Кто такая Даша?

И вот мы столкнулись с Ниной Николаевной в коридоре, когда я шла из номера Артема. Она стояла на лестнице и как будто переводила дыхание. Она довольно крупная женщина и движения наверх давались ей нелегко.

– Доброе утро, – немного нервно сказала я.

– Доброе утро.

– Вы не видели Артема? – взялась я за свои заготовки. – Я заходила к нему в номер, а его там нет. Звонил Роман Викторович, ищет его, а у того телефон недоступен.

– Так Артем внизу, все уже там. Я вот очки забыла, поднимаюсь за ними.

– Хорошо, напишу Роману Викторовичу, что Артем нашелся. Спасибо. Телефон только возьму.

И я быстро открыла свою комнату и нырнула в нее. Закрыла дверь и прижалась к ней. Сердце отбивало чечетку, и перед глазами пошли круги. Что же теперь будет? Надеюсь, она мне поверила. Иначе шеф меня убьет.

Артем был прав, когда сказал, что Белобородова и Кудрявцева и виду не подадут, что проиграли. Обе крутились возле Романа Викторовича весь остаток дня, и всячески демонстрировали окружающим, что именно ей повезло в прошедшую ночь. То Вероника сдувала ресничку со щеки шефа, поднося губы к его лицу так близко, что казалось вот-вот коснется его, то Марина как бы случайно споткнулась около него, и он инстинктивно подхватил ее, чтобы она не упала, после чего в знак благодарности поцеловала его в щеку и одарила таким страстным взглядом, что мне стало не по себе. Главным образом от того, как он отреагировал на ее действия. Он что-то шепнул ей на ухо и шлепнул по заду.

– Ну и кто же? – Услышала я около себя шепот коллег. – Неужели Маринка?

– Да черт их знает. Обе утверждают, что провели ночь с ним.

– А может он с двумя? – предположил кто-то другой, и дикий хохот заставил мои внутренности содрогнуться от омерзения.

Так и подмывало подойти и плюнуть в лицо тому, кто это произнес. Или сказать им правду и насладиться видом их удивленных лиц. Вот была бы потеха! Но, конечно, я не собиралась делать ни того, ни другого. Как бы я потом смогла работать в компании?

По итогу «выигрыш» присудили Кудрявцевой, и Белобородова разозлилась на нее не на шутку. Даже измазала ей помадой лобовое стекло машины, выведя печатными буквами: «Шлюха». Марина Юрьевна лишь злорадно посмеялась в ответ.

Но что скрывалось за этим злорадством? Она-то точно знала, что проиграла. И когда после выезда на базу зашла в приемную и долго-долго смотрела на меня, под ее взглядом у меня прошел мороз по коже. Она все знает, – подумалось мне.

– Вы к Роману Викторовичу? – спросила я, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Его нет, он на объекте.

– Нет, к тебе.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы разговаривать с ней как ни в чем не бывало, но внутри меня сковал такой страх, будто я оказалась перед судом инквизиции и меня ждет сожжение.

– Какие-то документы на подпись? – бросая взгляд на ее руки, в которых она держала бумаги, уточнила я.

– Нет. Кто она? Ты постоянно здесь и должна все видеть. И слышать.

– Вы о чем?

– С кем у Храмцова роман?

– Разве не с вами?

И я отвела взгляд. Уставилась в электронную почту и стала создавать видимость работы.

– Не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю! – хватая меня за плечо, злобно процедила Кудрявцева. – Кто она?! Она работает у нас?

– Я не знаю. Если кто-то и есть, мне об этом ничего неизвестно.

– Дура! Толку от тебя никакого.

И она резко развернулась и ушла.

И только после ее ухода я поняла, как сильно дрожат мои пальцы. Да уж, если бы Кудрявцева узнала правду, работать в компании я бы точно не смогла. В этом Артем прав.

А вслед за ней пришла Нина Николаевна. Она принесла отчеты на подпись Роману Викторовичу, и как будто бы собралась уходить, но в пороге остановилась, закрыла дверь внутри приемной и прошла на стул. Я решила, что она собралась посплетничать, возможно, обсудить прошедший выезд на базу, и мысленно приготовилась абстрагироваться от ее монолога. Шеф собирался в командировку, и мне нужно было подготовить ему документы.

– Сколько тебе лет, Лера? – неожиданно спросила Нина Николаевна.

– Скоро будет двадцать один.

– Совсем еще юная. А у меня в твоем возрасте уже дочь была. Раньше-то быстро замуж выходили и рожали. Вот и я в восемнадцать выскочила замуж. Сейчас-то моей дочери уже тридцать два года. Всего-то на два года старше Романа Викторовича. А ты замуж не собираешься?

– Нет.

– Что так?

– Не за кого…

– А Артем как же? Говорят, у вас шуры-муры.

Я вспомнила, как мы столкнулись на лестнице на базе, и смутилась. Неужели она пришла все разведать?

– Нет, мы просто… общаемся.

– Хороший парень. Присмотрись к нему.

Я думала, что вот сейчас она уйдет, и я наконец смогу спокойно заняться работой, но Нина Николаевна никуда не спешила.

– Разборчивая нынче молодежь пошла. И умная. А вот моей дочери мозгов в свое время не хватило. Вышла замуж за алкаша, и мается с ним столько лет! Еще, дура, троих детей от него родила. Говорит, люблю его, и никто мне больше не нужен. А он с работы на работу мыкается, нигде подолгу не задерживается. Кому ж алкаши-то нужны. Даже Роман Викторович его к себе на стройку брал. Да чуть, дурак, человека не угробил. Зять в смысле мой.

– И что – ничего нельзя с этим сделать? С зависимостью его.

– Да можно. Вот закодировали. Вроде не пьет. Да и не работает. Не берут его нигде. У него трудовая, как «Война и мир» Толстого, да еще по статье увольняли. Как бы не сорвался опять.

Ох, как мне была знакома эта ситуация. Только Жерар не алкоголик, а наркоман. И с работой у него вечно проблемы были. Он кроме девяти классов никакого образования не имел, и работать мог разве, что грузчиком или каким-нибудь курьером, но с хромой ногой не везде мог трудоустроиться. И из-за этого часто злился и был в депрессии. А она при таких пристрастиях худший попутчик.

– Не надо сдаваться, – сказала я. – Если сейчас он не пьет, все у него получится, надо в него верить. Семья – это лучший мотиватор, и вы должны его поддерживать.

– Хорошо говоришь. Как будто знаешь что-то об этом. Кто-то пил у тебя в семье?

– Нет.

– А отец?

– Нет, он не пил. Его давно нет.

– Ну видно и правда девка толковая, раз тут работаешь, – и, бросив взгляд на дверь, как будто желая убедиться, что она действительно закрыта, добавила: – Может ты поговоришь с Храмцовым, чтобы он взял моего зятя на работу? На стройку. Он клянется, что больше пить не будет.

– А почему вы сами не поговорите с Романом Викторовичем?

– В прошлый раз он мне такой выговор за него сделал, что я просто не решаюсь. Из-за него ведь на стройке чуть человек не погиб. Но, слава богу, выжил. Проверки всякие пошли из разных органов, а Роман Викторович это страшно не любит.

– Почему вы думаете, он послушает меня?

Она наклонилась к моему столу и тише сказала:

– Нашла же ты к нему как-то подход, раз он тебя привечает, а этих куриц бросил.

Ой, мамочка, спаси и сохрани. Как оказалось, тихий вкрадчивый тон в голосе тоже может пробрать до костей. И это не то же самое, что несколько минут назад с Кудрявцевой.

Зазвонил телефон, и я вздрогнула. Взяла трубку трясущейся рукой и, сделав глубокий вздох, ровно произнесла: «Слушаю». Это звонили из коммерческого отдела и спрашивали, не подписал ли шеф документы, которые они приносили. Я проглядела бумаги, которые Роман Викторович вернул со своей визой, и, обнаружив требуемый документ, ответила, что за ним можно прийти и забрать.

После этого Нина Николаевна сразу заторопилась. Схватила меня за руку, и умоляющим тоном заговорила:

– Лерочка, на тебя вся надежда, не дай случиться беде. Он ведь опять начнет пить, если работу не найдет. Поговори с Романом Викторовичем. Пусть он даст ему второй шанс.

– Я, конечно, могу поговорить с ним, но не уверена, что он прислушается к моим словам.

– А ты попробуй. Я ведь не только тебя видела выходящей из номера Шведова. Через пять минут оттуда же вышел шеф. Я никому этого не говорила. Но ты меня знаешь, поговорить я жуть как люблю.

Что это? Шантаж? Вот уж не думала, что Нина Николаевна на это способна. Она конечно сплетница, но добродушная женщина, и таких выпадов я от нее не ожидала.

– Хорошо, я поговорю с Романом Викторовичем.

В этот момент дверь открылась, и в приемную вошел тот самый сотрудник из коммерческого отдела, который мне звонил. Пока я отдавала ему документы, Нина Николаевна вышла, но осадок после ее визита еще долго оставался на душе.

С некоторых пор я стала рисовать. Купила специальную бумагу, карандаши и делала зарисовки. Это был вид из окна. Я не ходила в художественную школу, и училась этому искусству только с братом. И поэтому нет ничего удивительного, что эскизы мне не удавались. Но я все равно бралась за карандаш, смотрела видео в интернете и пробовала.

Бабушка не позволила мне оставить школу после девятого класса, настояла на том, чтобы я окончила все одиннадцать. Она понимала, что надежды на Жерара нет, и возлагала ее на меня. Она хотела, чтобы я получила высшее образование и выбилась в люди.

Но Жерар снова был в клинике, а бабушка слегла с сердцем. И я не справилась с эмоциями и не добрала всего один балл, чтобы поступить на бюджет. В архитектурный. На дизайн.

Но я не сказала ей, что не поступила. Обманула, и каждое утро уходила, будто бы в университет, а сама мыла полы в соседних домах и подрабатывала официанткой в маленьком кафе. А деньги откладывала.

А потом бабушки не стало, и на отложенные деньги я отучилась на секретаря.

И рисовать было некогда. А так хотелось.

И вот время нашлось. В те дни, когда Романа Викторовича не было, и я не делала ремонт на квартире, я могла весь вечер просидеть за рисунками, пока совсем не стемнеет, и только потом отложить карандаш и полюбоваться результатами своих трудов. Становилось лучше, но перспектива страдала.

В тот вечер я ждала Храмцова, и пока его не было, тоже взялась за карандаш, но вместо того, чтобы рисовать город, который был передо мной как на ладони, я вдруг стала выводить прямоугольник и вписывать в него черты лица: брови, глаза, нос, подбородок и уши. И в самую последнюю очередь губы.

Те самые губы, которые почти три месяца манили прикоснуться к ним, но всякий раз оставались недосягаемыми. Я прорисовывала их особенно тщательно. Мне была знакома на них каждая складочка, каждый изгиб, но только не вкус. И это сводило с ума.

Я услышала, как пришел Роман Викторович, и быстро убрала свой рисунок в тумбу. Я не показывала ему своих творений, и все мои таланты по-прежнему оставались им нераскрытыми.

Он прошел в комнату и как обычно оценил взглядом мой внешний вид. Оставшись удовлетворенным осмотром, шеф прошел к своему кофе. Я вернулась за барную стойку и села спиной к окну.

– Роман Викторович, нам нужно поговорить.

Его бровь взмыла вверх. Вероятно, его удивил мой серьезный тон. Он взял свой кофе и сел напротив меня.

– Говори.

– Ко мне сегодня приходила Нина Николаевна и просила за своего зятя. Ему нужна работа, и она уверяла, что он завязал пить. Вы можете дать ему второй шанс? Помогите ему, пожалуйста.

– У меня не благотворительная организация, – жестко сказал Храмцов, – а серьезная строительная компания. Ее зять едва человека не убил. А отвечал бы я. Потому что позволил ему в пьяном виде явиться на опасный объект.

– Я понимаю, он совершил ошибку. Но кто не ошибается? Если ему не помочь, он снова начнет пить.

– Лера, ты молода и наивна, если думаешь, что человек может исправиться. Не бывает бывших алкоголиков, наркоманов и зэков. Рано или поздно они срываются и возвращаются к своим вредным привычкам и преступлениям.

И вот тут я поняла, что правильно сделала, что не рассказала ему о брате. С таким убеждением он бы мне не помог.

– А я верю, что все можно исправить, – твердо сказала я. – Надо только сильно захотеть, и чтобы родные поддержали. Это тяжело, но только вместе можно победить пагубные пристрастия. А если оставить человека одного, то даже самый сильный характер сломается.

Роман Викторович пристально посмотрел на меня, отпил свой кофе и сказал схожие с Ниной Николаевной слова:

– Тебе как будто бы приходилось с этим сталкиваться, – а в глазах вопрос: «Кто был этот человек?»

– С этим – нет, – опуская глаза, сказала я, – не приходилось. Но я знаю, как тяжело справляться с трудностями в одиночку.

Я чувствовала, как он прожигал меня взглядом и как будто бы хотел что-то спросить, но то ли не решался, то ли помнил о нашем уговоре не задавать вопросов, и не хотел его нарушить, и я не понимала, чего хочу больше – чтобы он спросил или промолчал.

В воцарившейся тишине, нарушаемой лишь потягиванием кофе из чашки, было столько безразличия ко мне и моей судьбе, что оно рвало меня на части. Я хотела быть кому-то нужной и интересной, хотела быть кем-то любимой, и чтобы этот кто-то взял на себя мои заботы.

Но, наверное, так бывает только в сказках, и я действительно слишком молода и наивна, если думаю, что я та самая Золушка, которой достанется прекрасный принц.

– В бизнесе приходится руководствоваться опытом и холодным рассудком, а не верой в чудеса, – наконец сказал Храмцов, и словно чем-то озадачившись, вдруг нахмурил брови: – А почему она пришла к тебе? Пусть Нина Николаевна придет ко мне, и я ей повторю все то, что сказал тебе.

По каким-то причинам, наверное, потому что я слишком добра, я хотела скрыть от него, что Нина Николаевна шантажировала меня. Я наивно полагала, что мои слова на него подействуют, и он возьмет ее зятя снова на работу, даст ему второй шанс, и не узнает, до чего может опуститься человек, желающий счастья своей дочери. Но тот, кто повязан с бизнесом, мыслит разумом. Не сердцем.

И мне не оставалось ничего другого, как сказать ему правду:

– Нина Николаевна видела нас обоих выходящими из номера Артема.

Возникла секундная пауза, после которой Храмцов, раздраженно вздув ноздри, протянул:

– Ах, вот оно что! А я то думаю, какого черта она пришла к тебе.

Он подскочил со стула и как зверь в клетке заметался по комнате.

– Вот сучка! Я ее столько лет держу на месте главного бухгалтера, хотя есть кандидатуры и получше, даю ей возможность доработать до пенсии, а она значит, шантажировать меня вздумала! Сука!

– Роман Викторович, она бы никогда не стала, если бы ситуация не заставила.

– Нет, Лера, это не ситуация ее заставляет так себя вести. Она просто хочет взять меня за яйца, и управлять мною! Завтра работа потребуется ее дочери. Послезавтра – брату, свату и так далее. А потом и денег попросит.

– Роман Викторович…

– Нет, Лера! Этого не будет! Я не позволю никому крутить мною! Когда придет к тебе, отправь ее ко мне. Я с ней сам поговорю.

– Роман Викторович, пожалуйста, не надо так. Я не хочу, чтобы все это происходило из-за меня. Давайте лучше я уйду, нечем будет манипулировать, и проблема сразу отпадет.

Уйду? Господи, что я такое говорю? А как же Жерар и его нога? Как я возьму кредит без работы? И где еще я найду такое «хлебное» место?

– Что значит, ты уйдешь? А кто будет работать?

– Я думаю, вам не составит труда найти мне замену.

– Нет. Ты останешься.

И тепло, и спокойствие растеклось по моему телу. Я все-таки ему нужна.

Он перестал метаться, усмирил свой пыл и вернулся на место.

– Вот дьявол! – уже без эмоций сказал шеф. – Хотел же сигануть с окна, да боялся ноги переломаю. Но уж лучше бы я переломал, чем кто-то по вине этого придурка, ее зятя. Но хорошо, черт с ним, возьму я его на работу. Найду ему что-нибудь попроще. Где минимальные риски покалечиться и покалечить других. Но я ему сам голову сверну, если снова начнет пить.

Храмцов осушил свою чашку, и посмотрел на часы на телефоне.

– Пора заканчивать с болтовней, я сюда не за этим пришел. Иди ко мне. Завтра я на два дня уезжаю, мне надо подзарядиться как следует.

И он потянул меня за руку к себе. Я покорно сползла со своего табурета, и приблизилась к нему. Подняла глаза, и передо мной совсем другой мужчина. Полный антипод тому, кто еще минуту назад метал гром и молнии.

И колени ослабли, и дыхание перехватило.

Роман Викторович медленно развязал пояс на пеньюаре, и стянул его с моих плеч. Я осталась в одном белье, и упивалась его вожделенным взглядом. И верила, что во мне все совершенно.

– Пошли вместе в душ, – сказал он мне в шею.

– Я уже принимала его.

– Мы будем не мыться.

И воображение нарисовало все то, что должно произойти. Ох, неужели все так и будет?

И я покорно последовала за ним.

Глава четвертая

Я пришла на прием к стоматологу. Тете Тане. Когда-то ее дочь Ксения танцевала у мамы в группе, и подавала большие надежды в балете. Но в пятнадцать лет передумала быть балериной и бросила студию. Мама сильно переживала по этому поводу, и несколько раз разговаривала с девочкой, призывая ее одуматься и не губить своих талантов. Но Ксюша была непреклонна.

Мамы не стало, в балет Ксюша не вернулась, и наше общение с тетей Таней свелось к минимуму. Иногда я приходила к ней на чистку и лечение зубов, и она делала мне большие скидки. Иначе говоря, брала только за материалы, а ее работа обходилась бесплатно. Мне было неловко пользоваться добротой тети Тани, но я надеялась, что однажды ей все верну.

– Лерочка, – простирая мне объятья, сказала тетя Таня, встречая меня в своем кабинете, – как давно мы не виделись. Как ты?

– В целом неплохо. Вы же знаете, работа у меня новая, платят хорошо. Вот к вам пришла.

Зимой, когда я попала под машину Храмцова и находилась в больнице, мне не на кого было положиться, кроме тети Тани, и я просила ее присмотреть за Жераром. От нее требовалось проследить, чтобы с ним ничего не случилось в мое отсутствие. Просто зайти в гости и убедиться, что он дома, не в «отключке» и ведет себя адекватно. К счастью, в эти дни Жерар держался молодцом, и особых хлопот тете Тане не доставил. По крайней мере, мне она доложила именно так.

И тогда же тетя Таня узнала, что я нашла новую работу.

– Рада за тебя. А Жора как?

– Жора в больнице, – я опустилась на кресло и приготовилась к осмотру.

– Опять?

– В этот раз в частной клинике. Лечится основательно.

– О, здорово. И где ты денег нашла?

Тетя Таня опустилась на стул напротив меня, взяла зеркальце, но не торопилась им воспользоваться.

– Ну… кредит взяла. Я же говорю, платят хорошо, возвращать есть чем.

– Понятно. А Жора как настроен?

– Он настроен на излечение. Только у нас другая проблема обозначилась. С его ногой. После наркологической клиники надо обращаться в другую.

– Это с хромотой связано?

– Да, а еще болит. Нарколог из клиники прислал мне заключение по ноге, я направила его в несколько клиник, теперь жду ответ.

– Тоже платные?

– И платные, и бесплатные. Хочу посмотреть, где, что предложат. Потом буду решать.

– И опять будешь брать кредит, если лечение дорого встанет?

– Все зависит от суммы.

– Ох, Лерочка, как же измучил тебя Жора. Тебе свою жизнь надо устраивать, а ты вокруг него бегаешь. Парень-то у тебя хоть есть?

– Нет.

– И не появится, пока ты с братом возишься как с пятилетним ребенком, а он ведь старше тебя. Он тебе хоть раз спасибо сказал?

– Да говорил, теть Тань. Ну а кто еще ему поможет? Ведь у нас с ним никого больше нет.

– Да уж, нет, – взмахнула руками тетя Таня. – А как же родственники твоей мамы? Неужели так никто и не объявлялся за эти годы?

– Нет.

– И ты сама не пыталась о них ничего узнать? Сейчас же интернет, столько возможностей.

– Я не знаю их имен, как я буду искать? Да и зачем? Если им до нас не было никакого дела столько лет, с чего вдруг ему появиться сейчас?

– Но мама-то твоя, Жаклин, кажется не из бедной семьи была. Она как-то мне называла свою девичью фамилию… Где-то у меня записано. Поискала бы по фамилии их. Вдруг они тоже вас искали, и не нашли, потому что Жаклин больше нет?

– Лагранж была фамилия моей мамы до замужества.

– Точно, Лагранж.

– Если бы хотели нас найти, то нашли бы. А сама я не буду искать и навязываться родственникам, которые отреклись от мамы. Если она им была не нужна, мы – тем более.

– И тебе даже не любопытно, кто они? Деньги бы тебе сейчас не помешали. Если родственники эти действительно богатые.

– Я так не могу, я лучше у чужих людей деньги возьму, чем буду кому-то в родственники навязываться.

– Ой, Лерочка, усмири ты свою гордость.

– Нет, теть Тань. Не буду я никого искать. Здесь моя Родина, здесь мой дом.

Тетя Таня вздохнула и наклонилась надо мной.

– Открывай рот, буду смотреть, что у тебя там.

– Тетя Таня, – я схватила ее за руку, которая приблизилась к моему рту, – я в этот раз все заплачу, без скидок. Я вам и так задолжала.

– Перестань. Попридержи деньги лучше для брата своего непутевого. Открывай.

Я открыла рот, тетя Таня направила на меня лампу и стала рассматривать зубы.

– Так, в целом все неплохо, – прошла по верхнему ряду тетя Таня, затем спустилась вниз: – даже хорошо. Есть один кариес на тридцать пятом, – она взяла зеркало побольше и подала мне: – Вот посмотри. Но не глубокий. Можно даже без анестезии попробовать его полечить. И… ну и все. И чистка нужна. Ты молодец, зубы у тебя как у мамы, в хорошем состоянии. Давай начнем с чистки, а кариес в ближайшие дни придешь, и мы быстро его залатаем.

– Хорошо.

Я рассматривала ответы из клиник. Все рекомендовали провести более детальное обследование, сдать анализы, показать на приеме самого пациента и только после этого можно установить окончательный диагноз. Но по предварительным данным брату требовалась операция, и ценник на нее между клиниками варьировался в пределах нескольких десятков тысяч рублей. В государственной клинике можно было сделать операцию бесплатно, но запись на полгода вперед.

И я решила отталкиваться от самой высокой цены. Да, без кредита не обойтись, но при отсутствии других обязательств перед банками, сумма ежемесячных выплат вполне посильная. А если еще и «премиальные» будут, практически не ощутимая. И я позволила себе немного расслабиться.

Я позвонила брату, и мы полчаса с ним разговаривали. Он впервые за долгое врем спросил, как у меня дела, и в этом я заметила положительную тенденцию, о которой говорил Иван Степанович. Жерар проявил интерес к моим делам, и это не звучало как риторический вопрос, он ждал ответа, и, воодушевленная переменами в его настроении, я ответила, что у меня все хорошо. Я вылечила зуб, сделала чистку, получила на работе премию и нашла клинику, где ему помогут вылечить ногу.

– А личная жизнь как? Пока меня нет, могла бы ее устроить.

– Мне некогда, Жерар. Работы много, а в выходные я делала ремонт в квартире.

– Ремонт? Сама?

– Да. Только полы заменить нанимала людей.

– Значит, не скучаешь без меня?

– Скучаю, Жерар. Поговорить совсем не с кем. Только с тетей Таней, но это ненадолго. Ты же понимаешь, с открытым ртом сильно не поговоришь.

– Кошку хоть заведи. Теперь-то можно.

У мамы была аллергия на шерсть, и мы никогда не держали животных дома. И после ее смерти не решались. Словно боялись, что мама нас осудит. Да и без кошки ответственности хватало.

– А если у меня тоже аллергия появится? Куда я ее потом? Давай лучше ты возвращайся, и мы заживем нормальной жизнью.

– Подожди, немного осталось. Я уже ощущаю в себе перемены.

– Рада это слышать, Жерар.

– Ты рисуешь? Ну хоть изредка?

– Да. Но у меня без тебя ничего не выходит.

– А что рисуешь?

– Дома, город… и немножко людей.

– Что получается лучше?

Я вспомнила свой последний набросок и улыбнулась.

– Люди.

– Кого рисуешь?

Своего начальника, но вслух говорю:

– Конечно, тебя, Жерар.

– Учиться на дизайнера не передумала?

– Нет. Когда-нибудь я осуществлю свою мечту.

– Обязательно. И я тебе помогу.

– Не сомневаюсь.

После этого разговора у меня на душе осталось приятное послевкусие. Жерар шел на поправку, и я мечтала, чтобы к Новому году он вышел из больницы. Это был бы лучший подарок для нас обоих.

Я протоколировала совещание, которое проходило в кабинете Храмцова. Кроме того, у меня был включен диктофон на тот случай, если я что-то упущу. В кабинете вместе с Романом Викторовичем находилось семь человек, и это был весь руководящий состав. Они сидели за отдельным столом, примыкающем к столу шефа, обсуждали предстоящие планы на неделю и подводили итоги недели прошедшей.

Роман Викторович выслушивал отчеты по отделам и задавал вопросы. Он был собран, подтянут и полностью погружен в процесс. Он разбирался в работе каждого отдела, знал, к кому из своих подчиненных обратиться, чтобы получить то или иное пояснение, и любил получать четкие и конкретные ответы. Любая попытка начать юлить и отвечать размыто воспринималась им, как некомпетентная проработка вопроса и задание отправлялось на доработку. Если задача не решалась и после доработки, руководитель отдела лишался премии. Это знали все, кто сидел в кабинете, и я замечала, как потели лбы у некоторых участников совещания.