Homo academicus

1) основные социальные факторы, определяющие шансы получить доступ к занимаемым позициям, т. е. факторы формирования габитуса и образовательного успеха, экономический и в особенности наследуемые социальный и культурный капиталы: социальное происхождение (профессия отца, факт включения в Bottin mondain[61]), место рождения, вероисповедание родительской семьи[62];

2) образовательные факторы, являющиеся переводом на язык образовательных различий предыдущих факторов (образовательный капитал): посещаемое учебное учреждение (государственный лицей или частный коллеж, в Париже или в провинции и т. д.) и образовательные успехи («общий конкурс»[63]) во время учебы в средней школе; учреждение, где было получено высшее образование (в Париже, провинции, за границей) и полученные степени[64];

3) капитал университетской власти: принадлежность к Институту[65], Консультативному комитету университетов, обладание позициями вроде декана или руководителя UER, директора института и т. д. (вхождение в состав жюри отборочных конкурсов, Высшей нормальной школы, конкурса на звание и т. д. – эта информация была зафиксирована лишь в исследовании гуманитарных факультетов и не могла быть принята в расчет для всей совокупности факультетов из-за несопоставимости для них этих позиций)[66];

4) капитал научной власти: руководство исследовательским подразделением, научным журналом, преподавание в учреждении, специализирующемся на подготовке исследователей, членство в правлении и комиссиях CNRS, в Высшем совете по научным исследованиям;

5) капитал научного престижа: членство в Институте, научные награды, переводы на иностранные языки, участие в международных конгрессах (однако такой показатель, как количество упоминаний в Citation index, сильно колеблющееся в зависимости от факультета, не был учтен – как и руководство журналом или научной серией)[67];

6) капитал интеллектуальной известности: принадлежность к Французской академии и упоминание в энциклопедическом словаре Larousse, выступления на телевидении, сотрудничество с ежедневными газетами, еженедельниками или интеллектуальными изданиями, публикации книг карманного формата, рассчитанных на массового читателя, членство в редакторских советах интеллектуальных журналов[68];

7) капитал политической и экономической власти: включение в Who's who[69], членство в кабинете министров, в государственных комиссиях по планированию, преподавание в «школах власти»[70], обладание различными наградами[71];

8) «политические» диспозиции в широком смысле: участие в конгрессах университетов Кана и Амьена[72], подписание различных петиций.

Отстраненность и приверженность

Структура университетского поля отражает структуру поля власти. При этом путем собственной работы по отбору и внушению университетское поле вносит вклад в воспроизводство данной структуры. Именно в процессе и посредством его функционирования как пространства различий между позициями (а заодно и между диспозициями тех, кто их занимает) осуществляется, помимо всякого вмешательства индивидуальных или коллективных сознаний и воль, воспроизводство пространства различных позиций, определяющих поле власти[73]. Диаграмма анализа соответствий ясно показывает, что схваченные через свойства профессоров различия, разделяющие факультеты и дисциплины, представляют структуру, гомологичную структуре поля власти в целом. Подчиненные со светской точки зрения факультеты естественных наук и в меньшей степени гуманитарные факультеты противостоят, исходя из всей совокупности экономических, культурных и социальных различий, в которых можно распознать то основное, что противопоставляет внутри поля власти подчиненную и господствующую фракции социально господствующим и в этом отношении практически неотличимым друг от друга факультетам права и медицины.

Эта основополагающая оппозиция обнаруживает себя при первом же прочтении статистических таблиц, демонстрирующих распределение различных, более или менее непосредственных показателей экономического и культурного капиталов. Та же иерархия (естественные науки, гуманитарные науки, право, медицина), которая наблюдается при распределении профессоров различных факультетов согласно социальному происхождению, определенному через профессию отца (соответствующая доля профессоров – выходцев из господствующего класса составляет 58, 60, 77 и 85,5 %), обнаруживается и при рассмотрении других показателей социальной позиции, например, обучения в частном образовательном учреждении – за исключением того, что право и медицина меняются местами (9,5; 12,5; 30 и 23 %). Кроме того, можно утверждать, что доля различных фракций (так же иерархизированных согласно экономическому и культурному капиталу), из которых происходят профессора разных факультетов, меняется в том же порядке: доля сыновей профессоров является максимальной в среде профессоров гуманитарных наук (23,3 %) и минимальной в среде профессоров медицины (10 %), тогда как профессора медицины (за исключением медиков-исследователей) и особенно профессора права чаще являются выходцами из семей представителей свободных профессий, управленцев или функционеров общественного или частного секторов[74].

Более детальный анализ показывает, что индивиды, отнесенные к одной профессиональной категории, демонстрируют различные свойства в зависимости от факультета. Так, помимо того, что происходящих из низших классов профессоров гораздо больше на гуманитарных или естественно-научных факультетах, чем на факультетах права или медицины, они обладают собственным каналом восхождения – Высшей нормальной школой учителей[75]. Напротив, на факультете права или медицины почти все профессора оканчивали частные школы. Та же оппозиция могла бы быть обнаружена и в среде профессоров из семей преподавателей (гораздо более представленных в гуманитарных и естественных науках, чем в праве). Таким образом, когда мы имеем дело с индивидами с одинаковым происхождением, чьи практики и представления разнятся в зависимости от факультета или дисциплины, невозможно определить в рамках доступной информации (а также исследуемой популяции, всегда очень ограниченной), нужно ли связывать эти различия со второстепенными различиями в происхождении или же с эффектами различий в траектории (вроде степени маловероятности рассматриваемых карьер) либо, что, несомненно, чаще всего имеет место, с комбинацией этих двух эффектов.

Замечания относительно нижеследующих таблиц

Таблицы, представленные ниже, демонстрируют распределение в зависимости от факультета (права, медицины, естественных и гуманитарных наук) некоторых показателей унаследованного или приобретенного капитала (в его различных видах)[76]. Мы решили не включать в таблицы распределение по преподаваемым дисциплинам (в анализе соответствий оно играет роль лишь иллюстративной переменной). На самом деле неизбежные перегруппировки демонстрируют довольно большую неопределенность. Нужно отнести механику к математике или же к фундаментальной физике, генетику к естественным наукам или же к биохимии? Должна ли классическая арабская филология быть включена в преподавание иностранных языков и литературы – на тех же основаниях, что и английская или немецкая филология, – или в древнюю литературу и филологию? К чему ближе преподаваемая на гуманитарных факультетах демография – к философии (как об этом свидетельствуют ежегодники), географии или же к социальным наукам? В том, что касается права, является ли менее обоснованным отнесение преподавания истории политических идей или истории экономической мысли к области истории права, чем их включение в государственное право или политическую экономию? В медицине также не все ясно и не всегда есть возможность отличить, например, клинициста от хирурга. Эти примеры можно было бы продолжить. Каждое из решений, таким образом, предполагало бы углубленное исследование в каждой из затронутых областей. Поэтому мы предпочли держаться основного административного деления на естественные науки, гуманитарные науки, право и медицину, которое, каким бы широким и условным ни было, тем не менее соответствует на момент исследования реальности университетской жизни.

Таблица 1. Демографические показатели и показатели унаследованного или приобретенного капитала (в %)

Таблица 1. Продолжение

* Из-за высокого процента профессоров, информацию о которых получить не удалось (более 40 %), эти цифры имеют ценность лишь в качестве ориентира.

** Нейи-сюр-Сен (Neuilly-sur-Seine) является главным городом кантона, входящего в департамент От-де-Сен (Hauts-de-Seine) и регион Иль-де-Франс (Île-de-France). Он расположен на северо-востоке от Парижа, на правом берегу Сены, и является одним из самых богатых пригородов (в отличие от «проблемных» Сен-Дени и прочих), где проживает элита. Одним из его обитателей, например, является бывший президент Франции Николя Саркози. – Прим. пер.

Таблица 2. Показатели образовательного капитала (в %)

* Речь идет о лицеях Генриха IV, Людовика Великого, Жансон-де-Сайи и т. п. – Прим. пер.

Таблица 3. Показатели капитала университетской власти (в %)

* «Академические пальмы» (Palmes académiques) – почетная награда, присуждаемая за заслуги в области просвещения. – Прим. пер.

** Поскольку Национальная медицинская академия (Académie nationale de médecine) не является частью Института Франции (см. сноску на с. 84), она представлена отдельной строкой. – Прим. пер.

Таблица 4. Показатели научной власти и престижа (в %)

* Имеется в виду преподавание прежде всего в Высших нормальных школах (Ульм, Севр, Сен-Клу, Фонтенэ) и в школах вроде Национальной школы хартий, Школы Лувра, Школы восточных языков и Школы изящных искусств. – Прим. пер.

Таблица 5. Показатели капитала интеллектуальной известности (в %)

Таблица 6. Показатели политической или экономической власти (в %)

* История экономического планирования во Франции начинается сразу после Второй мировой войны, когда перед страной встала проблема послевоенного восстановления экономики, и в отличие от советского аналога оно носило индикативный и поощрительный характер. В тексте речь идет уже о шестой пятилетке (1971–1975 гг.). Главный плановый комиссариат [Commissariat général du Plan] лишь на 20 % состоял из функционеров, остальные 80 % сотрудников набирались извне, в том числе и из среды университетских специалистов. – Прим. пер.

Показатели экономического или социального капитала, которым обладают преподаватели различных факультетов, распределены согласно одной и той же структуре, идет ли речь о проживании в шикарном округе: 16, 17, 8, 7-м или «Нейи» (6,4; 13,4; 36,9 и 58,6 % соответственно), включении в Bottin mondain (1,6; 1,7; 12,6; 37,1 %) или же семье с тремя и более детьми (46,3; 48,4; 53,2; 57,6 %). Последнее, несомненно, связано с экономическим капиталом (а также, по крайней мере потенциально, с капиталом социальным), хотя кроме этого и выражает, очевидно, диспозиции, связанные с другими факторами, например с религией, и в частности с явной приверженностью католицизму, показатели которой также распределены согласно той же структуре (7,8; 19,2; 21,8; 41,6 %)[77]. Эти несколько показателей, будучи слишком скудными и косвенными, не могут дать точного представления об экономических различиях между профессорами естественных и гуманитарных наук и профессорами права и особенно медицины, которые, помимо доходов, связанных с должностью профессора и начальника больничного отделения, получают дополнительную прибыль, обеспеченную частной клиентурой[78]. Как бы то ни было, с точки зрения исключительно жалования, без сомнения, наблюдаются сильные расхождения между факультетами, поскольку различия в развитии карьеры приводят к значительным различиям в сумме жалования, полученного за всю жизнь: в этом отношении гуманитарные факультеты, похоже, находятся в самом неблагоприятном положении, поскольку время вступления в должности ассистента и старшего преподавателя здесь является особенно поздним (31 и 37 лет в среднем против 25 и 32 лет в естественных науках и 28 и 34 лет на факультете права в 1978 году) – так же как и доступ к званию доцента и профессора (43 и 50 лет против 34 и 43 лет на факультете права, 35 и 44 лет в естественных науках)[79]. Следовательно, средняя длительность пребывания в должности категории А (доцента или профессора) здесь особенно мала, в 1978 году она составляла 25 лет против 29 в медицине (в которой достигают должности доцента в 39 лет, а профессора – в 49), 33 года в естественных науках и 34 года в праве[80].

Однако достаточно обратить внимание на то, что все показатели политической и экономической власти (например, членство в государственных органах: кабинете министров, Конституционном совете, Экономическом и социальном совете, Государственном совете, Финансовой инспекции или государственных комиссиях по планированию) меняются сходным образом, тогда как доля лауреатов общего конкурса, хороший показатель школьного успеха в среднем образовании[81] и различные показатели исследовательских инвестиций и научного признания меняются в обратной пропорции, чтобы обнаружить, что поле университета организовано согласно двум антагонистическим принципам иерархизации: социальная иерархия, определяемая унаследованным капиталом и имеющимися в наличии экономическим и политическим капиталами, противостоит специфической, собственно культурной иерархии, соответствующей капиталу научного авторитета или интеллектуальной известности. Эта оппозиция вписана в сами структуры поля университета, которое является местом столкновения двух конкурирующих принципов легитимации. Первый принцип является собственно «светским» и политическим и обнаруживает в логике университетского поля его зависимость от действующих в поле власти принципов. Он навязывается все более полно по мере восхождения в собственно «светской» иерархии, которая выстраивается от естественно-научных факультетов к факультетам права и медицины. Другой принцип, основанный на автономии научного и интеллектуального порядка, навязывает себя все более явно по мере продвижения от права или медицины к естественным наукам.

Тот факт, что те же оппозиции, которые наблюдаются внутри поля власти между полем экономической власти и полем власти культурной, обнаруживаются также и внутри поля, ориентированного на культурное производство и воспроизводство, несомненно объясняет, почему наблюдаемая оппозиция между двумя полюсами этого поля имеет настолько всеобъемлющий характер и затрагивает все стороны бытия, характеризуя два стиля жизни, глубоко различные не только по своим экономическим и культурным основаниям, но также и в области этики, религии и политики. Несмотря на то что сами цели исследования естественным образом способствовали тому, чтобы отдать приоритет наиболее типичным для университета и университетской жизни свойствам, в собранных данных мы находим косвенные показатели самых глубоких и общих диспозиций, лежащих в основе всего стиля жизни. Так, например, в безбрачии или разводе, с одной стороны, и в размере семьи – с другой (которые вносят значительный вклад в производство основной оппозиции поля), можно разглядеть показатель не только социальной интеграции, согласно классическому видению, но также и интеграции в социальный порядок – одним словом, некоторую меру того, что можно было бы назвать вкусом к порядку.

На самом деле вместо того, чтобы расшифровывать одну за одной разные статистические зависимости, как те, например, что связывают процент разводов (показатель слабой семейной интеграции) с малым количеством детей (предполагаемым показателем слабой семейной интеграции и особенно слабой интеграции в социальный порядок), следует попытаться овладеть всем тем, что дает интуиции социального чувства совокупность показателей, связанных с полюсом светской власти университетского поля: многочисленное семейство и Почетный легион, голосование за правых и преподавание права, католицизм и частное образование, элитный округ и Bottin mondain, обучение в Science Po и Национальной школе администрации и преподавание в «школах власти», буржуазное происхождение и участие в государственных органах или плановых комиссиях. Сходным образом следует попытаться овладеть всем тем, что ассоциируется с подчиненным полюсом: левые взгляды и диплом нормальенца, еврейская идентичность и положение облата[82] Школы – что является более сложной задачей, поскольку такого рода показатели определяются, главным образом, негативно. Если эти совокупности признаков и оставляют ощущение согласованности и необходимости, то это потому, что интуиция практического чувства узнает в них непреднамеренную согласованность практик или свойств, произведенных одним и тем же порождающим и унифицирующим принципом. Именно эту связность в ее практическом состоянии и необходимо попытаться воссоздать с помощью слов – не поддаваясь всячески поощряемому искушению превратить объективно систематичные, но не вербализированные и еще менее систематизированные продукты габитуса в явным образом упорядоченную систему, в продуманную идеологию.

В первой совокупности показателей выражается или выдает себя то, что обыденным языком господствующих обозначается под именем серьезности или вкуса к порядку, который прежде всего является определенным способом относиться к себе всерьез и всерьез принимать мир таким, какой он есть, безоговорочно идентифицировать себя с существующим порядком вещей – способом существования [être], являющимся одновременно и принятием на себя обязательств [devoir-être]. Что касается другой совокупности, то своими пробелами, лакунами, которые в то же время являются отказами, она напоминает отстраненность, эту противоположность интеграции, отказ от всего, что принуждает к порядку, что интегрирует в нормальный мир порядочных людей: от церемоний, ритуалов, общепринятых взглядов, традиций, почестей, Почетного легиона («почести бесчестят», говорил Флобер), условностей и приличий – коротко говоря, отказ от всего, что глубоко связывает поддержание социального порядка с самыми незначительными светскими обычаями и традициями, включая дисциплину, которую они навязывают, иерархии, которые они заставляют соблюдать, и ви́дение социальных делений, которое они предполагают[83]. Можно легко понять ту связь, которая объединяет эту оппозицию с оппозицией между правым и левым, – скорее в контексте мифологий, чем политики.

График 1. Пространство факультетов.

Анализ соответствий: план первой и второй осей инерции – свойства. Иллюстративные переменные выделены курсивом

Следовало бы также напомнить о том, что противопоставляет научное исследование – свободную мысль, которая не ведает других ограничений, кроме себя самой, – не только нормативным дисциплинам вроде права, но также и искусству, гарантированному наукой, каким является медицина, обязанная применять науку на практике, а также принуждать к порядку, порядку медиков, т. е. навязывать определенную мораль, некоторый образ жизни и ее образец (как это было видно, например, в отношении абортов), оправданные авторитетом не только науки, но и авторитетом «способных» и «выдающихся», которые в силу собственных позиций и диспозиций предрасположены определять то, что является правильным или благим (известно, что профессора медицины особенно активно участвуют в государственных органах, в комиссиях и в целом в политике, а юристы, в первую очередь специалисты в области международного, торгового или государственного права, охотно составляют экспертные заключения для правительств и международных органов[84]). Приверженность науке, не выходящая за границы простых деклараций или даже религиозной благопристойности, хорошо согласуется с недоверчивым отношением к ней католической буржуазии, которое долгое время склоняло ее ориентировать своих детей в сторону частного образования, выступающего гарантом морального порядка, семьи, и особенно семей больших и знатных, гарантом их чести, морального духа и нравственности и тем самым – гарантом воспроизводства fils de famille[85], сыновей медиков или должностных лиц, предназначенных стать медиками или должностными лицами, законных наследников, т. е. узаконенных и склонных к тому, чтобы унаследовать наследство как достойные наследники, признанные и признательные. Столь противоположные, эти два отношения к науке и власти отсылают к настоящим и прошлым позициям, полностью противостоящим друг другу в поле власти: те из профессоров естественных и гуманитарных наук, кто является выходцем из низших или средних классов и обязан доступом к высшим классам лишь своим образовательным успехам, оказываются чрезвычайно склонными, как и выходцы из семей преподавателей, полностью реинвестировать в институцию, которая так хорошо вознаградила их предыдущие инвестиции, и очень мало расположены к поискам неуниверситетских видов власти. Напротив, профессора права, три четверти которых составляют выходцы из буржуазных семей, совмещают чаще, чем профессора естественных и гуманитарных наук, властные функции в Университете и властные позиции в мире политики или даже в мире бизнеса. Короче, необходимо преодолеть старые оппозиции, которые разделили весь XIX век (Оме и Бурнизьен[86], сциентизм и клерикализм), чтобы понять то, что составляет жизненно необходимое сродство между этическими и интеллектуальными диспозициями, связанными с занимаемыми в этом пространстве позициями, – пространстве, организованном согласно двойной системе экономического и интеллектуального капитала и соответствующим этим двум видам капитала отношениям, где евреи и практикующие католики занимают два противоположных полюса, а протестанты находятся между ними. Например, родство между еретическими или критическими диспозициями, которые демонстрируют те, кто занимает социально подчиненные и интеллектуально господствующие позиции, и критическими разрывами, связанными с научной практикой, особенно в социальных науках. Или настолько очевидно соответствующее ожиданиям, что кажется само собой разумеющимся родство между диспозициями сторонника существующего порядка (разве случайно, что связанные с поддержанием порядка позиции так часто занимают сыновья офицеров?), ортодоксии, прямой и, по сути, правой приверженности социальному миру, и отрицанием науки, неотделимо буржуазным и католическим, – отрицанием ее беспокоящих, критических и еретических вопросов и сомнений. Именно оно так часто направляет органических ученых, и особенно выпускников Политехнической школы, в сторону областей мысли, где физика и метафизика, биология и спиритизм, археология и теософия оказываются смешанными.

Гомологичное полю власти, университетское поле обладает собственной логикой, и конфликты между фракциями господствующего класса обретают иной смысл, когда они принимают специфическую форму «спора факультетов», говоря словами Канта. Два полюса университетского поля в корне отличаются друг от друга по степени их зависимости от поля власти и тех принуждений и соблазнов, которые оно предлагает или навязывает. Но даже наиболее гетерономные позиции никогда не являются полностью свободными от специфических требований поля, формально ориентированного на производство и воспроизводство знания, – так же как и наиболее автономные позиции никогда полностью не свободны от внешней необходимости социального воспроизводства. Эта автономия подтверждается, главным образом, существованием второй оппозиции, которую обнаруживает анализ соответствий и которая в данном случае основана на чисто внутренних критериях специфического успеха в поле университета, устанавливающих в каждой из областей, определенных первым фактором, резко очерченную и тесно связанную с различиями в социальном происхождении оппозицию между обладателями различных видов специфического капитала и всеми остальными. Так, тем, кто, будучи чаще всего выходцем из низших слоев и провинциалом (кроме того, именно в этой области встречаются женщины), близок к полюсу ненадежной, поскольку зачастую выборной, власти, даруемой участием в комиссиях CNRS, а также чисто университетской власти над воспроизводством корпуса, которую дает принадлежность к Консультативному комитету университетов, противостоят обладатели различных видов специфического капитала, будь то научного престижа (включая золотую медаль CNRS) или же престижа интеллектуального, более или менее монополизированного профессорами гуманитарных факультетов (включая публикации в переводе и в карманных форматах, участие в редколлегиях научных или интеллектуальных журналов, публикации статей в Le Monde и частые появления на телевидении). Эти различия в модели университетского успеха (очевидно, имеющие отношение к возрасту) настолько тесно связаны с социальными различиями, что кажутся переводом в собственно университетскую логику первоначальных различий в инкорпорированном (габитус) или объективированном капитале, связанных с различиями в социальном и географическом происхождении. Они кажутся завершением постепенной трансформации унаследованных преимуществ в преимущества «заслуженные», осуществившейся в течение успешного (как свидетельствует признание на общем конкурсе) обучения в школе и безупречной университетской карьеры – и особенно в связи с каждым из совокупности выборов между отделениями, факультативными дисциплинами и институциями (включая посещение наиболее престижных учреждений среднего образования, лицеев Людовика Великого или Генриха IV), в которых сжимается пространство возможностей.