ли восемь.

Я мысленно подсчитала количество подозреваемых – четырнадцать человек, из них шесть женщин и восемь мужчин, включая немощного деда Григория, почти святого Андрея и пожилую Антонину. И это не считая Кирилла Филимонова, чье алиби предстояло подтвердить, а также Макара.

Несмотря на то, что сосед въехал в дом буквально позавчера, я не спешила сбрасывать его со счетов. Одна история с ковром чего только стоит! Вспомнив, что хотела посоветоваться с бабой Клавой, я открыла рот, но не успела сказать ни слова, потому что на веранду пожаловал Макар собственной персоной.

– Добрый вечер, Клавдия Андреевна. Мира, – он послал каждой по улыбке, способной растопить снег зимой. – Не помешаю?

«Еще как», – подумала я, но сцепила зубы и промолчала.

– Ну что ты, Макар, проходи, садись, – запела соловьем баба Клава.

Я удивленно воззрилась на старушку. Подобную любезность она не проявляла даже в общении с внуком.

Макар огляделся, но из двух плетеных кресел на веранде заняты были оба. В одном величественно восседала баба Клава, в другом умостилась я, с интересом наблюдающая за тем, как незваный гость будет выкручиваться.

Макар поступил просто – запрыгнул на перила, да так легко, что любой кот позавидовал бы. Насмешливо взглянул на меня – вкупе с улыбкой и растрепавшимися волосами этот поступок придал ему хулиганский вид.

Я поджала губы, не собираясь играть в гляделки, и поднялась со своего места.

– До свидания, баб Клав, – скороговоркой протараторила я и быстро, пока никто не опомнился, сбежала по ступенькам.

Лишившись ценного источника информации по вине подозрительного соседа, я направилась в местный магазин. Любой ребенок сызмальства знает – все сплетни, слухи и прочие новости всегда обсуждаются у прилавка.

Анька скучала, разрисовывая поля газеты – из-под ее руки выходили кривенькие цветочки и загогулинки. Волосы, сожженные краской, топорщились агрессивными завитушками, розовое платьице в цветочек больше подходило школьнице, как и пластмассовые сережки в виде клубничек.

– Мира, – она обрадованно откинула газету в сторону. – Чего тебе? Сахар закончился?

Я оглядела скудный товар, выставленный на витрине. Изысков тут не водилось – крупы, консервы, соль, сахар, спички, сигареты и прочие товары длительного хранения. Сбоку от гречки сиротливо лежали несколько упаковок вафельного торта.

– Давай торт.

– Триста двадцать рублей, – Анька щелкнула кассой, отсчитала сдачу и сунула мне помятую коробку. – Сладенького захотелось?

В ее глазах бушевали тоска и желание посплетничать – видно, посетителей сегодня было мало. Напуганные жители закрылись в домах, обсуждая произошедшее в семейному кругу. А, может, опасались стать следующей жертвой убийцы.

– Захотелось. Да только одной торт есть неприлично, – я потрясла коробкой. – Чай заваришь?

Анька расцвела на глазах, как майская роза.

– Это мигом, – заверила она, и метнулась в подсобку.

Через пару минут мы уже чинно пили чай из щербатых кружек. Нарезанный торт, больше похожий на недоразумение, чем на кондитерское изделие, гордо лежал на тарелках.

Я откусила кусочек, молясь, чтобы все зубы остались целыми, и осторожно спросила:

– Как там Вера? Держится?

Анька, словно только этого и ждала, мгновенно вывалила на меня все последние новости.

– Держится, куда деваться? Но плохо ей, ой как плохо! Мать моя с самого утра с ней, успокаивает, боится, как бы с сердцем плохо не стало. А как тут не станет? Единственный ребенок, любимый, гордость…