Семь бед и змеиный завет

Я мертва для всех духов. Сейчас за мной никто не присматривает.

Мама постепенно возвращается к ясному уму. Женщины помогают ей подняться. Она выглядит уставшей, измотанной и тяжело дышит. Я смотрю спокойно и холодно. И не плачу: слёз не осталось. Делаю пару шагов из центра круга к ней. Мне несут одежду. Лёгкие нижние ткани накрываются сверху тяжёлыми. Волосы снова заплетают, но теперь уже в две косы: замужние могут носить только их. Голову накрывают тканью, надевают войлочный колпак, а затем саукеле, расшитое золотыми нитями, бирюзой, монетами и бахромой. По бокам свисают подвески. Они такие длинные, что доходят мне до пояса. На грудь ложится тяжесть ожерелий. Запястья и пальцы берут в плен браслеты и кольца. Наконец все отстраняются.

Подходит моя бабушка с завёрнутой в отрез ткани горстью соли и обводит вокруг моей головы три раза, приговаривая благословения. Я вижу слёзы в маминых глазах, а остальные выходят наружу, склонив головы.

Бабушка покидает юрту последней, оставив нас с мамой наедине.

– Мы женщины, наша задача – родить мужу дитя. Но чтобы внутри тебя зародилась жизнь, вы с мужем должны проводить вместе ночи. Он всё знает. Он всё сделает сам. Позволь ему себя раздеть и не противься – так будет лучше.

Мне становится тревожно от этих слов, но я киваю. Двери передо мной распахиваются. Я уже знаю, что меня там ждёт, и иду вперёд.

Снаружи собрались все аулчане. Они безмолвно провожают меня. Наверняка радуются, что отвергнутая духами покидает это место. А впереди рядом с двумя запряжёнными конями меня ждёт мой жених Ыбырай.

Выхожу из юрты, за мной тянутся все остальные. Сабаз, что стоит рядом с саврасой лошадью Ыбырая, беспокойно перебирает ногами и фыркает. Поэтому моему братишке Толе́ приходится удерживать его. Сабаз – это моё последнее желание перед отцом.

Иду к Ыбыраю. Тишину разрывает крик из толпы:

– Инжу!

Я не узнаю голос.

– Инжу!

Какой-то парень расталкивает людей и выходит вперёд так, чтобы я его увидела. Его лицо кажется мне знакомым. Айдар.

О, мой дорогой Айдар. Как ты изменился за шесть лет! Но эти медовые глаза я узнаю из тысячи. Но где же ты был всё это время? Почему не приезжал?

Хочу поговорить с ним. Хочу упасть к нему в объятия. Хочу убежать с ним прочь. Но я не могу.

Я не останавливаюсь, иду дальше, лишь кратко взглянув на друга. А он делает порыв ко мне. Ыбырай хмурится, но стоит на месте.

– Держите его, – слышу я голос отца.

Двое мужчин хватают Айдара под руки, он начинает вырываться.

– Инжу! – кричит он мне.

Сабаз пытается встать на дыбы. Я не останавливаюсь. Я стараюсь не смотреть на Айдара. Каждый вдох даётся всё тяжелее, будто горло сковали невидимые цепи, и губы дрожат. Айдар не оставляет попыток освободиться, и его приходится тащить назад.

– Инжу! – его голос становится приглушённей.

Какое-то шевеление вверх по спине. Но я не останавливаюсь. Ыбырай улыбается, когда я подхожу ближе. Я протягиваю ему руку и тут же вскрикиваю от боли.

Судорожно хватаюсь рукой за шею, пытаясь понять, что произошло. Чувствую, как в этом месте меня будто пронзают два острия, будто иглы всё глубже погружаются в моё тело. В панике скидываю на земь саукеле вместе с колпаком и покрывалом, закрывающим волосы. Люди ахают. У меня кружится голова. Ноги подкашиваются. Небо, люди, трава – всё плывёт перед глазами. Слышу ржание Сабаза и падаю. Трудно дышать.

– Инжу! – кричит кто-то, но не могу разобрать, кто.

Держусь за шею, а сознание медленно покидает меня.

Глава 3. Сбежавшая ночь

Слышу сквозь туманную пелену приглушённые голоса. Они тихо переговариваются о чём-то.

Где я?

Пытаюсь разлепить тяжёлые веки – выходит плохо. Пытаюсь сделать глубокий вдох – что-то получается. Пытаюсь пошевелить руками – они будто свинцом налиты.

Голоса за пеленой оживились. Чувствую мягкие прикосновения на лбу, щеках. Мама. Я пытаюсь позвать её, но вместо слов из груди вырывается хриплый стон.

– Инжу, қызым, – наконец разбираю я.

Делаю глубокий вдох и заставляю свою руку накрыть мамину ладонь на щеке. Получается наконец открыть глаза. Вижу плохо, но понимаю, что это мама склонилась надо мной. В поле зрения появляется ещё одно лицо, и я слышу до боли знакомый голос:

– Инжу.

Голос, наполненный состраданием и нежностью – Айдар.

Мне так хочется разглядеть его, что я уже чувствую в себе силы для того, чтобы подняться и сесть. Тут же заныла шея с правой стороны, и я хватаюсь за неё. Ощущаю болезненную припухлость. От движений головой меня снова будто пронзают острые иглы.

Что со мной произошло?

Чувствую, как мама обнимает меня, пока я кряхчу и пытаюсь совладать со своим сознанием. Как следует потерев глаза и проморгавшись, я снова могу нормально видеть и поднимаю голову.

– О, благослови тебя Тенгри! – восклицает мама, со всей силой прижимает меня к себе и всё целует и целует в макушку.

Она обхватывает холодными ладонями мои щёки и заглядывает в глаза, чуть не плача. Я улыбаюсь, показывая, что со мой всё в порядке. На сколько это было возможно, конечно. Поворачиваю голову. Айдар сидит слева от меня. Позади него, сурово скрестив руки на груди, стоит мой отец. Рядом с ним мой младший брат Толе. Слёзы наворачиваются мне на глаза при виде друга, и я тянусь к нему, чтобы обнять. Айдар понимает это и делает порыв ко мне.

– Ерлик, мы так испугались… – шепчет он.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Тебя укусила гадюка, – отвечает мама.

Я нехотя высвобождаюсь из объятий Айдара и удивлённо смотрю на неё.

– Гадюка? Откуда?

– Вероятно, заползла в карман или спряталась в складках тканей.

Вспоминаю то самое странное ощущение по спине, и это снова заставляет меня коснуться места укуса. Ничего не понимаю. Гадюки так себя не ведут.

– Я старалась как можно быстрее извлечь яд из раны, – продолжает мама и аккуратно приподнимает мои волосы, осматривая рану, – но боль и отёк ещё остались. Будем молиться, чтобы они скоро прошли.

А это что такое?

Я случайно бросаю взгляд на свою левую кисть. Не могу понять, что я вижу, и прикасаюсь к ней второй рукой.

Чешуя. Это чешуя. Как у змеи.

Тру пальцами эти пятна. Затем ещё раз, сильнее. Не помогает. Задираю рукав. Такими же пятнами разного размера змеиная кожа покрывает моё предплечье.

– Что со мной? – Меня начинает колотить.

Осматриваю вторую руку – то же самое. Делаю попытку встать.

– Қызым, тебе нужно лежать!..

Мама пытается поймать мою руку, но я уворачиваюсь, встаю, иду, покачиваясь, к сундуку, где лежит моё зеркало, и смотрюсь в него. На секунду успокаиваюсь: лицо осталось прежним, только стало более округлым из-за отёка. Кручу головой налево и направо, поднимая подбородок выше, и замечаю чешуйчатые пятна в области укуса и ближе к затылку. Боюсь представить, что теперь стало с остальными частями моего тела.

– Что со мной? – повторяю я свой вопрос и оборачиваюсь к своим.

Мама только вздыхает и молчит.

– Мы не знаем, – низким голосом отвечает отец. – Твоя мать не знает. Послали за баксы из соседних аулов – никто не знает. Ждём сокола от Старшей.

– Пока не вернулся, – тихо кивает Толе.

Отбрасываю зеркало и падаю в объятия отца. Он с радостью принимает меня, расслабляет мышцы, из-за которых всегда кажется горой, и тихо покачивает.

– Я проклята, да? – бубню я, уткнувшись лицом в его грудь.

– Нет. Нет-нет, – решительно отвечает мама. – Ни один из моих ритуалов этого не показывает. К тому же, змея была белой.

Я внезапно вспоминаю, что упала без сознания прямо перед своим женихом.

– А где… где Ыбырай? – спрашиваю я.

Отец приглушённо рычит. Мама отводит взгляд. Это не к добру. Толе мягко дотрагивается до моего плеча, и поворачиваюсь к нему.

– Он уехал.

– То есть как? Без меня?

– Он увидел на тебе змеиную кожу и… – Толе напряжённо выдохнул. – И сказал, что не вернётся.

В груди защемило.

Наверняка, он сказал не так. Из его уст полились другие слова. Грубые и обидные. Какие я и слышала отовсюду в свой адрес последние шесть лет. Никто. Чужая. Прокажённая. Покинутая. Забытая.

Теперь ещё и страшная.

– Простите меня, – обращаюсь я к родителям и падаю на колени.

Я понимаю, какой позор теперь навис над нашим родом: дочь баксы без магических сил, а теперь ещё и брошенная невеста. Мне не отмыться от этого. И я не знаю, как теперь восстановить честь моей семьи.

Отец молчит. Молчит и мать.

– Да как вы можете?! – вспыхивает Айдар, подходит ко мне и поднимает с колен. – Она не виновата.

– Мы не знаем, кто виноват, а кто нет, – отвечает отец, и от его голоса стынет кровь. – Может, не появись ты тогда у рощи с той проклятой шубой, Беркут прилетел бы к Инжу!

Айдар хмурится.

– Аса́н, – мама касается руки папы, чтобы немного остудить его пыл.

– Что «Асан»? Слухи обо всём этом уже разлетаются по степи. Как же наша дочь, Арда́к? Что теперь будет с ней? Что будет с нами?..

Отец задавал вопросы, на которые никто не знал ответа. Поэтому мы молча переглядываемся, пока в дверях не появляется подручный папы с соколом на предплечье.

– Послание от баксы-Старейшины, господин.

Папа отвязывает записку от лапки сокола, от чего он нетерпеливо переминается. Когда кожаные шнурки отпускают свёрнутую в рулон бумагу, отец передаёт её маме.

– Хвала Тенгри, – вздыхает мама. – Сейчас посмотрим.

Она раскручивает записку и бегает глазами по рунам.

– Что она говорит, Ардак? – нетерпеливо спрашивает отец.

Мама хмурится. Взгляд её становится тяжёлым и задумчивым.

– Мама?

– Ерлик побери… Она ничего не знает.

Мама отшвыривает в сторону записку и начинает беспокойно ходить по юрте. Я обречённо падаю на постель. Губы дрожат. Если даже Старшей духи не отвечают, что теперь будет?

– Қызым, мы разберёмся со всем этим. Не знаю, как. Отправлю соколов к горным аулам, что ближе к Тенгри. Может, тем баксы что-то известно.

– Так ты позволишь новости разлететься ещё быстрее! – возражает отец.

– А что прикажешь делать, Асан? – повышает голос мама. – И дальше держать её взаперти? Изгнать?!.. Я хотя бы как-то пытаюсь помочь, ты же не делаешь ничего!..

Они ссорятся. Из-за меня. Я не выдержу этого. Я не должна быть здесь.

Чувствую, как к горлу снова подкатывают слёзы. Разворачиваюсь к выходу и, найдя глазами какую-то верхнюю одежду, накидываю её на голову и плечи и выбегаю наружу.

– Инжу! – пытается поймать меня за руку Айдар, но я всё равно ускользаю.

Солнце уже зашло, но небо ещё отливает оттенками оранжевого и сиреневого. Я бегу к дереву с лентами, у которого молилась вчера ранним утром. Я знаю, что мои молитвы не помогут. Духи меня оставили, я смирилась с этим. Мне просто нужно побыть одной. Аулчане на пути отшатываются от меня в сторону. Они боятся меня.

Только добежав до места, позволяю себе отдышаться и заплакать. От обиды. От безнадёжности.

Почему я? Что я сделала не так?

Смотрю наверх, на ветви, на которых от ветра колышутся разноцветные лоскутки. Здесь никто не слышит мои молитвы. Но говорят, что чем ближе ты к Небу…

Я замираю от внезапного осознания. Если я останусь здесь, ничего не изменится. Всю жизнь чахнуть взаперти? Я не готова. В лучшем случае меня отравят или ко мне подошлют убийцу, чтобы народ успокоился. В худшем – сделают что-то с моими родными. Мне совершенно точно нельзя здесь оставаться.

Я слышала, что далеко на юго-востоке, в землях Волчьего ру, аулы кочуют не так, как мы, живущие на равнинах. С наступлением весны мы перемещаемся с юга на север, осенью – обратно. Жители аулов, что живут близко к горам, летом поднимаются наверх, где трава изобилует таким разнообразием, что бока скота к осени лоснятся от полноты. Те жайла́у23 находятся в горах, самых высоких в ханстве. Не зря их называют Танирта́у24. А значит, что они находятся ближе к Небу, ближе к Тенгри.

Мне нужно ехать туда.

И пусть никто не обещает мне, что мои молитвы будут услышаны, я ухватилась за эту мысль как за единственную нить, которая, возможно, приведёт меня к ответам. Всё лучше, чем прозябать в родительской юрте в ожидании смерти. Даже если меня не убьют, я точно сойду с ума.

Вернувшись в дом, я молчу и делаю как можно более отрешённый и холодный вид, и меня никто не донимает расспросами. Не знаю, что за словесные баталии здесь были в моё отсутствие, но Айдару позволили переночевать у нас. Правда, за ужином в юрте висит тишина: никто друг на друга не смотрит, но все молча жуют.

У меня нет особой охоты есть, но я стараюсь набить живот: кто знает, когда в следующий раз мне удастся поесть так же плотно. Пока горит свет внутри, я подмечаю, где что лежит и что я могу взять с собой. Заранее перед сном и незаметно для всех готовлю одежду в путь: чистое платье, шерстяной шапан, пояс, шубу… Замечаю лук на стене: стреляла я неплохо, и, возможно, мне даже удастся подстрелить кого-нибудь.

От мыслей, что сейчас, когда все уснут, я уеду, у меня холодеет всё внутри. Скажу им, и они точно начнут меня отговаривать. Нет, так будет лучше для всех. Поэтому, притворяясь спящей, я жду, когда юрта наполнится спокойным сонным сопением. Дождавшись момента, хватаю стопку одежды, лук со стрелами, вяленое мясо с остатками хлеба, курт и бурдюк для воды. Бросаю взгляд на правую сторону юрты, где на стене висит отцовская конская упряжь и кинжал. Своего у меня нет. Надеюсь, отец простит меня за то, что я его позаимствую.

Полнолуние мне на руку. Я тихо выхожу наружу, иду к Сабазу, чтобы и его снарядить в путь. Он удивляется при виде меня, фыркает, и это фырканье проносится эхом по всему табуну. Собаки, спящие рядом, навостряют уши. Я шёпотом молюсь всем богам, духам и аруахам, чтобы животные не подняли шум, который разбудит всех в ауле.

Когда я набираю в бурдюк воды из колодца, кто-то тихо окликает меня совсем рядом. Я поворачиваю голову и вижу своего брата.

– Инжу, что ты делаешь?

Взлохмаченный и сонный, Толе подходит ближе. Я злюсь от того, что меня обнаружили.

– Так нужно, – отвечаю я и закрываю бурдюк.

– Куда ты?

Я иду к Сабазу, не останавливаясь.

– Скажи родителям, что я отправилась в улус Волков. Мама сама сказала, что тамошние баксы, возможно, что-то знают о том, что со мной происходит.

– Но Инжу, – Толе догоняет меня и продолжает говорить тихо, за что я ему благодарна, – ты хочешь поехать совсем одна, это опасно.

Сабаз уже готов. Я цепляю бурдюк к седлу.

– Я поеду с тобой, – вдруг говорит он и собирается идти, но я останавливаю его:

– Нет, ты нужен здесь. Тебе не стоит в это ввязываться. Я должна найти ответы сама.

.– Но я твой брат! Ты же знаешь, что я люблю тебя!

Я ставлю левую ногу в стремя, приподнимаюсь и перекидываю правую ногу через седло.

– Знаю. Но останься, прошу. Позаботься о родителях. И не позволяй грязным слухам распространяться.

Толе сдаётся и отходит в сторону. Я толкаю пятками бока Сабаза, и он делает рывок вперёд.

Когда брат оказывается позади, я даю себе расслабиться: мне самой сейчас до ужаса страшно от того, на что я решилась.

Ничего, я ведь знаю пути кочёвок нашего аула. И знаю, где сейчас стоянки соседей. Степь только кажется бескрайней, я не собьюсь с пути, ведь над головой у меня настоящая карта – звёзды. Я в последний раз гляжу на свой аул. Над ним в небе сверкает Железный кол25.

Я скачу во всю прыть, но внезапно страх охватывает меня, торможу коня. Разворачиваю. Куда я собралась, одна, в ночь? Вернуться? Нет смысла! Снова тяну поводья Сабаза, чтоб повернуть его морду на юго-восток. Мне больше нет места в родном ауле, никто не будет меня там ждать, кроме родителей! Я не могу так жить! Но что ждёт меня в пути? Я никогда не ездила вот так, одна. Снова кручу Сабаза, и он возмущённо ржёт.

– Я знаю-знаю!

Слёзы выступают на глаза. Страшно до ужаса. От неизвестности. От ненависти других. Как решиться?

Я должна взять себя в руки.

Утираю рукавом мокрые щёки. Нет. Я еду. Сабаз стрелой бросается вперёд. Не смотрю назад, нет-нет. И чем дальше мы удаляемся, тем мне становится спокойнее.

Но вдруг – топот копыт, совсем рядом! Я вздрагиваю. Мимо проносится белое пятно, которое опережает Сабаза и перегораживает ему путь, от чего он недовольно ржёт и встаёт на дыбы. Я пытаюсь его успокоить и не сразу понимаю, кем является всадник.

– Ерлик бы тебя побрал, Инжу!

– Айдар?

Я удивлённо хлопаю глазами, а потом до меня доходит: наверное, Толе разбудил Айдара и рассказал ему всё.

– Не пытайся меня остановить, – хмурюсь я и даю Сабазу команду обойти Акку.

Слышу, как Айдар вздыхает, а потом они нагоняют и равняются с нами.

– Я и не пытаюсь.

Я поражённо смотрю на него.

– Но могла бы хотя бы мне сказать: мы же друзья.

– Теперь ты знаешь. Доволен?

Я стараюсь не смотреть на него, но на самом деле я очень рада его видеть. А если он это заметит, то…

– Я поеду с тобой.

Я резко торможу Сабаза, от чего тот взмахивает головой. Смотрю на Айдара. Он смотрит на меня.

– Ты с ума сошёл? – спрашиваю я, но по его глазам вижу, что он настроен серьёзно.

– Нет.

– Ты баксы.

– И?

– Первый мужчина-баксы.

– И?

– Тебе прочат великое будущее.

– И?

– Единственный сын своих родителей.

Тут-то он и потупляет взгляд, бессознательно дотрагиваясь до серьги-дуги в левом ухе как в подтверждение моих слов: по поверьям украшение защищает долгожданных и единственных продолжателей рода от внезапной смерти или сглаза.

– Я уже не тот мальчик, которого ты знала, Инжу, – наконец гордо поднимает голову он. – Меня обучали. Я тренировался.

– Узнаю старого Айдара-хвастуна, – хмыкаю я.

– Инжу, – вздыхает друг и улыбается, поняв, что я шучу. – Опасно бродить по степи в одиночку вне зависимости от того, мужчина ты или женщина.

Я издаю шипящий звук носом и закатываю глаза. Но Айдар прав.

– Я просто провожу тебя до места и обратно, сойдёт? – подмигивает он.

Я молчу.

– О Тенгри… Что за девчонка?.. Мы не общались шесть лет, Инжу! Неужели ты не хочешь провести в компании друга месяц-другой?

Друг. Единственный друг, что у меня остался. Мне этого хочется сейчас больше всего. И хотелось на протяжении всех этих лет. К тому же, Айдар ведь сам вызвался, так? Я его не заставляла и даже не просила.

– Ладно, – киваю я.

– Я ожидал большего восторга.

– Я должна кинуться в твои объятия?

– Я был бы не против.

Я поджимаю губы, хватаюсь за камшу, но Айдар замечает это, ударяет пятками в бока Акку, чтобы та отскочила вперёд. Камша попадает по крупу кобылы, от чего она недовольно взвизгивает.

– Мазила, – смеётся Айдар.

– Ну я сейчас тебе покажу! – закипаю я и устремляюсь вслед за ним.

Глава 4. Две звезды

Я просыпаюсь от крика жаворонка, что раздаётся прямо над местом нашей остановки. Сабаз и Акку сразу начинают перефыркиваться между собой. Я поднимаюсь на локтях, и шуба, которой я укрывалась, соскальзывает к животу. Шея болит. На сумке спать – это тебе не в юрте в мягкой постели. Но я осознаю, что впервые спала без тех снов с участием странных существ и кобыза.

Тру глаза и тут же смотрю на руку: вдруг исчезла змеиная кожа? Но нет. Радует только одно – она не расползлась ещё дальше. После короткого сна тревожность немного ушла. И я всё же рада, что отправилась в путь не одна.

Айдар переворачивается на спину, но глаза остаются закрытыми. Он так изменился с того злополучного дня. Ушли детские щёки, лицо стало более угловатым, да и ростом он вытянулся. Красавец…

Я смущаюсь от собственных мыслей. Раньше мне казалось, что я в него влюблена. Как и многие девочки в округе. Да и он говорил, что хочет жениться лишь на мне. Мы, конечно, были детьми, но изменились ли его чувства ко мне? А мои?

Айдар вдруг открывает глаза, словно почувствовав, что я его рассматриваю, а я перевожу взгляд наверх, разглядывая ветки.

– Давно не спишь?

Он зевает.

– Только что проснулась. Доброе утро, – говорю ему я и нехотя вылезаю из-под тёплой шубы.

Я роюсь в сумке, чтобы достать немного вяленого мяса и воды. Боюсь, что за нами всё-таки отправили кого-то из аула, поэтому нужно позавтракать и выдвигаться. Айдар тоже поднимается, прислоняется спиной к стволу, откупоривает бурдюк и делает несколько глотков. Пять деревьев, выросших кругом, послужили нам местом ночёвки. На ветках уже появились первые листочки. Но они слишком малы, чтобы укрыть нас в случае дождя. Дождь! Я ничего с собой не взяла, чтобы укрыться в пути! Хвала Тенгри, что обошлось без него. Будь я Лебедицей-баксы, соорудила бы нам щит.

А ведь Айдар тоже мог бы.

Меня стукает внезапное осознание, что мой друг – баксы. Они ничем не отличаются от обычных людей, разве что узнать их можно по ритуальному наряду, надеваемому во время обрядов. Вот и Айдар выглядит обычным. Он из богатой семьи бия26. Осанка всегда прямая и горделивая, речь слаженная, одежда жёлтых и светло-коричневых тонов, свойственных всем представителям Беркутов, только из дорогих тканей. Айдар, держа в зубах кусок лепёшки, повязывает на голову ткань, потом надевает расшитый растительным орнаментом шапан.

– Ты чего всё смотришь? – спрашивает он, жуя, снова замечая, как я пялюсь.

Я тут же делаю вид, что тоже собираюсь, и спрашиваю:

– Ты что, правда можешь использовать магию?

Айдар глядит на меня, ускоряет движения челюстями, глотает и только потом отвечает:

– А что?

– Просто это… – задумываюсь я, – это так странно. Для чего Ульгень27 послал дар мужчине?..

– А для чего Ульгень наградил тебя змеиной кожей?

Смущённо прячу кисти поглубже в рукавах.

Ну спасибо, Айдар. Я только забыла об этом.

– Прости, – Айдар виновато чешет затылок.

Зачем он это сказал? Ему неприятно это видеть? Неприятно дотрагиваться до меня? Мне неспокойно от этих вопросов в голове.

– И… что ты умеешь?

– В смысле?

– Магия. Что ты можешь?

Айдар медлит с ответом, но потом задирает голову.

– Много чего.

– Покажешь?

– Прямо сейчас?

– А почему нет?

Айдар осматривается в поисках чего-то и садится поудобнее, скрестив ноги перед собой. Его взгляд останавливается на кучке пожухлых листьев рядом, оставшихся на земле с прошлого года. Он тянет руку, делает пару круговых движений кистью над ними, и – о Тенгри! – воздушные потоки начинают закручивать их, поднимая немного вверх.

Я никогда не видела, как колдуют баксы-Беркуты, поэтому мои глаза округляются. Рука его чуть переливается от некоего внутреннего свечения. Листья кружатся всё быстрее, поднимаются вслед за рукой друга, и вот он уже держит их в воздухе прямо над ладонью. Потом Айдар поднимает вторую руку и будто толкает ею в мою сторону. Воздушное течение вместе с листвой резко устремляется мне в лицо так, что перехватывает дыхание. И теперь у меня наверняка листья в волосах, поэтому Айдар улыбается.

– Как-то так.

А ведь это могла быть я. Я должна была получить эту силу. Почему он, а не я?..

Я стараюсь не выдать то, о чём думаю, поспешно убираю еду обратно в сумку, и принимаюсь поправлять косу, что растрепалась во сне.

– Эй, – слышу голос Айдара, но не смотрю на него. – Инжу.

– Что?

– Ты в порядке?

Но я уже встаю, хватаю свои вещи в охапку и направляюсь к Сабазу.

***

– Айдар! – грозно рявкаю я, увидев друга, сидящего у воды на камне.

Он дёргается и оборачивается. Я уже была совсем рядом с ним и утыкаю руки в бока.

– Почему не разбудил меня?!.. – Вижу тонкую красную струйку, стекающую по его щеке к шее. – Ой…

– Ой, – передразнивает меня Айдар, нахмурившись.

Только сейчас я замечаю, в одной его руке небольшое зеркало, а в другой – нож. Не совсем обычный: это бритва. Он откладывает её, берёт с коленей кусок ткани и, глядя в зеркало, прикладывает её к ране.

Я, кажется, стою бледная. Айдар видит меня в отражении.

– Всё нормально, просто небольшая царапина, – говорит он.

– Прости, что напугала.

– Забыли.

Он снова берёт нож, подносит к лицу и аккуратно начинает проводить лезвием по коже.

– Ты что, никогда не видела, как бреется твой отец? – усмехается он.

Я мотаю головой, чтобы немного прийти в себя.

– Нет… То есть да… То есть… – я шумно выдыхаю и топчусь на месте. – Я ещё не видела, как это делаешь ты.

– Мне восемнадцать, Инжу. И да, у меня растут волосы на лице. А не разбудил я тебя, потому… Потому что ты так сладко спала… Что с тобой? – спокойно спрашивает Айдар, всё так же сосредоточенно проводя лезвием по щекам.