Кто такая Даша?

Олег Валентинович приблизился ко мне вплотную, схватил за шею мощной лапой и зашипел в лицо:

– Распрощайся со своей работой, дура! Ты здесь последний день. Поняла?

– Это Роман Викторович сказал? – с трудом дыша и цепляясь за его руку, спросила я.

– Тебе мало того, что это сказал я?

– Мой руководитель Храмцов, и только он может меня уволить.

– Я смотрю, ты дерзкая! – сдавливая мое горло, процедил Аксёнов.

Из его рта несло перегаром и при нехватке воздуха мне стало ещё хуже.

– Но мы можем договориться, – и его вторая рука снова забралась ко мне под юбку.

Я бросила спасать свое горло и кряхтя стала дубасить его по лицу, а потом и вовсе саданула ногтями по щеке. Он взвыл и выпустил меня из рук. Я схватила воздух ртом и закашлялась.

– Дура чокнутая! Я с тобой ещё поговорю. – И утирая щеку, на которой остались следы моих ногтей, он бросился вон из приемной.

Отдышавшись и поправив волосы, я налила воды из графина и залпом его осушила. Затем вспомнила, что должна вытереть со стола в кабинете, взяла тряпку и вернулась на совещание.

Хорошо, что работал диктофон, и позднее я могла прослушать и записать все необходимое в протокол. Мыслями я была далека от кабинета и думала только о том, чем обернется моя выходка.

Мое слово против слова Аксёнова. Кто я, и кто он? Что придумает Олег Валентинович, чтобы выгородить себя? Да и будет ли выгораживать? Как поведет себя Храмцов, если Аксёнов скажет меня уволить? Пойдет ли он у него на поводу? А если Аксёнов накопает информацию о моем брате? Странно, что он до сих пор этого не сделал. Наверное, сейчас сам задастся вопросом, почему ничего обо мне не знает, и начнет шерстить мою анкету.

Ох, божечки, спаси и сохрани. Неужели меня и на самом деле уволят?

Когда совещание закончилось, все ушли, и, убирая чашки, я подняла глаза на шефа. Он читал чей-то отчет, и я решилась заговорить с ним:

– Роман Викторович, простите за то, что произошло, я…

– Вызовите ко мне Аксёнова, – перебил он меня приказным тоном, не отрываясь от своих бумаг.

– Хорошо.

Я составила всю посуду на поднос и вынесла из кабинета. Набрала Олега Валентиновича по телефону и вызвала к Роману Викторовичу. Тот пришел без промедления (ссадина на его лице успела подсохнуть), и, тыкая в меня пальцем, процедил:

– Собирай вещи, твой поезд уходит. – И спрятался за дверями кабинета.

Через полчаса они вышли и отправились на обед. Оба были в хорошем настроении, и я не знала, что думать.

Во второй половине дня мне пришло сообщение от Храмцова с указанием времени, и я занервничала. Чем обернется наша встреча? Не хочет ли Роман Викторович сообщить мне об увольнении?

Аксёнов был полон решимости отомстить мне за ошпаренные ноги и испорченные брюки, а если к ним поцарапанное лицо добавить, то целый комплект набирается. Было бы странно, если бы он оставил это безнаказанным. Ведь он прямым текстом мне угрожал и едва не задушил.

Вот только в чем я виновата? Я никоим образом не провоцировала его и поступила так, как поступила бы любая нормальная девушка. Или я не права? Что я должна была сделать? Улыбнуться ему и попросить продолжение?

Зачем он вообще ко мне полез? Я никогда его не интересовала, он и смотреть-то на меня не смотрел, и вдруг решил руки распустить.

Или он знал о нашей связи с Храмцовым, и вообразил, что может вести себя со мной, как с какой-нибудь девкой? Как с Кудрявцевой?

Однажды я видела, как он зажимал ее на лестничной клетке. Она не сопротивлялась и хихикала на его лобызания. Они меня не заметили, но впредь я перестала пользоваться лестницей.

Ох, нет, не может Храмцов позволить ему так со мной обращаться…

Или может?

Чем я отличаюсь от Кудрявцевой?

Я для него значила ровно столько же, сколько и она.

Или больше?

Шел дождь, и в комнате было темно. Я зажгла светильники над барной стойкой, включила тихую музыку и за чашкой чая ждала Храмцова.

Он задерживался, и я никак не могла расслабиться. Хотелось, чтобы шеф скорее пришел и вынес решение. Лучше хоть какая-то определенность, чем находиться в неизвестности.

Храмцов задерживался дольше обычного, и я думала, он уже не приедет, но ключ провернулся в замке, и он вошел. Снял пиджак и повесил его на вешалку в шкаф. Прошел в комнату.

По его хмельному взгляду было очевидно, что он выпил. Я учуяла легкий запах алкоголя, сигар и парфюма. Какого-то сладковатого, не мужского. Он покосился на кофе, но не стал его пить и поплелся сразу к стойке.

– Давай сразу к делу, – сказал он, протягивая ко мне руку. – Иди сюда.

– Роман Викторович, мне бы хотелось поговорить.

Я осталась на месте, стараясь взглядом передать суть интересующего меня вопроса.

– Он больше тебя не тронет. Он обещал.

– Вы так спокойно об этом говорите.

– А как я должен об этом говорить? Я сразу догадался, что произошло. Я хорошо знаю Олега и его замашки. Но мы поговорили с ним, и он все понял. Больше этого не повторится.

– И что он понял?

– Что с тобой нельзя так обращаться.

– Хорошо. Но он грозился меня уволить.

– За это можешь не переживать. Ты остаешься.

Я выдохнула. Пожалуй, слишком громко.

– Но ты останешься без премии в этом месяце.

– Почему? – сорвалось у меня, и я снова напряглась.

– Потому что я не смогу объяснить остальным присутствовавшим в кабинете, почему ты ее получила, когда не справилась с элементарной задачей разнести кофе. Или я им должен рассказать, за что поплатился Аксёнов своими брюками?

– А если бы он меня изнасиловал, вы и тогда бы лишили меня премии?

– Не мели вздор! Никто не собирался тебя насиловать.

Я вспомнила, как Аксёнов лез ко мне под юбку в приемной и усомнилась в словах Романа Викторовича. Интересно, что сказал Олег Валентинович своему другу о царапинах на лице? Откуда они взялись?

– Кстати, неофициальных премиальных ты тоже в этом месяце не получишь.

– За что?!

– Тебе не кажется, что ты задаешь много вопросов?

– Я просто хочу понять, в чем я виновата?

Я почувствовала, как ко мне стали подступать слезы. Слезы ярости и обиды. Не потому, что он лишал меня денег, хотя и это меня разозлило, а потому, что в этой истории виноватой оказалась я. Где справедливость?

Чтобы Храмцов не заметил моих слез, я бросилась со своей чашкой к раковине и сделала вид, что ее ополаскиваю. В груди же всё сдавило словно под прессом.

– Лера, – разворачиваясь на табурете в мою сторону, на вздохе сказал Роман Викторович, – у каждого из нас есть в жизни человек, без которого нас могло бы не быть. Аксёнов тот самый человек. Он сделал того, кого ты видишь перед собой. Я ему многим обязан. Ты пролила на него кипяток – удовольствие не из приятных. Он просил тебя наказать. И я вынужден пойти ему на уступки. Это лучше, чем если бы я тебя уволил.

Вот и вся правда наших отношений. Я вообразила себя особенной и связь хотела с ним продлить, но оказалось, что я никто и ничего не значу. Так, одна из многих: пришла, ушла, забыл.

Храмцов хлопнул в ладоши и сказал:

– Всё, хватит разговоров. Иди ко мне.

Как после этого заниматься с ним любовью? Любовью? О чём ты, Лера? Это просто похоть. Не более того. Выброси из головы всякие глупости про любовь. И потерпи два месяца. А дальше сама.

Я не шелохнулась. Тогда Роман Викторович сам поднялся со стула и подошел ко мне. Убрал мои волосы с плеча, обнял со спины и поцеловал в шею.

– Ну ладно, не злись. Может быть я ещё передумаю, и ты получишь премию. Всё зависит от твоего поведения. Ты же будешь хорошей девочкой?

Его рука скользнула к ложбинке между моих ног, и как я не настраивала себя отомстить ему и не реагировать на его прикосновения, тело подло предало меня и отозвалось на его ласки.

У Романа Викторовича предстояла деловая встреча с французами. Они собрались строить в сибирской глубинке фармацевтический завод и искали подрядчика, который бы соответствовал всем их требованиям. Компания Романа Викторовича была известна как самая крупная и рентабельная в этом направлении, и выбор пал на нее. Сделка обещала быть выгодной со всех сторон и несколько дней только о ней и говорили.

Даже Нина Николаевна оставила сплетни и озаботилась этим мероприятием. Ей предстояло открыть валютный счет в банке, и она зачастила в кабинет к Храмцову, подписывая какие-то документы.

Меня тоже загрузили работой. Пришлось искать переводчика, бронировать отели для будущих партнеров и резервировать столик в ресторане с французской кухней. Кроме того, я должна была организовать досуг руководства с французской стороной, и голова шла кругом, когда я видела цифры, в которые выходила такая встреча.

Сделка должна была состояться в шесть часов вечера в ресторане, и весь день шла суматоха вокруг кабинета Храмцова. Все нервничали, и в воздухе витало напряжение. Каждый сотрудник знал, что если сделка по чьей-либо вине сорвется, Роман Викторович не будет осторожничать в выражении недовольства и может даже уволить.

На часах 17.20 и вдруг форс-мажор. Мне звонят с агентства, где я нанимала переводчика, и сообщают, что их переводчик с серьезными травмами попал в больницу и заменить его некем. Другой переводчик французского языка сейчас в отпуске и отдыхает за пределами страны. Аванс они вернут, и приносят сожаления, что так вышло.

– Роман Викторович, у меня две новости, – сказала я, когда шеф со своим первым замом Дмитрием Юрьевичем Новицким вышел из кабинета и собирался вместе с ним ехать в ресторан. – Плохая и хорошая, с какой начать?

Оба мужчины были в белых рубашках, при галстуках, гладко выбритые и в начищенных до блеска туфлях.

– Это может подождать до завтра? Мы торопимся.

– Боюсь, что нет. Переводчик попал в больницу.

– В смысле? И ты только сейчас об этом говоришь? – Храмцов и не заметил, как впервые обратился ко мне на «ты» в офисе.

– Они только позвонили, и я сразу к вам.

– Черт! И что нам делать? Они пришлют другого?

– Больше никого нет. С английского у них масса переводчиков, а вот с французским дела обстоят хуже.

Шеф кинул взгляд на дисплей телефона и выругался. Дмитрий Юрьевич тоже задергался и стал предлагать перенести встречу или довериться переводчику со стороны самих французов.

– Роман Викторович, я могу помочь, – приступила я к хорошей новости.

– Ты уже помогла. И где ты нашла это чертово агентство с двумя калеками?

– Это хорошее агентство… Но это уже неважно. Я знаю французский. Я могу быть переводчиком.

Оба уставили на меня изумленные глаза и, наверное, решили, что ослышались.

– Откуда? – первым пришел в себя Храмцов.

– Моя мама была учительницей французского, – не моргнув глазом, солгала я, – и с детства разговаривала со мной на двух языках. – А вот это правда.

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Я читала в оригинале Жорж Санд, Виктора Гюго и Александра Дюма.

– Мы едем не литературу обсуждать, а заключать договор на строительство завода, – с раздражением сказал Храмцов.

– Да, но какой у вас выбор?

– Роман Викторович, и правда, какой? – согласился Дмитрий Юрьевич. —Давайте возьмем ее.

Храмцов снова посмотрел на дисплей телефона, а потом окинул меня взглядом. На мне был голубой брючный костюм, под ним белая блузка с округлым вырезом без пуговиц, волосы собраны в высокую шишку, а на ногах туфли лодочки на невысоком каблуке. Убедившись, что вид для деловой встречи в ресторане у меня вполне подходящий, сказал:

– Хорошо, ты едешь с нами. – А его взгляд добавил: «Но, если ты облажаешься, я тебя уволю».

Испугалась ли я? Ну может чуточку. Перспектива говорить на французском с самими носителями языка так меня возбудила, что все прочие страхи отступили на задний план. Как же давно я не говорила с кем-нибудь по-французски! И вдруг такая удача! Ах, Господи, да простит меня переводчик из агентства, который предоставил мне эту возможность.

В ресторан мы поехали на служебной машине, и вез нас Артём. Тоже при галстуке. Храмцов сел со мной на заднее сидение, и это меня смутило. Но когда он, долго тыкая по экрану сотового телефона, вдруг протянул его мне, я поняла, с чем было связано его желание сесть рядом.

– Переведи.

На экране был текст на французском языке, набранный в переводчике. Я с легкостью перевела его на русский. Роман Викторович согласился и впился в меня взглядом. Мне казалось, он спрашивал: «Что ещё я не знаю о тебе, что должен знать?» – но может быть это были лишь мои фантазии, и он думал совсем о другом. Например, о том, как наказать меня, если я оплошаю.

– Роман Викторович, все будет хорошо, не переживайте.

Я едва не коснулась его руки, лежащей на сидении, но вовремя одумалась и положила свою руку рядом.

Ах, боже мой, как затрепетало мое сердце, когда я услышала французскую речь!

Французов было двое: оба молодые, в строгих костюмах и определенно надушенные настоящим французским парфюмом. С ними переводчица Марго. Ее русский с заметным акцентом, и я поняла, что она тоже француженка.

Зачем понадобилось два переводчика? Каждая из сторон хотела быть уверена, что их не обманут. Ведь переводчикам предстояло ознакомиться и с текстом договора, который будет подписываться. Составляла его наша сторона, но потом договор передавался на рассмотрение французам, и не сделали ли они какие-нибудь поправки, следовало проверить.

Когда мы друг другу представились, нас провели к длинному вместительному столу, и мы устроились за ним. Я села с края, по левую руку от меня оказался Роман Викторович, напротив – Пьер Дюпон.

На вид ему было не больше тридцати лет. Его высокий рост излучал уверенность и внутреннюю силу. Кудрявые пшеничные волосы пружинили над ушами, смягчая угловатые черты лица. В приспущенных уголках его голубых глаз таилась грусть, но стоило ему улыбнуться, как разбежавшиеся в стороны морщинки наполнили его лицо чарующим магнетизмом. Тонкий нос с горбинкой придавал его облику особую пикантность, и, размышляя о том, на кого он похож, я пришла к удивительному открытию: он был точной копией своего земляка и тезки – молодого Пьера Ришара.