Кто такая Даша?

– Нет. Кто она? Ты постоянно здесь и должна все видеть. И слышать.

– Вы о чём?

– С кем у Храмцова роман?

– Разве не с вами?

И я отвела взгляд. Уставилась в электронную почту и создала видимость работы.

– Не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю! – не разжимая зубов, процедила Кудрявцева и схватила меня за плечо. – Кто она? Она работает у нас?

– Я не знаю. Если кто-то и есть, мне об этом ничего неизвестно.

– Дура! Толку от тебя не больше, чем от шкафа.

Она резко развернулась и ушла.

Только после ее ухода я поняла, как сильно дрожат мои пальцы. Если бы Кудрявцева узнала правду, работать в компании я бы точно не смогла. В этом Артём прав.

Вслед за ней пришла Нина Николаевна. Она принесла отчеты на подпись Роману Викторовичу и собралась уходить, но в пороге остановилась, закрыла дверь внутри приемной, прошла к моему столу и села на стул для посетителей. Я решила, что она собралась обсудить прошедший выезд на базу, и настроилась отключиться мыслями от ее монолога. Шеф уезжал в командировку, и мне нужно было подготовить ему документы.

– Сколько тебе лет, Лера? – неожиданно спросила Нина Николаевна.

– Скоро будет двадцать один.

– Совсем ещё юная. Хотя у меня в твоем возрасте уже была дочь. Сейчас ей тридцать два года. А ты замуж не собираешься?

– Нет.

– Что так?

– Не за кого…

– А Артём как же? Говорят, у вас шуры-муры.

Я вспомнила, как мы с ней столкнулись на лестнице на базе, и смутилась. Неужели она пришла всё разведать?

– Нет, мы просто… общаемся.

– Хороший парень. Присмотрись к нему.

Я подумала, что сейчас она уйдет, и я смогу спокойно заняться работой, но Нина Николаевна никуда не спешила.

– Разборчивая нынче молодежь пошла. И умная. А моей дочери мозгов в свое время не хватило. Вышла замуж за алкаша и мается с ним столько лет! Ещё, дура, троих детей от него родила. Говорит, люблю его, и никто мне больше не нужен. А он с работы на работу мыкается, нигде не задерживается. Кому ж алкаши-то нужны? Даже Роман Викторович его к себе на стройку брал. Так этот дурак, зять мой, человека чуть не угробил.

– И что – ничего нельзя с этим сделать? С его зависимостью.

– Да можно. Вот закодировали. Вроде не пьет. Да и не работает. Не берут его нигде. У него трудовая, как «Война и мир» Толстого, да ещё по статье увольняли. Как бы не сорвался опять.

Ох, как мне была знакома эта ситуация. Только Жерар не алкоголик, а наркоман. У него с работой тоже проблемы были. Он окончил девять классов, и работать мог только грузчиком или каким-нибудь курьером, но с хромой ногой не брали. Из-за неудач он злился и впадал в депрессию, а она при его пристрастии была худшим товарищем.

– Не надо сдаваться, – сказала я. – Если сейчас он не пьет, все у него получится. Верьте в него. Семья – лучший мотиватор, и вы должны его поддерживать.

– Хорошо говоришь. Как будто знаешь что-то об этом. Кто-то пил у тебя в семье?

– Нет.

– Даже отец?

– Даже отец.

– Видно и правда ты девка толковая, раз тут работаешь, – и, бросив взгляд на дверь, как будто желая убедиться, что она закрыта, добавила: – Может ты поговоришь с Храмцовым, чтобы он взял моего зятя на работу? На стройку. Он клянется, что больше пить не будет.

– Почему вы сами не поговорите с Романом Викторовичем?

– В прошлый раз он мне выговор за него сделал, и я не решаюсь снова попросить. Из-за него на стройке чуть человек не погиб. Но, слава богу, выжил. Проверки пошли из разных органов, а Роман Викторович их – ой, как не любит.

– Почему вы думаете, он послушает меня?

Она наклонилась к моему столу и прошептала:

– Нашла же ты к нему подход, раз он тебя привечает, а этих куриц бросил.

Ой, мамочка, спаси и сохрани. Как оказалось, тихий вкрадчивый тон в голосе тоже мог пробрать до костей.

Зазвонил телефон, и я вздрогнула. Взяла трубку трясущейся рукой, сделала глубокий вдох и на выдохе произнесла: «Слушаю». Звонили из коммерческого отдела и спрашивали, не подписал ли шеф документы, которые они приносили. Я проглядела бумаги, которые Роман Викторович вернул со своей визой, и, обнаружив требуемый документ, ответила, что за ним можно прийти.

После этого Нина Николаевна заторопилась. Схватила меня за руку и умоляющим тоном заговорила:

– Лерочка, на тебя вся надежда, не дай случиться беде. Он опять начнет пить, если работу не найдет. Поговори с Романом Викторовичем. Пусть он даст ему второй шанс.

– Я могу поговорить с ним, но не уверена, что он прислушается к моим словам.

– А ты попробуй. Я ведь не только тебя видела выходящей из номера Шведова. Через пять минут оттуда же вышел шеф. Я никому этого не говорила, но ты меня знаешь: поговорить я жуть как люблю.

Я растерялась, и вместо того, чтобы убедить ее в ошибочности сделанных выводов, уставилась на нее, как ошалевшая, и несколько секунд не могла сказать ни слова. Нина Николаевна была сплетницей, но добродушной женщиной, и я не считала ее способной на шантаж.

– Хорошо, я поговорю с Романом Викторовичем.

В этот момент дверь открылась и в приемную вошел сотрудник из коммерческого отдела, который мне звонил. Пока я отдавала ему документы, Нина Николаевна вышла, но неприятный осадок после ее визита долго не проходил.

Вид из окна с восемнадцатого этажа вдохновил меня на творчество, и я стала рисовать. Купила специальную бумагу, карандаши и делала зарисовки. Я не ходила в художественную школу и училась рисованию только с братом. Он рисовал хорошо, но недостаточно профессионально, чтобы объяснить мои ошибки. И в том, что эскизы мне не удавались, не было ничего удивительного. Но я все равно бралась за карандаш, смотрела видеоуроки по скетчингу в интернете и тренировалась.

Бабушка не позволила мне оставить школу после девятого класса и настояла, чтобы я окончила все одиннадцать. Она понимала, что надежды на Жерара нет, и возлагала ее на меня. Она хотела, чтобы я получила высшее образование и выбилась в люди.

Но Жерар снова был в клинике, а бабушка слегла с сердцем, и я не справилась с эмоциями и не добрала на бюджет всего один балл. В архитектурный на дизайн. Но я не сказала ей, что не поступила, и каждое утро уходила будто бы в университет, а сама мыла полы в соседних домах и подрабатывала официанткой. А деньги откладывала.

Когда бабушки не стало, на отложенные деньги я отучилась на секретаря.

И рисовать было некогда. А так хотелось.

И вот время нашлось. Когда Романа Викторовича не было, и я не занималась ремонтом на квартире, то могла весь вечер просидеть за рисунками. Становилось лучше, но перспектива страдала.

В тот вечер я ждала Храмцова и тоже взялась за карандаш. Но вместо того, чтобы рисовать город, который был перед глазами, стала выводить прямоугольник и вписывать в него черты лица: брови, глаза, нос, подбородок и уши. В самую последнюю очередь губы. Те самые губы, которые три месяца манили прикоснуться к ним, но всякий раз оставались недосягаемыми. Я прорисовывала их особенно тщательно. Мне была знакома на них каждая складочка, каждый изгиб, но только не вкус. И это сводило с ума.

Я услышала, как пришел Роман Викторович и спрятала рисунок в тумбу. Я не показывала ему своих творений, и мои таланты по-прежнему оставались им нераскрытые.

Он вошел в комнату, окинул меня взглядом и в глазах я заметила одобрение. Затем направился к кофемашине, а я вернулась за барную стойку.

– Роман Викторович, нам нужно поговорить.

Его бровь взмыла вверх. Мы редко о чем-то говорили, и видимо мои слова его удивили. Он взял кофе и сел напротив меня.

– Говори.

– Ко мне сегодня приходила Нина Николаевна и просила за своего зятя. Ему нужна работа, и она уверяла, что он завязал пить. Вы можете дать ему второй шанс?

– У меня не благотворительная организация, а серьезная строительная компания. Ее зять едва человека не убил, а отвечал бы я. Потому что позволил ему в пьяном виде явиться на опасный объект.

– Я понимаю, он совершил ошибку. Но кто не ошибается? Если ему не помочь, он снова начнет пить.

– Лера, ты слишком наивна, если думаешь, что человек может измениться. Не бывает бывших алкоголиков, наркоманов и зэков. Рано или поздно они срываются и возвращаются к прежним привычкам и преступлениям.

В области сердца кольнуло, и я поняла, что правильно поступила, умолчав о своем брате. С таким убеждением Роман Викторович ему бы не помог.

– А я верю, что все можно исправить, – твердо сказала я. – Нужно лишь сильное желание и поддержка родных. Это нелегко, но только вместе можно преодолеть пагубные пристрастия. А если оставить человека одного, то даже самый сильный характер сломается.

Роман Викторович устремил на меня взгляд, отпил кофе и сказал:

– Тебе как будто бы приходилось с этим сталкиваться, – а в глазах вопрос: «Кто был этот человек?»

– С этим – нет, – отводя взгляд, сказала я, – не приходилось. Но я знаю, как тяжело преодолевать трудности в одиночку.

Я чувствовала, как он прожигал меня глазами и как будто бы хотел что-то спросить, но то ли не решался, то ли помнил о нашем уговоре не задавать вопросов и не хотел его нарушить, и я не понимала, чего хочу больше – чтобы он спросил или промолчал.

В возникшей тишине, нарушаемой лишь потягиванием кофе из чашки, было столько безразличия ко мне и моей судьбе, что оно причиняло боль. Я хотела быть кому-то нужной и интересной, хотела быть кем-то любимой, и чтобы этот кто-то взял на себя мои заботы. Но так бывает только в сказках, и я действительно наивна, если думала, что я та самая Золушка, которой достанется прекрасный принц.

– В бизнесе приходится руководствоваться опытом и холодным рассудком, а не верой в чудеса, – подытожил Храмцов, и, словно чем-то озадачившись, спросил: – А почему она пришла к тебе? Пусть идет ко мне, и я повторю ей всё, что сказал тебе.

Я хотела защитить Нину Николаевну от осуждения Храмцова и попыталась скрыть от него, что она меня шантажировала. Но в стараясь уговорить Романа Викторовича взять на работу ее зятя, не выдавая ее угроз, ничего не добилась и пришлось сказать правду.

– Нина Николаевна видела нас обоих выходящими из номера Артёма.

Возникла секундная пауза, после которой Храмцов вздул ноздри и протянул:

– Ах, вот оно что! А я то думаю, какого черта она пришла к тебе.

Он подскочил со стула и как мотылек возле огня заметался по комнате.

– Вот сучка! Я ее столько лет держу главным бухгалтером, хотя есть кандидатуры лучше, даю ей доработать до пенсии, а она шантажировать вздумала! Сука!

– Роман Викторович, она бы никогда не стала, если бы ситуация не заставила.

– Нет, Лера, это не ситуация ее заставила. Она просто хочет взять меня за яйца и управлять мною! Завтра работа потребуется ее дочери. Послезавтра – брату, свату и так далее. А потом и денег попросит.

– Роман Викторович…

– Нет, Лера! Этого не будет! Я не позволю никому крутить мною! Когда придет, отправь ее ко мне. Я с ней сам поговорю.

– Роман Викторович, пожалуйста, не надо так. Я не хочу, чтобы это происходило из-за меня. Давайте я уйду, нечем будет манипулировать, и проблема сразу решится.

Уйду? Что я такое говорю? А как же Жерар и его нога? Как я возьму кредит без работы?

– Что значит, ты уйдешь? А кто будет работать?

– Вам не составит труда найти мне замену.

– Нет. Ты останешься.

Тепло, и спокойствие растеклось по моему телу. Я все-таки ему нужна.

Он перестал метаться, утихомирился и вернулся на место.

– Вот дьявол, – без эмоций сказал шеф, – хотел же сигануть с окна, да боялся ноги переломаю. Но лучше бы я переломал, чем кто-то по вине ее зятя-придурка. Но черт с ним, возьму я его на работу. Найду ему что-нибудь попроще: где минимальные риски покалечиться и покалечить других. Но я ему сам голову сверну, если снова начнет пить.

Храмцов осушил чашку и посмотрел на часы на телефоне.

– Пора заканчивать с болтовней, я сюда не за этим пришел. Иди ко мне. Завтра я уезжаю, мне надо подзарядиться как следует.

Он потянул меня за руку к себе, и я покорно подошла к нему. Подняла глаза и передо мной совсем другой мужчина. Полная противоположность тому, кто ещё минуту назад бесновался по комнате. Колени у меня ослабли, и дыхание перехватило.

Роман Викторович медленно развязал пояс на пеньюаре и стянул его с моих плеч. Я осталась в белье и упивалась его вожделенным взглядом. И верила, что во мне всё совершенно.

– Пошли вместе в душ, – сказал он мне в шею.

– Я уже принимала его.

– Мы будем не мыться.

И воображение нарисовало то, что должно произойти. Ох, неужели так и будет?

Я послушно пошла следом.

Глава четвертая

Я пришла на прием к стоматологу. К тёте Тане. Когда-то ее дочь Ксения танцевала у мамы в группе и подавала большие надежды в балете. Но в пятнадцать лет передумала быть балериной и бросила студию. Мама переживала и несколько раз разговаривала с девочкой, призывая ее одуматься и не губить талант. Но Ксюша была непреклонна.

Мамы не стало, в балет Ксюша не вернулась, и общаться с тётей Таней мы стали реже. Иногда я приходила к ней на чистку и лечение зубов, и она делала мне большие скидки: брала только за материалы, а работа обходилась бесплатно. Я испытывала неловкость, пользуясь добротой тёти Тани, но надеялась, что однажды ей всё верну.

– Лерочка, – сказала тетя Таня и распростерла объятья, – как давно мы не виделись. Как ты?

– Хорошо. Вы же знаете, работа у меня новая, платят хорошо. Вот к вам пришла.

Зимой, когда я попала под машину Храмцова и находилась в больнице, мне не на кого было положиться, кроме тети Тани, и я просила ее присмотреть за Жераром. От нее требовалось проследить, чтобы с ним ничего не случилось в мое отсутствие. Просто зайти в гости и убедиться, что он дома, не в «отключке» и ведет себя адекватно. К счастью, в эти дни Жерар держался молодцом, и особых хлопот тете Тане не доставил. По крайней мере, мне она доложила именно так.

И тогда же тетя Таня узнала, что я нашла новую работу.

– Рада за тебя. А Жора как?

– Жора в больнице. – Я опустилась на кресло и приготовилась к осмотру.

– Опять?

– В этот раз в частной клинике. Лечится основательно.

– О, здорово. И где ты денег нашла?

Тетя Таня опустилась на стул напротив меня, взяла зеркальце, но не торопилась им воспользоваться.

– Ну… кредит взяла. Я же говорю, платят хорошо, возвращать есть чем.

– Понятно. А Жора как настроен?

– Он настроен на излечение. Только у нас другая проблема обозначилась. С его ногой. После наркологической клиники надо обращаться в другую.

– Это с хромотой связано?

– Да, а ещё болит. Нарколог из клиники прислал мне заключение по ноге, я направила его в несколько клиник, теперь жду ответ.

– Тоже платные?

– И платные, и бесплатные. Хочу посмотреть, что предложат. Потом буду решать.

– И опять будешь брать кредит, если лечение дорогое?

– Все зависит от суммы.

– Ох, Лерочка, как же измучил тебя Жора. Тебе свою жизнь надо устраивать, а ты вокруг него бегаешь. Парень-то у тебя есть?

– Нет.

– И не появится, пока ты с братом возишься как с пятилетним ребенком, а он ведь старше тебя. Он тебе хоть раз спасибо сказал?

– Да говорил, теть Тань. Ну а кто ему поможет? У нас с ним никого больше нет.

– Да уж, нет, – взмахнула руками тетя Таня. – А как же родственники твоей мамы? Неужели так никто и не объявлялся за эти годы?

– Нет.

– И ты сама не пыталась о них ничего узнать? Сейчас интернет, столько возможностей.

– Я не знаю их имен, как я буду искать? Да и зачем? Если им до нас не было никакого дела столько лет, с чего вдруг ему появиться сейчас?

– Но мама-то твоя, Жаклин, не из бедной семьи была. Она как-то мне называла свою девичью фамилию… Где-то у меня записано. Поискала бы по фамилии их. Вдруг они тоже вас искали и не нашли, потому что Жаклин больше нет?

– Лагранж была фамилия моей мамы.

– Точно, Лагранж.

– Если бы хотели нас найти, то нашли бы. Сама я не буду искать и навязываться родственникам, которые отреклись от мамы. Если она им была не нужна, мы – тем более.

– И тебе даже не любопытно, кто они? Деньги бы тебе сейчас не помешали. Если родственники эти действительно богатые.

– Я так не могу, я лучше у чужих людей деньги возьму, чем буду кому-то в родственники навязываться.

– Ой, Лерочка, усмири свою гордость.

– Нет, теть Тань. Не буду я никого искать. Здесь моя Родина, здесь мой дом.

Тетя Таня вздохнула и наклонилась надо мной.

– Открывай рот, буду смотреть, что у тебя там.

– Тетя Таня, – я схватила ее за руку, которая приблизилась к моему рту, – я в этот раз все заплачу, без скидок. Я вам и так задолжала.

– Перестань. Попридержи деньги лучше для брата своего непутевого. Открывай.

Я открыла рот, тетя Таня направила на меня лампу и стала рассматривать зубы.

Я изучала ответы из клиник. Все рекомендовали провести более детальное обследование, сдать анализы, показать на приеме самого пациента и только после этого можно установить окончательный диагноз. Но по предварительным данным брату требовалась операция, и ценник на нее между клиниками варьировался в пределах нескольких десятков тысяч рублей. В государственной клинике можно было сделать операцию бесплатно, но запись на полгода вперед.

Я решила отталкиваться от самой высокой цены. Без кредита не обойтись, но при отсутствии других обязательств перед банками, сумма ежемесячных выплат вполне посильная. Если и «премиальные» будут, практически не ощутимая. И я позволила себе расслабиться.

Позвонила брату, и мы полчаса разговаривали. Он впервые за долгое время спросил, как у меня дела, и в этом я заметила положительную тенденцию, о которой говорил Иван Степанович. Жерар проявил ко мне интерес – и это не звучало как риторический вопрос – он ждал ответа, и, воодушевленная переменами в его настроении, я ответила, что у меня все хорошо. Я вылечила зуб, сделала чистку, получила на работе премию и нашла клинику, где ему помогут вылечить ногу.

– А личная жизнь как? Пока меня нет, могла бы ее устроить.

– Мне некогда, Жерар. Работы много, а в выходные я делала ремонт в квартире.

– Сама?

– Да. Только полы заменить нанимала людей.

– Значит, не скучаешь без меня?

– Скучаю, Жерар. Поговорить совсем не с кем. Только с тетей Таней, но это ненадолго. Ты же понимаешь, с открытым ртом не поговоришь.

– Кошку хоть заведи. Теперь-то можно.

У мамы была аллергия на шерсть, и мы никогда не держали животных дома. И после ее смерти не решались. Словно боялись, что мама нас осудит. Да и без кошки ответственности хватало.

– А если у меня тоже аллергия появится? Куда я ее потом? Давай лучше ты возвращайся, и мы заживем нормальной жизнью.

– Подожди, немного осталось. Я уже ощущаю в себе перемены.

– Рада это слышать, Жерар.

– Ты рисуешь? Ну хоть изредка?

– Да. Но у меня без тебя ничего не выходит.

– А что рисуешь?

– Дома, город… и немножко людей.

– Что получается лучше?

Я вспомнила свой последний набросок и улыбнулась.

– Люди.

– Кого рисуешь?

Своего начальника, но вслух говорю:

– Конечно, тебя, Жерар.

– Учиться на дизайнера не передумала?

– Нет. Когда-нибудь я осуществлю свою мечту.

– Обязательно. И я тебе помогу.

– Не сомневаюсь.

После этого разговора у меня на душе осталось приятное послевкусие. Жерар шел на поправку, и я мечтала, чтобы к Новому году он вышел из больницы. Это был бы лучший подарок для нас обоих.

Я протоколировала совещание, которое проходило в кабинете Храмцова. Кроме того, у меня был включен диктофон на тот случай, если я что-то упущу. В кабинете вместе с Романом Викторовичем находилось семь человек: весь руководящий состав. Они сидели за отдельным столом, примыкающем к столу шефа, обсуждали предстоящие планы на неделю и подводили итоги недели прошедшей.

Роман Викторович выслушивал отчеты по отделам и задавал вопросы. Он был собран, подтянут и полностью погружен в процесс. Он разбирался в работе каждого отдела, знал, к кому из подчиненных обратиться за пояснением, и любил получать четкие ответы. Любая попытка юлить и отвечать размыто воспринималась им, как некомпетентная проработка вопроса и задание отправлялось на доработку. Если задача не решалась и после доработки, руководитель отдела лишался премии. Это знали все, кто сидел в кабинете, и я замечала, как потели лбы у некоторых участников совещания.

Роман Викторович был строгим директором, но его уважали. И не только в нашей компании. Партнеры по бизнесу тоже были им довольны и в рейтинге строительных компаний наша стояла на первом месте. Во многом благодаря Храмцову и его хорошо подобранной и слаженной команде.

Я сидела за небольшим столиком возле стены, а слева от меня находился коричневый кожаный диван с двумя валиками. Я знала, какую роль он выполнял, и поэтому старалась на него не смотреть. Чтобы даже случайным взглядом не выдать своего презрения к этому ложу.

Совещание затягивалось, и Роман Викторович попросил принести кофе. В компании появилась кофемашина, и она находилась в свободном доступе для всех сотрудников. Убирать ее приходилось мне, но таковы издержки моей профессии.

Я вернулась с подносом, на который уместилось только четыре чашки, и первую подала Роману Викторовичу.

– Спасибо, – даже не взглянув на меня, поблагодарил шеф.

Три остальных я поставила последовательно всем, кто сидел по левую руку от Храмцова. Затем сходила за оставшимися тремя чашками, и разнесла их остальным руководителям отделов.

Последняя досталась Олегу Валентиновичу Аксёнову. Он был начальником безопасности и проверял любого, кто устраивался на работу в компанию. Но меня привел Храмцов, и может быть он что-то ему сказал, и меня не проверяли. Хотя анкету я заполняла и долго ждала, что однажды Олег Валентинович зайдет в приемную и спросит меня о моем брате. Но если он и заходил, то не ко мне, а меня он и вовсе не замечал.

У него была неприятная внешность. Высокий и крепкий по телосложению, лысый, с квадратным лицом и приплюснутым кривым носом он был бы идеальным героем боевиков, играя роль бандита-головореза. Хотя с присущей ему грубостью, невоспитанностью и хамством играть бы не пришлось. Всё при нём.

Его терпели только из-за Романа Викторовича: он был его другом. Этот факт меня всегда удивлял. Я не понимала, как аккуратист Храмцов смог подружиться с человеком, от которого часто разило перегаром и гнилью. Что их связывало? Знал ли кто-нибудь?

Но об Аксёнове не говорили и не сплетничали, боялись даже его тени, и что-то разведать об этой дружбе не представлялось возможным. Но… не особо и хотелось. Меня не касался – и на том спасибо.

На совещании Аксёнов сидел напротив шефа и замыкал семерку собравшихся. Я поставила чашку рядом с ним и собиралась вернуться с подносом на место. Но вдруг почувствовала, как его рука пробралась ко мне под юбку и скользнула вверх по ноге. Моя реакция была мгновенной и необдуманной, но точно совпала с той, какую бы я выбрала, будь у меня время подумать. Я задела его чашку, она беззвучно упала на стол, и все ее содержимое оказалось на брюках Олега Валентиновича. Не стоградусный кипяток, но тоже неплохо.

Аксёнов как ошпаренный… хотя нет, он и есть ошпаренный, подскочил со стула, от чего тот опрокинулся и как чашка, но с грохотом упал на пол.

– Данилова! – звучным басом закричал Олег Валентинович. – Ты дура косорукая! Ты что делаешь?!

Жаль, что брюки черные и пятно не особо заметно, но легкое удовлетворение я получила. А потом нарисовала на лице испуг и, с опаской оглядывая всех вокруг и Храмцова в последнюю очередь, пробормотала:

– Простите, я не хотела. Я все уберу.

– Ты не хотела?! Ром, да как ты с ней работаешь? Она даже кофе нормально подать не может! – продолжал рычать Аксёнов, стряхивая кофе с брюк.

Я подняла стул, схватила поднос с упавшей чашкой и выбежала из кабинета. В дверях успела бросить взгляд на Храмцова и заметила на его лице играющие желваки. Но на кого был направлен его устрашающий взгляд понять не успела.

Я поставила поднос на отдельно стоящий столик для посуды в углу приемной, и лишь сейчас осознала, что произошло. И по коже прошла дрожь. Ведь не просто начальник службы безопасности залез ко мне под юбку, а друг Храмцова, и чем это обернется для меня, даже подумать было страшно.

В приемной появился Аксёнов и свирепо зашагал ко мне. Я отступила на два шага и уперлась в подоконник. Олег Валентинович был настолько широк в плечах, что рядом с ним я казалась тонкой тростинкой, и переломать меня на пополам ему не составило бы труда. Даже одной рукой. Он и в нормальном-то состоянии был не приятен лицом, надо ли говорить, как исказилось оно в гневе?