…Но Буря Придёт

– Верно говоришь, парень… – согласно кивнул Снорра Туннэ.

– Так что предлагаешь ты, Айнир? – спросил Доннар у сына.

– Мы выйдем против а́рвеннида без вóротов, оставив их снаряженными в стане – и посмотрим, как они сделают то же.

– Выманить хочешь их, сын? – Бурый внимательно посмотрел на младшего отпрыска.

– Нет, – Айнир несогласно покрутил головой, – разбить их так.

Доннар пытливо взглянул на того.

– Каким же то образом?

– Если они столь храбры, то тоже выйдут против нас без метальных возов, уповая на перевес их копейных в бою. Áрвеннид так и сделает, не желая поступаться своей честью. В прямой сшибке грудь в грудь мы в какой-то миг можем поддаться и отступить так для виду, уходя бегством с поля – пусть не все, а лишь край – так, чтобы враг не увидел в том нашей ловушки. В запале он посчитает победу совсем уже лёгкой, и второпях может ряд свой смешать и разрознить весь строй, если получится нам и их конных подальше от пешцев своих увести.

– И?

– Конница дяди Мейнара уже на подходе – вот она и ударит по ним в нужный миг, присоединившись к меньшим числом с виду там силам наших, и ударом в их бок перережет такпешее воинство Эйрэ на части, прижав плотно к лесу. Вон в том недалёком подлеске на севере её можно укрыть до поры… – указал рукой парень, – …и ударить по нашему знаку, когда ряды арвейрнов увлекутся вперёд и смешаются, ослабив копейный свой строй.

– А часть лучников скрыть среди задних рядов наших пеших, ожидая там этого часа, – одобрительно добавил глава копейных Къеттиль Свангур.

Остальные кóгуриры согласно закивали головами в знак одобрения слов Айнира.

– Верно твой сын рассуждает, Бурый!

– Хорошая задумка, как получить перевес тут!

– А в случае чего мы можем врага заманить отступлением ещё ближе, к самому стану – и уж в тот миг ударить и с вóротов хорошенько… – одобряя слова сына Доннара добавил глава метальщиков, – прямо в лоб им влупить, когда будут в пределах удара! Деться им некуда будет подпёртыми сразу в два края, если конные наши и сбоку их подожмут и отрежут от прочих копейной стеной. Тут и будет им Шщарова пасть поголовно…

– Легко говорить… У меня там отец с людьми дома на той стороне, присягнувший владетелю Эйрэ, – скрипнув зубами сказал Къеттиль Свангур.

– Что поделать? У меня оба брата за Ройгом пошли на Высокий Чертог… – хмыкнул Снорра угрюмо, – совсем скоро и с ними придётся мне биться наверное. Что я матери там скажу в Халльсверд, если убью их кого?

Ратоводцы умолкли на миг.

– Только бы конницу их одолеть, не то сами увязнем мы в пешем сражении словно в мешке… – произнёс Древогуб, в сомнениях теребя рукой бороду.

– Для того нам и стоит Железную Стену как раз разделить, и один край у войска для виду ослабить, дабы враг то подумал, – ответил Мейнар.

– А целый когур твоей лёгкой конницы приберечь до завершения битвы – сгодятся они в нужный миг, если потребуется переломить сражение в свою пользу, или уже убегающего врага гнать до сáмого Буревийного, – снова взял словосын Волкоглавого.

– Верно, – согласно кивнул Хаскиль Тра́дэльдэ́ггер, – отчего бы не испробовать нам таковую затею?

– Хорошо твой сын мыслит, Бурый! – Снорра Худой обернулся к главе дома Дейна, – что сам скажешь как старший над нами?

Скригга Дейнблодбереар долго хмурил брови в раздумьях, глядя на молчаливо ожидавших его ответа и единственного решения соратников.

– Дурная задумка… – промолвил вдруг Доннар, глядя в глаза так и не дрогнувшего от такого ответа отца его сына, – дурная и трижды опасная… полагаться так слепо на глупость врага. Но иной у нас лучше сегодня не будет. Лучшего и я бы не придумал в таких обстоятельствах – ибо выбор у нас невелик… И если пойдёт всё как сказано, если сможем мы строй их сломить нашей глупой уловкой, то и победа за нами останется может быть.

– Останется, отец! – твёрдо ответил Айнир, – не можем иначе мы… Должны победить мы сегодня! Все знаете вы, почтенные, что снова собрать нам такое многочисленное воинство будет уже не посилам, как и сдержать его остатками áрвеннида, одержи он победу сегодня. Его силы и так на пределе – на юге второй год бушует поветрие, вторглись арднурцы и больхи; на севере еле сумел он отбиться от брузгов…

– Как и наши… – угрюмо заметил Стиргейр, хмуря брови, – если Ройг и Прибрежья не встанут за нами. А он торговаться начнёт за ту помощь немедля.

– Знаю, почтенный. Но выбора нет нам иного. Победи мы сегодня, из Эйрэ уже не успеет придти сюда новое воинство в помощь – и все здешние укрепи вскоре падут перед нами.

– Должны! – согласно кивнул Снорра Худой, – как слыхали вы может быть, ардну́рцы из воинства Зейда уходят на юг через горы – в уделах их смута вот-вот запылает пожаром, два брата-владетеля друг против друга сцепились, соседей призвав себе в помощь. И сдержать без их воинства юг может быть не удастся, отправь туда арвеннид все свои силы как прежде…

– Всё так… – буркнул Къеттиль Голодный, – иного нам нет тут пути, кроме как победить. Половина страны догораетв руинах, а вторая на грани погибели в смуте.

– А загон их Льва надо на поле первее иных окружить – и без пощады всех вырубить вместе с ним… – жёстко добавил вдруг Айнир, окинув когуриров посуровевшим взором, – нельзя стольопасного недруга нынче оставить живым, почтенные. Сам старый Бо́рна не столь нам опасен, как он… Он и так впереди будет нынче – напротив Железной Стены. Так если первее меня кто настичь его сможет в сражении – слов лишних не тратьте на этого зверя…

– Верно. Без Льва войско Эйрэ ослабнет четырежды, – соглашаясь кивнул глава лучников.

– Верно! – поддакнули прочие из ратоводцев, согласные с этим. И лишь Мейнар, оставшись безмолвным, стоял и взирал к небокраю, нахмурясь – как будто задумавшись снова о чём-то.

– Лишь тебе решать, Айнир, как быть. Твоё это дело, удел молодых, раз так нужно… – ответил он тихо вполголоса, так же безмолвно взирая в даль неба на север, – я свои не сплатил ещё, чтобы чужие брать на душу. Моя конница будет ждать срока, как велено.

Айнир хотел подозвать было дядю, разузнать у того – что известно о сыне сестры его, где тот – и жив ли – но промолчал. Ибо долг порой тяжкая ноша, когда выбор меж тяжким и трижды тем тяжким и страшным совсем невелик.

– Добрый замысел, сын. На всякий случай усмотрели мы свои действия в битве, – помолчав какое-то время промолвил отец, напряжённо осматривая видневшиеся вдали ряды недруга, – и я верю, что хватит нам выдержки и упорства, чтобы выстоятьбитву не дрогнув и не сломившись.

Скригга Дейнова дома умолк на мгновение, глядя на силы противника.

– Вот только лишь одного не могу я предвидеть…

– Чего? – Айнир поднял на отца пристальный взор.

– Да – чего же? – поддакнул ещё кто-то из когуриров.

– Того, что может сделать сам Лев.

– Ты говоришь так, отец, как сказал некогда Эрха, – произнёс Айнир, когда остальные вышние кóгуриры разошлись с общего совета по возначаливаемым ими тысячам приготовиться к битве, и Доннар с сыном снова остались одни, – …что богам лишь подвластны их замыслы, коих зрить наперёд мы не в силах.

– Отчего ты так истово алчешь именно его смерти, сын? – вдруг спросил скригга Айнира, посмотрев сыну прямо в глаза.

– Так нужно, отец. Для всех нас.

– И мы с Мейнаром тоже так как-то решили… в Железных Зубах, а потом пред Высокою Твердью. Хочешь так же?

Тот не ответил отцу, отведя напряжённый и суровый взгляд куда-то в сторону.

– Когда я сам был мал, мой славный прадед Эрха рассказывал нам о временах Великой Распри… – заговорил Доннар, глядя на сына, – о воителях и героях, ратоводцах и ёрлах, о выправах и битвах в срокСторстрид – и о том, скольопасным врагом был тогда Уйр из Бранн, прозванный КаменноюРукой за отвагу и силу. Его воинство сметало наши прежде непобедимые кóгуры как буревий раздувает сухую листву. Он был простой человек не из сáмого высокого рода потомков ллам-эррайн – но яростный и упорный, не взиравший на нашу великую доблесть и боевые умения. Без страха он вёл войскоЭйрэ в бой с нами, даруя им сталью победу за победой – и их воины славили его едва ли не как самогó Пламенеющего.

Уйр был великим нашим врагом, жестоким и непримиримым – но и сам Эрха никогда не говорил о нём с ненавистью… лишь с уважением, как о противнике равном себе. И убийство Клохлама всегда называл он бесчестным – в том, что с ним сотворили, нет славы достойныммужам, мясники и разбойная наволочь тем лишь бахвалятся. Каменная Рука был нашим заклятым врагом – безжалостным и непрощающим… но великим героем среди своих – и таким людям равным богов должно гибнуть в сражении, а не быть забитыми насмерть рукой скотобойцы. Оттого и ненавидят нас вот уже целый век а́рвейрны – за то, что мы поступили как будто лесные разбойники, убив пленённого Клохлама столь мучительной смертью. И сын его Борна был достаточно взрослым, чтобы помнить лишь это…

– К чему ты говоришь это, отец?

– Смотри, сын, как та древняя Распря за собой век спустя породила и нынешнюю… и не повторяй той ошибки. Если Льву суждено будет пастьв этой битве – так тому и бывать, и наш враг тем лишится не просто величайшего из ратоводцев – но и самогó его духа, что яростен и непоколебим, каким век назад был и сам Клохлам.

– Утратят.

– Я знаю. Но не сломятся.

Доннар опять замолчал, долго глядя на Айнира.

– Но не убивай его так – из своих мести и ненависти – безоружным. Если он всё же потерпит сейчас поражение в битве, Лев уже будет нам неопасен – его слава непобедимого воителя в одночасье померкнет как солнце в затмение. Но если мы с ним вновь поступим как некогда с Клохламом, то быть может твоим детям послепридётся уже пожинать ту грядущую жатву.

– Или ты, отец, так вотпростил ему Ллотура с Хугилем?! – резко спросил у родителя Айнир, глядя Бурому прямо в глаза – яростный, гневный, но уже не столь убеждённый в себе как и прежде.

– Не простил, сын… Кровь не прощают, как Копыто сказал. Но она же лишь кровь порождает – так или этак…Однажды поймёшь.

Твои братья были рождены воинами, как и все наши предки – как и я, и ты сам… И слава та шествуетподле со смертью. Я тоже был некогда столь же горячим отвагой как ты, Айнир – и думал лишь только о доблести и даваемом ею бессмертии, исполнен был высшего духа наследия нашего орна – не было передо мноюни лучших, ни равных, и не умел я прозрить наперёд как и должно владетелю. Но путь героя не услада, и лишь одна смерть приветствует торящих этой тропой.

Твои братья были храбрыми воинами, сын – души их подле Всеотца в его Чертогах Клинков, как им и должно. И если ты должен отомстить за них Льву, то погибнуть он должен в бою или в поединке на равных. Вот что я хочу тебе сказать. Как бы тебя не глодала ненасытимая месть – не становись бесчестным. Иначе к чему попрекать тебе было Копыто – за то, что он сделал отмщения ради?

Бурый на миг замолчал, пристально глядя в глаза сыну, и подойдя на шаг ближе положил ладонь на плечо.

– Ты храбр, Айнир… Не думал я прежде, что тебе суждена такая непостижимая судьба. Твои братья были в глазах моих лучшими воинами, выросшими и возмужавшими для ратного дела, им я отдал все силы и знания. Тебя же – сáмого младшего, едва не потерянного для меня со смертью твоей доброй матери при рождении, более слабого за них – я жалел и щадил, и видел тебе мирный жребий. Но волей богов именно ты от ещё мальчишки вознялся скорее иныхдо вершин ратной славы и доблести, даже меня поражая своей храбростью и отвагой – как себя самого ты сумел преломить, став иным. Ты ведёшь за собой уже даже не когуры Ярнвегг, а своим крепким духом несравненно больше людей – словно сам Эрха, бывший век назад таким же юным, но дерзким и мужественным, вознявшимся своейбескрайней отвагой, став некогда самым славным человеком нашего орна после прародителя Дейна.

Ты храбр и честен, сын – и жаждешь справедливости и отмщения за своих братьев, как должен. Но будь осторожен на этом распутье – ибо Всеотец не любит неправды…

Взгляд Бурого вдруг стал суровым и твёрдым как откованное железо – каким редко бывал у скригги Дейнблодбéреар, привыкшего говорить по чести, ища сложных путей замирения многих – но в сердце своём от рождения бывшего кровью семейства воителей, не прощавших обид и привыкших отмщать за кровь близких по древнейшему праву воздать смерть за смерть, жизнь за жизнь…

– И если тебе суждено будет сре́шить Льва Арвейрнов собственной дланью– моё сердце возрадуется, что ты сможешь воздатькак и должен за братьев – чтобы его головой, смертной виры ценоюих кровь была отмщена пред всевидящим взором алкающего тогоВсеотца. Пусть будет так, как и до́лжно случиться… и как ты и столь жаждешь – хоть и неизвестна причина того для меня.

Но если Лев окажется перед тобой раненым или безоружным – то оставь ему жизнь и свободу, как бы это тебе не казалось во гневе позорным… и даже глупым. Тем ты покажешь своё превосходство и доблесть – как настоящий мужчина, способный держать в узде рвущие его душу ненависть и жажду отмщения.

Доннар умолк на мгновение, всё так же пристально глядя сыну в глаза.

– Ты моя кровь – мой наследник и будущий скригга Дейнблодбéреар, и должен уметь зрить вперёд… и уметь говорить когда нужно – как приходилось и мне, уняв гордость и гнев. Иначе ты только посеешь тем новое зло, какое однажды вновь прорастёт очередной кровопролитноюраспрей, подобной сегодняшней. Доблести в этом тебе будет больше, чем если своей жаждой крови ты породишь так в грядущем тем нового Льва – как наши предки вслед за убитым Клохламом породили его беспощадного, несломимого и непрощающего сына…

Айнир молчал, глядя в удивительно спокойные глаза говорившего с ним родителя. От последних его слов он едва не вспыхнул словно брошенная в пламя солома – вновь вспомнив о Майри.

«Отец… если бы ты только прозрил, о чём сам говоришь! Знал быты хоть, от кого бы могли пойти эти его сыновья – последь их сáмого заклятого кровного недруга, Áррэйнэиз дома Килэйд – от дочери твоего храброго брата, от твоей любимой и некогда столь достойной племянницы!»

Точно насмешка, из прошлого в памяти вдруг всколыхнулись слова скригги Гальдуров, больно ударив незримой пощёчиной точно под дых: «я жить буду, кровь мою вам не убить!»

Как непросто порой выбирать себе путь сквозьраспутья – и платить за то цену, за каждый наш выбор и шаг… Всю свою жизнь он почитал и преклонялся перед именем их великого предка, славнейшегоЭрхи – величайшего из героев их времени, равного славой самому Дейну. И теперь, вспоминая ту зловещую белую прорублину на стволе родового столпа он спрашивал и спрашивал себя, обращаясь всё в тщетных взываниях к духупочившего старика.

«Что привело тебя к такой последней воле, скригга? Отчего вдруг твой доблестный дух так повергся в терзания? Ужель и ты сам так однажды стоял на подобном распутье, и неужелиступил на него той неверной тропой, за что нынчекараешь себя самогó этим вечным беспамятством средь всех потомков? Отчего?! Скажи, шепни своими незримыми устами из заоблачных Чертогов Клинков, из недостижимой живым выси их сияющих врат – как поступить твоему праправнуку, всегда стремившемуся походить на тебя, желавшему быть как и все в их семействе достойным того триждыгордого имени зваться НесущимКровь Дейна?!»

Но ответов на свой вопрос Айнир не знал – и небо, залитое алою рябью от вставшего солнца, было немо и безмолвно.

– Хорошо, отец… – тихо сказал он, кивнув головою в согласие.

– Вот и славно! – Доннар притянул к себе сына, крепко обняв и на миг удержав в своих прочных отцовских объятьях, словно не желая того отпускать от себя – туда, где скоро уже закипит под серпом стали жатвой сердец беспощадная битва.

– Будь осторожен, сын. Возвращайся живым – меня понял? Я хочу увидеть от тебя внуков, Айнир, наконец-то стать дедом – слышишь?! – тряханул он того за загривок.

– Успею ещё, отец. Прежде и не искал такую средь дев… а сейчас не до свадебв кровавую пору. Не хочу кого делать вдовою до срока… – махнул он рукою, со злостью сжав зубы и хмурясь, – проще так, чем к кому привязаться. Сам свидетель ты был, как бывает – как с Гудрун…

– Знаю, сын – всего ты себя отдал нашему дому в час распри на службу – стал другим, чем ты есть, против собственной воли, много жёстче и крепче. Такова доля тех, кто избрал путь багряной руды и железа… Кровь героев пылает огнём, разрывая их жизни уклад – и неся через бездну и к славе, и к смерти. Но братья твои то же самое прежде твердили – и вот теперьты один лишь остался из крови моей…

Великую славу успел обрести ты не по годам своим, Айнир. Только слава людская перед временем пыли подобна – дунул вихрь, и истаивает она в краткий миг, когда некому эту славу принять и твою кровь продолжить, умножая деяния достойных.

Отец смолк на мгновение, пристально глядя на сына.

– Ты остался один у меня. Помни это – и то, кто ты есть…

Айнир молчал, как-то тяжко нахмуривлицо и закусив губу – словно отцовскиеслова расшатали что-то в его душе.

– Ну ступай, малый, – Доннар усмехнулся и легко похлопал сына по плечу, – не мне тебя жизни учить уже. Она такова – что порою приходится жертвовать больше, чем нужно… и владетелям трижды, быть может, за прочих.

Айнир хмуро кивнул, соглашаясь с родителем.

– Что одна, что другая невеста… Неважно, коль выбор таков нам… – сказал он негромко, с безразличием в дрогнувшем голосе, – но сначала должны мы взять верх над врагом – а потом уж как будет…

– Верно, сын. Час пришёл. Я буду скоро – только Бер мне поможет броню натянуть.

– Хорошо, отец. И ты береги себя тоже.

Айнир сделал шаг в сторону – но внезапно опять обернулся к родителю.

– Погребли их хоть всех по-людски там, отец? – негромко спросил он, взирая в глаза тому с некой надеждой.

Доннар кратко кивнул головой.

– Тех, кого получилось… Хугиля свора иных на куски изрубила, мертвецов из их склепов в святилище Скъервиров даже сотлевшие кости всех бросила в грязь – так он мстил, упивался расплатой за братьев. Иных было узнать даже трудно, как Сигвара с сыном – а кого-то и тел их совсем не нашли.

Доннар умолк на мгновение.

– Может тихо кто павших погрёб в городище, пока Ройг ещё был на цепи, и не выгнал прочь этих детей одедраугра с Хугилем, наведя там порядок, – отец вдруг запнулся.

– Абыть может их псы там… Не знаю, сын…

– И её? – Айнир в ярости скрипнул зубами, зажмурясь.

– Может быть… Так уж есть, сын – и того не вернуть…

Айнир долго молчал, глядя вдаль словно сквозь бездну мглы. Взгляд его стал безразличным, пустым – и Бурому вдруг стало страшно за сына, что тот смотрит теперь в саму смерть.

– Хорошо, отец. Встретимся в поле.

Загремел низким голосом рог, призывая к сражению.

– В ряды! – разнёсся над станом приказ, и тысячи людей засуетились, спешавыступать. Звенели бессчётные звенья надеваемых кольчуг и чешуйниц, с шуршанием покидали ножны отточенные мечи. Солнечные лучи заблестели на глади шеломов, брони, шишаков на щитах. Скрипели стягиваемые тетивами грозные луки. Внебо взметнулись колючими иглами многие тысячи жалящих копий и пик, трепеща по ветру пёстрым вихрем стяжков самых разных цветов и рисунковпришедших со всей Дейвóналáрды семейств.

– Они выступают!

– Дейвóны вышли из стана!

Окрики наблюдавших за вражеским воинством дозорных пронеслись над загонами Эйрэ, заставив их ряды подтянуться и выровнять строй. Защетинились в высь к небесам древки тысяч отточенных копий, зашуршало железо голодных клыков Пламенеющего, заблестели разящие клювы секир. На глазах прежде раскиданная по этому краю пустоши толпа в один миг обращалась в суровое, грозное, собранное воедино и готовое к битве могучее воинство.

– Без вóротов двинулись мохнорылые, – Гайрэ Ловкач прижав руки к вискам торопливо прижмурился, пристально выглядывая самые дальние ряды войск противника, – в стане их кинули.

– Неспроста так… солома хитрит, – буркнул вершний копейных по левую сторону войска.

– Вот как они, значит, решили на нас выступить, – подал голос брат фейнага Кроммах, – япредвидел такое, áрвеннид – но не ловушка ли там нам подстроена? Что на то думаешь?

– Увидим, – сказал Тийре негромко, – в каждый десяток свой передайте: без приказа наш строй не ломать, и копейные ряды держать прочно от вражеской конницы сбоку. Иначе мы сами можем быть окружены и смяты. Фиар, Киан – лучников по краям выстроили?

– Готовы, владетель.

– Почтенный Риангáбар, в засаду в лесу пару тысяч для бокового удара ты выставил?

– Уже на месте, почти в спину дейвóнам зашли… Лишь бы сумели те вовремя увидеть или расслышать наш знак к их удару.

– А ты что нам скажешь, Áррэйнэ? – один из лу́айд-лóхрэ копейных загонов обратился к нему, тут доселе молчавшему. Но Лев Арвейрнов не ответил, взволнованно прижав искалеченную ночью ладонь к багровеющей стали полосчатки нагруди, где под ней билось сердце, стискавшееся от раздумий.

Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба – ты любишь сок жизни, льющийся алым со своих острых клыков и когтей, закаляющий жаром багрового твёрдость и дух твоих смертных детей… Но когда прекратится тот страшный поток – неужели тогда лишь, когда не останется никого из славящих имя твоё? Развемало всем нам той пришедшейся славы и доблести, что выпали долей их в распрю? Если эта война лишь непостижимый рассудку нас, смертных, раздор твойс суровым отцом всех дейвонов Горящим, останавливающим ледяным взором сердца – а мы, ваши сыновья, лишь живые мечи, которыми жизнедавцы ведут состязание – то явите свой знак, каков будет ваш жребий?

– Боги покажут, что ждёт нас сегодня, – сказал он наконец, оглянувшись вокруг и найдя взором друга. Áрвеннид был уже снова спокоен и твёрд, словно те терзавшие его душу тяжёлые мысли оставили сердце потомка Медвежьей Рубахи.

– Боги покажут… – согласно кивнул им седой словно снег головой стоявший тутстарый дэирви́ддэ Диáрмадд, один из старейших служителей Трёх в главной святыне на горе Крáиннэ, сопровождающий воинство áрвеннида в этихвыправах и битвах.

– А что они изрекли тебе ночью, почтенный? – спросил его Тийре.

– Пламенеющий Ликом был скуп на знамения. И пусть он не изрёк ничего о грядущей победе для нашеголюда– но дал знать, что не вкусим мы тем до заката и той горькой доли поверженных.

– Однако, неясное предзнаменование они дали… – нахмурился сын Дэйгрэ, в раздумьях почёсывая подбородок.

– Всё сегодняв руках наших, áрвеннид. Мы сами скуём ту победу над нашим извечным противником – или совьём себе новые узы неволи. Так было всегда для народа Эйрэ. Мы лишь дланьих, что стискивает клыки и когти Пламенеющего – но эта же дланьи разит ими всякого недруга. Выводи людей к битве, и отринь страх из сердца.

– Добрые слова, достойный Диармадд! – одобрительно проговорил стоявший подле áрвеннида старый Ллугайд из Кинир, приведший к сражению силы множества кийнов Помежий, чьи ощеренные копейными жалами ряды стояли по левую руку их воинства.

– Веди нас, владетель. Время идти на врага, – добавил он, обратившись к сыну Медвежьей Рубахи.

– Пора, – негромко промолвил áрвеннид, – выступаем!

Окружавшие их лу́айд-лóхрэ согласно кивнули, и в это миг каждый из них, верно, поручил себя Бури Несущему, чей молот извечно бьёт в щит необъятно безбрежного неба – его наковальни, полной жалящих жаром людские сердца негасимых пылающих искр.

– Вперёд! – призывный клич вершних разнёсся над станом, устремляя загоны вперёд, к жару скорой уже, уконованной волею рока всем битвы.

Страшным гулом вознёсся над пустошью рёв исполинских, окованных бронзою керв, уносясь кнебокраю и дальше пугающим звуком призыва к сражению.

Рок пал. Время пришло.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 12

Паривший над пустошью горный орёл рея в выси над необъятным простором равнины равнодушно взирал своим оком на многие тысячи и десятки тысяч людей там внизу, их блестевшее в заревесолнца оружие, отблесками голодной стали отражавшееся в зрачках хищной птицы. С двух сторон пустоши точно две прочерченные волнышаг за шагом сближались они, медленно и твёрдо сходясь, трепеща по ветру грозным шелестом стягов и знаков-полотнищ каждого шедшего на эту битвусемейства, чьи воители храбро шагалинавстречу врагу. Собранные воедино воинства двух народов с обоих сторон шли навстречу.

В ту ночь Майри, нежданно вернувшаяся из стычки на пустоши обратно в намёт и напугавшая сонную лучницу своим окровавленным видом и полным отчаяния взором, весь тёмный час до рассвета беззвучно и горько рыдала, уткнувшись в грудь Гидьды, тщетно пытавшейся утешить потрясённую чем-то и до полусмерти ипуганную дочерь Конута – с тревогой взиравшую в непроглядную тьму дикой пустоши, где давно стих далёкий лязг стали.

Но с рассветом она молча встала на ноги, отерев от следов крови броню, подтянув туже охват и надев на голову глухой шелом – словно ничего и не случилось в ночи, словно и не было этих горьких и мучительных слёз… И несмотря на все увещевания подруги остаться в намёте, не лезть в самое сердце сражения, дочь Конута отстранила её удерживающую ладоньи незаметно смешалась с толпами выстраивавшихся в ряды воинов соседнего кóгура, к кому присоединялись уцелевшие и оставшиеся без старшего люди Бычьей Башки. И когда над воинством разнёсся передаваемый от одного к другому устами их вершних приказ выступать, она следом за всеми тронулась вперёд, уже не ожидая от судьбы ничего кроме смерти. Словно незримая нить той надежды, прежде удерживавшая её сердце, нежданно оборвалась, не оставив уже ничего кроме тяжкой и безнадёжной усталости. Но скоро уже и она завершится… едва только сталь тут сомкнётся со сталью на этом безлесом просторе.