Метафизика опыта. Книга III. Анализ сознательных действий

Вопрос о порядке возникновения компонентов процесса сознания во всех случаях, когда его члены воспринимаются как отделимые один от другого, что имеет место в данном случае, – это вопросы, которые касаются порядка реальной обусловленности; и именно через рассмотрение этого порядка мы должны пройти, если хотим установить порядок природы (в метафизическом смысле этого слова), который действует в процессах-содержаниях такого рода. Когда, соответственно, мы ставим вопрос о реальной обусловленности фактов рединтегративного восприятия с целью выяснения порядка, в котором происходят различные их классы; то есть, когда мы объединяем такие явления, которые были проанализированы в Книге I., и выводы относительно реальной обусловленности, которые были сделаны в Книге II.; мы обнаруживаем, что единственная гипотеза, которая может оправдать изменение порядка, поддерживаемого здесь, между спонтанной и волевой реинтеграцией и между первичными и сложными объектами, – это та, которая прямо отрицается научной или физиологической психологией, как полностью немыслимая и вымышленная.

Поэтому мы вправе считать доказанным, что в первоначальном порядке возникновения и, следовательно, на протяжении всей истории рединтеграции, чтобы составить характеристику ее природы в метафизическом смысле этого слова, спонтанная рединтеграция является предшествующим sine qua non условием волевой, а первичные восприятия – аналогичным условием сложных восприятий или сложных объектов, причем два последних члена каждого различия не являются предшествующими условиями двух первых, несмотря на то, что в потоке реального опыта мы находим их постоянно чередующимися друг с другом. Общий результат заключается в том, что самой ранней и обусловленной стадией в процессе и развитии рединтеграции, во все периоды истории расы, а также отдельного человека, является стадия спонтанной рединтеграции первичных восприятий: именно в процессах такого рода следует заложить основу для анализа рединтеграции в целом и в том виде, в котором мы ее переживаем сейчас.

Говоря выше о спонтанной рединтеграции как условии волевых, и первичной как условии сложных восприятий, я, конечно, имею в виду, что реальная обусловленность принадлежит нервному организму, поддерживающему эти процессы, которые могут быть описаны только терминами, подразумевающими сознание. Термины «спонтанный» и «волевой», если бы их можно было взять в отрыве от импликации сознания, были бы тогда строго применимы к нейронным процессам, взятым сами по себе, если предположить, что мы можем знать их сами по себе или не прибегая к их обусловленному сознанию. Однако мое использование этих терминов может показаться многим странным, хотя я не впервые употребляю их в этом смысле. Обычно, как мне кажется, спонтанность отождествляют с волей. Это вытекает из распространенности традиционного представления о нематериальном агентстве в сознании; ведь предполагается, что это агентство (будучи на самом деле фикцией) действует спонтанно, proprio motu, или по своей собственной воле. Спонтанность и воля, отождествляемые таким образом, противопоставляются как предполагаемой пассивной восприимчивости со стороны нематериального субъекта, так и тем его действиям, которые, как предполагается, определяются ab extra, то есть физическими и механически действующими силами. Напротив, в моем употреблении этих терминов, которое, как мне кажется, оправдано анализом материи, приведенным в книге II, они не отождествляются, а противопоставляются; и любой процесс нервного организма, обеспечивающий рединтеграцию, до его модификации волей (которая также является действием нервного организма), называется спонтанным, несмотря на то, что его характер определяется главным образом предшествующими впечатлениями, которые обеспечивали чувственные представления.

Следующий момент, на который следует обратить внимание, состоит в том, что, начиная с основы спонтанной реинтеграции первичных представлений, необходимо последующее волевое усилие в форме внимания, включающего желание новых впечатлений, проливающих свет на существующие, как условие модификации ряда чистых представлений, спонтанно возникающих, в ряд систематически связанных понятий, или представлений, прошедших через и вне концептуального процесса; То есть в поезд Мысли, в строгом и правильном смысле этого слова, поезд, в который входят, во-первых, те первичные представления, на которых в первую очередь фиксируется внимание, и, во-вторых, те сложные объекты или группы первичных представлений, какими бы они ни были, которые формируются в результате таких актов внимания к первичным представлениям. Наблюдение этого вида внимания, которое является волевым, за поездами спонтанной реинтеграции и представлениями, из которых они состоят, является местом рождения Мысли или Мышления в строгом смысле слова. Любое представление, простое или сложное, в таком поезде спонтанной реинтеграции, на котором так фиксируется волевое внимание, тем самым превращается из восприятия в понятие, то есть в восприятие, ожидающее присоединения к нему новых впечатлений; а поскольку они должны быть либо сходными с ним, либо несходными, оно становится, в отношении тех, которые могут быть сходными, общим или охватывающим восприятием, выражаемым общим именем, термином или символом.

Концепция и мышление одновременно имеют свою природу и свое происхождение в наведении волевого внимания на спонтанную реинтеграцию восприятий.

Мы уже видели этот волевой фактор в работе на конкретном уровне, то есть в опыте, состоящем из чувственных представлений и рединтегративных представлений вместе, в Книге I, где было показано, что без внимания к первичным восприятиям с целью (как там было выражено) узнать о них больше, что приводит к выяснению их места среди первичных представлений, являющихся их исходным контекстом, и их отношений к ним, мы не смогли бы прийти к той их группировке, которая известна как восприятие материальных объектов, – группировке, которая представляет собой тип, на котором строятся наши представления обо всех реальных сложных объектах. Кроме того, стало ясно, какого рода внимание здесь требуется. Мы увидели, что внимание, направленное на то, чтобы узнать о данном первичном восприятии нечто большее, чем просто его фиксация (которая, хотя и является повторным действием, все же может быть непроизвольной), – внимание, вызванное чем-то странным или неожиданным в нем, внимание, предполагающее желание лучше с ним познакомиться и поэтому направленное на него в связи с его настоящим или ожидаемым контекстом, – словом, внимание такого рода, которое в предыдущей главе (Книга I, гл. Ill, §5), было необходимо для того, чтобы разбить поток первичных восприятий, как он первоначально возникает, и сгруппировать его члены или некоторые из них в наборы, соответствующие, в объективном мышлении, реальным объектам, мыслимым как существующие в природе. Именно таким образом, как мы видели в первой книге, первоначально приобретается наше знание об обычных материальных объектах, таких как коробка или колокол, а также о нашем собственном теле. Ощущения-представления, а следовательно, и представления зрительных и осязательных восприятий, которые составляют наше знание о любом таком материальном объекте, рассматриваемом как общий объект обоих видов восприятий, не приходят к нам уже сгруппированными и отделенными от других одновременно данных ощущений. Мы должны сначала обратить на них внимание, сославшись на их контекст, прежде чем обнаружим, что их группировка вместе, отдельно от других, соответствует постоянной группировке вместе, в Природе, реальных условий, от которых как существующие восприятия они зависят. В то же время, заметим, мы не группируем одни восприятия вместе или отделяем их от других по какой-либо собственной априорной причине или с помощью какой-либо подсказки, предоставляемой способностью к группировке или синтезу. Мы просто обращаем внимание на одновременные и тесно связанные изменения, происходящие в двух сериях восприятий, зрительных и осязательных, и на тот факт, что эти восприятия занимают одну и ту же часть пространственной протяженности в одно и то же время, причем каждое новое зрительное восприятие по мере его возникновения распознается как аналогичное предыдущим зрительным восприятиям, а каждое новое осязательное восприятие – как такое же. Группировка, которая получается в результате, то есть результирующее представление удаленного 3материального объекта, есть не что иное, как восприятие более глубокого порядка в исходной серии первичных восприятий, повторенных в представлении, чем это было очевидно при первом осмотре, то есть когда она существовала как серия спонтанно реинтегрированных восприятий.

Это порядок, признаваемый как тот, который мы могли бы воспринять, хотя и не восприняли, в то самое время, когда мы переживали первоначальную серию первичных восприятий. Акт волевого внимания, следовательно, в подобных случаях сразу же приводит не к чему иному, как к открытию фактов, до тех пор не наблюдавшихся; но это акт, необходимый для открытия.

Примеры, взятые, как и выше, из процесса, посредством которого первоначально приобретается знание о внешнем мире, конечно, являются примерами, в которых спонтанное представление не демонстрируется изолированно, чтобы быть противопоставленным волевому. Это существенный компонент, но не весь процесс. В качестве другого компонента все время происходят представления чувств. Одно ощущение репрезентируется, в то время как другое, точно такое же, репрезентируется; и репрезентации ощущений являются как основой остальной части процесса, так и проверкой истинности получаемых репрезентаций. Но связь между спонтанной и волевой рединтеграцией остается такой же, независимо от того, вмешиваются ли новые смысловые представления или нет, показывая тем самым, что даже в случаях, когда смысловые представления задействованы, внимание, которое является волевым, берет свое начало в рединтегративной, а не в пресентативной части процесса в целом. Так происходит, например, когда я пытаюсь вспомнить в мыслях точную природу и порядок происшествий во вчерашнем событии; или когда я пытаюсь подвести конкретный объект или событие под общую концепцию, которая до сих пор к нему не применялась, что является процессом, включающим сравнение; или когда я пытаюсь выработать последовательную линию чистой мысли, вспомнить неблагоприятные случаи, сформулировать гипотезы для их объяснения или устранения, или сравнить претензии конкурирующих теорий. Спонтанные реинтеграции здесь дают весь материал, из которого с помощью избирательного внимания, то есть воления с целью узнать что-то большее об этом материале, возникает мой вывод, и из которого он является модификацией. И последующее внимание всегда отмечено, как в своем происхождении, так и в своем поддержании в качестве процесса волевой реинтеграции, определенным чувством усилия, напряжения, трудности или смущения, каким бы слабым или незаметным оно ни было, что особенно характерно для тех случаев, когда интерес к рассматриваемому занятию велик.

Далее следует заметить, что представления, сформированные таким образом с помощью воли, будь то представления отдельных объектов или событий, или общие понятия, охватывающие неопределенное множество объектов, не обязательно остаются волевыми, но имеют тенденцию возвращаться в механизм спонтанной реинтеграции и повторяться впоследствии как спонтанно воспроизводимые представления, хотя и более высокой степени сложности, чем первичные, из которых они были созданы. Таким образом, поток спонтанных представлений постоянно модифицирует некоторые из составляющих его восприятий в волевые представления и постоянно принимает обратно в себя волевые представления, родителем которых он изначально был. Когда общее представление или сложный волевой образ становится практически неразрывным и привычным, он уже не требует акта внимания, чтобы его обнаружить или вспомнить. Его структура, место и время возникновения в сознании отныне обеспечиваются механизмом простой спонтанной реинтеграции. То, что раньше было волевым, теперь стало спонтанным, и поток сознания обогащается за счет приобретения постоянного содержания в результате опыта.

Мы видим также, что различие между спонтанным и волевым способами реинтеграции является исчерпывающим. Каждый рединтеграт является либо одним, либо другим, либо, если его длина или сложность значительны, содержит оба, не содержа ни того, ни другого. И это относится к рединтеграции во всей ее истории, как в расе, так и в индивидуумах, включая даже начало целого, которое, как мы видели, состоит только из спонтанных рединтеграций. Другими словами, это различие применимо к каждой последовательной стадии эволюции, от самой простой и ранней до самой поздней и сложной. Весь поток реинтеграции состоит, так сказать, из двух течений, сливающихся и переплетающихся друг с другом, – спонтанного и волевого. Спонтанный – это продолжение и развитие чувственных стимулов в органах рединтеграции, а волевой – реакция этих органов на эти процессы продолжения и развития. Первые берут свое начало в чувственных впечатлениях, вторые – в определенных реакциях организма.

Следует заметить, что при анализе реинтеграции я использовал термин «волевой» вместо более привычного «добровольный». Я делаю это потому, что он лучше всего выражает отличительный характер, который я хочу выявить, – его происхождение из волевых актов. Это более ограниченный термин из двух. Термин добровольный применяется к поездам редеинтеграции или действия, которые как целое инициируются или управляются волей, но не состоят исключительно из волевых актов. Волевой применяется только к элементу воления, который они содержат. Переходя теперь к другому различию, которое зависит от этого, как мы только что видели, – я имею в виду различие между представлениями первичных восприятий и представлениями отдаленных объектов или любого сложного объекта, воспринимаемого как реальный, – мы видим, что здесь дело обстоит несколько иначе. Представления последнего рода, будучи однажды введены посредством волевого действия в объективную мысль, имеют тенденцию становиться постоянными чертами ее механизма; становясь таковыми, они отмечают определенные и последовательные стадии в ее историческом развитии. Таким образом, восприятие реального внешнего мира, того, что мы назвали реальными условиями, среди которых собственное тело воспринимающего субъекта является его центральной и постоянной реальностью, отмечено как эпоха первостепенной важности в эволюции опыта, на каком бы этапе опыта человечества или отдельных людей мы ни предполагали, что восприятие было приобретено. Восприятие, обретенное однажды, никогда впоследствии не теряется и не только окрашивает и доминирует над всем последующим периодом опыта, но и становится необходимым в такой степени, что многие люди, кажется, вообще не способны мыслить, не принимая его как неотъемлемую часть своего мыслительного процесса. В книге II мы видели, что это же восприятие материальных объектов как реальных в том полном смысле этого слова, который привел нас к пониманию и характеристике их как реальных условий, было основой всей позитивной науки, включая психологию; материальный объект – это особый материальный объект, на котором основана психология, носящий, как и он, характер постоянного приближенного реального условия сознания.

§4. Я и личность

Но как бы ни были важны эти концепции и особенно их конкретный пример, концепция Субъекта, в истории и эволюции научного знания человека, они не имеют, по крайней мере непосредственно, такого же значения для анализа реинтеграции как процесса сознания или объективного мышления, которое является, так сказать, панорамным разворачиванием этого процесса, анализ которого в первую очередь обязательно является философским. Как рединтеграция и объективное мышление, как мы определили их для рассмотрения в данной главе, начинаются не с чувственных представлений, включающих удовольствие и боль чувства, а с представлений, пронизанных эмоциями радости и горя, так и главная эпоха в их историческом развитии отмечена концепцией не чего-то, что, подобно Субъекту, но чего-то, что прежде всего воспринимается как неотъемлемая часть самого процесса представления, затем предполагается, что оно было необходимым ингредиентом и в чувственном представлении, и, наконец, обнаруживается, что оно воспринимается во всем сознании, когда мы аналитически обращаемся к нему, с уже предложенной нам идеей его присутствия. Восприятие, о котором я говорю, – это то Единство во всем сознании, которое мы объективируем в отличие от всего изменчивого содержания, время от времени объединяемого в сознании, и называем Эго или Я. Я имею в виду, что Эго или Я принадлежит от первого до последнего к порядку объективной мысли, даже когда оно является объектом, о котором думают таким образом (поскольку все мысли являются реальными объектами для рефлексивного восприятия), и не принадлежит к порядку реальной обусловленности, разве что как кон-диционат в этом порядке. Другими словами, Эго или Я не является объектом, мыслимым как реальное условие, если только оно не гипотетически гипостазировано.

Эго занимает в мире сознания или опыта в целом, который является анализом философии, положение, параллельное тому, которое занимает Субъект в мире психологии; оба они являются центральными объектами миров, к которым они соответственно принадлежат, то есть объектами, к которым все другие в их соответствующих мирах отсылают для систематической координации. Но смысл, в котором это верно, не тот, в котором это было бы понято или принято ни философами здравого смысла, ни большим числом психологов в настоящее время. Наиболее распространенный взгляд на Эго несовместим с концепцией Субъекта как единственного ближайшего реального состояния сознания. Ибо при таком взгляде Субъект низводится до уровня непосредственного реального условия или агента сознания и мыслится лишь как промежуточное или инструментальное условие, то есть как тело или материальная система средств, с помощью которых материальный мир вводится в связь с реальным агентом, реальным человеком и его сознанием, причем этот реальный человек называется Эго. Таким образом, Эго мыслится как внутренний или нематериальный человек, внутри тела, или нервного организма, который является предметом научной психологии, внутренний человек, который сначала получает представления чувств через телесные органы, а затем, в процессе реинтеграции, сравнивает, разлагает, вновь объединяет и иным образом имеет с ними дело, как с членами своего собственного внутреннего или субъективного царства мысли, эмоций, воображения и воли. Таким образом, Эго обычно считается единственным центральным проксимальным реальным условием, или агентом, сознания в целом, в то время как Субъект становится простым средством, через которое он общается с материальным миром за пределами организма, и простым инструментом или органоном, который он ограниченно использует, или, скорее, как правило, использует, в своих внутренних рединтегративных действиях или отношениях со своим субъективным царством; Не говоря уже о предположении, которое неизбежно сопровождает подобные концепции, что сам материальный мир, включая субъект, в действительности может быть не более чем нематериальным продуктом собственных сил чувств, воли, мышления и воображения «Я». В этом, как я полагаю, общепринятом взгляде на Эго содержится одна большая и фундаментальная ошибка – ошибка приписывания ему функции быть реальным условием или агентом вообще. В предыдущих главах настоящей работы было показано, что Субъект, в смысле нервного организма научной психологии, является единственным известным ближайшим реальным условием, или агентом, сознания как экзистента. А поскольку Эго – это часть или способ сознания как существующего (а также как знающего), из этого следует, что оно обусловлено Субъектом и само не является реальным условием сознания или какого-либо из его способов, или так называемого субъективного царства объективной мысли, в оба из которых оно само входит как часть. Тем не менее это не лишает то единство сознания, которое гипостазируется как Эго, того центрального положения в мыслительном мире, то есть в сознании, рассматриваемом как знание, или в общей панораме объективной мысли, которое делает восприятие его эпохальным в познании и которым в достаточной степени оправдывается его аналогия с Субъектом. Наш мир объективной мысли был бы совсем не таким, каков он есть, если бы никогда не было достигнуто восприятие его единства как объекта самой фундаментальной функции Субъекта, а именно рефлексивного восприятия, одинакового в каждый последующий момент сознания.

Смысл и истинность этих утверждений станут очевидны, когда мы рассмотрим, чем на самом деле является Эго, чем на самом деле воспринимается то, что мы называем именем Я или Эго. Здесь перед нами открывается только одна возможность, если предыдущий анализ рефлексивного восприятия принять за верный. Этот анализ определяет, что должно представлять собой Эго, которое является его завершающим членом. Я ссылаюсь, в частности, на книгу I, гл. II, §§5 и 6, и снова, для дальнейшего определения, на книгу I, гл. VII, §§1, 2 и 4. В двух первых из этих отрывков было установлено, что момент рефлективного восприятия, момент всякого действительного опыта, состоит из двух аспектов или субмоментов, один субъективный, другой объективный, субъективный – это весь момент переживания как восприятия, объективный – это весь момент переживания как восприятия. Именно один набор этих субмоментов, субъективных субмоментов, или субъективных аспектов, в каждом эмпирическом или конкретном восприятии или опыте, которые теперь собраны в единство и сами объективированы как Эго или Воспринимающий; хотя в действительности факты дают нам основания объективировать их как не что иное, как Восприятие со стороны реального агента, Субъекта. Одинаковость этих субмоментов, как восприятия или сознания, дает нам основание объединить их как факт единства сознания, несмотря на все их различия в других отношениях, а факт их существенности для всего опыта дает нам основание приписать им, в этом единственном характере, диапазон, со-расширяющийся со всем возможным опытом. Но нет никаких оснований приписывать реальное агентство ни этим субмоментам в отдельности, ни единству сознания в течение жизни, которое обобщается из них, в большей степени, чем для приписывания его нескольким целым, субъективными аспектами которых они являются, конкретным или эмпирическим моментам рефлексивного восприятия, которые последовательно являются моментами всего фактического опыта. Длительность времени, которая является элементом любого восприятия или сознания, простого или сложного, является объединяющим, поскольку непрерывным, элементом в нем. В нем нельзя обнаружить никакой реальной силы. Именно этот элемент временной длительности был бы субъектом, которому принадлежала бы реальная агентность (если бы таковая существовала) в восприятии; и то, что реально в Эго, принадлежит сознанию субъекта лишь постольку, поскольку оно связано с этим элементом в восприятии. Короче говоря, Эго – это сознаваемое (а не сознающее) существо, воспринимаемое как абстрактный факт, общий для всех настоящих моментов сознания и повторяющийся в них, составляющий то, что я назвал субъективными субмоментами во всех них.

Теперь мы можем увидеть, в каком смысле Эго является центральным фактом во всех сознаниях, реинтеграциях и объективном мышлении, в котором его положение аналогично положению субъекта в реальном материальном мире. С того момента и после того, как мы признаем тождество в своем роде всех субмоментов сознания или рефлексивного восприятия как единого потока, в какую бы форму мы ни облекали наше признание этого, рефлексивное восприятие признается существенным обстоятельством, придающим единство всей панораме нашей объективной мысли, включая все ее частичные представления, в той мере, в какой момент восприятия мыслится как существенный для восприятия каждого содержания, которое вносит или внесло вклад в его составление. Тогда мы говорим, что являемся самосознающими, или воспринимаем наше сознание как наше; наше означает, в первую очередь, что оно отличается от всех своих объектов, кроме того центрального объекта, субъекта, в котором оно воспринимается как находящееся.

Но помимо этого существует дополнительное восприятие этого объединяющего момента, восприятие его, которое ведет непосредственно к гипостазированию его как агента, восприятие, которое мы не распознаем до тех пор, пока не распознаем только что упомянутое. Это восприятие его экзистентного аспекта или характера, то есть признание субъективных субмоментов нашего актуального сознания в качестве экзистентов – моментов, в которых сознание постоянно возникает над порогом, в зависимости от нейронных процессов в Субъекте, которые являются его ближайшими реальными условиями, определяющими возникновение его различных режимов как процессов сознания. Реальное агентство этих режимов лежит в нейронных процессах Субъекта, которые их обусловливают, и хотя они описываются в терминах сознания, они обязательно мыслятся как множество отдельных функций Субъекта (или деятельности Эго, если Эго гипостазировано); таким образом, сознательное существо, правильно ли оно мыслится как Субъект или неправильно как Эго, становится объектом психологии в отношении его сознания, которое, будучи взято как экзистент, co ipso взято как состоящее из определенного числа реально существующих процессов или функций. Теперь Субъект должен и может быть без противоречия принят как реальное условие сознания во всех его модусах и процессах. Он не является самим сознанием, а потому может служить его реальным условием. Но с Эго дело обстоит иначе. Ибо Эго – это абстрактное сознание, факт сознания, абстрагированный и превращенный в единый абстрактный факт, источник единства сознания в целом, единства, существенного как для целого, так и для каждой его части; и от этого легко (хотя и совершенно неоправданно) перейти к гипостазированию его как Единицы, или сознания как единой существующей единицы. И когда она однажды так гипостазирована, она должна быть понята как потенциально имеющая в себе все последовательные моменты сознания, от которых она абстрагирована, и которые, при соответствующих условиях, внешних по отношению к ней самой, она разворачивает или развивает из себя, или, говоря более техническим языком, которыми она последовательно становится. В этом отношении ложно гипостазированное Эго является своим собственным реальным условием, causa sui, что влечет за собой противоречие. Отношение между условием и обусловленным – это отношение между делимыми; отношение между абстракцией и явлениями, от которых она абстрагирована, – это отношение между неразделимыми. Явления не могут быть реальным условием абстракции, равно как и абстракция не может быть реальным условием явлений. Корень этой роковой путаницы лежит не в том, что сознание принимается за абстрактный факт единства восприятия, а в гипостазировании этой абстракции как сущности, например, как источника единства сознания. Но очевидно, что эта критика оставляет уникальную позицию Эго, взятую открыто как абстракция и понимаемую как факт единства в сознании, совершенно незатронутой, а также допускает параллелизм этой позиции в мире сознания с позицией Субъекта в мире реальных условий, как ближайшего реального условия сознания. Каждый момент сознания, как он происходит, определяется и поддерживается реальным условием, но это реальное условие лежит не в Эго, а в Субъекте.