…Но Буря Придёт

О шедшей на западных межах войне она слышала мало – и лишь то, что урывками уши выхватывали из разговоров воителей в кáдарнле, и из пересудов служанок дворца. И каждое свежее известие жалило её сердце как нож.

Уцелевшее после сокрушительного поражения у Аг-Слéйбхе воинство Уннира Вёрткого тщетно пыталось пробиться к Помежьям, чтобы встретиться с подходившими на подмогу загонами ёрла и а́рвейрнскими союзниками, или в недалёкий отсюда Каменный Узел – ещё даже не зная, что вспыхнувшее там восстание изничтожило все их стерквéгги, а большинство фе́йнагов сразу присягнули на верность новому áрвенниду, схлестнувшись в сражениях с верными Стейне семействами. Загоны Д'ао́бги – заклятого недруга Дейвоналарды – преследовали плохо знавших чужие уделы отступающих недругов и не давали ни дня передышки, оттесняя от перевалов на юг и зажимая в скалистых труднопроходимых долинах, где не было крупных селений и городов. Истощённые бегством, оттиснутые от земель союзных им кийнов из Áйтэ-криóханндейвóны уже не могли пополнить тающие припасы, вынужденные бросать возы и хендску́льдрэ, поедать с голода тягловых быков и даже своих скакунов – и тщетно метались там в поисках выхода из окружавших их гор, когда войска Старого терзали их без перерыва, выкашивая в частых внезапных наскоках, истощая и обескровливая. Двигавшиеся из Дейвоналарды загоны дейвонских домов встречали встававшие на их пути воинства из иных городов во взгорьях запада Эйрэ, верных присяге áрвенниду или к нему переметнувшихся. Меч встречался с мечом, секира с секирой – и кровь щедро кропила землю, когда лучшие силы ёрла терпели поражения от рук неумолимого Борны из Бранн и верных ему южных кийнов с домами из Áйтэ-криóханн, сдержавших напор подоспевшей волны наступавшего воинства Скъервиров.

Где-то на севере в землях у Ёрваров, Фрекиров с Рагни и прочими верными Стейне семействами шла не стихавшая бойня засад и наскоков – люди владетеля Ллугайда Каменной Тени из Кинир не зная пощады держали напор подходившего недруга, чьи загоны увязли в лесах и болотах вдоль речища Чёрной – к кому в помощь явился и младший сын фейнага Дайдрэ из Донег Пуйлл Молчун.

Но самые страшные вести приходили издалека…

Те небольшие загоны, с которыми прежде столкнулся в союзных уделах обоз Лéгелáнгура – всего какие-то немногочисленные пять мор-лóхрэ – словно на крыльях пронеслись через восточные земли Дейвóналáрды, сметая на своём пути все идущие кóгуры ёрла, разбивая один за одним, не взирая на превосходящие мощь и число. Из уст в уста передавалось о том, как они с ходу стремительно брали лежавшие на всех ведущих к востоку путях и дорогах стерквегг за стерквеггом – разоряя и выжигая, лишая дейвóнов не только преимущества в оружии и числе, но и самогó мужества – оторопевших перед столь стремительным и беспощадным врагом, проникшим в самую глубь страны.

Майри сперва не поверила в это, считая такие россказни преувеличенными и бахвальными, раздувшимися из уст в уста передававших их. Но подобные вести всё шли и шли капля за каплей, с опозданием доносясь до Аг-Слéйбхе. И теперь уже везде пересказывали, что эти пять тысяч преодолели обширные леса востока Дейвóналáрды, миновали малопроходимые топи и взгорья дейвóнского Чернолесья и пробились в самое сердце страны, предавая огню прежде не знавшие вражьей ноги богатые и прочные стенами тверди – день за днём приближаясь к столь невообразимо далёкому ходаге́йрду. Где а́рвейрны встречали загоны несоизмеримо большие за их малое воинство, они увёртывались от преследования, обманывая и запутывая врага, заставляя того разделять свои силы и бросаться на поиски исчезнувшего в дебрях лесов стремительного и быстрого противника. Ни одного поражения они не изведали – ни один из лучших ратоводцев дейвонского ёрла не был в силах не то что превозмочь их в бою, но даже поймать, взять в кольцо – словно то были вовсе не люди, а кружащие над Дейвóналáрдой беспощадные хищные птицы – стремительные и неуловимые.

И здесь же в стенах дворца арвеннидов Майри и услыхала имя того, кто вёл это пятитысячное воинство Эйрэ, не убоявшееся многократно превосходивших их недругов и дерзнувшее ворваться в самое сердце чужой им земли, идя в открытую и не зная преград.

Едва ли не каждый во дворце рассказывал один одному, передавая это словно невероятную быль, как этот человек – прежде простой десятник, ведший лишь горстку людей лучший друг их владетеля – в ночь нáступа Уннира на городище явил храбрость и воинское умение, без жалости круша сыновей Всеотца точно как дровосек валит тонкую поросль секирой. Слухи рассказывали, что он не носил щита. Дерево не было нужно ему для защиты, так как он сам устремлялся в бой первым, держа в каждой руке по мечу – словно то были клыки ненасытной стальной пасти Бури Несущего.

От соседок по девичьим с содроганием Майри узнала, что это он сразил в ту Ночь Смерти двух кóгуриров – вершнего над Ночными Птицами и предводителя Железной Стены – и с ужасом поняла, что это были павшие от его руки Ллотур и Хугиль. И он же, этот яростный и неукротимый воитель, лишь одним сломанным копьём на Высокое Кресло привёл своего верного друга – прежде побочного младшего сына владетеля Дэйгрэ – одним метким броском поразив воззарившегося на Ард-Кэ́тэйр властолюбивого Онноха из дома Модрон.

И прав оказался тогда Ллурин Лысый, сказав ей тогда на прощание, что дейвóнка успеет ещё услыхать имя их ратоводца, за одну ночь сломавшего горло её землякам. С одновременно охватившими сердце и страхом, и ненавистью, Майри поняла наконец, о каком льве тогда говорили те раненные, вместе с которыми пленницей въехала через руины Закатных ворот в дотла выжженный город у кручи Лесистой – и не о том вовсе звере они там твердили.

Ибо имя воителя, который теперь стал главнейшей опасностью для всех дейвонов, кровным врагом орна Дейна, убийцей её братьев, и который привёл её вместо ратного поля в неволю – его имя и было Лев – Áррэйнэ.

Дни тянулись за днями, сплетаясь тем в долгую череду сменявшихся месяцев – и в сердце у Майри как дым угасала надежда сбежать на свободу. И с каждым подобным известием из Помежий всё таяли чаянья, что наступавшие дейвонские воинства сумеют переломить своим натиском наспех собранные загоны Эйрэ. Неужели столь бессильными оказались её воительные и храбрые земляки, что все их кóгуры не смогли сладить даже с дерзким, но малочисленным недругом, пробравшимся в сердце дейвóнской земли? Неужели кровь Дейна оказалась бессильна против этого прежде безвестного Льва, который как хищник не зная преград теперь рвёт её край – стремительный и неуловимый?

В самом конце лета узнала она запоздавшие вести о том, как этот Áррэйнэ в битве под Гъельбурсти-гейрдом разгромил лучшие кóгуры ёрла и истребил самогó Къёхвара Стейне вместе со всем его орном – а потом за два дня оказался у несокрушимых стен Винги… и превратил их в прах с крошевом, выпалив ходагéйрд Дейвóналáрды страшнее, чем сделали это её сородичи тут у горы – пусть и не взяв самый величественный и большой из городов запада, но содрогнув его и наполнив сердца жителей ужасом, когда боевой клич детей Каитéамн-а-гвáйэлла раздавался над бушевавшим пожарищем. Как, как такое могло быть?!

В тот час ещё не все даже собранные воинства из домов Эйрэ выступили за пределы объятых братоубийственной бойней Помежий, сдерживая натиск наступавших дейвонов. Лишь старый ратоводец из Бранн – непримиримый и беспощадный сын Клохлама – имевшимися у него силами южных семейств уничтожал остатки загонов Уннира Фльоттура, попутно разбив и три кóгура дейвóнской конницы, подошедших с полудня под началом её родичей Свéйра Бешеного и Фреки Жало с Хаконом Рыжим из Къеттиров – как им думалось, на соединение с братом владетеля, уже взявшего твердь на Лесистой. Всё прочее воинство Эйрэ под рукой áрвеннида внезапно ушло на восток за Áн-мéан-слéйбха бесчисленными конными и пешими тысячами. Слухи твердили, что нарушившие мирный договор кочевники нескольких племён Травяного Моря внезапно явились из пустошей многотысячными заго́нами, обрушившись на оставшиеся без защиты городища восточных кийнов Эйрэ и их союзников там.

Так как же такое могло быть – что вся её могучая родина оказалась бессильна перед поступью всего пяти конных мор-лóхрэ под рукой этого человека с именем грозного зверя, что как тот хищник был неуловим, опасен и беспощаден?

Приближался конец того лета, перешедший в осеннюю пору. И с каждой седминой всё больше загонов владетеля Эйрэ как штормящее море клинков возвращалось с востока, без передышки следуя за ведшим их через Срединные горы на запад молодым áрвеннидом и вклиниваясь в присягнувшие ёрлу союзные земли и дальше на запад в уделы дейвóнов. Не знавший пощады и жалости Старый был там прежде всех, и головы её земляков на ратных полях и в осаждаемых твердях ложились в крови под копыта коней людей Борны – как некогда было во времена его грозного отца.

На дворе была ранняя осень, когда однажды на торжище в сопровождении ещё нескольких служанок из мерх-а-сьóмрах и пары немолодых уже стражников из дворца, Майри увидела, как через городище вели всех пленённых на юге дейвóнов из воинства Уннира. Несколько месяцев безуспешно пытаясь прорваться в подвластные Скъервирам земли, истерзанные воинством Старого и сломленные ранами с голодом, они были зажаты во взгорьях и пленены.

Она взволнованно взирала из-за моря голов, как ведут её схваченных земляков, среди которых встречала и лица родных. Помнившие о том, что не так давно учинили в ардкатрахе эти воители Уннира, теперь разъярённые жители швыряли в них камни и грязь, громко освистывая, горланя проклятия на головы недругов. Самые озлобленные бросались на пики копейщиков, едва сдерживавших напор озверевшей толпы, стремясь дотянуться до пленников. И горе было тому, кто попался в их руки, не отбитый вовремя стражей – под яростный рёв горожане уволакивали его в их бушующее скопище и рвали живым на куски, топча ногами и вышвыривая обезображенное тело назад – пытаясь добраться до следующего, не взирая на оголённые пики с клинками воителей Эйрэ.

На свои глаза Майри увидела, как отдельно от прочих к Холму Речей привели семь десятков выисканных среди её земляков людей Скъервиров. По повелению вершившего в отсутствии áрвеннида старого Ан-Шóра Дэ́ир-лáмна-Мор всех их без жалости тут же повесили на низко нависших над заросшими дикой травой склонами У́рлабха-кнох сучьях его укрывавших дубов – одного за другим. По замшелым ветвям зашуршали верёвки, и родичи Къёхвара встретили горловую кончину под озлобленные крики толпы, принесённые в жертву принимавшему страшное подношение алчущему удавленных брату Тинтрéаха, суровому покровителю воинов и ночной тьмы, мрачному костоволóсому исполину Ард-Брéну.

Когда последний из Скъервиров стих в конопляной петле над толпой, кто-то из скопища начал выкрикивать требование привести на расправу и Дейнову кровь. Майри с ужасом ожидала увидеть смертоубийство её родичей – но старый Ан-Шóр, перекрикивая голоса расвирепевшего люда ответил, что на то не давал ему áрвеннид поручения – а сам он в отсутствии Тийре не в праве решать судьбы прочих пленённых врагов из любого семейства, пока не возвратится в Аг-Слéйбхе владетель.

От увиденного зрелища сердце Майри оцепенело, охватываемое отчаянием – когда она была бессильна помочь землякам – сама так же пленённая здесь. Безволие от беспомощностиохватило её с того жуткого дня.

Ночь Самайнэ гряла назавтра, и все селища Эйрэ готовились к празднеству, не взирая на тяготы го́да войны́ и лишений творившейся смуты, объявшей страну в это страшное лето. Тут, на севере в Груг-Кнойх, что возле Обширного озера, повстречались на поле у сплетенных ивовым прутом кострищ, что вспылают вот-вот, два загона воителей, став в отдалении друг против друга. Больший, с знаками северных кийнов и многих домов из союзных уделов, занял селище, укрепив его стены и вал свежесрубленным ворсом заостренным пик. Второй, числом чуть поменьше, лишь днём появился в долине у озера, окружив Вересковый Холм конным кольцом и копейными сотнями.

Солнце садилось к закату, и долгие тени ложились на поле, когда на просторе с кострами явились две кучки воителей, устремляясь пред битвой взять речь. Трепетали знамёна на древках в руках стягоносцев – указуя на то, что с обоих сторон были люди из дома владетелей Эйрэ.

– Здравствуй, брат.

– Здравствуй… Может быть всё же без распри ты мне присягнёшь по чести́, как и до́лжно? И к тому же нас больше пришло – а ещё и сам Уэн с домами готов к нам примкнуть свежим воинством.

Тийре какое-то время молчал, глядя Родри в глаза.

– Думаешь, мне это место владетеля мёдом намазано? Гар и кровь… Я с той ночи не знаю покоя, всё время в седле, веду воинство. Давай миром решим, как и до́лжно родне.

– Ну и как?

– Совладетелем станем друг другу в час распри. А там уж решат пусть все фейнаги, чей им зад на золе от Высокого Кресла милее покажется…

Плетёный насмешливо хмыкнул сквозь зубы.

– Ты когтёвника видно объелся… Не бывает владетелей двух в одном кресле.

– Бывали. Ты-то свитков побольше читал, должен знать.

– Если я опоздал быть в том месте в тот час, как Безусый тебя впереди всех в дому́ над уделами Эйрэ поставил – это вовсе не значит, что можно законы попрать… Я рождением чист, и первее на свет появился.

Тийре выдохнул резко, опять став спокойным.

– Всё же лучше решить дело миром – как думаешь? Ведь я вправе сражение с вами начать, как ты первым войска́ северян, изменивших отцу и примкнувших к дейвонскому ёрлу, повёл на нас к югу. Сейчас враг у ворот, чтобы мы даром кровь проливали друг друга и клали копейных своих же.

– Твой отец эту распрю начал же, дурак – а теперь все дома в ней погрязли напрасно. Мы со Скъервиров орном решим наш раздор, когда ёрлом уже стал не Стейне, а сын его глупый.

– С Кривым, значит, решите? – презрительно глянул на родича Тийре.

– Всё равно ты бодаешься с дубом, чей ствол не сломить! – вспыхнул Родри, – что вы там навели в лето шороху – пыль, что не сможет тот жёрнов сломить, даже лишь его поступь замедлить. Во главе дома Скъервиров Коготь теперь, с кем тягаться – что лезть прямо в пламя. А ты лишь распаляешь тот жар, дуралей, всем домам на погибель!

– Думаешь, Сигвар тебе сохранит все уделы?

– Иногда не отдав не получишь – так водится, братец. Договоримся и с Когтем, раз нужно нам мир получить. За тобой только юг и восток разорённые встали – а север и запад…

– Когда Конналы встанут за нами, то и Скъервиры станут не так уж страшны, – перебил брата Тийре.

– С Гвенол я сам уже всё порешал – так что встанут они за кем нужно из Бейлхэ. Для хранителей запада нужен тот арвеннид, кто их дом защитит от дейвонов – с кем готовы они быть железом и кровью едино. Опоздал ты, Волчонок… – Родри приятельски хлопнул его по плечу, усмехаясь.

Тийре вдруг ощутил, как запнулось в ударе в груди подскочившее сердце. Он вспомнил, как некогда пять лет назад Родри был там в Глеанлох – но Сильный ему отказал, что юна ещё дочерь. То тогда – а теперь…

Сын Медвежьей Рубахи вдруг стал точно камень – спокойный и твёрдый, приняв неизбежное.

– Я по че́сти тебе предлагал – как родне. Не получишь ни то – ни тем больше другое, дурак…

Рука его тихо легла на навершие спавшего в ножнах клыка.

– Доставай свой клинок и возьми как мужчина, раз хочешь её. Попытайся сначала…

Младший брат Бадарна вдруг рассмеялся.

– Ты родню из-за бабы убьёшь что ли, Тийре? Совсем одурел?

– За неё – только так, точно псину… Нет дороги назад – сам ты выбрал.

Рука Родри легла на навершие.

– Братоубийцей тебя назовут потом – сам не страшишься? И так в нашем доме проклятий в избытке…

– Тебя тоже, – голос у Тийре стал жёсткий как камень, – так ты кончил болтать – или ждать будем Самайнэ, брат?

С шорохом вырвался клык из украшенных медною вязью резьбы долгих ножен – и в ответ ему вторя взлетел и второй, повстречавшись в ударе. Шедшие подле вождей ратоводцы отпрянули в стороны, выжидая победы того иль другого, к кому и примкнут, молчаливо взирая на то, как в кругу завертелись две тени мужчин, не давая друг другу пощады и продыху – как всегда под луною и солнцем – ведь подле власти и женщины должен остаться лишь только один…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 14

Осенние ливни смывали остатки чернеющих сажи и копоти с крыш и муров ходагейрда. Множество камников, плотников и древотёсов трудились всё лето не зная ни дня перерыва, возводя вновь твердыни ворот и обрушенные стен вокруг Винги. И четырежды больше работ в эту пору увидел Высокий Чертог всех дейвонских владетелей.

В это скорбное лето, когда все дома́ собрали́сь на внезапный Великий Совет – второй за год – где согласием всех за Стол Ёрлов воссел малолетний сын Къёхвара Вигар, на чью голову Свейн Одноокий взложил бремя власти в тяжёлом венце. Два события шли подле мрачного траура, когда сотням погибших мужей дома Скъервиров роком уже не дано было снова узрить своих жён и детей, возвратиться в их тверди.

Теперь к концу осени служки убрали обломки обрушенной кровли и стен, замели слой хрустевших как кости углей с головешками. Руки женщин отмыли со стен с потолками черневшую копоть пожарища Огненной Ночи, содрали с углов вязь плетёнки паучьих нетей в трупах мошек и мух. Двери с окнами вместо цветов и листвы разукрасили яркой ячменной соломой, сплетя её ости в птиц с солнцем, развесив по этому золоту алые яблоки – как и водится в празднество жатвы.

– Как ты, почтенный? Болит?

– Иногда лишь – всё реже твоими заботами, добрая Соль.

Первая лекарша и повитуха макнула тряпицу в нагретый отвар семи трав в мелкой плошке, и заботливо стала обмакивать гнойные, долго, с трудом заживавшие швы рваных ран на плече и ключице у Когтя. Сигвар, голый по пояс, сидел терпеливо и стойко. Служка держал на подносе в руках перевязи из льна.

– За Вепреубийцей послали? Конут явится к празднеству? – спросил того Коготь.

– Нет, почтенный – он занят осадой в союзных уделах. Сказал – извиняется, прибыть не может, вот-вот будет наступ, – мотнул головой Ульф, подав старой Соль пару чистых тряпиц.

– Жаль. В другой раз повидаю когда ещё Конута…

– Оно может и к лучшему… Брейги, бедняга, совсем изойдётся, убытки считая, – хохотнула старуха, – да и известно: приедет сын Рауда – чью-нибудь дочь увезёт иль жену!

– И что в Конуте женщины только находят? – почесал себе за ухом Ульф, – сам же ведь низкоросл, бородища лопатой, залысины…

– Что ты в том понимаешь? – насмешливо хмыкнула Соль, вытирая с плеч Сигвара насухо взвар и начав перевязывать, – будто от роста размер и умение с этим зависят! Да будь я зим на двадцать моложе, за таким как сын Рауда тоже быть может стрелой побежала бы!

– В Конуте сила во взоре видна́, – сказал Коготь, насмешливо глядя на Ульфа, – он мог просто, едва увидав чью-то дочь иль жену, той на ухо шепнуть: «Ты мне нравишься. Едем со мною» – и готово: она уж на спинке в Берёзовой Круче, рожает ему сыновей. К нему женщины сами ведь льнут, говорить он умеет, в любом из собраний душою сын Рауда.

– Отттого-то его и не звали иные на праздники! – усмехнулся старуха, – помню, ви́лись за ним лет пятнадцать назад целым роем девицы, все прочие свердсманы тихо в углу лишь стояли от зависти. Потом в следующий год он у Брейги стал спрашивать: «мол – ты знаешь быть может красотку ту, с севера вроде – в прошлый раз там была среди прочих. Тонкая, гибкая, очи зелёные». Брейги ему отвечает: «конечно же знаю. Но ты даже не мылься к ней, родич». «Отчего? Сам владетель свой глаз на неё положил?». А Костлявый ему отвечает: «Нет – я сам – и взял Сте́йнвёр давно уже в жёны! И её отослал на весь месяц к родне, пока ты тут своей бородою трясёшь как козёл и всех баб соблазняешь!»

– Помню такое… – кивнул повитухе глава дома Скъервиров.

– А помнишь, почтенный, про Эльге историю с Конутом? – хохотнула старуха.

– Про такое не помнить – не жить всё равно, – усмехнулся ей Коготь.

– Что за история? – позабыв про учтивость Ульф влез в разговор.

– Сейчас расскажу, – Сигвар смолк, не мешая целящей вязать перевязи вокруг своих ран.

Соль закончила труд, обвязав вокруг тела льняные поло́тна повязок, поверх коих слуга помог Клонсэ надеть верховницу с рубахой. Голову тот прикрыл шапочкой, отороченной мехом куницы – скрывшей проплешь, уже зараставшую волосом, где виднелись зашитые шрамы.

– Натереть не должно́.

– Тебе верю, достойная Соль. Живи долго, и спасибо за труд.

В комнату резво вбежала девчушка двенадцати лет, на ходу жуя яблоко.

– Вот уж кто-то и пира дождаться не в силах… – укоризненно хмыкнул хранитель казны и печатей владетеля.

– От терпенья и камень крошится! – хохотнула в ответ дочерь Гисли, обняв повитуху в приветствие, и учтиво склонила пред Сигваром голову.

– Бабка моя говорила иное: «торопливому – крылышко гуся, терпеливому – ножка». Ты бы лучше взяла со стола, там послаще лежат, чем та кисль, что по стенам развесили.

Гудрун внезапно захохотала звоночком, как будто постигла какую-то шутку – и Соль залюбовалась девчушкой, уже повзрослевшей и стройной – какую когда-то сама принимала на свет – и какую надеялась вскоре увидеть невестой, а после и матерью.

– Так что за история это про Эльке? Кто была она? – любопытством снедаемый Ульф обратился к их скригге.

Соль покосилась на Гудрун.

– Уж то не при детях то точно рассказывать…

– Иные тут гости бурчат, – помогая хозяину молвил негромко слуга, – что всё это, мол, скверно – что позор и…

– И я посох им даже отдам, чтобы шли все подальше – хоть в пасть одедраугра, – перебил служку Сигвар, нахмурясь, – не моё то решение с выбором, но не мне и не им упрекать тут за это.

Гудрун взглянула в окошко, где за витыми рамками меди, державшей в объятьях слюду, зашумел стылый дождь, обрывая последние листья на мёртвых обугленных ясенях возле чертога владетелей.

– Мрачное время, почтенный… – промолвила девочка, вздрогнув в волнении.

– Знаю, милая. Время такое. Но за всякою стужей приходит весна.

Сигвар глянул на своды покоя, где под сажей вновь были видны лики предков на росписи стен с потолком.

– Пусть дождь льёт – лишь получше отмоет всю копоть. И за скорбью есть время для радости, жизни – как сегодня. Такая природа людей – верить в лучшее, в преодоление тягот. Как бы не было ночью темно, но рассвет вновь придёт – и наш дом вновь воспрянет от этих утрат и лишений. Эти ясени высадил ёрл Сварт Могучий – и быть может и нас с тобой древы те смогут ещё пережить, если сила в них есть одолеть это пламя.

– Ночь порою долга… – ёжась молвила Гудрун.

– Но и та изгоняется солнцем наутро. А не выживут древы – срублю их, и собственной дланью там высажу новые, что века́ простоят, много дольше за срок наш с тобой. Помни это, как до́лжно нам жить – не страшась бед и тягот.

В покой заглянул Брейги Граттиг, окинув всех взором.

– Почтенный – пора уж?

– Так ждём не меня же, – развёл Сигвар руками с усмешкой, – где Храфнварр?

– Уже собирается.

– Долго уж что-то…

– Ещё чудо, что вырваться смог он сюда за три месяца.

За Костлявым вошли двое служек, шепча тому на ухо что-то.

– Столы все накрыли? – спросил он у тех деловито.

– Накрыли, почтенный.

– Дичь приготовили?

– Приготовили.

– Музыкантов вином напоили?

– Напоили.

Брейги округлил глаза.

– Зачем напоили вином музыкантов? А играть кому, петь? Я стру́ны драть не обучен, а пою вообще как козёл повесне!

– Ну так – Гицур из Альви сказал, что и пьяный сыграет нам так, что все ноги бегом прямо в круг полетят, – пожал служка плечами, – а как говорится – кто не танцует, тот лось!

– Ай, Горящий уж с вами! Пои – только в меру! Почтенный – ты знаешь, кто хочет явиться на празднество? – обратился он к Когтю.

– И дам бубен ей с посохом вместе, змеюке – за собой чтоб иных недовольных вела к Хвёггу в зад… – хмыкнул Сигвар презрительно, – пусть сидит в тверди Гунноров лучше, и под новым супругом не рот, а иное пошире раздвинет…

– Почтенный – дитя тут… – укоризненно молвила Соль, покосившись на Гудрун, – а ты сквернословишь.

– Что ты, Соль, из меня уже дурочку делаешь малую? – обиженно шмыгнула носиком Гудрун, – думаешь, дочерь конюшего вовсе в двенадцать не знает, откуда и дети, и жеребята берутся – и тем более делают как их?

– Не по годам ты умна уж… – развела лишь руками первая лекарша и повитуха.

– Прости – не сдержался, как вспомню про эту… – вздохнул старый Сигвар, – возомнила себя враз хозяйкой в Хатхалле, когда я лежал точно труп… натворила делов… Где отыскать теперь бедную Альду и я не могу взять на ум. Хорошо если сможет добраться к отцу в это страшное время.

Коготь взял посох из рук служки Ульфа, вставая на ноги, и глянул на девочку.

– Но все дети однажды взрослеют – таков закон жизни.