Кто такая Даша?

И неужели по-другому не будет? Неужели все мужчины грубые мужланы и им видится удовольствие именно таким?

Я не смогла сдержаться и заплакала: от страха, от разочарования, от обиды и от неизбежности терпеть эти муки как минимум полгода.

Но вдруг все прекратилось. Я слышала только свои всхлипывания и чувствовала, как мои уши заливали слезы. Руки сжимали подушку, и мне казалось, она стала частью меня.

Я не открывала глаз, не видела и не слышала Храмцова, и мне было все равно, где он. Я думала о том, что если он потребует вернуть деньги, то мне одна дорога – вниз головой с восемнадцатого этажа. Потому что большей части денег уже нет.

Жерар в частной клинике, кредит погашен. Оставшаяся сумма в банке. На ремонт и на непредвиденные расходы для лечения брата.

Я повернулась на бок, поджала ноги и, нащупав одеяло, укрылась им с головой. Меня всю трясло, и я никак не могла успокоиться.

Я представила маму. Как она гладила меня по голове и прижимала к себе, когда я плакала или мне было больно. И сильнее вцепилась в одеяло, воображая на его месте ее. Такое же теплое и нежное, как она.

– У собачки боли, у кошечки боли, – гортанно заканчивая фразы, говорила мама в таких случаях, – а у Валери заживи.

Но однажды я возмутилась. Почему у собачки и у кошечки должно болеть, они ведь тоже живые и все чувствуют? И тогда мама изменила присказку:

– У собачки не боли, у кошечки не боли, и у Валери заживи.

И я успокаивалась.

И сейчас успокоилась. Но продолжала всхлипывать.

Вдруг кровать возле меня прогнулась и прохладные полувлажные руки коснулись моего тела под одеялом. Мороз прошел по коже, и я снова вся сжалась. Господи, пусть это случится побыстрее, и он уйдет. Одеяло ускользнуло из моих рук, и я осталась обнаженной и беззащитной.

Роман Викторович освободил мое плечо от волос и коснулся его губами.

– Прости, я не сдержался и напугал тебя.

Я молчала и жмурила глаза. Будто возможность не видеть происходящего, могла позволить мне ничего не чувствовать.

Рука Храмцова осторожно проследовала от моего бедра к груди. Он придвинулся ближе, и я ощутила его твердую плоть на своих ягодицах. Его тяжелое дыхание обожгло плечи, и я ждала, что он снова сорвется и нападет на меня. Но он нежно помял мою грудь (и где он ее только нашёл?), покатал пальцами соски и неторопливыми поцелуями осыпал мои плечи и спину.

– Расслабься, – шепнул он мне в ухо, – я не сделаю тебе больно.

И хотя несколько минут назад все говорило об обратном, я ему поверила.

И со мной начало происходить что-то невероятное. Тело отреагировало на его прикосновения, и я стала точно пластилин, полежавший на солнце. В промежности все засвербело, сердце ускорило такт и казалось выпрыгнет из груди. Вместо вздоха с моих уст сорвался то ли всхлип, то ли стон, и я ощутила, как сзади плоть шефа напряглась еще сильнее. И как ни странно, это нашло отклик и в моем теле.

Он скользнул ладонью к моему лону, и искусные движения его пальцев между складками моего тела заставили меня дрожать и постанывать. К моей голове прилила кровь, и сладостная агония стала невыносимой.

Храмцов опрокинул меня на спину и начал целовать все мое тело. Но не грубо, а нежно, ласково, местами играючи. Какие-то неведомые силы потянули меня вверх, я изогнулась в пояснице и схватилась за подушку, вдавливая пятки в матрас. Словно пытаясь удержаться и не улететь.

Его язык дразнил мой клитор – то приникая к нему плотнее, то отстраняясь и едва касаясь, и все мое лоно изнывало от нестерпимой сладкой боли, и из горла рвались нездоровые животные звуки. И мне хотелось ударить Романа Викторовича, чтобы он прекратил эту пытку и дал желанную разрядку.

И вдруг всепоглощающая волна прошла через все мое тело и сосредоточилась в маленьком бугорке, который теребил Храмцов. Мои конечности свело судорогой, я замерла, дыхание перехватило, и я боялась, что умру от снизошедшего на меня упоения.

Затем меня медленно отпустило и по телу распространилась приятная нега. И я порадовалась, что человеку дано право на это удовольствие и что мне довелось его испытать.

Но это еще не все. Оказалось, это только начало.

Шеф порвал зубами бог весть откуда взявшуюся фольгированную упаковку, натянул на свой вздыбленный фаллос презерватив и, склоняясь надо мной, осторожно вошел в меня. Он двигался медленно и аккуратно, и я снова вознеслась в небеса. Мои глаза закрылись, и подбородок взмыл ввысь.

Где-то далеко я слышала музыку, и Храмцов двигался с нею в такт. И этот танец, необыкновенно чувственный и волнующий, требовал еще большего слияния с партнером. Я обняла его за плечи, обхватила длинными ногами его бедра, и острее ощутила, как он ритмично двигался во мне. И вновь воспарила в небеса от накатывающей в паху волны удовольствия.

Шеф опустился на меня, припал губами к шее, и я заскользила руками по его спине. Под ними не сухопарое юношеское тело, что довелось мне когда-то прижимать к себе. Сейчас я ощущала крепкий мускулистый стан, и от силы и мощи, исходящих от него, в промежности загорелся огонь.

Роман Викторович страстно и порывисто поцеловал мою шею, и я закусила губу, чтобы не дать сорваться звучному стону.

– Не сдерживай себя, – прерывисто сказал в самое ухо Храмцов. – Я хочу тебя слышать.

Он приподнялся на руках и начал двигаться резче, но не ускоряясь. Меня накрыла очередная волна блаженства, и я вонзила ногти в его спину, издавая нечеловеческие горловые звуки. Я сдавила его бедрами, находя безумное удовольствие от того, что этот огромный мужчина в капкане моих ног. И ему не вырваться. Его спина покрылась потом, и я скользила руками к его пояснице и помогла ему проникнуть в меня еще глубже.

И мне захотелось его поцеловать. В губы. И невозможность этого усилило мое желание, и новый поток горячих струй разлился в нижней части моего тела и достиг голосовых связок.

Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее, и непроизвольно я дала ему это понять своими ступнями. Он навалился на меня, обхватил за ягодицы и резко перевернулся на спину вместе со мной. Я оказалась сверху. Его руки остались на том же месте, и он показал, чего ждет от меня. Эта несложная наука быстро поддалась мне, и я начала елозить по его пенису. И поняла, что мне нравится быть на лидирующих позициях и контролировать частоту фрикций.

Я ускорилась, мое дыхание участилось, внутри все сжалось, и я больше не принадлежала сама себе. Откуда-то из забытья я услышала не только свои стоны, но и его, и мы слились телами и голосами и помчались навстречу обоюдному удовольствию. Он сжал мои бедра и начал еще глубже насаживать меня на свой член, и мне казалось, что меня разорвет от того давления, что возникло у меня внутри. Мы одновременно достигли оргазма, Храмцов еще несколько раз направил меня вверх-вниз и замер.

Я сделала последний выдох и упала ему на грудь. И улыбнулась. Если так будет все шесть месяцев, я готова и потерпеть.

Когда мое дыхание восстановилось, Роман Викторович аккуратно перекинул меня на кровать, а сам встал и ушел в ванную.

И непонятная пустота завладела моим телом. Тем телом, что только что было наполнено волшебством и энергией. И я не могла понять, что делает меня опустошенной. Может быть, это усталость?

День близился к закату и от окна повеяло прохладой.

Я поднялась с кровати и отыскала свое белье. Крючки на бюстгальтере были разодраны, трусики порваны, и я оценивала масштаб бедствия – можно ли их спасти? Я не привыкла выбрасывать вещи после первой но́ски, тем более дорогие вещи и тем более те, что были на мне не больше двадцати минут. Жизнь научила меня беречь их и искусно латать. Даже капроновые колготки.

Храмцов в одних трусах-боксерах вышел из ванной и застал меня за исследованием белья.

– Купишь новое. Это уже не спасти.

Я с сожалением провела руками по тонким кружевам, и, отложив их в сторону, накинула на себя пеньюар. К счастью, он не пострадал.

Роман Викторович исчез в прихожей, а потом вернулся оттуда с какими-то бумагами и пакетом. Разместил все на барной стойке и сказал так, как отдает приказы подчиненным:

– Вот договор, ознакомься и подпиши. Один экземпляр остается у меня, второй – у тебя. В пакете твой ужин.

Далее он прошел до кофемашины, взял свой кофе и залпом его выпил.

Я неуверенно взяла в руки бумаги и начала их изучать. В них все как в настоящем договоре: преамбула, условия оплаты, порядок возврата денежных средств и так далее и тому подобное. Я бегло с ними ознакомилась и поставила свою подпись. Его подпись уже стояла.

Шеф тем временем оделся, подошел ко мне, забрал свой экземпляр, и, целуя меня поверх пеньюара в плечо, сказал тем же тоном:

– Завтра утром приедет Артём и отвезет тебя домой, чтобы ты переоделась. Не опаздывай. И перевези сюда вещи, так будет удобнее.

Я посмотрела ему в глаза, ожидая, что он добавит что-нибудь о том, как ему было хорошо со мной, или как я́ была хороша или еще какую-нибудь ерунду, от которой сердце заходит ходуном, и я пойму, что он мой навеки. Но он только погладил и сжал мою ягодицу и ушел.

А я осталась одна со звенящей тишиной и остывшим ужином.

Кое-как запихав его в себя, я позвонила Артёму и попросила его приехать за мной и отвезти домой. Удобно ли ему? Он безропотно согласился, и через двадцать минут был у подъезда.

Я не знала, что ему известно об этой квартире и обо мне, но все равно ощутила румянец на своих щеках, когда, усаживаясь на заднее сидение, встретилась с ним взглядом.

Полгода. Я потерплю всего каких-то полгода. И больше никогда не встречусь ни с ним, ни с его боссом. И забуду все, как страшный сон.

Артём Шведов ненамного старше меня. Наверное, он ровесник моего брата. И даже комплекцией похож. Кольца на его руке не было, но как показала практика его отсутствие не указывало на то, что мужчина холостяк. Он довольно симпатичный, но это не мужественная красота его шефа, а скорее смазливая и в некотором роде женственная. Его тонким и длинным пальцам самое место быть за роялем, а он держал «баранку» и как будто бы был доволен своим выбором.

У Храмцова была своя машина, а Артём водил служебную и выполнял разного рода поручения шефа: отвозил, привозил, подвозил и все в этом духе. В любое время суток, в любую погоду, на любые расстояния. Своего рода «мальчик на побегушках», и в этом мы с ним были похожи.

– Артём, завтра не надо за мной приезжать, я доберусь до работы сама.

– Хорошо. Как скажите.

– Ко мне можно на «ты».

Он ничего не ответил, и весь путь мы проехали молча, слушая радио, которое звучало из динамиков.

Дома я спрятала договор поглубже в шкаф, переоделась и зашла в интернет посмотреть, как избавиться из грибка на стенах и сделать ремонт дешево и сердито. Все предложенные варианты показались мне посильными, и я вздохнула с облегчением. Зачем мне бригада? Разве я сама не справлюсь?

Перемены в моем внешнем виде замечал каждый, входивший в приемную. Одни относились к этому доброжелательно и делали мне комплименты, другие – кривили губы и как бы шутливо спрашивали, уж не на шефа ли я пытаюсь произвести впечатление, остальные – ничего не говорили, но смотрели как на пыль и удивлялись, откуда у пыли появился окрас.

Среди вторых – Белобородова Вероника, сотрудница сметного отдела, среди третьих – Кудрявцева Марина, специалист отдела кадров. В последнее время шеф не жаловал их «совещаниями», и каждая из них винила в этом другую. Иначе говоря, Вероника подозревала Марину в настраивании Романа Викторовича против нее, а Марина то же самое думала о Веронике.

Конечно, я узнавала это не от них, но посплетничать в компании любили. И, принося мне всякие служебные записки, договоры и прочие документы на подпись, коллеги не упускали возможности рассказать о войне двух любовниц Храмцова.

Я всячески обрывала такие разговоры, которые велись тихим заговорщическим тоном, объясняя, что шеф загрузил меня работой, и мне некогда вести светские беседы. Свои слова я смягчала улыбкой, но не на всех она действовала.

Меня не любили. Я была выскочкой, непонятно откуда взявшейся, и заняла место, на которое многие хотели пропихнуть своих дочерей, сестер или подружек. Причем с высшим образованием. Карьера многих сотрудниц в компании начиналась именно с должности секретаря, и это считалось хорошим стартом после университета. Кстати, Кудрявцева начинала именно так.

На следующий день после заключения договора с Храмцовым, Марина Юрьевна пришла в приемную с какими-то бумажками, и сказала, что Роман Викторович просил ее зайти к нему перед обедом. Я сделала звонок шефу и доложила о ее приходе, но в ответ услышала, что он занят и просит никого к нему не пускать.

Я передала эти слова Кудрявцевой. Ноздри на ее маленьком аккуратном носике раздулись, и она стала похожа на чайник, который закипел. Наверняка решила, что за дверью Белобородова, и та обскакала ее по всем статьям. Кудрявцева психанула и ушла.

Я удовлетворенно выдохнула и чуть не улыбнулась. Но вспомнила про камеру, которая направлена на меня, и сдержала улыбку.

Через несколько секунд после этого пришло сообщение на мой телефон. От шефа. Только четыре цифры, и я знала, о чем они. И что-то внутри меня затрепетало и внизу живота возникло волнение. Второй день подряд… Означает ли это, что ему понравилось?

И вот я снова в квартире и жду Романа Викторовича. Кофе готов, постель разобрана, играет музыка, и я в предвкушении предстоящей встречи. Словно мы сегодня не виделись и не разговаривали.

Но все было не то – официальный тон, дистанция, случайные взгляды. Он снова обращался ко мне на «вы», и ничем не выдавал того, что между нами произошло. И даже когда я заходила в его кабинет, где не было камеры, он сохранял субординацию и не выказывал особого расположения ко мне.

Да, это было прописано в договоре, но как можно быть таким хладнокровным, когда накануне был таким горячим и пламенным? Или мне это только показалось?

Я любовалась городом из окна, пила кофе, и наслаждалась музыкой. Но в этот раз слышала, как он зашел и проследовал в комнату. Я не оборачивалась, и мечтала, что он подойдет ко мне, освободит мою шею от волос, и припадет к ней губами. И я снова стану воском в его руках.

Он прошел до барной стойки, что-то на нее поставил и сказал:

– Я принес ужин. Тебе надо бы прикупить продуктов и начать себе готовить.

– Да, конечно, – чуть поворачивая к нему голову, согласилась я. – Просто еще не привыкла.

– Почему здесь нет твоих вещей? Тебе надо переехать. Уговор был такой.

– Хорошо. Я не успела.

– Артём тебе поможет.

И ждала, ждала…

Слышала, как он взял чашку с кофе и пил его. Но не залпом, а небольшими глотками – кофе горячий и обжигающий.

Я не выдержала и обернулась, посмотрела в его весенние глаза и попыталась найти в них хоть чуточку тепла и нежности, но в его глазах была только оценивающая неторопливость. На мне черный прозрачный пеньюар и черное белье. Волосы струились по плечам, и сейчас я была совсем не похожа на офисную даму с собранной на макушке шишкой.

Я поставила свой кофе на барную стойку, обогнула ее, подошла к нему и забрала у него чашку. В его глазах появилось любопытство, а на губах легкая ухмылка, и он ждал продолжения.

Я начала медленно раздевать его и силилась не отводить глаз и не краснеть. К черту стыд! После всего, что было, это глупо.

От него пахло туалетной водой, сигарами и чем-то еще, что кружило голову, и я начинала чувствовать себя хмельной. Он пах мужчиной. И с ним мне хочтелось быть женщиной. Не угловатым и нескладным подростком, а именно женщиной. Сексуальной, страстной и желанной. Единственной и неповторимой.

Рубашка полетела куда-то в сторону, я обняла его и осторожно, не поднимая глаз, коснулась губами его груди. Раз, второй, но оробела и ткнулась лбом ему в плечо. Услышала, как бешено стучало его сердце, и как тяжело он дышал. И ждала, что он подхватит меня на руки и унесет на кровать. И воображение нарисовало все те приятные «безобразия», что он творил со мной накануне.

– Дай мне пять минут, и мы продолжим, – сказал Роман Викторович, отстранил меня от себя и ушел в душ.

Я побежала на кровать и задумалась, в каком виде его лучше встретить. Надо ли раздеться, чтобы белье не пострадало? Или ему все-таки нравится самому меня раздевать?А как мне лежать? Или лучше сидеть?

И еще много других дурацких вопросов возникло в моей голове, пока эти пять минут истекли.

В итоге я сняла с себя пеньюар, подложила под спину подушку, и, укрывшись одеялом по самые подмышки, стала ждать шефа.

Он вышел с полотенцем на бедрах и, подходя к кровати, резко его снял. От неожиданности я ахнула и зажмурила глаза. И боялась открыть их и увидеть то же, что я увидела. И моя решимость быть роковой женщиной куда-то вмиг пропадала.

Роман Викторович стянул с меня одеяло, спустил за бедра с подушки на матрас и ловко высвободил от белья. В этот раз оно осталось целым.

Я открыла глаза и увидела его ухмылку.

– Не надо его бояться, он не кусается. – И начал целовать и ласкать мое тело.

Я вознеслась на вершину блаженства, и, распаленная его страстью, преодолела смущение, стала ласкать его и нашла удовлетворение от того, что ему это нравилось. И в этом вихре взаимных поцелуев, откровенных касаний и неспешного соития мы довели друг друга до изнеможения, и потные и уставшие, но с приятной истомой, упали на кровать и долго не могли отдышаться.

Потом он встал и ушел – и словно весь мир ушел вместе с ним.

Я переехала на квартиру. Вещей, которые могли бы мне пригодиться, оказалось не так много, и мы с Артёмом справились в один подъем на лифте. Он нажал на кнопку восемнадцатого этажа, и я поняла, что он ранее бывал в этой квартире.

Кого он перевозил? Кто была эта женщина? Или женщины?

Почему одних шеф селил на квартире, а с другими крутил романы на работе? Или Белобородова и Кудрявцева тоже здесь бывали? Но нет, навряд ли. Стал бы он перевозить меня в эту квартиру, если бы о ее существовании знали эти девицы? Возникла бы вероятность быть ими застигнутой на месте «преступления». А разве не хотел он всеми силами это скрыть?

Вот только почему? Стеснялся меня? А как иначе это можно объяснить?

И отражение в зеркале подтверждало мои догадки. Сколько бы я не считала себя привлекательной в новых нарядах, с уложенными волосами и ухоженными ногтями, встречаясь в коридорах или в приемной с Белобородовой и Кудрявцевой, моя самооценка снижалась, и я снова начинала чувствовать себя нескладным подростком. На них моя одежда смотрелась бы совсем по-другому. В них все было пропорционально: и рост, и вес, и объемы. И каждому было понятно, почему шеф выбрал их в свои любовницы.

А что бы все сказали, узнай, что я тоже пополнила их ряды? Наверняка бы решили, что шеф сошел с ума. А какое бы мнение сложили обо мне – и подумать страшно.

Но Артём обо всем знал. И при каждой встрече с ним меня одолевало желание все ему рассказать. Чтобы он не думал обо мне, как о легкомысленной девушке. Но я не знала, как он отнесётся к моей откровенности, не доложит ли обо всем Храмцову или его другу Олегу Валентиновичу Аксёнову, начальнику службы безопасности, и сдерживала свои порывы. Ведь порой даже самый хороший и воспитанный человек может оказаться совсем не таким, каким кажется. Разве я тому не пример?

Когда я окончательно обосновалась в квартире, решила заняться ремонтом в своей старой «хрущевке». Купила все необходимые материалы, заказала доставку, чтобы не тревожить Артёма, и чтобы о моих махинациях не узнал Роман Викторович, и потихоньку копошилась в выходные дни. Сама снимала старые обои, сама обрабатывала стены от грибка, сама их выравнивала и клеила обои. На все ушло около двух месяцев, но результатом я осталась довольна.

После этого занялась полами. Вода набежала под линолеум, и требовалось его поднимать. Сама сделать этого я не могла, и здесь мне пришлось нанять бригаду из двух человек. Я нашла их через интернет, и они мне убрали старое покрытие, заменили сгнившие под ним доски и постелили новый линолеум.

Заключительным этапом я купила новый диван, новую односпальную кровать, и чуточку приукрасила интерьер всякими декоративными штучками. Были мысли сменить кухню, но пока попридержала узду и остановилась с растратами.

Между тем ремонт начался и в нашем подъезде. Я уже не помню, когда его делали в последний раз, но он пришелся как нельзя кстати. Стены давно облупились от краски, а там, где она сохранялась, их изрисовали неприличными рисунками. Несколько лет назад мы с Жераром закрашивали такие же «художества» цветочками и бабочками, чтобы придать подъезду более-менее приличный вид, но кто-то снова надругался над нашим творчеством, и что-то исправлять уже не имело смысла. Только делать новый ремонт.

Я поднималась к себе на четвертый этаж, когда на лестничном пролете встретила бабу Тоню, ту самую старушку, что затопила мою квартиру. Она медленно спускалась по лестнице, держась за перила и опираясь на свою клюку, и я поспешила прийти ей на помощь: подала руку, и она обхватила мое плечо.

– Давно вас с братом не видела, думала, вы съехали.

– Да, я живу в другом месте, а здесь делаю ремонт.

– А Жора где? – Так – на русский манер – называли моего брата все, кто его знал.

– Жора в больнице.

– Что с ним?

– Вы же знаете, что у него есть проблемы. Вот мы их и решаем.

– Это хорошо. Лишь бы толк был. Он – парень хороший.

– Да, баба Тоня, очень хороший.

– Видела, – отпуская перила и делая круг рукой, начала баба Тоня, – у нас ремонт затеяли? Людка из семнадцатой квартиры сколько раз в ЖКО ходила, просила их ремонт сделать, а ей все отвечали: «Денег нет, ждите своей очереди». И тут на́ тебе, нашлись деньги. Доделали бы. А то начнут, а потом бросят и будем жить в строительной грязи.

– Баба Тоня, если начали, то обязательно доделают. У вас-то как дела? Батареи не текут?

– Ой, Лерочка, а мне ведь их поменяли. Тоже пришли из ЖЭКа и говорят, вам как ветерану войны положен осмотр всей сантехники и в случае обнаружения протечек, замена труб и батарей на новые. Ты представляешь? И все бесплатно. Я уж думала, мошенники какие, а нет, посмотрели, сделали заключение, а на следующий день пришли и все заменили.

– Здорово! А разве вы ветеран войны? Я думала, вы моложе.

– А это самое интересное. Не ветеран ведь я. Мне всего-то семьдесят шесть годков. Я маленькая во время войны была.

– А почему они так сказали?

– Не знаю. Но я промолчала. Трубы-то новые нужны. Как думаешь, не вернутся они за ними, когда поймут, что меня с кем-то перепутали?

– Любопытное дело. Может быть, они имели в виду, что вы ветеран труда? Вы же много лет на заводе проработали.

– Ой, не знаю. Может я не то услышала. Но я теперь дверь никому не открываю и на улицу только по острой нужде выхожу.

– Баба Тоня, ну вы если что, звоните мне, я с ними разберусь.

– Спасибо, девонька, – вдруг растрогалась баба Тоня и всхлипнула. – Добрая ты такая. Я тебе квартиру затопила, а ты мне слово грубого никогда не сказала.

– Я ж не зверь какой-то. Все понимаю. Есть у вас мой телефон?

– Да где-то был записан.

– Вы звоните обязательно. Не стесняйтесь. И если вообще что-то надо, тоже звоните, все достану, все привезу.

– Ой, спасибо. Замуж небось вышла? Вон как красиво одеваться стала.

– Нет. Просто работу хорошую нашла.

А саму все передернуло, когда подумала, что я называю своей работой. Но бабе Тоне знать об этом было необязательно.

– Обратно, как подниматься будете? Позвоните мне, я спущусь.

– Так у меня ж, деточка, телефон-то только домашний, этих ваших современных побрякушек у меня нет. Да и кому мне звонить? Скорую вот только дома вызываю, да и все. Подруги-то все, что были, кто померли, кто в другие города разъехались, и связь потерялась. С бабушкой твоей дружила, пока она жива была, а теперь и ее нет. Ты не переживай, поднимусь потихоньку. Ходить-то тоже надо. А то так и разучусь.

Мы дошли с бабой Тоней до первого этажа и вышли на улицу.

– Давайте я вас до магазина провожу, и обратно до дома отведу. Так мне будет спокойнее.

– Ну коли время есть, своди, все мне веселее.

Глава третья

Спустя несколько месяцев пребывания Жерара в клинике, мне позвонил его лечащий врач Иван Степанович и просил прийти на прием. Брата все это время я не видела и обо всем, что с ним происходило, узнавала от его врача. У Жерара были ломки, и этот период лечения давался ему нелегко: он испытывал сильнейшие боли, возникали проблемы с давлением и координацией, он плохо спал и дезориентировался в пространстве. И задача врачей была купировать все эти тяжелейшие симптомы при помощи лекарственной терапии. Кроме того, Жерар посещал сеансы психотерапии, как индивидуальные, так и групповые, и несмотря на все сложности был твердо настроен избавиться от своего пристрастия.