Полная версия
Серебряная пуля. Антология авантюрного рассказа
Вырвал из слота компьютера плату, на которой удобно примостился матовый чёрный кристалл носителя информации, и швырнул в утилизатор:
– Прощай, «Обманщик»!
– Зачем? – удивился Франсуа.
– Чтобы яйцеголовые пройдохи из Содружества не заполучили гениальное изобретение Деволье! Пусть воюют честно!
– Жаль, – вздохнул мой напарник. – Хорошая была штука…
Жорес прихватил аж два бластера, а я взял биорон и повесил на пояс свой неизменный энергетический клинок.
Мой юный друг оказался прав. На вражеском корабле ещё были живые люди.
Они не ожидали увидеть нас на своём судне. Офицера с нашивками полковника Франсуа застрелил в упор, тот даже не успел вытащить оружие. А вот сержант успел. Импульс отразился от моего экранирующего скафандра и ушёл в потолок, прорезая пластик и искря проводкой. Я мысленно поблагодарил моего бывшего босса Каррамбу за науку и застрелил вояку.
Гарнитура в наших шлемах работала на внешний приём, поэтому мы услышали истеричный женский визг:
– Не стреляйте! Пожалуйста!
За панелью управления торчала чья-то белокурая макушка.
– Баба! – рассмеялся Франсуа. Протянул руку и вытащил за шиворот перепуганную девчонку. Ткнул бластером ей в лицо и засмеялся: – Смотри, какая смазливая!
Кожа на лбу девушки лопнула, потекла кровь. Она в ужасе переводила взгляд с меня на Жореса и дрожала.
«А ведь ей не больше годков, чем Франсуа, – подумал я. – Одета в форму пилотов Содружества, но нашивок нет».
– Ты знаешь, Анри, – неожиданно хриплым голосом сказал Жорес, – у меня никогда не было женщины. Как-то не сложилось. Даже думал портовую шлюху купить, но денег жалко. А у тебя были?
Я не ответил. Смотрел на пленницу и молчал. Мне она показалась очень красивой. В детстве я мечтал о такой сестре. Чтобы маленькая и обязательно со светлыми волосами. У нас в семье все были шатены.
– Давай её это… трахнем? – продолжал Франсуа. – Прямо здесь? Раз отсек не повреждён. Вон, даже кондишн работает. Сначала ты, а потом я. Посмотрю, как это правильно делать…
Я молчал, и Жорес воспринял это как согласие. Щёлкнул застёжкой шлема.
– Прекрати! – скомандовал я. – Мы корсары, а не презренные пираты.
– Ты чего, дурак?! – опешил мой напарник. – Ты не понимаешь, что нам трындец! Я хочу мужиком перед смертью стать!
– Настоящий мужик не обижает беззащитных.
– Она же враг… – неуверенно произнёс Франсуа. – Она стреляла в нас. Может, это она повредила Талион. В любом случае, ей не жить. Я думал, может, развлечёмся напоследок…
– Я не стреляла, – вдруг ответила девушка. – И мне жаль, что вы не станете мужчиной, потому что почти не осталось времени. – Её палец указал на экран монитора. На нём электронные часы отсчитывали время. – Корабль обречён, как только бортовой компьютер зафиксировал чужое проникновение на борт – сработала система уничтожения. Осталось семь минут… Мы везли важное оборудование, оно не должно попасть в руки врага.
Я всё понял. Судно заминировано. Сейчас будет взрыв. Мне было плевать на себя, смирился, когда понял, что сбежать не получится. Франсуа жаль, но он, как и я, выбрал свою судьбу. Но почему должна погибать эта девочка? Даже одетая в неприятельскую униформу, она не воспринималась как враг. Просто маленькая слабая девчонка.
– Где твой скафандр?!
Она испуганно замотала головой:
– Нет. Не положено…
– Ждите меня! – заорал я и бросился прочь. Коридор вдруг стал бесконечно длинным, датчики открывания дверей тормозили, пот заливал глаза, и я не сразу понял, когда исчезла гравитация, и я оказался в невесомости. Рыбкой выскользнул из рваной дыры корабля, включил ранец и помчался к Талиону. Я считал вслух секунды: десять, одиннадцать, двенадцать…
Когда я вернулся назад с запасным скафандром, часы на мониторе отсчитали четыре минуты.
– Быстро надевай! – приказал я девчонке.
Она страшно копалась, и я буквально упаковал её, надел шлем, щёлкнули вакуумные застежки.
На Талионе я подтолкнул её к спасательной капсуле:
– Ложись и нажимай белую кнопку, потом красную – это старт!
– Я боюсь! – заныла она. – Мне страшно!
– Ты офицер!
– Я не офицер! Я – стажёр!
Время поджимало, я толкнул её в капсулу, сам лег на неё сверху и наощупь вдавил кнопку. Железное забрало скрыло свет. За секунду до этого я услышал рычание сервоприводов, это капсула Франсуа вошла в приёмник катапультирования. А потом стало совсем темно и душно.
В какой-то момент нас сильно тряхнуло, я даже услышал, как у моего уха лязгнули зубы девчонки. Похоже, взрыв не слабый.
Её тело было горячим и мягким.
– Потерпи, – прошептал я. – Скоро всё закончится.
Она, придавленная мной, тихо сопела, а сердце билось часто-часто, как у пойманного кролика. Впрочем, не знаю, как бьётся сердце у кролика, я их никогда не ловил…
Никогда ещё те десять минут не длились так долго! Ни одна женщина, не считая, матери и кормилицы не была ко мне так близко! Вентиляция, рассчитанная на одного пассажира, не справлялась, и пусть мы в скафандрах полного жизнеобеспечения – было невыносимо жарко, и не только мне. В полумраке, сквозь стекло шлема, я видел крапинки пота на её личике, а ещё – кровоточащую ссадину на лбу – след от ствола бластера Франсуа. «Надо бы обработать антисептиком», – возникла нелепая и несвоевременная мысль. Возможно, в последние мгновения жизни…
* * *
Это хороший сектор. Рядом целая россыпь планет пригодных для жизни. Автоматика капсулы выбрала ближайшую. Но нам не слишком повезло. Потом я узнал, что эта значится в лоции как Marais (Болото).
Кислорода вполне достаточно, а вот влажность аж 85 процентов. Многовато. Но у нас скафандры, запаса жизнеобеспечения хватит на сто часов, а потом… потом посмотрим.
Мы брели по пояс в зелёной густой жиже, искали Франсуа. Маячок у меня на запястье указывал, что его капсула в ста шагах от нас. Но из-за тумана было плохо видно. Наконец нашли. Капсула упала на большую поросшую местной растительностью кочку. Сам Жорес лежал на спине, раскинув руки, и вздрагивал. Я рванулся к нему и замер. Глаза мои расширились от ужаса. Нет, мой друг был мёртв, шевелился не он, а десяток мерзких чёрных тварей, выедающих его изнутри. При моём появлении они подняли уродливые вытянутые морды, усеянные двумя рядами острых игольчатых зубов, и не мигая уставились на меня красными бусинками глаз. А затем, словно по команде, рванули на нас с крысиным писком.
Я бежал и стрелял, но тварей становилось всё больше. Я толкал перед собой девчонку, заставляя бежать быстрее, но она постоянно поскальзывалась и падала. Мерзкие маленькие чудовища были слишком шустрыми, ловко работали хвостами, догоняли. Вода буквально бурлила за нашими спинами. В какой-то момент я решил, что нам несдобровать. Остановился, перевел режим бластера на максимальную мощность и выстрелил в преследователей. Взрыв разметал чудовищ, огромная грязевая волна сбила нас с ног. Вынырнув, огляделся. Девчонки нигде не было. Я в отчаянии стал шарить руками и, слава Богу, нащупал. Поднял её за шиворот и потащил за собой.
Болото мелело. И скоро мы выбрались на относительно твёрдую почву. Сил у девушки почти не осталось, но я не дал ей отдыха, где-то рядом раздавались пугающие звуки. Стоны, кваканье, вой и даже нечто похожее на заливистый хохот.
Впереди нас возвышались горы, и я заметил на высоте десяти футов тёмный провал. Пещера! Схватил девушку за руку и поволок за собой.
Мы карабкались вверх по скользким замшелым камням и уже почти достигли входа в пещеру, когда навстречу нам высунулась огромная зубастая башка. Чешуйчатый монстр уставился на нас выпуклыми лягушачьими глазами и высунул раздвоенный змеиный язык. От неожиданности я саданул в него из бластера, совсем забыв, что заряд установлен на максимальную мощность. Чудовище разорвало в клочья, изрядно забрызгав нас кровью и слизью. Моя спутница не выдержала и упала в обморок. Пришлось вносить её в пещеру на руках.
Вообще она была очень нежная и пугливая, постоянно жалась ко мне и плакала. Не знаю, но за те двенадцать часов, что мы провели вместе, я сильно привязался к ней. Она стала мне дорога. Наверное, влюбился.
Она постоянно спрашивала, найдут ли нас. А я отвечал: «конечно, ведь я активировал сигнал SOS». А ещё она сказала, что всегда хотела иметь брата, похожего на меня…
Брата… Глядя на её ладную фигуру, постоянно ловил себя на низменных желаниях. Казалось еще мгновение и не удержусь от соблазна. Чтобы обуздать недостойную дворянина похоть и не воспользоваться её беспомощностью, положил между нами энергетический клинок, как меч по рыцарскому обычаю, и посоветовал лечь спать.
На её личике в тот момент прочитал растерянность и обиду.
Боже, какой же был кретин!
За нами пришли. Когда командир солдат Содружества прочёл мои данные, то захохотал:
– Гляньте, ребята, да это проклятый пират из банды Каррамбы.
– Такой сосунок, а уже матёрый убийца! – ответил сержант.
Меня заковали в кандалы и потащили на вражеский корабль. Девчонка кричала и порывалась последовать за мной, но её не пустили. Тогда я сильно жалел, что так и не спросил её имя.
Империя проиграла. Год я провёл в тюрьме, а потом Содружество решило устроить показательные казни. Из миллионов пленных отобрали тысячу самых главных врагов режима. Я не удивился, что попал в число «избранных». Конечно, без Вернонов не обошлось. Но мне уже было всё равно. За этот год в моей душе поселились политическая апатия и полное безразличие к собственной участи. Не хотелось ни мстить, ни воевать. Наверное, это наилучший способ – уйти в забвение, наплевав на всё. Быстрей бы уж…
Нас привезли на какую-то пыльную планету. Огромная площадь, толпы народа и виселицы. В воздухе кружили тысячи дронов с камерами. Процесс транслировали на все обитаемые миры. Среди приговорённых были Каррамба и Дантес. Каждому «висельнику» предлагали выбрать последнее желание. Каррамба попросил свою трубку и, получив её, дымил минут пятнадцать. А Дантес смеясь сказал: «Да, у меня есть просьба. Я прошу вас: сдохните, твари!»
Потом очередь дошла до меня. Пока зачитывали приговор, я смотрел на толпу зевак, и вдруг заметил Жоржа Вернона. Когда-то старик был другом моего отца и часто бывал у нас в гостях. Сажал меня маленького на колени и рассказывал сказки. А теперь он мой кровник. Жизнь непредсказуема. Но не он привлёк моё внимание. Рядом с ним находилась моя знакомая, та, у которой я не успел спросить имя. И, похоже, они с Верноном хорошо знали друг друга. Смутные подозрения закрались в сознание, но я отмахнул их, какая теперь разница. Даже если она из их семейства – плевать. Я больше не хочу мстить. Дайте умереть спокойно.
Среди судей пошло какое-то оживление, а потом было объявлено, что высокий суд, рассмотрев дело подсудимого графа Анри Плермона, постановил заменить казнь восемью годами каторжных работ. Вот так поворот. И, похоже, я знаю, кому обязан жизнью.
Я провел на каторге полтора года. А потом меня отпустили.
Рядом с планетолётом стояла она. Маленькая, золотоволосая и невообразимо красивая. Мы бросились друг другу в объятия и долго не могли говорить от нахлынувших чувств. А потом я спросил:
– Как твоё имя?
– Фиона, – отвечала она, улыбаясь.
– Фиона, – повторил я. – Моя далёкая счастливая звезда.
– Дядя непричастен к убийству твоего отца и братьев. Он любит тебя и смог добиться освобождения. Он даже убил на дуэли виновника гибели твоей семьи, хотя он был его двоюродным братом…
Я грустно усмехнулся:
– Мы как Монтекки и Капулетти…
– Кто это?
– Двое влюблённых из враждующих миров. Я обязательно расскажу тебе о них.
* * *
Прошло уже больше десяти лет. Мне за тридцать, и у меня трое детей. Два мальчика и девочка, которую тоже зовут Фиона. Моё маленькое золотоволосое чудо. Она катит на трёхколёсном велосипеде и громко поёт:
Жил-был Анри Четвёртый,
Он славный был король,
Любил вино до чёрта,
Но трезв бывал порой…
Супруга сердится:
– Зачем ты научил ребёнка этой ужасной песне?!
Я молчу и улыбаюсь…
Инна Девятьярова
ПОЕЗДАТОЕ
Иллюстрация Григория Родственникова
Я всю ночь воевал. Я был в плотной шипастой броне, в остром шлеме и с мощным копьем. У меня были ноги со шпорами, руки с шипами и глаз с инфракрасной подсветкой. Я шел по колено в дымящейся слизи врагов. Враги были по пояс – зеленые, вредные, юркие. У них были хвосты и колючие зубы. Они прыгали сзади, визжали и падали. Я их давил. Наверху, где-то там, в черно-синем пространстве – загоралось табло и считало подавленных. Я набрал восемьсот двадцать пять, а потом обнулилось.
А потом я проснулся. Будильник свистел и пищал, на нем было семь тридцать четыре.
Проспал!
Я вскочил и помчался на кухню. Впихнул в себя завтрак. Совсем не хотелось, но надо. Я съел три яйца, выпил чай, вымыл кружку и взял чемоданы. Две штуки.
Меня ждал Турук. Он был красным неспешным гигантом, и был относительно близко – тринадцать часов космолетного времени. Вылет – в одиннадцать десять.
…Успел. В десять двадцать влетел в космопорт, рассчитался с таксистом. Отдал свой багаж, мне наклеили бирки – «Турук» на одном чемодане, «Турук» на другом, номер рейса – я сам проверял, это важно. Итак, космопорт, чемоданы, толкучка… и яйца. Проклятые яйца и чай! Я хотел в туалет. Я искал туалет, а когда отыскал – была очередь. Всем было нужно. Я встал в самый хвост и ругался.
Потом зазвонил телефон. Пробудилось начальство. Оно было свежим, вполне отоспавшимся.
– Скоро посадка? – спросило оно. Подмигнуло. Звонок оборвался. Я стал очень злой – как во сне, подавляя врагов. Я нажал на «режим перелетов», и больше оно не звонило. Зачем? Рассказать, что я должен решать на Туруке? Сам знаю, не в первый же раз я по командировкам…
Нет, в первый. Ни разу еще не летал на Турук. Там все очень огромное – и турукчане, и транспорт. В три раза крупней, чем у нас. Мы для них – суетливые карлики…
Страшно.
…Чего я боюсь? Это просто абсурдно! Я взял себя в руки. Прошел в туалет. Он был чистый до блеска, и это меня успокоило.
…Посмотрел на часы – десять сорок! И я припустил. Я бежал мимо стоек и касс, мимо стен и дверей, мимо толп и охраны. Я едва не упал. Я толкался. Я был чрезвычайно невежлив. И все же успел. И влетел в космолет на десятой космической.
Двери закрылись. Прошла стюардесса с Турука. Она была очень огромна, размером с ходячую гору. Она улыбалась оскалом. Она подошла ко мне, чтобы проверить ремни, и опять стало страшно. Дотронулась пальцем до кресла. Он был цвета зеленой травы, с фиолетовым ногтем.
– Приятного вам перелета!
– Спасибо!
И я замолчал. Я уткнулся в какой-то журнал, «Межпланетная мода», чего-то подобное. Дважды его прочитал. Посмотрел – на зубастых рептилий с шипами, в ярких рыжих и желтых костюмах. Турукчане, ага. Сейчас в моде цветное, кричащее криком.
Потом мне вручили коктейль. Белый, сочный, молочный. Привет из Турука. Я выпил и снова скучал. Попытался заснуть. Не спалось. Космолет шел рывками в пространстве, торопился попасть на Турук.
И попал.
…Я стоял в космопорте Турука, в необъятных пространствах его. Ждал багаж. Он приехал. Он был одинок, бедный, смятый, истерзанный мой чемодан. Ждал второго. Его не случилось.
Я пошел разбираться, я был очень зол. Давний сон пробуждался во мне, подбивал на плохое.
Мне сказали – не ждать, чемодан на Таруке. Увы. Перепутали рейсы, послали его не туда. На другую планету. Извиняются, слезно – сказал мне турукский чинуша. Оскалился рядом клыков. В черной форме, шипастый, хвостатый.
Я принял извинения.
Что мне еще оставалось?
***
…Моя цель – это город Бурук. Этот город песков и высокого солнца, захолустье планеты Турук. Протянувшийся вдоль побережья колбаской, яркий, звонкий, чеканный Бурук… и к нему поезд утром. А я прилетел прямо в полночь, туруканскую, черную, полную пригоршню звезд расшвырявшую по небу полночь. Я стоял в космопорте, посредине столицы Турук, и смотрелся в окно – там, где желтым всходила луна, туруканская, древняя, жалась боком к другой, столь же древней луне. Парный свет обливал космопорт, он казался загадочным.
Спать не хотелось. Космопорт был как улей – живой и гудящий, уязвлял голосами. Рычал туруканскою речью.
– Космолет номер двадцать-пятнадцать-ноль-три прибывает…
– Космолет номер семь-восемнадцать – посадка…
А я никуда не летел, просто ждал, когда ночь истечет до последней звезды. Спать еще не хотелось.
Я пошел и купил сувенир. Это был туруканец из черного дерева, звонкого, точно хрусталь, и такого же хрупкого. Толстый злой туруканец в халате. Он был с мощной книгой лилового цвета, большими когтями и жутким хвостом. Он сидел под кудрявым раскидистым деревом, что-то читал. Желтый глаз пробегал по страницам.
«Какой-то мудрец, – я засунул в рюкзак туруканца, – знаменитый мудрец знаменитой планеты. Он скучает под деревом, ждет, когда поезд прибудет к нему и отправит его на Бурук».
Я зевнул. Я, наверно, устал. В животе забурчало и булькнуло. Я шел искать – ресторан, где покормят, с земным, мне понятным меню. Я нашел. Ошалел от цены. В пять раз больше, чем было у нас на Земле!
Разозлился.
– Вы что тут, совсем уже? – высказал я кассиру. – Да у нас я за эти расценки…
А кассир возвышался, как грозный утес. Многозуб и хвостат. И с салатовой кожей. Он оскалился. Мне стало дурно.
– Вы берете? – спросил он. – Или будете ждать до Земли? Там, где нужные цены?
Я готов был заплакать.
– Беру!
Заплатил. Зажевал две котлеты, гарнир – белый рис и зеленая зелень, выпил морса. Меня потянуло уснуть. Я сидел за столом, разморенный и вялый, а в окнах – кружили нахальные луны. Как бабочки. Легкие бабочки тяжкой планеты Турук. Расплывались в глазах. Исчезали и падали.
– Вам бы поспать, – покачал головою кассир, и помог мне подняться. Я встал, уцепившись за коготь его. Я качнулся. Зажал чемодан и пошел к разноцветной табличке: «Гостиница».
Цены меня пошатнули. Как маятник. Я онемел. Отклонился от курса. Сказал:
– Вы совсем уже? В десять раз больше, чем было у нас на Земле!
Подавился от злости.
Дежурный смотрел на меня, он был юный, зубастый, смешливый.
– Берете? – сказал он и фыркнул. – Или будете ждать до Земли? Там, где нужные цены?
Меня повело. Я готов был упасть, прямо на чемодан. И уснуть прямо тут.
– Да, беру!
Что еще оставалось?
***
Было утро и было метро. Туруканское, очень огромное. Нас поглощал эскалатор, он был точно пасть туруканского зверя, его беспредельная пасть, и на каждой ступеньке стоял туруканец. Я тоже стоял, и держал чемодан. Я был крошечный, будто пылинка. Метро утащило меня и швырнуло в вагон.
Там был запах метро – запах пота больших туруканцев, едкий, сочный, вонючий. Я сморщился. Я пересел. Я подумал: «Они что, не моются?» Мне стало стыдно – своих неприветливых мыслей, и я запретил себе думать. Уткнулся в смартфон, как и все. Пролистал новостную страницу. «Президент подписал… На Туруке открыли… Межпланетный конгресс…» Ничего интересного, все как всегда. Будто я на Земле, в нашем старом столичном метро, рассекаю в туннелях…
И тут – заорали.
– Всем хорошего дня! – заревело под ухом. – Предлагаю бесплатный концерт! Пять минут – уделите внимания!
Грянуло. Ухнуло. Жахнуло. Он был с колонками, с красным большим усилителем, с чем-то гитароподобным – здоровый, как конь, наглый житель Турука. Он играл. Он орал. Его пасть открывалась под музыку. Песня лилась и лилась. Все должны были слушать…
А потом все закончилось, то есть, была остановка. Он раскланялся. Вышел. А я… я сидел, оглушенный, испуганный.
Как же мощна ты, турукская музыка!
Я отдыхал. Передышка… увы, небольшая.
Завыли опять. Это был продавец, шустрый, юркий, с большою коробкой.
– Уделите минутку внимания!
«Так, начинается!» – я отвернулся. Я злился, как мог. Не хотел подарить и минутки… какой бессердечнейший я!
Но ко мне подошли и подсунули прямо под нос – изумрудную, с пестрым отливом, коробку. Там были трусы. Туруканские, сто двадцать восьмого размера… очень милые, только зачем мне трусы?
– Покупайте со скидкой! – сказал продавец. Подмигнул желтым давящим глазом. – Натуральные. Сносу не будет!
Я гордо молчал. Продавец отошел, завывая про скидку. Трусы покупали. Его многозубая пасть открывалась и щелкала.
Мчалось метро, и опять остановка. Ушел продавец. Я грустил без него. Я, наверно, скучал…
Но скучать мне не дали.
…Это был хилый, жалкий, больной туруканец. Сипел, подворачивал ножку. И полз, прямо полз на хвосте по метро. И ревел, крайне жалостным ревом.
– Пода-айте, кто сколько способен! Пода-айте!.. – рыдал туруканец, и полз, заливая слезами метро. Его хвост содрогался. Задел мою ногу шипами.
Я взвизгнул. Отдернулся. Он усмехнулся и полз себе дальше.
Ему подавали.
Потом – остановка. О, счастье! Я тяжко вздохнул. Мне осталось проехать всего ничего…
Но в вагон ворвались.
Это был разбитной туруканец, его чешуя была белой от краски.
– Сейчас будут танцы! – пропел он, и встал на передние лапы, и хвост – зацепился за поручень. Ухнул. Повис на хвосте. Стал размахивать лапами. Когти его просвистели так близко…
Я ахнул. Пригнулся. Прикинулся ковриком. Мне было дурно.
В заоблачных высях метро танцевал туруканец. Летающий танец с кинжалами.
Ой! Зацепил мой рюкзак. Ой! Порвал. Ой! Рюкзак развалился на части.
Я взвыл… и пришла остановка, моя, долгожданная.
Я подхватил чемодан и рванул из вагона. С дырявым своим рюкзаком…
Ну что же еще оставалось?
***
Поезд был бесконечен, длиннющий и хищный, как змей туруканских песков, подлетел, подвывая, и встал. И застрял на перроне, и дал всем войти. Я скормил ему свой туруканский билет, и я тоже вошел. Я нашел свою полку, она была нижней. Удобной, как поле для гольфа, и столь же большой. Пятиспальной.
«Ну, это ж Турук, тут с запасом!» – я хрюкнул от смеха и сел на нее. Сунул свой чемодан вниз под полку, достал расчлененный рюкзак. Он был жалок и, в общем, уже никуда не годился. Издержки метро… Я вздохнул. Поезд тронулся. Я прислонился к окну. За окном был пейзаж, туруканский, привычный. Необъятные здания, ветер, асфальт, и машины – сплошным, грязно-серым потоком. Такой суетливый Турук…
Подошел проводник. Он был в форме, зловещей и красной.
– Ваш билет! – проворчал он.
Проверил билет. И пошел по вагону, виляя хвостом. Я смотрел ему вслед, а потом отвернулся.
Мой сосед что-то ел. Гукал, чавкал, хлебал, шумно втягивал носом. Что-то круглое, светлое… Яйца? Но как они пахли! Словно сдох целый слон, туруканский печальный слоняра. У соседа, на белой тарелке.
Меня затошнило. Я пошел в туалет… и к нему была очередь. Два туруканца, и маленький, громкий, зеленый, как свежий салат, туруканский ребенок. Хорошенький, ростом с меня. Любопытный донельзя.
– Ты кто? – вопросил он и ткнул меня в шею. Слегка, шаловливо и мягко. Я тотчас отпрыгнул. – Иди-ка сюда! – заявил он, хватая меня за рукав. – Почему у тебя нет хвоста? Почему ты такого противного цвета? Почему ты такой? Почему-почему-почему?
Любопытный… Меня спас второй туруканец.
– Сынок, это дядя турист, он приехал к нам в гости. Он с планеты Земля, – объяснил терпеливо ребенку.
Ребенок замолк, лишь смотрел на меня желтым пристальным глазом. А потом потерял интерес.
…В туалете гремело и выло. Грохотал унитаз, грохотал умывальник, все качалось, трещало. Я тоже качался. Прошла тошнота, ничего не хотелось. Лишь только качаться, трещать… стоп. Я вымыл лицо, и я вышел наружу.
Вернулся, а полка была занята. Там сидел туруканец, он был с верхней полки. Он занял почти всю мою – необъятным зеленым седалищем.
– Я тут побуду, ага? – добродушно сказал он и вскрыл расписную бутылку. И выпил. И громко икнул. – Ух, забористо! Хочешь?
Тянул мне стакан. Он вонял туруканской сивухой. Я вздрогнул. Мотнул головой.
– Нет, спасибо.
– А жаль! – поскучнел туруканец. – Хорошее, свежее.
Вылакал все в одиночку. Бутылку. Другую. Четвертую…
Поезд летел. Наступал с неизбежностью вечер.