ТУН

Но трепещи, девичий вор!»

Визгливо-трескучий, властный голос Мариэтты Ростиславовны и глаза, мечущие

молнии, не оставляли сомнений в реальности изрыгаемых угроз и проклятий. Это была

самая что ни на есть настоящая ведьма, материализовавшаяся на экране из преданий

старины глубокой и опровергающая фактом своего существования научные

представления об окружающей действительности.

ОНА родилась в 1913-м в Петербурге. До Октябрьской революции дочь богача-графа Ростислава Капниста жила в семейном особняке на Английской набережной. Сам

Шаляпин, друг семьи и преданный поклонник высокообразованной полиглотки-матушки

Анастасии Байдак, давал Мирочке уроки вокала и делал комплименты её первому

сценическому опыту в домашнем спектакле.

После революции семья с пятью детьми переехала в Крым, где в Гражданскую

войну, в 1921-м, карательный отряд ЧК расстрелял отца как «врангелевца». Старшая

сестра умерла от разрыва сердца. Одного из братьев не стало в 1926-м, второго вывезли за

границу, где его следы затерялись, третий дожил до преклонных лет, но в разлуке с

сестрой.

На глазах Мариэтты убили тётку: причина – непролетарское происхождение. В

1933-м по той же причине Капнист исключили из Ленинградского театрального института

имени Александра Островского. Окончила Киевский финансово-экономический

техникум, работала бухгалтером в Киеве, в Батуми. После возвращения в Ленинград её

арестовали в августе 1941-го по обвинению в антисоветской пропаганде. В июне 1942-го

Особое совещание вынесло приговор – восемь лет испытательно-трудовых лагерей по

18

статье 58-1а Уголовного кодекса: «Измена Родине, шпионаж в пользу иностранных

разведок во время войны».

ПЕРВЫЙ срок отбывала в карагандинском подразделении ГУЛАГа, где почти

сразу ей выбили зубы, чтоб не кусалась, отвергая приставания надсмотрщиков. Работая на

угольных шахтах, мазала лицо чёрной пылью и разыгрывала помешательство – во

избежание новых домогательств.

– Начальник лагеря Шалва Джапаридзе охоч до лагерных женщин, –

вспоминала Мариэтта Ростиславовна. – Ночью присылал «сваху» из наших же,

лагерных, и она приводила ему назначенных. Как-то приходит такая в барак и

говорит: «Шалва помирает, просит тебя написать письмо его дочке». Я пошла.

Когда он попытался меня схватить, ударила его от страха и ненависти. И Шалва

решил отомстить. Конвойные бросили меня в мужской лагерь к уголовникам.

Затаилась, жду. Подходит вразвалку старший. И где у меня силы взялись. Крикнула:

«Черви вонючие! Война идёт! На фронте гибнут ваши братья, а вы дышите

парашей, корчитесь в грязи и над слабыми издеваетесь. Были бы у меня пули…» Один

предложил убить меня, но тот, кто верховодил, приказал: «Пусть говорит – не

трогай!» Между ними началась свалка, конвоиры пришли, забрали меня. Лежу на

нарах, думаю в отчаянии: не выживу…

Соседкой Мариэтты по бараку была сидевшая восемнадцать лет «в четыре захода»

по контрреволюционной статье 58.10 поэтесса и художница Анна Тимирёва, в 1918-1920-м – гражданская супруга верховного правителя России Александра Колчака, отказавшаяся

покидать любимого и добровольно пошедшая под арест. О последнем свидании с ней

просил перед расстрелом 25 января (7 февраля) 1920-го в Иркутске адмирал и, возможно, именно о ней думал, напевая в день смерти запавший в душу романс на музыку Петра

Булахова и стихи Владимира Чуевского «Гори, гори, моя звезда!»

После перевода в Особлаг №4 для политзаключённых, до 1950-го Капнист делила

хлеб с заслуженной артисткой РСФСР Татьяной Окуневской, арестованной в ноябре 1948-го, а через год приговорённой к десяти годам лишения свободы тоже по статье 58.10.

– ЭТАПЫ, пересылки, лагеря, – рассказывала потомственная дворянка. –

Никогда не говорили, куда ведут, дознавались потом сами. Навсегда в памяти – этап

от карагандинского лагеря в Джезказган. Пустыня. Палящее солнце. Сильный ветер с

песком. Люди мёрли как мухи. Мучила всех жажда. Джезказган был чуть ли не

самым страшным местом. Добывали уголь. Утром спускались в шахту, поднимались

ночью. Нестерпимо болели руки и нога.

В 1949-м в тюремной больнице Мариэтта Ростиславовна родила от польского

инженера Яна Волконского, спасшего её из пожара, а впоследствии расстрелянного, дочь

Радиславу (своё имя та получила в честь одной из героинь «Макара Чудры» Максима

Горького). Чтоб помешать родам, охранники жестоко избивали женщину, обливали

ледяной водой на морозе, но тщетно – Промысел Божий.

Когда Радиславе исполнилось два года, мать увидела, как беззащитную кроху

мутузит одна из лагерных церберш, и тоже пустила в ход кулаки, за что получила ещё

десять лет лагерей. Дочь отправили в детдом.

19

Освободилась Капнист в 1956-м, через два года была полностью реабилитирована, сохранив верность родовому девизу: «В огне непоколебимые». Нашла дочь. Правда, девочка не сразу согласилась признавать родительницу – не могла побороть в себе обиду

за детдомовское детство. Осознание невиновности матери в испытаниях, выпавших на

горькие доли обеих, пришло с годами.

В СОРОК ЧЕТЫРЕ Мариэтта выглядела на восемьдесят! Пятнадцать лет

лагерных мук уничтожили былую красоту, оставив на морщинистом лице лишь горящие

холодным огнём огромные глаза, крючковатый нос-клюв, орлиные скулы да острый

подбородок. Всклокоченные седые космы добавляли её демонической внешности

сходство с чародейками, цыганками, таинственными монахинями.

На роль игуменьи в картину Юрия Лысенко «Таврия» попала случайно.

Вернувшись в Киев, начала жизнь с нуля – мела улицы и подрабатывала массажисткой, ночевала в телефонных будках, в скверах, на вокзалах. Фактурную дворничиху в фуфайке, будто сошедшую с афиш костюмных лент, заприметил возле кинотеатра имени Довженко

сам режиссёр. Со словами «в каком фильме сниматесь?» Лысенко увёл Капнист в… мир

грёз.

И началось – предложения о новых съёмках посыпались как из рога изобилия.

Предлагали ей также роли надменных аристократок с безукоризненными манерами – и

здесь чистокровная графиня чувствовала себя как рыба в воде. Гордая осанка, хищный

облик, сухощавая фигура. В фантастической комедии Александра Майорова «Шанс» она

исполнила роль великосветской дамы Милицы Фёдоровны, а в «Новых приключениях

янки при дворе короля Артура» Виктора Греся предстала сразу в трёх образах: Фатума, рыцаря и игуменьи.

Конечно, и вне кинозалов некоторые суеверные обыватели боязливо на неё

косились, троекратно крестясь и шепча ей вслед: «Ведьма!» Глеб вспомнил рассказанную

коллегами Мариэтты Ростиславовны историю, характеризующую чувство юмора и

артистичную натуру Капнист. С каким мастерством она троллила соседок по подъезду, утомлявших досужим злословием!

Вот вся в чёрном, с непроницаемым выражением лица, женщина-загадка медленно

проплывает мимо скамеек, на которых, как загипнотизированные, замирают сплетницы, испуганно примечая каждый её жест. Поднявшись в свою квартиру на третьем этаже, умная бестия связывает простыни и по ним спускается через окно вниз. Обойдя дом, снова

направляется к потрясённым старухам, обдавая ледяным безразличием и молча

устремляясь к входной двери. Подъездный женсовет от ужаса не только лишается дара

речи, но в полном составе едва не падает в обморок. По вере вашей да будет вам!

Глава четвёртая

МАГИЧЕСКАЯ ЭСТАФЕТА

ТЕРНИКОВ, которого сотрудники «Коми лов» за глаза стараниями Копотевой

окрестили «колдуном», тоже проделывал трюк Капнист с особенно вредными вахтёрами, чинившими препятствия в монтаже телепрограмм. Добросовестные «люди в футляре» с

завидным упорством и недюжиным литературным талантом строчили докладные о его

20

«несанкционированных мгновенных перемещениях по охраняемой территории» в

нерабочее время. Благо – для «телепортаций» не понадобились простыни: сгодилась

пожарная лестница. Зато « тотчас отверзлись очи их», как в истории со слепцами, уверовавшими в Сына человеческого.

Вера Аароновна, получив от подчинённых очередное полуфантастическое

донесение, однажды поздним вечером лично нанесла визит в монтажную к нарушителю

производственной дисциплины, в одиночестве самостоятельно ваявшему ближайший

выпуск «Кристального шара».

В длинной бобровой шубе с воротником из норки и в норковой шапке, высоких

сапогах из натуральной кожи статная пятидесятипятилетняя Копотева заслуживала

обращения «государыня императрица»: величавая походка, надменная манера держаться, грозно сдвинутые к переносице брови в форме ножей (внутренняя сторона – «ручка», внешняя – «лезвие», что свойственно людям решительным, но жестоким, готовым ради

достижения цели использовать любые средства).

Широкие скулы с квадратным подбородком, тщательно скрываемые по бокам

завивкой перекрашенных в платиновый цвет чёрных локонов, подчёркивали внутренний

стержень и уверенность в себе. Узкий острый нос, расстояние от кончика которого до

верхней губы, и без того незначительное, с годами стремительно сократится, позволял

предположить наличие тяжёлого и мстительного характера. Карие широко посаженные

глаза с опущенными уголками не обнаруживали стремление к излишней

самокритичности. Пухлые губы с преобладанием нижней над верхней подсказывали, что

их любознательная хозяйка с рождения делает ставку на новые знакомства и сильные

впечатления, чувственные удовольствия и всевозможные развлечения.

Копотева была слегка подшофе – припозднилась из-за затянувшихся переговоров с

важным гостем, а к Терникову заглянула перед уходом домой, проходя по коридору мимо

приоткрытой двери.

– СВОЕВОЛЬНИЧАЕТЕ? – с утрированным гневом спросила начальница.

– Исключительно во благо «Коми лов» и телезрителей, – Глеб на несколько секунд

повернулся корпусом на голос, не прерывая монтаж и не останавливая

видеомагнитофоны. – Сами же знаете, задачи художественной публицистики –

архисложные: тут и спецэффекты, и море используемых материалов. Почему в нашей

телерадиокомпании всех стригут под одну гребёнку? Монтажного коэффициента, рассчитанного на простые склейки новостных сюжетов, катастрофически не хватает.

Служенье муз не терпит суеты!

– Глеб Васильевич, есть ли жизнь вне телевидения? Есть, – хмыкнула «грозная

царица». – Не надо считать себя вольным сыном эфира, чей гражданский долг –

непрерывное купание в волнах общественного внимания. И ладно, если б хоть что-то

получалось… Будьте скромнее: республиканский экран без вас прекрасно обойдётся, как и

вы без него. Займитесь личной жизнью, наконец-то… В наших новостных сюжетах

отражён весь регион! Они важнее ваших никому не нужных муз, членов правительства

среди которых не наблюдается. Форс-мажорам, связанным с вашими «Кристальными

шарами», нет конца, а страдают ни в чём не повинные вахтёры. Посмотрите, моя шуба

мокра от их слёз…

21

Интонационно-поведенческая театральность Копотевой зашкаливала.

Складывалось впечатление, метафора сулит перерасти в предлог избавиться от верхней

одежды, что Терникова, с учётом большого объёма предстоящей работы, не обрадовало.

Вера оценивающе смотрела на профиль двадцатипятилетнего Глеба. Она подошла

вплотную к парню. Её ладонь коснулась его волос, нежно взъерошив волнистые пряди и

снова пригладив их. Терников, погружённый в отбор видеокадров, не реагировал на

прикосновения. Не то чтобы Копотева была ему безразлична – невероятно неприятна, даже отвратительна, и отвращение возникло не вчера.

Счастие или грусть –

Ничего не знать наизусть,

В пышной тальме катать бобровой,

Сердце Пушкина теребить в руках,

И прослыть в веках –

Длиннобровой,

Ни к кому не суровой –

Гончаровой.

Цветаевская ветреница, конечно, отличалась от сыктывкарской и в отношении

памяти, и степени влияния на « сердце Пушкина», зато в этой также проглядывали

неразборчивость в людях и поверхностность. Впрочем, отсутствие морального компаса

легко объяснялось прагматичностью и своекорыстием. Зачем иметь твёрдые убеждения и

какие-то жизненные принципы, если мировоззрение, как флюгер, так часто приходится

поворачивать в нужную сторону?

Да, блёклый внутренний мир и пренебрежение самоанализом обрекают на быстрое

разочарование в жизни. Но если вся жизнь видится как бесконечный тоннель без света в

конце, какой смысл в широте и глубине познавательного процесса? Ориентир – на

внешние ценности, мнение большинства и «розовый фильтр». Фоном – отсутствие

эмоционального интеллекта, склонность к поспешным выводам и убеждение, что тебе все

должны. Впрочем, и это тёмное царство озарялось проблесками здравого смысла, но

нечасто – царица тяготела к интимному полумраку.

– « …НЕТ особенной надобности в большом уме, – как бы не обращая

внимания на собеседницу, Терников вдруг в тон Копотевой заговорил сладострастным

голосом Клеопатры Львовны Мамаевой, героини Александра Островского, – довольно и

того, что он хорош собою. К чему тут ум? Ему не профессором быть. Поверьте, что

красивому молодому человеку, просто из сострадания, всегда и в люди выйти

помогут, и дадут средства жить хорошо».

– А это откуда, для чего? – озадаченно вскинула брови Вера Аароновна. – Опять

прячетесь за словами великих? Пора бы уж набраться смелости и что-нибудь сделать или

сказать от первого лица! Вдруг то, что вы ищете, само давно ищет вас?

Она встала за спиной собеседника, сидящего в кресле перед аппаратами

видеомонтажа, и положила руки на плечи монтирующего.

– Не уверен, что ищу именно это, – весело продолжил Глеб, не отрывая глаз от

мониторов. – А смелость мне не по карману: « Бедность убивает развязность, как-то

22

принижает, отнимает этот победный вид, который так простителен, так к лицу

красивому молодому человек у».

– Литературный тест? Ну-ну, мило, – натянуто улыбнулась женщина, убрала свои

руки за спину, отступила от кресла на один шаг и принялась шутливо растягивать слова, перебирая каждое, как бусины ожерелья. – Чем безупречнее мы снаружи, тем больше

демонов у нас внутри…

– …Имя моего демона, скорее всего, вам известно – Трудоголизм. Читали о

кароси?

– Спасибо за заботливо отложенную вами в моей приёмной газетную заметку! –

лицо Копотевой приняло каменное выражение, а голос эмоционально обесцветился. –

Смерти от переработок – явление типичное для Японии. Из года в год «пахать» шесть-семь дней в неделю по двенадцать часов в день (и больше!) невозможно без морально-физических последствий. И, заметьте, психических.

– Заметьте, – не оборачиваясь к собеседнице, но не теряя её из вида в отражающей

поверхности экранов, Терников сохранял доброжелательный тон, – «пахать» бесплатно, так как переработки в Японии не оплачиваются, а в России за первые два часа

сверхурочной работы полагается оплата труда в полуторном размере, за остальное время –

в двойном…

– …Именно поэтому, Глеб Васильевич, – Вера Аароновна изобразила искренность,

– «Коми лов» так печётся о вашем здоровье! Вас никто не заставляет круглые сутки

пропадать в монтажных и на съёмках, даже несмотря на наш ненормированный рабочий

день. Ваши подвиги ради общего дела никому, кроме вас, не нужны. Государству не по

карману добровольный перфекционизм. И это не мы нарушаем Трудовой кодекс и

правила внутреннего распорядка режимного объекта, а вы, которому инфаркт или инсульт

на фоне стресса и переутомления не грозят. Сами сведёте в могилу кого-угодно: и меня, и

вахтёров. Поймите, вахтёры – люди!

– Я – тоже человек, – пробормотал парень, сосредоточенно глядя на быстро

меняющиеся экранные изображения, регулируя правой рукой на пульте скорость

перемотки видеокассет.

– ТЫ?.. ЧЕЛОВЕК?!

Вера Аароновна искренне не понимала, зачем валять ваньку, когда всё очевидно.

Работа не может служить оправданием отказа в том, о чём иные мечтать не смеют. Скорее

всего, это ширма, скрывающая какой-то противоестественный порок, физический изъян

или недуг. Может, эректильную дисфункцию?

С другой стороны, хорошо ещё, что психологическая зависимость у Терникова не

от азартных игр, сектантства, экстремальных увлечений… Но правильно ли прятаться в

работе от внешних тревог и страхов, неурядиц личной жизни? Эйфория от

профессионального успеха не заменит ни домашние радости, ни близких, зато обеспечит

быстрое «выгорание».

– Вот пусть и сгорит дотла – чем скорее, тем лучше! – подумала председатель

компании и на всех парусах покинула монтажную, громко хлопнув за собой дверью.

Глава пятая

ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

23

ОТ НАХЛЫНУВШИХ воспоминаний у Терникова разболелась голова – мигрень, или гемикрания, которой страдал и булгаковский Понтий Пилат… Глеба позабавила

пришедшая на ум параллель. И почему-то вспомнился анекдот о еврее, дающем интервью

CNN по поводу семидесяти лет систематических молитв у Стены Плача.

– О чём просите Бога? – спросил корреспондент.

– О мире между представителями всех религий и национальностей. Чтоб не было

войн и ненависти. Чтоб дети росли в безопасности и стали людьми, любящими друг друга

и отвечающими за свои поступки. Чтоб политики и чиновники всех мастей всегда

говорили только правду, ставя интересы народа выше собственных…

– И как успехи?

– Ощущение, будто говорю со стеной.

На фоне кармического бэкграунда многострадальной Коми земли ситуация, в

которую угодил автор «Кристального шара», выглядела если анекдотично, то в ключе

чёрного юмора. Спасибо корреспонденту «Молодёжного вестника» Тимуру Вихрову, легко и остроумно изложившему суть дела, не исказив ни одной детали! Глеб снова с

удовольствием пробежал глазами по насмешливым строкам публикации.

Во внутреннем кармане пиджака Терникова завибрировал мобильный телефон –

звонил Вихров.

– Привет, Глеб! Ты уже в Сыктывкаре?

– Привет, да.

– Рад возвращению?

– Если б предложили быть или так близко, чтоб меня могли удержать, или

слишком далеко, чтоб забыли, предпочёл бы последнее.

– Только мы глаза закроем – перед нами ты встаёшь! Только мы глаза откроем –

над ресницами плывёшь.., – сыронизировал собеседник. – Как долетел?

– Прекрасно, хоть и немного качало… Перечитываю твой шедевр. Благодарю, классно написано!

– Комплимент принимаю, но в тексте – только факты, – Тимур говорил отрывисто, стараясь поскорее закончить с формальностями.

Вихров сидел в редакции у открытого окна за рабочим столом, на котором были

разложены газетные вырезки, научные журналы и несколько объёмных книг с закладками.

Газетчик был ровесником телевизионщика. Стройный высокий темноглазый брюнет с

глубоко посаженными глазами и вдумчивым взглядом. Губы тонкие – сдержанная, но

независимая натура, честный и скромный. Нос длинный – признак интеллектуального

развития и творческого склада ума. Овальное лицо мягко сужалось к подбородку: лоб

немного шире нижней челюсти – приметы целеустремлённости и рассудительности.

– Если у тебя есть время, вечером можно встретиться, – предложил Терников.

– Охотно, но не дожидаясь встречи, поделюсь информацией для размышлений.

– Само собой!

Рейсовый автобус, разворачивавшийся на площади у памятника «потомку птиц», звуковыми сигналами отвлёк внимание Глеба от разговора. Из дверей торопливо

выходили покидающие город, уступая освободившееся место толпе новоприбывших. И

те, и те – с чемоданами, рюкзаками, сумками: круговорот вещей и людей в природе.

24

– Я тут покопался в открытых источниках, – интриговал Тимур, – и обнаружил

несколько любопытных фактов о сглазе и колдунах. Согласно данным опросов

общественного мнения, в них верят свыше половины россиян! Помножь на суеверия, широко распространённые среди народов мира. Можно обыграть на суде историю вопроса

с точки зрения психологии, социологии, философии… Невроз вследствие токсичного

контакта как проявление культурального синдрома, или код и средство активизации

программ отторжения.

– Прости, не расслышал.

Оба дружно рассмеялись.

ГОЛОС собеседника Терникова в трубке ликовал:

– В 1941-м автора романа-сказки «Три толстяка» Юрия Олешу вместе с

коллективом Одесской киностудии, с которой писатель активно сотрудничал, эвакуировали в Ашхабад, а там познакомили со знаменитым незрячим сказителем Ата

Салихом. Народный поэт Туркмении тронул запястье Юрия Карловича, провёл пальцами

по его бровям, лбу, затылку и заключил: «Ты, Юрий-ага, – колдун, и веет от тебя

волшебством!»

– Похоже на легенду, – усмехнулся Глеб и, порывшись свободной рукой в кармане

брюк, протянул мелкую купюру подошедшему к нему помятого вида мужчине с

застывшей мольбой в глазах. – Это был период, когда многих друзей и знакомых Олеши

репрессировали, его главные произведения не переиздавали – с 1936-го по 56-й.

Социалистические каноны ему претили, и в своём дневнике он написал: « Всё

опровергнуто, и всё стало несерьёзно после того, как ценой нашей молодости, жизни

установлена единственная истина: революция». Прибавь «автобиографический

самооговор» в 1934-м на I Съезде Союза писателей, где Юрий Карлович назвал себя

прообразом главного героя романа «Зависть» – двадцатисемилетнего интеллигента, оказавшегося в постреволюционной России «лишним человеком». Мол, если его Николай

Кавалеров – пошляк и ничтожество, как тут некоторые утверждают, значит, и сам Олеша

такой: «Простите, если сможете, люди добрые!» А ещё он любил повторять вслед за

Буниным: « Хорошо было Ною – в его жизни был всего один потоп. Правда, потом

пришел Хам, но ведь тоже всего один».

Терников, не прерывая разговора, размышлял, идти ли пешком или

воспользоваться общественным транспортом (всего-то две остановки). Дождь вроде не

предвидится, а в ушах всё ещё стоит гул от авиационных двигателей…

– Да, акцент в твоей истории на «волшебстве», – согласился автор «Кристального

шара», – но со стороны «колдуна», скорее всего, и описавшего случай, это самоирония, а

со стороны сказителя, «внештатного эксперта инквизиции», – безобидная лесть как форма

гипертрофированной вежливости, свойственной для легатов национальных культур. Мало

ли что скажет, с кем сравнит тебя очередной региональный Гомер?! На чужой роток не

накинешь платок. Тут имеют значение обстоятельства встречи и личность поэта, который, между прочим, ввёл в туркменскую литературу жанр сатирической басни и щедро

использовал при раскрытии современных ему тем фольклорные образы… Короче, вода-вода-вода – и не на мою мельницу!

25

– ХОРОШО, – принял аргументы Вихров. – Тогда заодно сразу отметём

бажовских Великого Полоза и Серебряное копытце, Огневушку-поскакушку и девку

Азовку, бабку Синюшку и деда Слышко…

– …И персонажей сказаний Каллистрата Жакова: атаманов-колдунов Шыпичу и

Тунныръяка, лесных чародея Тювэ и богиню Ёму, сына волхвов Пама Бурморта и вещую