…Но Буря Придёт

Поединщики становились всё более разъярёнными – оттого, что победа никак не давалась ни одномуиз них, ускользая из рук как вода через пальцы, когда выпады их натыкались как будто на стену, увязнув взащите противника. В такой миг исход сшибки чудом решить мог один лишь неверный их шаг, чья-то ошибка, когда кто-тоокажется более слаб и измотан – всё более злящихся и раззадоривавшихся, яростно метивших сталью один в одного. Трещало от быстрых ударов калёное дерево копий, звон ударявшей о доски щитов прочной стали гремел страшным эхом в ушах. Оба более не стояли на месте, а быстро перемещались друг вокруг друга, стыкаясь в убийственных верхних и нижних ударах, раз за разомпытаясь в бою подловить наконец-топротивника и зацепить заколено того острой лепестью жала или боковыми крыльца́ми – и сделатьрешающий выпад, который нельзя будет ни отвести, ни укрыться за деревом досок щита.

Кто-то из дальних рядов войска Дейвоналардыпытался начатьподзадоривать ихбойца криками, но его осекли – не на торжище шло состязание, и не на выигрыш в серебре проходилроковой божий суд, чтобы как пьянь тут горланить. Молчали в суровом оцепенении люди из Эйрэ. И сражение двух поединщиков так и продолжилось под напряжённое и взволнованное молчание тысяч сощепленных уст, прерываемое лишь полушёпотомговора.

Разозлённый неудачами своих стремительных бросков прыткий Гуннар всё быстрейначинал делать выпады, пытаясь в бою одолеть более медлительного, но упорного и выносливого противника. Копья их резко мелькали как вихрь, но ни один из ударов не достигалпока цели. Сцепившиеся меж собой древки застыли на миг в их руках, когда жала схлестнулись отточеннымибоковыми крыльцами. Мéйлге – более тяжёлый и сильный – попробовалвыломать древко из пальцев дейвóна, сделав выкручивающее движение в сторону – и это почти удалось, когда жала едва не царапнули землю. Гуннар всё же сумел удержать свою пикув руках, едва устояв на ногах при том, и отразил мощный натиск противника резким ударом конца его черена по голове, чуть не разбивший лицо сыну Харла. Это ещё больше взвинтило дейвона, и он как бешеный бросился на врага, на ходу вскинув древкоповерх щита для прямого удара. А́рвейрн яростно выскалил зубы под долгими усами и выставил щит перед собой, правой рукоюмгновенно перехватив копьё жалом книзудля такого же выпада сверху.

Двеотточенных смерти стрелой пронеслись одно мимо другого, и как таран одновременно ударили о резко выставленные в защиту щиты их противников. И с этим ударом железа о дерево в уши ударилпронзительный хруст.

– Шщар!

Чей-то одинокий взволнованный вскрик из толпы вдруг раздался среди всеобщего безмолвного потрясения, когда на глазах многих тысяч людей ясеневые хлыстыдвух надломленныхв черене копий обломкамирухнули наземь. Не удержавшиеся на ногах поединщики повалились с размаху движения на колени – растерянные, но всё ещё полные бившей в нихярости и готовности биться тут насмерть, оказавшиеся при падении один напротив другого – и тут же вцепившиеся друг другу пальцами в горло, пытаясь сломать врагу шею и яростно рыча словнобешеные псы.

– Стой! – резко окрикнул Нéамхéйглах, приказывая им остановиться – хотя взор сына Медвежьей Рубахи, прежде ещё миг назад весь взволнованный и встревоженный ожиданием неизвестного, теперь был растерянным и потрясённым. Точно такие же чувства были и на лице Бурого, со звуком треснувшихдревок вздрогнувшего, но не потерявшего самообладания. Взглянув на молодого áрвеннида он также властно приказал своему воину:

– Довольно!

Поединщики словно глухие не вняли приказам вождей – и несколько воинов с обеих сторон быстро метнулись к ним, ухватив тех за руки и силой растаскивая рассвирепевших бойцов.

– Пустите!!! – рванулся из рук их сын Харла, напрасно пытаясь подняться – но земляки, повинуясь приказу вождя точно клещи держали его на земле, прижимая коленями к стоптанной смятой траве. Точно так же держали пять крепких бойцов их противника и лысоватого рослого недруга, кто застыл, скаля зубы, в каких-то трёх близких шагах от него. Гуннар всё тщетно стремился подняться, мотая плечами, тряся головой – и нашейная скъюта как било быка раскачалась на тонком шнурке, выпав из-под одежды на грудь. Молчавший, лишь с силой дышавшийпротивник, взирая ему исподлобья в глаза, вдруг с чего-то заржал, зайдясь в яростном желчном смешке как безумный, пока кто-то из арвейрнов не дал ему по затылку своим кулаком, принудив того замолчать.

Когда поединщики стихли, замерев в руках их удержавших товарищей, множество вопрошающих взоров устремилось на áрвеннида Эйрэ и новоизбранного прямо на поле сражениянового ёрла дейвонских домов. Все смотрели на них, выжидая.

Над переполненным людской толпою просторомзастыла гнетущая, напряжённая тишина. Все молчали, словно не будучи в силах понять, что же тут произошло на их собственных взорах. Прерываемое лишь дуновениемветра играем птиц в небе безмолвие поглотило все звуки речей, когда ближестоящиеуже не передавали толпящимся сзади всё то, что происходило в вытоптанном в час поединка кругу. Тысячи глаз теперь пристально зрили не на поединщиков, а на двух их владетелей – ожидая того, что сейчас будет сказано ими. Что будет сейчас решено…

Тийре вновь встретился взглядом со скриггоюДейнблодбéреар.

– Боги дали нам знак, ёрл.

– Да. Все мы узрели его, – Доннар согласно кивнул головой.

– Необычный знак, – тише добавил он.

– Были даны два копья – чья-то победа или поражение. И оба они преломились.

– Верно.

Ёрл и áрвеннид замолчали, неотрывно взирая друг другу в глаза. Тысячи глаз неотрывно глядели на них из толпы с двух сторон от их вершних.

– Боги явили свой знак, ёрл Доннар, – произнёс это стоявший подле áрвеннида Убийца Ёрлов, – не будет дано жизнедавцами нам ни победы, ни поражения – ни одной из сторон… Что решишь ты?

Бурый молчал, неотрывно взирая на стоявшего перед ним злейшего из врагов его народа и сáмого опасного из всех нынешних ратоводцев над воинством Эйрэ – на убийцу своих сыновей – взволнованно кусая нижнюю губу и стискивая ладонью в стальной рукавице поводья коня. Он вдруг поразился тому, как этот молодой ещё воину него на глазах смог сейчас сотворить казалось бы немыслимое – невероятное тем, кто он был… как он смог, как решился то сделать – себе самому вопреки.

И превозмогая себя скригга Дейнблодбéреар с трудом произнёс:

– Ни победы, ни поражения… – Бурый запнулся, сглотнув в горле ком.

– Мир… – произнёс через миг он это столь непростое теперь для него, короткое и единственное верное в этот миг слово.

– Мир… – следом за ним отозвался и Тийре – всё ещё взволнованный и слегка оторопевший от всего произошедшего на их глазах.

– Мир… – глухо промолвив согласно кивнул третьим Айнир – словно невероятно тяжёл был для младшего отпрыска Доннара этот казалось бы лёгкий кивок головой, завершивший темдолгие годыкровопролития… поднявшие прежде его на вершину сияющей воинской славы, возмужавшие и неузнаваемо изменившие этим его самогó – но взамен взявшие с сына Бурого столь высокую цену.

– Мир, – кивки ратоводцев дейвóнов и а́рвейрнов, в часпоединка стоявших тут подле вождей, подтверждали их волю.

Тийре отпустил поводья коня, сделав шаг вперёд.

– Мир, ёрл… – произнёс он дейвóнским наречием, обращаясь к Доннару. Тот, медленно подойдя к молодому правителю прежних врагов и словно превозмогая себя самогó, по праву старшинства протянул ему руку. Тийре вытянул навстречу ладонь, и руки владетелей встретились в крепком пожатии, замерев на миг – точно пробуя этим друг друга на прочность.

– Мир, – ещё раз повторил громко Доннар и обнял бывшего противника – дав знать, что волей богов и внявших их знаку людей эта долгая распря международами и домами прекращена.

– Довольно речей лишь железом… Пришло время говорить.

Гул множества голосов пробежал точно ветер по полю, передаваясь одним громким словом из уст в уста, от уха доуха меж сотен и тысяч собравшихся тут в судьбоносное утро людей, пришедших от своих близких и крайне далёких отсюда земель на равнину у тихой реки, где ночью в последний раз пролилась кровь завершившейсяраспри народов.

Кземле опускались воздетые в небосекиры, копья и шипницы, стальные клинки возвращались назад в устья ножен, снимались с голов валяные подшлемники, плетёные наголовники кольчуг и сталь кованых шлемов. Ломались ещё прежде ровные линии строяготовых к сражению грудь в грудь воителей, и фыркающие кони уже не несли в своих сёдлах спешивавшихся одного за другим седоков.

– Вновь всё за нас порешали большие владетели… – фе́йнаг Катайр презрительно сплюнул на землю, отерев пальцем щётку усов под открытой наличинойшлема. И обернулся к помощнику, бывшему подле хозяина.

– Поехали, Маэл, отсюда подальше. Смердит что-то дурно от этого поля…

– Навозом? – принюхался рослый детина в тяжёлой полосчатке, оглядев окружавшие их сотни и тысячи фыркавших конских голов тут собравшихся воинств.

– Навозом… Верёвкой, дурак – коль потребует выщенок этот из Бейлхэ нас выдать у Бурого! Поехали живо, пока время есть…

– А если вдруг кто не захочет из наших? У многих там дома их бабы с детьми все остались. Иным уж до горла достало гостить у дейвонов!

– Но только не мне… – почесав лоб с залысиной Гвенбранн стремительно тронул коня на закат, – мне башка дорога, чтобы кланяться этому вы́блюдку старого Дэйгрэ – а уж кривцу и уроду его и подавно! Тачать буду с голода стулья коль нужно, а к ним на поклон не пойду…

Тийре подошёл к так и стоявшему на своём месте Аррэйнэ, спокойно взиравшему на происходившее прямо сейчас на глазах их. Хотя и не так уж они были твёрдо спокойны: в них светились и радость, и облегчение – и огромное просто волнение, и невероятная тяжесть и боль. Он словно пытался подняться взволнованным взглядом над плотной стеноюдейвóнского воинства, охватить его всё, точно что-то увидеть…

– Но как ты узрел, Лев, каков у сражения будет исход? Лишь богам было ведомо, что гряло нам их жребием в сшибке, – негромко вопросил Нéамхéйглах у друга, пристально глядя в глаза того.

– Боги порой так слепы… – тихо ответил тот лучшему другу, – …раз они нипочём обрекли нас на эту бессмысленную долгую распрю, где мы ничего больше и не искали – одну лишь ненасытимую месть и свою же погибель.

Он умолк на мгновение.

– Я дал им два самых дряннейших копья во всём войске, чтотолько сыскать было можно из гнили – как раз в том возу у моих завалялись, насквозь древоточцем проеденные – чудо, что сразу не треснули прямо в руках. А как дальше так вышло – не знаю… То не я, а наверноесам Всеотец вместе с Бури Несущим и впрямь там решили быть миру меж нами. Не знаю… Но так есть – дан мир.

Лев пристально глянул в глаза своему другу детства и нынешнему владетелю.

– Мир, Тийре.

– Для всех ли?

Взгляды их друг за другом сошлись на одиноко возвышавшейся в сотне шагов на восход грузной стати – так и застывшего неподалёку на том самом месте, где тот стоял весь час длившегося поединка, жребием жизнедавцеврешившего распрю междудвумя владетельными домами и их союзниками, между народами их.

Взор Борны Старого был суров, полон холода. Он словно не видя смотрел на происходившее на его глазах, не желая принять того. Одинокий, как всю свою долгую жизнь, он молча сидел возвышаясь в седле точно непоколебимая временем круча, равнодушно взирая на окружавших его – и на сородичей, и на извечных врагов.

– Я знаю, что ты хочешь сказать мне, Отец Воинства, – произнёс Тийре, подходя к нему вместе со Львом, – что я предал нас всех, отступил накануне решающей битвы…

– Ты сделал свой выбор, владетель, – Борна безучастно, не глядя на арвеннидапроронил эти слова, – и этот выбор нам дали лишь боги. Не мне им перечить, их высокому выроку. Но не проси от меня большего.

– Я хотел бы, почтенный, чтобы воинство Эйрэ не было расколото. Чтобы ты был вместе с нами на этом распутье. Этот мир ещё хрупок– и за него нам сразиться хорошо если лишь мудрым словом, а не копьём надо будет не раз – чтобы прежнее кровопролитие не повторилось. Ужель не довольно нам всех тех бесчисленных жертв, кои мы уплатили богам в эту распрю?

– Áрвеннид, ты хочешь от меня слишком многого… – несогласно мотнулголовоюсын Клохлама, – будь бы тымною… если бы ты прожил всю мою жизнь – ты бы и то едва понял меня, сын Дэйгрэ.

– Неужели не внял ты их знаку, почтенный?

– Я его видел, владетель – как и ты. Сегодня онидаровали нам мир… и я не могу им перечить, оспорить велениеПламенеющего, которым поклялся с тобой наравне. Но не проси ещё большего от старика. Я прожил этим всю жизнь… Простить их… – он обвёл взором недалёкие отсюда ряды их противника, заметив стоявшего неподалёкуи внимательно смотревшего на происходящееДоннара Бурого.

– Простить не смогу – ибо кровь не прощают… Но забыть… но забыть то смогу – ради мира. Я уже слишком стар, áрвеннид. Даже ненависть больше не может так крепко как прежде сжимать мою руку, держать этот кровью напитанныймеч, что целый век поражал всех врагов дома Бейлхэ, дейвóнов… моих врагов…

Он выглядел невероятно усталым и измождённым, в одночасье осунувшимся – этот древний старик, ровесник той первой войны– помнивший весь её ужас, рождённый сам некогда ею… сам бывший этой войнойвсю свою пролетевшую ветром из бездны безвременья жизнь.

– Отпусти меня снова домой к моим близким, владетель… Позволь мне умереть средьсвоих, уйти в мире. Так давно я не знал егона своём бесконечномвеку…

Сын Клохламатяжко мотнул головой, словно отгоняя от себя что-то внезапно привидевшееся.

– Тут уже нетместо Старому… – произнёс он устало, – его век завершился сегодня в день рока.

– Но кто возначалит теперь наше воинство? – Тийре пристально посмотрел в беспросветно холодные, непроницаемые глаза старика, словно пытаясь найти там те человеческие чувства, что на миг показались в них прежде.

– Разве нет с тобойрядом того, кто теперьдолжен стать им по праву, владетель? – вдруг усмехнулся Д’аобга, стянув с головы плотный валяный наголовник, – того, кто давно заслужил этим зваться? А я уже слишком стар…

– Подойди к нам, ёрл Доннар! – неожиданно громко он обратился дейвóнским наречиемк стоявшему неподалёку от них вместе с сыном главе домаДейнблодбéреар и нынче же новому ёрлу Дейвоналарды.

– Не страшись! Когда жеещё ты увидишь исконного вашего врага таковым как теперь? Чаял ли ты когда-либоузреть перед собой самогó сына Клохлама?

Спустившийся наземь с коня Борна медленно вынул из ножен родительскийклайомх – хищно блеснувший на солнце оскалом тех сбитых в бессчётных сражениях, но и попрежде готовых к сражениюостро отточенных граней, и опустил остриё вниз к земле, не в силах держать его гибель несущую тяжесть как некогда.

– Этим мечом, ёрл, век назад мой отец Уйр из Бранн всю Великую Распрю разил вашу кровь чужаков, лишь доколе был жив – до самойсвоейстрашнойкончины… – старик тяжело сглотнул ком в своём горле, словно воочию видел перед глазами всё то и всех тех, о ком сновасейчас говорил.

– Взяв его некогда в руки, янёс не покладая того ни единожды… Это был мой час, мой век… и Эрха Древний – великий твой предок – был моим главным противником. Но теперь и его больше нет средь живых… Мы оба как две высохшие на круче сосны пережили своё отведённое нам жизнедавцамисмертное время – и порождённые тою войной вновь её породили наново.

Он умолк на мгновение.

– Я поклялся Пламенеющим вместе с тобою, владетель– и этот меч больше не поднимется на наших врагов.

– Смотри, отец, – заговорив на наречии Эйрэ он поднял взгляд к небу, где дороги суде́б в вязи нитей сходились у пылающего горнила Небесного Кузнеца, – смотри, что твой сын всю жизнь помнил тебя – и не опозорил ничем кроме вечного долга твои кровь и имя…

Жало огромного клайомхаупёрлось в травянистую землю, и тяжёлая ступня старика наступила на дол, стиснув побелевшими пальцами рукоять в виде раскидистого дуба. От страшного напряжения на морщинистом лике Д’аобги прорезалисьпотемневшие и набрякшие кровью широкие жилы. Внезапно раздался надрывный треск с хрустом, и лезвие древнего секачапереломилось напополам, а сам Борна упал наземь ниц на колени, не удержавшись на ногах.

Молча стояли подле него Доннар и его сын. Áррэйнэ также не вымолвил ни слова, и лишь а́рвеннид попытался помочь Отцу Воинства взняться на ноги. Однако тот отверг протянутую ему руку и сам с усилием тяжело встал с колен, поймав внимательный, словно даже сочувственный взор ёрла дейвóнов – и взял за узду своего вороного как смоль скакуна, повелительно притянув к себе покорное его воле животное.

– Прощай, áрвеннид. И ты прощай, ёрл, – произнёс он по-а́рвейрнски, с тяжестью взлазяв седло – и конь тронулся с места, унося сгорбленную стать Борны Старого прочь с поля рока утопких петельСтрумени́цы, где завершилась сейчас много больше чем просто очередная войнамеж народами Севера – где завершилась вся жизнь сына Клохлама.

Проезжая мимо стоявшего в отдалении АррэйнэОтец Воинства вдруг приостановил скакуна,и произнёс тихо, обращаясь лишь только к нему одному.

– Прощай и ты, кровь дома Ходура… Ты единственный, кого я за свой век не возненавидел из твоего народа – за то, кем ты был… и за то, что ты смог вопреки всем и даже себе сделать тут… – он на миг преклонил голову перед застывшим подле него Áррэйнэ.

– Стереги тебя Пламенеющий, рождённый сыном Всеотца…

Борна отвернулся и снова подстегнул чёрного точноночь скакуна, устремляясь отсюда. К нему присоединились его внуки и правнуки, верно сопровождавшие родича весь час тянувшейсяраспри. Спешившийся Килух Вёрткий торопливо подобрал два куска их семейногоклайомха, с почтением обернув крестовину с клинком в ткань плаща,и положил их в седельную сумку, пустив жеребца вслед за родичами.

Вместе они покидали простор поля битвы, направляясь на юг к недалёким отсюда Помежьям – назад через Айтэ-криохан в уделы владетеляЭйрэ. С ними уже уходили и люди их кийна и прочих союзников с юга – точно серые тени под стягом парящего над всесжирающим пламенем ворона среди вскинутых к небу колючей чащобоюпик – растворяясь в дали необъятных просторов утрéющей пустоши.

Пока то́лпы вокруг гомонили, обсуждая случившееся – от простых воинов до ратоводцев – сын Харла стоял где и встал, когда руки товарищей вновь отпустили его, прекратившего рваться. Издали он вдруг поймал взгляд противника, с коим бился недавно в кругу. Человек из Маэннан, ухмыляясь угрюмо, вдруг снял что-то с собственной шеи.

– Вижу – твоё добро взял с мертвеца у горы… – на восточном дейвонском наречии молвил тот глухо.

И рывком резко бросил предмет в его бок. Гуннар поймал на лету в луче солнца блеснувшую золотом скъюту на залитом старою кровью шнурке – половину его брата Гисли.

– Забирай. От него мало было удачи хозяину прежнему – как и мне самому… – фыркнул меченый шрамом на все пол-лица здоровяк – весь нахмуренный, сникший, надломленный, с обречённой тоскою взиравший куда-то под ноги – уже не смотревший на Гуннара.

– Я знаю… Как также и мне… – пареньстиснул в ладони вернувшийся вновь в две единые части двойной оберег, и сняв с шеи свою половину скрепил его в целое – глядя на то, что тяжёлым наследием предка лежало на нём и их вымершем роде потомков Предателя Трижды – не принесшее счастья ничем никому.

– Спасибо… – чуть тише сказал он слова благодарности даже врагу. Но здоровяк был безмолвен, опять безучастно взирая под ноги и щупая пальцами страшные рытвины шрамов на всей половине лица. Из глаз у него текли редкие слёзы.

Оберег их семьи снова был у него – но сошлись опять лишь половины металла, а брат не вернулся из мглы – и уже не придёт. Цена клятв, цена горьких измен, цена крови и многих проклятий висела на нём только тем, кем он был – цена многих потерь, кои было уже не вернуть никакою огромною силой. И нести этот груз чужой ноши он должен отныне без страха – и помнить, кто есть сам.

Он помнил – и взор его птицей метнулся на запад, где в сизой дали за чертой небокрая текла средь болот и лесов темноводная мутная Зыбица.

Внук Кровавой Секиры надел на себя скъюту деда, убирая её под одежды на грудь.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 14

Едва люди Старого выехали за пределы разбитого стана загонов владетеля Эйрэ, как к Тийре среди ратоводцев и фе́йнагов подошёл старый Ллугайд Клох-скáйтэ из Кинир, которого точно незримая тень сопровождал рядом верный Руáвн. Сняв шелом и простёганный плотный чепец хозяин союзных земель и полночных Помежий преклонил перед арвеннидом голову.

– Позволь и мне тоже сейчас отправляться к родному уделу, владетельный. Каменная Тень верно служил тебе и твоему родителю, но сейчас и он должен покинуть тебя и отправиться в путь. Не спрашивай для чего то, достойный – так нужно…

– И ты вслед за Старым оставишь меня без поддержки, почтенный? – укоризненно, хоть и смирившись с его неожиданной просьбой кивнул в ответ Тийре.

Ратоводец из Кинир мотнул головой в несогласии.

– Нет, áрвеннид – я по-прежнему верный слуга дома Бейлхэ. Мои копья Помежий явились тебя поддержать в битве против дейвонских домов, но с речами о мире найдётся немало достойных помощников. Я взял своей мести достаточно – Пламенеющий в этом свидетель! – обличье старого ратоводца исказилось в зловещей ухмылке, и кривизна его лика, искалеченного поразившим того тем ударом сурового рока вновь стала пугающей.

– И в самых дерзких помыслах я не смог бы желать, что лишившие меня семьи Скъервиры расплатятся тысячекратно и будут низринуты в прах, точи в ямах Змей нечестивые кости их… Но теперь я вновь должен покинуть тебя и вернуться в Помежья, владетель.

– Но к чему эта спешка, достойнейший Ллугайд? Останься хотя бы до завтрашнего рассвета как главный из голосов среди кийнов Помежий! Сражаться легко, а говорить спустя столько лет долгой резни неимоверно сложно – и твой голос мне был бы немаловажен сегодня, чтобы поколебать сомневающихся в примирении с недругом. Сколько их в нашем воинстве – не счесть таковых даже трижды руками Отца Воинства…

Каменная Тень взглянул на солнце, как высоко то стояло на небе.

– Я мог бы отправиться завтра, чтобы успеть в тот же срок, но… Прости своего старого слугу, áрвеннид, но иногда и один краткий день тот бывает длиннее, чем годы – как нынче… – негромко сказал криволицый старик, – тебе найдётся достаточно поддержки среди фе́йнагов, чтобы вести речи о мире с дейвонами. Люди устали от этой войны… Мне верные кийны Помежий поддержат твой мир, как и я. Позволь же отправиться мне в путь к родному порогу немедля, владетельный.

Тийре пристально глянул на фейнага Кинир, с тем встретившись взглядами.

– Для чего хоть так спешно ты должен отбыть? Что-то случилось в союзных уделах?

Взгляд Каменной Тени на миг потемнел, но затем вновь стал тем же холодно-бесстрастным, непроницаемым.

– Не все ещё до́лги уплачены, арвеннид… – кратко ответил он сыну Медвежьей Рубахи, – но жизнедавцы всегда с нас возьмут, как ни тщись избежать ты их гнева. Мне надо ехать, владетель.

– Хорошо, почтенный Клох-скáйтэ. Добрых путей тебе укажет Каэ́йдринн!

Сев в седло поданного ему помощником жеребца Ллугайд взглянул на сиявшее солнце, а затем обернулся к сопровождавшему его подле приёмному сыну.

– Домой, отец?

– Нет, сын. Ещё нет…

Не жалея коня Ллугайд ринул его сразу в скорую рысь, едва только загон его выехал из толпы воинства на луговой простор пустоши, взяв путь в обратную сторону – вдоль Буревийного к по́лудню – туда же, куда прежде ушли все войска южных кийнов во главе с домом Бранн.

– Думаю, много о чём нам сегодня придётся поговорить с тобой, áрвеннид. О грядущем нам мире, о новой меже, о телах наших павших и погребённых в чужой им земле, овыкупах за пленённых воителей с ратоводцами. О том, как быть дальше…

– Верно, – Тийре согласно кивнул головой, – много о чём. И не только двоим нам, – он кинул взор на стоявшего в отдалении Убийцу Ёрлов, словно приглашая его тоже следовать подле за ними – заметив, как тень набежала на миг на лицо скригги Дейнова дома.

Внезапно из дальних рядов дейвóнского воинства донёсся до них чей-то окрик:

– А что же скажет на всё то Рангъярна, почтенные?

– Да, верно! – поддержал того кто-то ещё из толпы, – она вела нас этот год! Её волей нам были даны все победы!

– Верно! – зашумели загоны дейвóнского воинства.

– Пусть та, подле кого тенью шла Майра, скажет нам своё слово!

– Где она? Пусть скажет!

Тысячи людских глаз заметались по воинству Дейвоналарды, выискивая взорами ту, о ком только сейчас говорили.

Дочь Конута, неприметно стоявшая где-то в самой середине когура северян дома Рагни вся вжалась в комок, чтобы остаться неузнанной, и попыталась с закрытою сталью наличнины низко опущенной головой устремиться уйти как возможно лишь дальше отсюда. Однако издали видевшая подругу Гильда – не терявшая её из виду с сáмого утра – поддерживая ладонью висевший через плечо в сумке лук быстро подскочила к ней через ряды их копейных и попыталась удержать ту за руку.