…Но Буря Придёт

– Сыны áрвеннида всё больше ездят по посольствам в Травяное Море и дальние восточные земли, чем славятся воинским делом, – усмехнулся Мейнар, – дедовские обычаи они позабыли, и нынче живут словно тамошние владетели в золоте и мишуре. Семью и законных наследников никто из них пока не завёл, хоть старшему уже годами будет за тридцать. Зато каждый набрал себе в покои кучу девок, и ещё похваляются этим перед всеми, кто больше помял тех… А старый Дэйгрэ всё с рук им спускает – любимые ведь сыновья, пусть гуляют. Славный Покой в чертоге áрвеннидов давно не видал таких пиров с охотничьими забавами как теперь.

– Ясно. А как обстоят дела в воинстве владетеля Эйрэ?

– Как и при дворе, почтенный Эрха. Про нынешнего главу воинства тверди – Онноха Щедрого из Модронов – и говорить нечего, если даже свои того боровом и набитым умётом вовсю за глаза именуют. Его предшественника Кáдаугана Кривую Ногу из Гулгадд боялись, но чтили – старик был умелым воителем, прославленным в битвах Помежных Раздоров и возвёвшим надёжную твердь в их ардкатрахе. А нынешний лишь прилепился к казне áрвеннида как сосунок к материнской груди и притащил за собою к Высокому Креслу всю прожорливую родню – от слуг и десниц у конюшего с вершним над стражей до домоправителя.

– Мой дед Трир говорил: «за одною осой на гниющие груши весь рой прилетит…» – согласно кивнул старый Эрха.

– Всё так, почтенный. Если бы не вражда Модрона с хранителем áрвеннидовых печатей и свитков, старым Конлойхом из дома Габ, то толстопузый уже давно был бы единственным советчиком Дэйгрэ. Тот Безусый хитёр точно лис, и спихнуть его с места не в силах наверное даже и тучному Онноху, поклянусь бородою Горящего!

– Так если в доме áрвеннида такие бедовые дела, тогда чего ты остерегаешься, скригга? – спросил юный сын Доннара, прервав речи старших.

– Всегда надо остерегаться врага, Айнир – даже если он по-первости кажется слаб, – Эрха внимательно посмотрел на всё ещё по-юношески горячего праправнука, делясь с тем той мудростью, постигнутой с годами его долгой по людским меркам жизни – узрившей сверх меры всего.

– А́рвейрны не ровня дейвóнам в воинском искусстве – верно – и все фейнаги разом собраться готовы лишь только бодаться с владетелем собственным… Но народ этот упорный, яростный, как и их праотец Каитéамн-а-гвáйэлл. Даже на грани гибели они будут сражаться с твёрдостью, достойной сухого полена – легче спалить целиком, чем расколоть – я сам убедился в том век назад в годы Сторстрид. Только хватит ли сил нам раздуть тот огонь, который на это потребуется?

Кони цокали сталью подков о брусчатку камней по дороге, приближаясь всё ближе и ближе к распахнутым створки ворот.

– В избытке у них и умелых воителей, опытных ратных мужей из семейств, с древнейших времён прославленных боевой удалью и храбростью, чьи великие предки в святилища их праотцов принесли сотни сотен голов их противников. Немало сыновей из небогатых кийнов со скудными гористыми землями в поисках лучшей доли пошли служить за монету в возросшие числом войска áрвеннида, которых он стал всё больше держать при себе вместо прежних собираемых по семействам в час войн снаряжённых людей – и там за эти годы набрались умения воевать не хуже любого нашего свердсмана. Много в том краю стоит прочных каменных укрепей и сторожевых веж по неприступным перевалам и скалам; есть множество боевых воротов кáита-гаóйтэ и умеющих владеть ими людей. Тысячи копий и секир, что столкнутся с нами в бою в руках сынов Эйрэ…

Айнир молча слушал негромкую речь старейшего из Дейнблодбéреар, приглушаемую лишь цоканьем конских копыт о брусчатку.

– А кроме того не забывай, что по-прежнему жив Борна Старый… А он в отличие от обезволившей семьи Дэйгрэ первостатейный воитель, не опускавший меча ни единожды – зрящий сквозь смерть убийца, не знающий раздумий и страха… первейший враг Дейвóналáрды ещё со времён моей юности. Он ненавидит дейвóнов до глубины души – и не жаркою жаждой убийства и мести… а тем неприятием всех нас до самого корня, холодным и твёрдым – как землепашец, кто знает, что сорные травы расти не должны. И так будет всегда, доколе он помнит, что стáлось от наших рук с его великим отцом. А сейчас ему наконец выпала доля полной горстью воздать нам – и он от своего не отступится…

Скригга смолк на мгновенье.

– Как и ещё один их ратоводец, чьё имя не так на слуху, но чья ненависть к Скъервирам столь же сильна, а годы не столь уж преклонны – и чья сила растёт – кто уже…

– Он ведь сын самогó Клохлама, Старый? – снова спросил скриггу Айнир, невольно перебив те слова старика.

– Да, его сын… – не договорив согласно кивнул Эрха юноше, – …его сын, почти равный мне прожитыми годами, живой и поныне – такой же опытный и опасный, не ведающий жалости в воздаянии… несломленный и упорный, непрощающий. Полжизни отдавший одной лишь войне, только за пятьдесят своих зим взяв жену и родив с ней детей – кто доселе всё помнит… и мстит. И он будет брать с дейвóнов кровавую виру за своего отца, не страшась даже смерти – до тех пор, пока она сама не возьмёт его. И в этом ещё одна наша беда, коей не видят иные незрящие.

Эрха умолк, но затем вдруг добавил негромко:

– И ещё я страшусь непредсказуемого…

– Чего именно, скригга? – удивился юный Айнир, не понимая столь туманных слов старейшего в доме.

– Того, что знамо не даже прозорливейшим из людей, а одним лишь бессмертным богам в их непознанных помыслах…

Высокий Чертог отходил ко сну. Прислуга и воители стерквéгга закончили вечернюю трапезу в Малом пиршественном зале, служанки торопливо уносили в стряпные грязную посуду со столов. Завершил учтивую беседу с гостившим при дворе ёрла посланником из одного союзного Малому Ардну́ру южного удела и оценивший с ним не один кубок тамошних хмельных вин говорливый домоправитель Брейги. Затухли натопленные на ночь печи, стихли голоса моющихся в жарко нагретых купальнях. Последние огни свечниц оплыли вниз растопленным воском и салом, с чадным дымом огарков погрузив все покои во тьму. И лишь шаги ночной стражи мерно раздавались теперь по переходам хугтандов и стен.

Перед самым закатом ёрл Къёхвар вышел на западную стену чертога, наблюдая за угасающим заревом небокрая, где плотные тучи скрывали багровое солнце. Кутаясь в плащ он подошёл к сидевшему на каменном основании зубца немолодому уже человеку в добротных, но лишённых всяких богатых украс и шитья неярких одеждах, отставившему вбок точёный костяной посох и неспешно читавшему развёрнутую скрутку какого-то послания, щуря глаза в неярком свете заходящего солнца.

– Почтенный Сигвар, какие прибыли вести?

Хранитель казны и печатей поднял взор на подошедшего к нему владетеля Хатхáлле, встретившись с тем своим взглядом пронзительных глаз с желтизной, где у правого вправду зрачок походил на змеиный, чуть растянутый ввысь.

– Добрые вести, ёрл. С севера Эйрэ… – немногословно ответил он родичу.

– Кривой по-прежнему верен данному слову?

– Верен, и ждёт своего срока.

– А что говорят твои люди при дворе Дэйгрэ?

– Всё как и прежде, владетель. Не тревожься – я знаю о каждом слове Медвежьей Рубахи, и все послания арвеннида мне известны. Пока что нет повода для тревоги – и раньше грядущего лета не жди, что все кийны дадут ему воинство к распре. Да и то вряд ли все…

– Тем лучше – мы медлить не будем! Виганд нынче же примется войско готовить к выправе, и ему поручу я собрать все загоны домов из Прибрежий.

– Нашептали мне ветры, что всё собирать он умелец… – нахмурился Коготь в загадочной резкой усмешке.

– Вечно ты её брата поносишь, почтенный, – нахмурился Къёхвар.

– Что он брат Раннвейг – это не значит, что запах его мне по нраву…

Брови ёрла поднялись в недоумении.

– Не смердит же он сам точно конюх? Моется часто, надушен всегда…

– Иной конюх почище бывает, владетель. Кого ты так приблизил по дружбе к Столу и казне, в нашем доме стал как тот умёт, что к подошве прилип. Но довольно пока что о нём…

Сигвар снова скрутил послание в свиток и спрятал в разрез тёплой верховни́цы на меху. Поднявшись с зубца он опёрся на посох и встретился взглядами с ёрлом.

– Есть люди близкие к Дэйгрэ, кто готов повлиять на того – принудить того уступить, дать нам волю в торговых путях к северянам и в земли востока – если ты в ответ тоже уступишь… хотя бы отступишь от тех из владетелей кийнов, кто стремится уйти из-под клятв дому Бейлхэ в их землях.

– Я – уступить? – брови ёрла взметнулись, – Сигвар – я вовсе не девка, кто нет говорит, а в уме это да. Я сказал уже, что…

– Я услышал тебя, владетель. Довольно… – Клонсэ кратко кивнул головой, оборвав того.

«И они, увы, тоже услышали…»

Хранитель казны и печатей краем глаза заметил издали приближавшуюся к ним по переходу стены женскую стать в тёплой алой накидке поверх одежд.

– Почтенный – ты подумал о том, что я тебе говорил седмину назад?

– Нет, Сигвар! Я её выбрал себе – я же и сам сделаю Альду супругой, если она наконец родит мне ещё одного сына. И плевать мне огнём на недовольство семейств! Иной жены мне не надо, клянусь Всеотцом.

– Я не стану оспаривать, владетель, что Альда прекрасна, и греет тебе сердце – но твой единственный сын слаб, а Высокий Чертог нуждается в законном наследнике. Я люблю Вигара как родного, он вырос подле нашего младшего Ульфа на одном молоке из груди моей Хлив – но что нам грядёт, если он не будет способен продлить род?

– Конечно… – Сигвар на миг хитро прижмурился, глядя прямо в льдистые глаза владетельного родича, – …у тебя же есть двое единокровных братьев и куча племянников… А быть может и братья иные у Вигара есть – те, кто родился первее и менее слышно для всех, как к примеру на севере кое-где – но кто мог бы…

– Сигвар – не твоё это дело, кто займёт моё место, – оборвал Когтя Къёхвар, – оставь север в покое. Стол Ёрлов пока подо мной, а братья у Вигара будут ещё – поверь моему слову.

Ёрл пристально глянул на родича.

– Ты беспокоишься о далёком грядущем, когда ближайшее нас заботит намного сильнее… Грядёт большая война.

– Достойный ёрл – было бы лучше, если бы ты либо сделал её своей женой по закону прямо сейчас, либо отпустил назад к отцу в родные уделы… – вздохнул хранитель казны и печатей, не отводя взгляда от глаз владетеля Красной Палаты.

– Я сделаю её супругой, если Всеотец и Дарующая дадут Альде дитя – и своих слов не сменю, почтенный. Довольно об этом!

«Упрямство твоё лишь на беды всем Скъервирам, Къёхвар… Хоть ты и ёрл, но по нраву ты словно тот Нож – оба вы жаждете взять что желаете, о цене для семейства не думая…»

Альда, младшая дочь скригги Фрекиров, неслышно подошла к ёрлу и его родичу, ласково обняв Стейне за плечи.

– Час поздний, дорогой. Неужели для вас с почтенным не будет нового дня для забот?

– Не могу прекословить столь прекрасной из жён и удерживать ёрла вдали от неё пустыми речами, – почтительно улыбнулся хранитель казны и печатей, учтиво указывая ладонью в сторону спуска во внутренний двор, откуда только что явилась дочь скригги Фрекиров – давая знать, что их с Къёхваром разговор завершён, и она может забрать своего владетельного мужчину с собой в опочивальню.

Когда два идущих побочь людских абриса исчезли в сумерках среди крытых переходов стены, старый Сигвар вновь развернул свиток послания, прибывшего в полдень с гонцом из восточных Помежий. И те вести в начертанных рунами строках, где уже говорилось о землях в союзных уделах на севере, были не столь хороши – заставив лоб Когтя нахмуриться пашней борозд от морщин его долгих раздумий…

Всадники миновали тяжёлые створы раскрытых в день Хлидхельст. Храттэ осадил жеребца и обратился к прибывшему с ним пареньку.

– Бундин – мы едем на юг в Эикхадд. А ты отправляйся на север к Воротам, где наш скригга теперь. Передашь ему всё, что сказал я. А там можешь пойти с кем из наших в одном из загонов, войска́ собирать среди данников дома.

– Хорошо, дядя.

– Счастливой дороги тебе, сестрин сын…

Парень учтиво кивнул, завернув кобылицу к развилке дороги на север.

– Бывай, родич! Надеюсь, увидимся снова! – кивнул он в прощание Айниру.

– И тебе храни тропы Горящий! – Айнир хлопнул родню его дяди в плечо кулаком, получив в ответ так же шутя.

Четверо всадников пустили коней быстрой рысью по мощёной дороге к восходу.

– Слушай, дядя – не вспомню – давно уж я не был в Воротах… Это сын тёти Хлиге, с которым мы в детстве построили плот и по речищу Бурной отправились вплавь?

– И с порогов Хвиттва́ттен мы вас, дурачков, еле сняли живыми… То был Аскиль Лягушка – разве забыл ты, племянник?

– Тогда кто? Тёти Эрны тот сын, с кем подрались мы лет может в шесть на конюшне? Кто ещё мышью костлявой меня обозвал?

– Своего тёзку Айнира Пузо и чтобы не помнить… – хохотнул дядя Мейнар.

– Тогда кто?

– Сестрин сын… – как-то кратко ответил племяннику дядя, – Бундин звать его, рос за Воротами парень. Не встречал ты его до сегодня – вот и вспомнить не можешь теперь…

Айнир хотел ещё что-то спросить, от какой из сестёр его матери – но заметил косой взор отца и умолк.

Почтенный их скригга однажды сказал, что у каждого дома есть пятна на блеске их славы, о которых порой лучше бы и не знать – и не спрашивать даже… Про Соседскую Смуту на севере дядя рассказывал мало – пусть и Къеттиры были в ней некогда первыми, а вражда с домом ёрлу союзных Хатгейров заняла полвека – хоть началась с каких-то двух пастбищ овечьих, что не поделили их деды ещё. Но было и что-то ещё, о чём скудно твердили какие-то слухи меж родичей, говоривших о том втихомолку. И сам Мейнар когда-то уже после пира в Стейнхаддаргейрде с глазу на глаз сказал их отцу, не заметив там в комнате малого Айнира, что в воздаянии порою нет правды, как ты там не взирай и судить не пытайся; жажда крови слепа – и что воля Горящего взрежет все наши чая́ния с думами, насмехнувшись над нами как Шщарова пасть, извернёт всё назад, наизнанку – и тем и другим… И что платят за то все подряд – и виновные, и тем больше безвинные.

– И ведь слова мне даже в укор не сказала… Лишь спросила: «чего ты нескоро так, брат?» – говорил он отцу про кого-то сквозь зубы, вновь без счёта уже полня мёдом свой рог.

О чём и о ком была данная речь, о какой из сестёр, мальчик так и не понял – услыхав то тем больше от Храттэ. Къеттир кровью, северянин до мозга костей, сам хранитель суровых полночных устоев – дядя молвил вдруг вовсе не так, как тут водится с древних времён.

Айнир и так заприметил, что Храттэ не разу племянником парня не звал, только сестриным сыном – хоть любил ровно так же как всех из детей, кого в свет принесли его сёстры, коих было у дяди как бусин на шее у девы какой. И имя то странное, Бундин – Ничейный – оно что-то да значит. Но пытать о том дядю сын Бурого больше не стал.

Поровняв жеребца с конём Дейнова скригги Мейнар снова заговорил с ним, перекрикивая свиставший в ушах путников холодный порывистый ветер:

– Немалая часть воинства Дэйгрэ до сих пор стоит далеко на востоке – и верно, вся никак не сможет уйти с оберегаемых ими Помежий в Травяном Море, ослабив те слабые засеки меж городищами. Áрвеннид, конечно, поскорее заключит с кочевыми племенами очередной вечный мир, дабы обезопасить себе спину перед началом больших летних выправ. Но мы знаем, как те вероломны – одной рукой примут дары, а другой ударят исподтишка в спину. Так что нам это только лишь на руку.

– Верно, добрый Мейнар… – согласно кивнул скригга, – трижды на моей памяти рушили они прежние клятвы, нападая в тот самый час, когда все свои силы áрвенниды отвлекали в иные края… И не удивлюсь, если ёрл уже договорился о том с их вождями, и к лету они ударят по восточным уделам Эйрэ вместе с нашими воинствами с запада. Не один раз за прошедший год его послы ездили в Травяное Море, как знаю я. И слишком много звенит серебра в тех уделах – не дейвонского, но отбитого в Эйрэ – тогда как его тут с огнём не сыскать вдруг на торжищах стало… Но прости старика, что я снова тебя перебил со своими догадками. Продолжай, о чём ты ещё говорил?

– Всё о его сыновьях, почтенный. Они пусть и будут по чину вышними лу́айд-лóхрэ в воинстве Эйрэ, но мало кто на деле вершил загонами в подходящее время. Все трое их – Уи́ллух, Гийлин и Хидд – даже ардкáтрах кроме охоты покидают нечасто, проводя час за пирами и девками. У одного только старшего уже пятеро детей от служанок дворца и дочерей мелких фе́йнагов – и у двоих его братьев есть столько же. Слышал я этим летом, что на зиму после празднества Самайнэ áрвеннид советами Модронов таки собирался женить старшего на наследнице Конналов, своих главных союзников в здешних Помежьях – но из-за начавшейся распри та свадьба пока отложилась надолго.

– Хотя погодите-ка… – Мейнар задумчиво наморщил вдруг лоб, потирая пальцем висок под наголовником плаща, – я вроде слыхал, что у их áрвеннида не три, а четыре сына?

Он повернулся лицом к свояку.

– Не ты ли мне прежде рассказывал, Бурый – или я чего путаю?

– Нет, не путаешь, – усмехнулся Доннар, правя конём, – и вправду, есть у старого Дэйгрэ ещё один сын, моложе летами за тех троих старших. Об этом отпрыске áрвеннида я как-то узнал от прежнего их посла на пиру у нашего ёрла в празднество Долгой Ночи. Старый Сьóннах-á-балл тогда перебрал видно крепкого мёда из погреба Брейги, и с глазу на глаз передо мной за столом распустил язык дольше нужного в нашей учтивой беседе. Хотя быть может и не без какого умысла то сказано мне было, кто же его знает… – пожал Бурый плечами, – ты не слыхивал разве историю эту про Дэйгрэ?

– Стал бы я тогда тебя расспрашивать, свояк… – озадаченный Мейнар заинтересовался, на скаку повернув голову к мужу своей упокойной сестры, – а ну-ка, Бурый, поведай! Что ещё за четвёртый сын у Медвежьей Рубахи? Вроде же он и доселе вдовец? С кем ещё одного он мальчишку заделал?

– Значит, дело такое. Когда с четверть века назад его жена Кердивéйна из Модронов скончалась от кровохарканья, у Дэйгрэ остались трое рождённых от неё малых сынов – вот этих вот – Уи́ллух, Гийлин и Хидд. Но спустя пару лет вдовства так и не нашедший себе новой супруги áрвеннид нежданно привёл во дворец одну деву из какого-то селища в восточных горах, встреченную там в час выправы. Говорят, она была красива что заря на восходе… ну и Медвежья Рубаха не будь дурак – отцу её кошель с серебром прямо в руки, а сам девку посадил к себе на коня – и навскачь дальше пустился.

– До первых кустов не иначе, как и сам предок… – усмехнулся вдруг Мейнар.

– До каких кустов, дядя? – подал голос не понявший Айнир, что слушал вполуха.

– Есть сказание одно про их дом Врагобойца… – усмехнулся племяннику Мейнар, – потом расскажу в Эикхадде тебе может быть, как приедем.

– Может и так… – пожал Доннар плечами, – словно мальчишка какой вспыхнул Дэйгрэ – так она ему была мила, и нравом добра эта… эта… так как же её там?

– Девка эта? – переспросил родича Мейнар.

– Ага. Да как же её звали-то… вот то ли Ольвейн, то ли Ронвенн…

– Может Бранвенн?

– Да нет, не оно… Вот же – забыл это бабское имя, сношай меня волки! – Бурый озадаченно почесал лоб пятернёй, с натугой припоминая – затем раздосадовано махнул рукой, так и не одолев эту случайную прореху в прежде острой памяти, продолжив рассказ.

– Медвежья Рубаха обрёл с ней второе счастье – но только недолго, увы, как уж боги сплели. Та дева родила ему мальчика и вскоре умерла после родов от сильной горячки. Áрвеннид признал его своим четвёртым сыном, хоть по чьему-то наущению и не повелел записать в родовые свитки дома Бейлхэ – но на этом, верно, его отцовская любовь и закончилась. И хоть мальчик тот рос во дворце рядом с прочими братьями, даже те его звали безродным, не говоря уж про иных знатных фе́йнагов. А потом как подрос – и вовсе убрали мальца с глаз долой и отдали в простые копейщики – чтобы тот не мозолил глаза старшим родичам.

– Смотрю я, не сильно отцом он любим, этот младший… – заметил Храттэ.

– Видимо так, раз пока не стяжал при Высоком Кресле никаких чинов и владений. Так что кроме того, что он именуется младшим сыном Дэйгрэ, у того парня ничего больше нет – ни власти, ни войска и укрепи, ни знатной родни, что могла бы способствовать в этом. А теперь быть может с началом войны и головы уже нет, как их загоны вступили в бои против наших. Лет ему будет верно едва больше двадцати – так что он совсем ещё молод и зелен, как мой Айнир… – Доннар лукаво, но с отцовской теплотой покосился на вспыхнувшего алым с лица от обиды при таких родительских словах младшего отпрыска.

– А как его имя – этого сына? – спросил доселе молчавший Эрха, внимательно слушавший их разговор.

– Тийре, – ответил скригге Доннар, и миг спустя перевёл это имя с восточного наречия Эйрэ, – Волчонок.

– Отчего же не нарекли его Мор-Ти́ре – волком? – усмехнулся Мейнар, – как их славного родича из Клох-а-до́н?

– Видимо, настоящий волк из него пока не вырос, – пожал Доннар плечами, и обратился к Айниру, – сынок, чего ты там всё высматриваешь в чаще?

Тот ловко отстегнул от седла притороченное к нему короткое копьё, пристально оглядывая почерневший ветняк придорожных кустарников.

– Да тут как раз в этих зарослях водится всякая живность. Вон вроде кусты шевелились недавно… Отец, я осмотрюсь – вдруг какого вепрёнка сниму? Да и волки тут водятся, самые лёжки в тех чащах…

– Не время, сынок – уже смеркается, какая тут охота на ночь глядя? – укорил его отец, – вот завтра погостим в Э́икхáдде у родичей Мейнара – так там и на настоящего зверя на Дубовый Холм в его чащи выберемся.

– Так это же завтра, отец…

– Хотя кажется мне, что волчью шубу тебе на чьи-то плечи в подарок неймётся добыть, а? – хитро подмигнул Доннар сыну – заметив, как замялся под его взором смутившийся Айнир.

– Или быть может вслед за шубой и сватов высылать к кому стóит? – усмехнулся отец, – а то Ллотур и так немилостью Гефа́дринн взял себе в жёны бесплодную деву, а с тех пор как нежданно овдовел, о новой свадьбе пока что не думает… а Хугиль всё скитается по дальним краям, невесту ещё не избрал себе. Может хоть ты меня внуками раньше братьев порадуешь? Ведь уж разные слухи мне ветер приносит…

– Развязывай язык, племянник – что таишь на уме? – хитро подмигнул Айниру дядя, и приблизив жеребца к юному родичу чуть тише спросил:

– Слышал я, что когда ты приезжал в Э́икхáдд на свадьбу вашего Гутторма с моей младшею Альдой, то тёрся что лист около её подруги – дочери хромого Ульве… как её там – Гедды? И с тех пор зачастил ты к нам в гости… – Храттэ хитро прижмурился, глядя на зардевшегося, насупившегося юного родича.

– Приезжал… Так в чём хоть вина моя, дядя?

– Так если бы только в один Э́икхáдд приезжал ты, как я слыхал от людей? Ты бы уже знал меру в чужих дочерях, племянник – чтобы не покрыть позором отцовское имя. А ещё иные языки толкуют впустую, будто на книжников и таких тихих как ты девы вовсе не зрят… Гляди ты каков!

– О чём вы там шепчетесь? – спросил их Доннар, видя как что-то негромко говорил его сыну Мейнар.

– Отец… да довольно уж, – Айнир кашлянул, явно не желая вести с родителем подобные речи. Был он ещё совсем юн, когда кровь в сердце бьётся ключём неуёмно и лихо – и Доннар махнул лишь рукой, отцепившись от младшего сына. Пусть пока бегает с девками – лишь бы они как мальчишкою им не играли. Напрасно иные твердят, дескать Бурый вырастил младшего отпрыска хилым книжником среди свитков с премудростями. Воин из него всё равно выйдет славный – отцовскому оку это уже стало видно – а юную дурь и суету вскоре и сам перерастёт, как и все прочие мужи – да и как он сам некогда тоже.

Доннару вспомнилась вдруг его Асгрейн из северной ветви могущественного, издревле союзного им орна Къеттиров. Бурый умолк, погрузившись в столь памятные ему воспоминания ушедшей в невозвратное молодости – тени иных из которой давно уж ушли в ослепительные врата Халльсверд… и нет им дороги обратно, чтобы шёпотом их голосов вновь заставить забиться возрадовавшееся точно прежде сердце. Такова горечь жизни – что нет нам замены утратам, и ничто не сотрёт их из памяти – сколько ни тщись…

Рано потеряв любимую жену при родах третьего сына, он так и не отважился привести детям мачеху, сам воспитывая их и поднимая к зрелым годам, научая и закаляя. Нет, чего лукавить, женщины у него были – но ни одну он не сделал законной хозяйкой своего дома и второй матерью для детей. А нынче уже и не то чтобы поздно… Мужчина он видный, ещё в полной силе, и многие женщины засматриваются на него и поныне, а одна из них у него самогó давно на уме – много лет как взор его застилает почтенная Сигла из Эваров, вдова его упокойного друга Лейфа Острого, дальнего родича Мейнара, кто давно неприметно уже перебралась в их дом невзирая на сплетни. Но Доннар за прежние годы свои весь ушёл в жизнь сыновей – отдав им всю душу, весь тот запал и умение воина, кем был сам от рождения. Вот только теперь бы дождаться и внуков, когда седина уже стала светли́ть серебром его волосы.