…Но Буря Придёт

В ту пору, когда на земле в своей мощи неистовствовала зима, накрывшая космами снежных бурь весь обезлюдевший в холод простор – сам Áррэйнэ в тот час томился во сне неотличимом от смерти, бездыханный и неподвижный, охраняемый неусыпным оком Буи́ры и его юного ученика. Только Тийре – один знавший тайну, что Лев до сих пор ещё жив – подолгу просиживал у ложа своего раненого брата и друга, рассказывая ему о том, что происходило на свете в полях шедших битв – и верил, что все эти добрые и тем больше недобрые вести пробудят того и заставят воспрять из бездн Эйле, куда увлекли его душу незримые тени скáйт-ши.

А где-то за толстыми стенами бурры во дворце áрвеннида словно еле теплящаяся жизнь трепетал огонёк смоляка, точно рдеющий уголь мерцая в ночи́ сквозь оконце в мурах, и отражаясь дрожащими сполохами в синеве чьих-то глаз…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 1

От смертного сна он очнулся внезапно. Свет вдруг застил доселе незрячие глаза белой режущей пеленой, и в ушах загудел сильный шум: громкий, рассыпающийся на множество звуков – гул тёплого ветра среди горных круч в неодетых ещё яркой зеленью ветках лесов, звонкая песня капели от тающих снега и льда, и радостное теньканье юрких синиц под черепичною крышею тéаха – означающие приход живящей природу весны после долгой суровой зимы.

Сильнейшая боль точно иглами тотчас пронзила всё тело, когда Аррэйнэ попытался пошевелиться, и глухой хрип сорвался с пересохших потрескавшихся губ. Беззаботно спавший на стуле подле его ложа юный помощник Буи́ры подскочил как ошпаренный – и то ли со страхом, то ли с изумлением воззрил на очнувшегося из небытия раненого, которого он поил с ложки, обмывал, ворочал от пролежней, подтирал и выхаживал всю эту зиму – особо уже и не надеясь на его возвращение из тьмы костяных ям.

– Вот змеева пасть! Буи́ра меня прибьёт! – пробормотал проспавший внезапное пробуждение Аррэйнэ паренёк, с которого вмиг испарились остатки дремоты. Он схватил из стоявшей на столе плошки мокрую тряпку и торопливо вытер лицо и пересохшие губы больного, искажённые от пронзавшей того сильной боли.

– А-а-х-х… – вот и всё, что вырвалось из его горла, когда Аррэйнэ попытался заговорить – и потерял чувства, вновь проваливаясь в черноту беспамятства.

Помощник лекаря швырнул тряпку в плошку и выбежал из комнаты вон, торопясь к старшему с вестью о внезапном пробуждении раненого.

– Буи́ра!!! Он жив!!! – орал на ходу он, топая по полу ногами в постолах – и с размаху отворив двери лбом ввалился в покой лекаря.

Тот не торопясь перетирал пестом в медной ступе какие-то травы и ягоды с корнем для взваров, напевая под нос что-то грустное, и даже не поднял на крик головы.

– Вот ветрогон – даже сказание про А́врен не дал мне допеть… – недовольно проворчал лекарь, откладывая в сторону пест.

– Чего так расшумелся ты, Гелуд? Дочка мельника улыбаться тебе перестала – или папаша её закрутил твою пику на узел? – хитро усмехнулся Буи́ра.

– Вот ещё, почтенный! Лев… – ученик запыхался, едва переводя дух от скорого бега, – он… там… он…

– Что?! – подскочил встревоженный Буи́ра – решив, что весть недобрая.

– Ожил… – выпалил ученик, и залпом опорожнил стоявшую на столе чашку с водой, поморщившись от солоноватого привкуса.

– Чтоб меня… Живо к нему! – не успевший схватить свою чашку Буи́ра вцепился помощнику в руку и поволок за собой в тот покой их чертога, где вот уж полгода лежал погружённый в сон смерти подобный израненный Áррэйнэ.

Когда он снова очнулся, ощутив на губах холодящую влагу, зрение возвратилось уже окончательно. Перед его глазами нависал низкий, закопченный чадом светильниц дощатый потолок небольшого покоя, залитого солнечным светом из распахнутого настежь окна. Оттуда и плыли те запахи, что вдруг пробудили его, и сейчас заставляли столь долго дремавшее сердце забиться сильнее – перебившие смрад прошлогодней соломы, мочи и его залежалого тела запахи весны, вестники пробуждения всего живого, возвращения света с теплом после долгой суровой зимы. Его дух покинул ту тёмную бездну безвременных Шщаровых нор, куда он погрузился той осенью в миг своей гибели, и теперь воссоединился с обездвиженным и ослабшим за долгие месяцы телом, каждым движением причиняя тяжёлую боль во всех онемевших и потерявших чувствительность членах.

Перед его взором стояли две низко склонившиеся над ложем мужские стати. Память с трудом возвращалась к Áррэйнэ – но лицо старшего из взиравших было поразительно знакомым. Спустя некоторое время точно некая тайная дверца в его голове распахнулась, и образ обрёл имя главного лекаря в кадарнле у горы, Буи́ры из Тадгэ. Второй лик стоявшего тут паренька был Льву неизвестен, но видимо то был помощник.

– А́ррэйнэ! – позвал его лекарь, осторожно вытирая тряпицей со лба липкий пот, которым Лев мигом покрылся по телу, едва попытался пошевелиться – столь сильной была ему рвавшая тело острейшая боль.

– Ты жив, Áррэйнэ – вижу. Лежи пока тихо. Ты можешь говорить? – в голосе лекаря послышалось волнение.

«Да» – хотел было сказать он, но из горла вырвался только сиплый свистящий шёпот. Лев всеми силами пытался вымолвить хоть одно слово, хоть один звук кроме рвущегося с губ стона – но рот будто был стянут незримыми путами, словно в горле застрял липкий столб из застывшего вязкого студня.

– Ты хочешь пить? – нахмурив брови спросил Буи́ра – и помощник не дожидаясь приказа поднёс ко рту Áррэйнэ кружку. Лекарь подхватил раненого подмышки и осторожно приподнял, усаживая на ложе, в то время как паренёк не торопясь поил его тёплой водой, что лилась в горло живящим водопадом, смывая горевший внутри сухой жар.

Áррэйнэ жадно пил глоток за глотком, не в силах утолить душившую его жажду, захлёбываясь и не успевая глотать. Влага стекала струйками на отросшую за месяцы безмолвия и беспамятства всклоченную долгую бороду. Он с трудом опустил глаза вниз – и устрашился собственной наготы и ужасной худобы прежде крепкого и выносливого тела, теперь ослабшего и походившего на обтянутый бледною кожей костяк мертвеца.

– Довольно пока… – Буи́ра отнял от его губ кружку, – ложись, отдохни. Ты всю зиму был при смерти, так вот близок к ней… – он показал два сжатых ногтями пальца, – но не коснулась тебя пасть хозяина ям. Ты можешь говорить?

Голос лекаря вновь стал взволнованным. Буи́ра внимательно смотрел на парня, будто ожидая чего-то.

В горле у Áррэйнэ после питья словно отслоился колючий и липкий комок, который он с тяжестью проглотил, еле ворочая языком. Через неимоверное усилие Лев выдавил из себя шёпотом краткое, но невероятно тяжёлое:

– Да…

И перевёл дух перед следующим, давшимся с тяжестью словом.

– Мо… гу…

Он сам не узнавал своего голоса. Глухой, слабый, с идущим из горла присвистом, похожим на хриплый рык зверя.

С лица Буи́ры вмиг спала тревожная тень, он с облегчением выдохнул.

– Хвала Ард-Да́гду с Тинтрéахом! Я боялся, что после таких ран в горле ты останешься навеки немым… Да, голос твой изменился – но я сделал всё, чтобы спасти тебя, что мне было по силам.

– Где… я? – просипел он, еле находя в себе силы говорить, с трудом осмысливая услышанное и узретое.

– У горы, во дворце áрвеннида Тийре.

– Тий… ре? – Лев сначала не мог даже вспомнить о ком говорит сейчас лекарь, пока память не возвратила обличье и имя его друга детства.

– А… сам… он? Как… будет?

– Áрвеннид жив, охрани его власть Пламенеющий. Он всякий день, как возвращался в ардкáтрах с войны, приходил к тебе – и как и я тоже верил, что однажды ты всё же воспрянешь от сна. И как раз Тийре здесь, поутру́ вновь явился к горе. Эй, Гелуд! – Буи́ра кинул взгляд на помощника, и паренёк припустил из лечебни бегом.

Сон опять овладел его обессилевшим телом, и Áррэйнэ провалился в беспамятство, растянувшись на ложе. Очнулся он, ощутив, как в горло по каплям вливается что-то горячее и сладковатое. На краю ложа сидел Буи́ра и кормил его с ложки каким-то отваром. Помощник лекаря вытирал лоб Льва мокрой тряпицей, смачивая её в плошке с тёплой водой, а чуть сбоку на стуле сидел взволнованный Тийре в шерстяной верховни́це со знаком семейства владетелей Бе́йлхэ и забрызганном грязью плаще – примчавшись сюда по весеннему бездорожью и слякоти.

– Здравствуй, Аррэйнэ… – негромко произнёс он немного дрожащим от волнения голосом, – наконец ты вернулся к нам!

– Здра… вствуй… – Áррэйнэ попытался протянуть другу ладонь для приветствия, но ослабевшая в столь долгой лёжке рука не хотела ему подчиняться и едва шевелилась.

– Ты пока слишком слаб, – улыбнулся Буи́ра, не прекращая кормить его с ложки, – потерпи, наберись ещё сил. Ты же пролежал неподвижным с начала зимы не один уже месяц. И дети не сразу своими ногами идут – а ты, считай, рождён заново…

– Я хочу… посмо… треть… – прошептал он, стараясь подчинить своей воле непослушный пока онемевший язык, – …увидеть… как мир… вокруг… выглядит.

Тийре вместе с помощником лекаря подхватили его с двух сторон и осторожно потянули к окну, створы которого Буи́ра распахнул ещё шире. Сперва солнечный свет ослепил сына Ллура, заставив глаза заслезиться. Затем Áррэйнэ раскрыл веки и всем лицом ощутил сильнейшее дуновение тёплого ветра, неистовствовавшего между тёмными, едва начавшими зеленеть хребтами Воротного и Рассветного вокруг Глвиддглинн, где на далёких вершинах Áн-мéан-слéйбха ещё лежали пожираемые солнцем остатки снегов. В небе реяли птицы, возвращаясь в родные гнездовья на север из вырая, оглашая простор граем их голосов. Шумели бежавшие талые воды, бурным потоком стекая с заснеженных круч до низин, переполняя многочисленные, широко разлившиеся ручьи и речушки.

Открывшийся из окна прекраснейший вид оживавшей земли потряс его, и заставил сердце в груди забиться сильнее, а взволнованная зрелищем расцветающей после зимы оживавшей природы душа затрепетала как птица, освобождённая из сковавшей её тесной клетки.

– Как… хорошо… – с трудом проговорил он, глядя сквозь слёзы на весь окружавший его необъятный и полный проснувшейся жизни простор.

Руки Тийре и юного Гелуда снова вернули его на кровать, и Буи́ра укрыл Áррэйнэ сверху тёплым одеялом из шкуры медведя, подавая кружку с горьковатым снадобьем.

– Никто даже не знает пока, что ты жив! – Тийре сам взял кружку в руку, поя друга детства лекарством, – представляешь, как обрадуется воинство Эйрэ, когда…

– Нет! – с силой выдавил Áррэйнэ, оторвавшись от кружки, – не надо… не говори никому…

– Отчего? – удивился сын Дэйгрэ.

– Я не хочу… к ним вернуться… калекой… я, бывший некогда одним из… зрящих сквозь смерть… Поклянись мне, Тийре… в том, что я попрошу…

– Что?

– Если я… не встану сам на ноги больше… ты убей меня…

– Ты, верно, лишился ума, Лев?! – Тийре весь побелел, услышав такое.

– Поклянись…

– Хорошо! – áрвеннидпривстал со стула, – клянусь именами Троих, по моим мольбам вернувших живого тебя из ям змея, что я сам заставлю тебя, дурака, ходить снова – хоть ты пополам при том тресни!

– Поперёк… или вдоль? – шутя спросил Áррэйнэ, едва находивший в себе силы пошевелиться.

– Вот это разговор двух мужей! – улыбнулся Буи́ра, – но мой чертог не годится для таких дел. Надо найти лучшее место для Льва – попросторней – и укромное от других, раз он так осторожен, прежде чем встанет на ноги.

– И вправду – нечего знать пока всем, что Áррэйнэ жив, но столь слаб, – вмешался в их разговор юный помощник лекаря, – и до врага долетают по ветру слова!

– Верно, малый! – Тийре хлопнул Гелуда по плечу, – есть одно тихое место неподалёку – мельница у малой вершины, где запруда была. Там и поныне безлюдно, Буи́ра – только твои мешки с запасами трав хранятся. А никто больше в гору не шляется.

– Лучше и не придумать, владетель – клянусь Пламенеющим! – согласился Буи́ра, – воздух там чист, вид хорош – ноги сами пойдут. Иди запрягай нам повозку, Гелуд – и язык за зубами, понятно?

– Не впервые, гаэ́йлин! – весело отозвался парнишка, – не козий же сыр в голове!

– И бритву… немедля… – сипя прошептал ему А́ррэйнэ, проведя непослушной ладонью по спутанным прядям отросшей к весне бороды.

Тени от преграждавших полуденное солнце круч переползли далеко в сторону, когда запряженный парой быков небольшой перекат наконец-то добрался до вздымавшейся над городищем точно исполинская шапка малой вершины горы с ворсом из укрывавших её склоны хвойных чащ. Ещё выше, к уходящей ввысь большой вершине начинались редколесья и травы, а над ними лежали ослепительной белизной тающие снега. Каждую весну они стекали в долину водой, заполняя запруду с возведённой там мельницей, служившей и схóроном для припасов лечебни.

Пока перекат поднимался под гору по извилистым тропам, арвеннид вдруг разглядел, что по выбритой коже щёк Аррэйнэ точно горошины катятся слёзы.

– Эй – чего тебе, больно? Или слепит на солнце? – Тийре снял свою шапку, пытаясь надеть её Льву. Тот ослабшей рукой еле-еле сумел отмахнуться, несогласно мотнув головой.

– Стыдно… – просипел он вполголоса.

– Чего?? – поразился владетель.

– Что… девка меня… так вот… пьяного… Вот скажут люди… каков у нас Лев… называется лучшим… набитый дурак…

– С кем не бывает… – вздохнул сын Медвежьей Рубахи, одобрительно хлопая друга ладонью по шее, – я и сам был не лучше. Истыкала этой железкой как сыр, одни дырки в плече. Слава Троим, прибежала вся стража на крики – кое-как сам отбиться сумел от той бабы, и не дал ей там горло тебе перерезать.

– А эта… чего? – зрачки Аррэйнэ сузились.

– Говорю же тебе – прибежала вся стража – ну и… Что с ней там – нянькаться было, с убийцей? – нахмурился Тийре, умолкнув на миг, – потом Айб с её девками весь тот покой две восьмины от крови пытались отмыть.

– Спасибо… – шепнул ему Аррэйнэ тихо.

– За что тут спасибо?

– Что… я жив… – Аррэйнэ вдруг попытался привстать и обнять друга.

– Лежи уж. Ты для меня бы всё то же сам сделал. Успеешь ещё с благодарностью. Только лишь встань сперва на ноги.

– Я встану… Лишь время мне дай… чтоб в седло сесть как прежде…

Перекат стучал сталью оковки колёс по камням, поднимясь по узкой тропе в гору к мельнице. Ветер вешних небес во всю силу рвал небо, сгоняя хмарь туч и трепя непокрытые волосы путников.

– Как дела твои… с Конналами?

Тийре как-то нахмурился, дёрнув плечами.

– Да какие дела тут… Забудь уж… – махнул он рукой, стиснув зубы.

– Так… чего же… стряслось… в этот раз? – Аррэйнэ тронул товарища за руку.

– Как я к змею отправил Броданна в ту ночь, кто ту девку тогда во дворец приволок – так теперь здесь дрянные дела, не то слово…

Он умолк на мгновение.

– Наломал я щепы сгоряча, не сдержался… Если прежде Кáдауган был нам союзником, и лишь с Этайн он время тянул, мне дочь супругой отдать не желая – то теперь его жёнушка эта из Модронов кипнем бурлит, как я казнил второпях её братца.

– Вот оно как… всё вышло… Говорил ты… с отцом её?

– Говорил я с ним долго по чести в ту зиму – так теперь он совсем отказал. А с весны вообще не прислал мне людей фе́йнаг Конналов – так, три сотни копейных лишь в воинство прибыли, просто пыль от минувшего – а своих он загонов и вовсе не выставил. Говорит – не получишь ты дочери, хватит невест у других знатных кийнов, а в незнатных и то хоть греби – а иначе забудь про мой дом и присягу.

– Ну а… ты?

– А что я? Я бы плюнул на Конналов, правда – и её бы сам сразу увёз, как ведь прежде хотелось… Но теперь не то время для свары, как едва с северянами мир наступил – и такого союзника жаль мне терять. Что простили б простому десятнику, дочь чужую украсть – не простят их владетелю. Вот, почтенный наш Конлойх и тот говорит – не спеши союз рушить, слишком дорого стоит он нам, чтоб лишиться всего из-за Этайн…

Тийре смолк и лишь хмуро взирал к небокраю, словно что-то не договорив.

– Прорицание было дано мне – как испрашивал я у богов, чтоб тебе дали силы восстать. Изъявил мне почтеннейший Ллу́гнамар, прозревая сквозь мглу, что пасть может мой дом из-за женщины. Так теперь хоть совсем не женись, и не видь её больше…

– Но ведь… имя тебе… он ничьё не назвал? – просипел Лев сквозь силу, жмуря взор от слепящего солнца и подставив под жар его ярких лучей свою бритую шею.

– Может так – и не в Этайн тут дело…

– Так чего ты… боишься?

– Будь я прежним десятником – плюнул на всё бы, и была бы она у меня в тот же день! – стукнул он кулаком по колену в запале, – только всем нам приходится жертвовать чем-то – ведь знаешь. Ты полгода был мёртв, прежде чем сумел снова воспрять. Мне же ради единства всех кийнов нужен с Конналов домом надёжный союз – и их люди для распри.

– Измены его ты… страшишься… пока рядом дейвоны – и их силы… как прежде… крепки?

– Не без этого, Аррэйнэ. Четыре уж века как Конналов дом наш первейший союзник в Помежьях, и Мурхадда дар они сразу отвергли, не дав подчиниться дейвонам иным там семействам на западе. Но всякое может случиться, когда вдруг решит их владетель, что я оскорбил их семейство и силой взял Этайн себе…

Тийре снова умолк, тяжело шевеля челюстями.

– Может вспомнить былое – как были они прежде сами владетелями, и вершили западом Эйрэ со многими землями. Ещё помнят в их доме, что предки сражались с самим Врагобойцем, сразив его в скалах у Черновраньей, и твердь их встречала лицом наши ветры с востока. А восстанет один из подобных владетелей столь же могучего кийна – подле могут встать новые, кто почует их силу с поддержкой… Слишком многие фе́йнаги мелких домов зароптали, что дейвоны опять набираются сил и обрушат на нас свою мощь с новым наступом – так как мало удач было нам в эту зиму.

Тийре снова умолк, проглотив комок в горле.

– Про кару Троих втихомолку твердят – что мрёт дом Врагобойца как было предречено – что я Родри убил, и тем это проклятие вновь на всех Бейлхэ обрушил. Ведь отец дядю Фийну тогда не казнил, а изгнал лишь, не тронув – а я даже не власти той ради его зарубил, а за Этайн…

– А ты сам… прорицанию веришь? Что она есть твой гейс… что нарушить нельзя?

– Может так… а быть может всё это лишь ветер пустой – но богов обмануть нам не выйдет. Всё одно, будь ты трижды умён – всё своё они взыщут. Так уж выпало мне – выбор был невелик…

Лев хотел ещё что-то сказать, как а́рвеннид вдруг махнул рукой:

– Ладно, Аррэйнэ – всё это пыль. Как мой дядя когда-то изрёк: так судьба человека устроена – нам всегда выбирать меж плохим и тем больше плохим… и платить за тот выбор.

Тийре снова умолк, и до самой вершины был нем. И обессилевший после столь долгих речей спустя многие месяцы немоты Лев не стал его больше распытывать, что на сердце у верного друга и владетеля Высокого Кресла. И тем больше не стал что советовать.

На вершине у мельницы их уже ожидал вызванный áрвеннидом воин из второго десятка их сотни – высокий крепыш Моррва сльохт-Донег по прозвищу Хребет – лишь тут увидавший, за кем ему будет поручено нынче ухаживать после полученных ран. Ошалевший от радости, что их давно уж считавшийся мёртвым вожак до сих пор жив, он на миг потерял сам дар речи.

– Будь его руками, пока Аррэйнэ слаб – и во всём помогай, чтобы он встал на ноги как можно скорее. А как встанет – так копьё и геáру ему – и слабины ничуть не давай, пока снова не будет тем прежним Убийцею Ёрлов!

– Понял, почтенный – исполню как требуешь!

– Только мечей больше двух ему в лапы схватить не давай! – пошутил его друг, похлопав немощного Льва по плечу, отчего тот едва не пал наземь, цепляясь непослушными пальцами за руки удерживавших его с двух сторон Буи́ры и Гелуда.

– Справлюсь, áрвеннид! Ну что, Áррэйнэ – ты ведь не собираешься долго терпеть подле себя поводыря, который тебя как юнца будет с ног в каждой сшибке сбивать, и зад за тебя подтирать как ребёнку?

– Не тешься тем даже, Хребет… не заждёшься… – устало просипел Áррэйнэ, жадно вдыхая разреженный воздух вершины и жмурясь от яркого солнца, устилавшего заревом света огромный простор вышины над ардкáтрахом Эйрэ.

– А ты чего жмёшься, малой? – спросил Тийре у Гелуда, который вертелся на месте, переминаясь с ноги на ногу и вертя головой по бокам как сова.

– Да живот прихватило, владетель… – простонал тот негромко, – уж с чего бы… Как слив обожрался…

– Дурак потому что – спросил бы сначала, что выпил за снадобье вместо воды… – хмыкнул лекарь насмешливо, – ладно я второй день не могу по большому… Вот теперь до заката не встанешь ты с корточек, Гелуд!

Взвыв, помощник Буиры как Шщаром укушенный кинулся прочь за ближайшие камни, прижав руки к паху.

– Ты хоть сена с конюшни возьми – а то будешь сидеть дожидаясь как высохнет! – вдогонку окрикнул ему Моррва Дру́им, – лопухам ещё рано, не выросли!

– А быть может и до рассвета… – ухмыльнулся целитель. Из-за камней долетел дикий стон бедолаги, превратившись в мычание.

– Пора мне. До встречи, Аррэйнэ. Поправляйся скорее! – попрощался с товарищем арвеннид, крепко обняв того.

– Даст… Пламенеющий Ликом – до осени… встану, – ответил владетелю Лев, приподняв через силу десницу и пожимая ладонь сына Дэйгрэ, – а не встану – с носилок верши́ть буду воинством… как Кадауган Кроволивец в Великую Распрю… клянусь!

– Пожелай мне удачи в бою. Иду за Помежья к дейвонскому Эиклундгейрду – туда орны ведут свои воинства, чтобы выбить нас прочь из союзных земель. Принёс свежие вести Дубильщик, что вышли они туда порознь, и немедля нам нужно разбить их уже подошедшую часть, пока вместе те силы не слились.

– Кто их… ведёт сюда?

– Вепреубийца… – нахмурился Тийре, умолкнув.

– Опасный… противник.

– Я знаю. Но выбора нет, Лев.

– Возвращайся… Иного не нужно желать…

Сын Медвежьей Рубахи согласно кивнул головой.

– И удачи тебе… Тийре… в деле… с Конналами.

Весна второй раз на его памяти сменила зимнюю стужу в Хатхáлле, и яркое солнце застлало лучами простор ходаге́йрда. Зелень окрасила уцелевшие в пламени ясени, пробиваясь сквозь мёртвую чёрную кору ветвей пробудившейся силой побегов. Ярким цветом листвы зашумели леса, позабыв тёмный зимний наряд колкой хвои. Заливался вверху звоном жаворонок, оглашая простор синевы своей радостной песней. Трепыхались по ветру лазурные стяги с мечом и секирой – знаки прибывших в Хатхалле союзных владетелю кийнов Помежий.

Прямой с хмурым видом опёрся рукой о зубец стены укрепи, вполуха лишь слушая Брейги, кто словно тот жаворонок был так же словоохотлив.

– Говорил тебе я – Всеотец всем даёт по нужде в нужный час! Только срок того нам не известен… Видишь – где бы наш Коготь сумел разыскать себе десницу-вершителя столь же достойного? – он дружески хлопнул его по плечу, одобряя тем выбор владетеля Скъервиров, – а ты хоть и не любишь так хме́льную радость, но давно я не знал собеседника лучше! Присягну Всеотцом – я счастливей купца с четырьмя кошелями, как ты стал мне с той осени другом и здесь основался. Вся печаль твоя тоже в мгновение разрешилась, лишь отважился сам ты всё сделать – и всё это решится со временем… подождать только надо!

Он прислушался к звукам, долетавшим до укрепи и тревожившим Прямого, и снова хлопнул его по плечу.

– Ты, почтенный, в час Огненной Ночи сам твёрже был духом. Ну подумаешь – взял за зиму их а́рвеннид два больших гейрда… Отобьём в своё время! Дейнов род тоже беды терпел за века…

Брейги снова прислушался к звукам из Высокого Чертога и тяжко вздохнул.

– Знаешь – как я-то тревожусь, дабы достойных для дочек найти женихов в своё время – да чтобы никакой жеребец в огород их не влез прежде срока? Так ночами не сплю, что супругу порой забываю уластить. Вот нашёл ты беду! Почтенный наш Сигвар тоже вот кстати был…

Он вдруг спохватился, забыв про их скриггу – вспомнив о более близком для сердца:

– Слушай, Прямой – а вкушал ли ты сок из…

– Да хватит уж, Брейги! – хлопнул вдруг кулаком по зубцу стены Храфнварр, – утешитель ты добрый, как и ви́на твои – только ты уж приелся сегодня, прости… Всё плечо мне отбил!

И нахмурясь сильнее добавил вполголоса:

– Третий день без вестей… Словно боги мне кроме убийства не дали по жизни другого.

– Вот ты заладил, дурак! И такое случается. Ну подумаешь, нет всё хороших вестей из Помежий – так и дурных же известий не прибыло! Достойный Доннар из Дейнблодбéреар справится и без тебя с осадой захваченных твердей. Тут ты нужнее теперь ещё больше.

Брейги снова прислушался к звукам, оглядывая двор и лежавшие ниже чертоги Хатхалле.

Шумно трудились на шатких дощатых лесах древотёсы и камники. Летели от распаленных докрасна горнищ из распахнутых дверей кузницы искры от бьющих там молотов. Во дворе гулко топали железом подков скакуны. Доносился гам с толчеёй игравших в саду за Высоким Чертогом подросших Тордис и Туры с другими детьми их семейства и слуг. Раздавался западный арвейрнский говор прибывших к владетелю посланцев от верных их дому семейств из союзных земель кийнов Катайр и Рианн – и гремевший тут громче иных голосов громкий гогот долговязого словно та жердь, короткоусого, тощего и походившего на сухолицую крысу фе́йнага Гвенбранна Два Камня. Из ратного круга доносился с лязгом железа гомон упражнявшихся там воинов укрепи, обучаемых Агилем. И над всем этим в небесах звонко голосил надрывавшийся жаворонок.