Метафизика опыта. Книга III. Анализ сознательных действий

Точно так же в этике, если я подчиняю оценку индивидом сравнительной ценности его состояний сознания тому факту, что он является одним сознательным существом среди других, или даже тому, что он вообще является сознательным существом, я ставлю идею сознательного существа, которое в физиологической психологии является организмом, на место конечной цели, τελειότατον τέλος, всех сознательных действий, и тем самым заранее виктимизирую результаты моего этического анализа сознания, неосторожно предположив предрешенный вывод. Закон самосохранения в организмах может быть конечным законом природы, как выражение тенденции, физически необходимой для каждой органической структуры. Но из этого отнюдь не следует, что заповедь самосохранения является высшим законом морали.

Таким образом, представляется, что при использовании любого метода, кроме метафизического анализа, результаты этической и логической теории диктуются заранее, и эти науки, следовательно, становятся бесполезными, поскольку они не могут избежать воспроизведения в своих выводах тех же концепций, которые были молчаливо заложены в их предпосылках. С другой стороны, если следовать методу метафизического анализа, то, как мне кажется, станет очевидным, что логические законы имеют более глубокие корни в опыте, чем концепция субстанции или даже мыслящего агентства, концепции, для достижения которых, напротив, необходимо их наличие, и что этическая оценка ценностей имеет более глубокие корни, чем концепция сознательных существ или организмов, для достижения которой наличие этих более глубоких корней также является предварительным условием. Мы мыслим логически, прежде чем сформировать концепцию вещей или агентов; мы мыслим этически, прежде чем сформировать концепцию личности.

Таким образом, очертания задачи, стоящей перед нами в Книге III, в определенной степени прорисованы. Мы должны проанализировать, сравнить и обобщить состояния и процессы сознания, относящиеся ко всей области Рединтеграции, пока они не раскроют нам природу и метод сознательного действия и тем самым позволят нам установить фундаментальные понятия и принципы Этики и Логики, которые вместе охватывают всю ее область. Как позитивные науки были в некотором роде целью анализа в первой книге, так и практические науки будут в некотором роде целью нашего настоящего анализа. И как там мы обнаружили, что нет необходимости разбирать все виды ощущений, а можно без ущерба для общей цели опустить рассмотрение некоторых, как, например, всего класса внутренних, системных или телесных ощущений, и рассматривать их как охваченные рассуждением, примененным к отдельным случаям ощущений, которые не были определенно представлены как протяженные, или, другими словами, воспринимались как имеющие только длительность, изменение и последовательность, и таким образом занимающие время, не занимая пространства, так и здесь будет допустима подобная свобода. Нет необходимости рассматривать весь каталог образов, представлений, эмоций и страстей, которые являются явлениями или, скорее, содержанием, свойственным рединтегративным процессам, как спонтанным, так и добровольным, или пытаться определить эмоции и страсти в деталях, ссылаясь на конкретные представления, образы или концепции, с которыми они обычно сочетаются. Нашим главным объектом здесь являются законы, а не полное содержание рединтеграций, и они с достаточной ясностью проявятся при анализе процессов, которые, хотя и переживаются всегда в каком-то определенном содержании или материале, все же не зависят от конкретного содержания или материала, который время от времени является их воплощением или проводником. Поэтому, выбирая для анализа те или иные эмоции или образы, мы должны руководствоваться тем светом, который они способны пролить на принципы и методы рединтегративного процесса.

С помощью этого метода мы, как мне кажется, сможем составить некоторое определенное представление о диапазоне и силе человеческих способностей, а также о природе и границах знания, которое находится в пределах их досягаемости; кроме того, мы заложим аналитический фундамент для ответа на вопросы, которые встретятся нам в четвертой и последней книге, посвященной тому, что можно назвать конструктивной отраслью философии. В то же время мы завершим на тех же линиях и принципах метода аналитическое исследование, к которому мы приступили в самом начале Книги I. Там было установлено, что сознательный опыт дан только в форме процесса, процесса рефлексивного восприятия. Но поначалу у нас не было никакой другой подсказки, которой мы могли бы руководствоваться при попытке проанализировать содержание или ткань, из которой состоит этот процесс, кроме как начать с самого простого и переходить к рассмотрению все более и более сложных его моментов. Опять же, поначалу у нас не было причин, почему сознание переживается только как процесс. Перед нами не было ничего, кроме простого факта, что это так. Но когда исследование привело нас к пониманию того, что некоторые явления образуют группы объективной мысли, соответствующие и представляющие объекты, более или менее постоянные, которые вместе составляют мир материальных вещей и взаимодействуют друг с другом в том, что мы назвали порядком реальной обусловленности, отличным от процесса объективной мысли или просто сознания, у нас появилась подсказка для простого объяснения факта процесса в сознании.

То есть у нас было повторение феномена в измененной форме, у нас был факт другого процесса, раскрытый самим анализом, с которым мы могли привести в связь первоначально наблюдаемый факт процесса в сознании и представить их вместе как постоянно демонстрируемую гармонию между различными частями и различными видами фактов, входящих в наш общий опыт. И реальная обусловленность процесса сознания была таким образом обнаружена, само сознание приняло второй характер. К его прежнему характеру процесса во времени, который постоянно объективирует себя в актах и моментах рефлексивного восприятия, добавился новый характер реального существования, обусловленного материальными процессами, происходящими частично вне и частично внутри организма сознательного существа.

Итак, из этих материальных процессов постоянно происходят те, которые находятся внутри нейронной системы, и именно от одного большого класса этих процессов зависит рединтеграция. Ибо рединтеграция, как мы видели, – это название для всех состояний и процессов сознания, которые поддерживаются теми из нейронных процессов, которые не устанавливаются непосредственно и исключительно действием стимулов, поступающих извне нейронной системы. Фактически, единственными феноменами сознания, исключенными из реинтеграции, являются чувственные восприятия в актуальном представлении. С того момента, когда любое из них перестает быть реально представленным, его воспроизведение становится фактом реинтеграции и зависит от процессов, которые ее поддерживают. Но эти процессы, как и органы, в которых они происходят, функционально непрерывны с органами и процессами, которые поддерживают представления чувств; так что последние не только являются первоначальным источником идей, которые представляют их в рединтеграции, но и воспроизведение этих идей может быть стимулировано заново новыми представлениями чувств той же или подобной природы. Таким образом, представления чувств управляют представлениями или идеями, и в этой степени nihil in intellectu quod non prius in sensu является истиной. То, что добавляется при рединтеграции, состоит (1) из эмоций (включая желания, чувства и страсти), возникающих в сочетании с представленными образами, и (2) из спонтанных и добровольных способов упорядочения рединтегративного содержания, причем добровольный способ сопровождается и подтверждается чувством, которое должно быть классифицировано как чувство усилия или напряжения; независимо от того, берется ли это содержание рединтеграции в данных случаях как состоящее из эмоций, или образов, или обоих в единстве. Из них эмоции, страсти, спонтанно возникающие желания и спонтанные ассоциации должны быть включены в sensus вышеприведенной сентенции, если мы проведем резко определенную границу между ее sensus и ее intellectus. Но правда заключается в том, что волевые способы упорядочивания рединтегративного содержания, а также возникающие при этом эмоции, страсти, спонтанные желания и ассоциации действительно обусловлены природой и работой нейро-церебрального механизма, точнее, тех его частей и процессов, которые непосредственно поддерживают рединтеграцию. И эти части и процессы не только открыты для модификации стимулами, подающими представления извне тела, но и находятся в связи с экстранейронными тканями организма, ко многим из которых они также могут передавать стимулы посредством эфферентного нейронного воздействия.

Определяя таким образом характер и круг задач, стоящих перед нами, я хочу оставить в стороне вопрос о том, не является ли рединте-гративный нейронный организм также восприимчивым к впечатлениям, приходящим непосредственно извне, но не через нервные каналы, которые обычно служат для системных или специальных ощущений. Его восприимчивость означала бы, что он подобен органу чувств в получении оригинальных представлений, но что, в отличие от органа чувств, представления, которые он получает, могут иметь либо качество того, что мы сейчас называем представлениями, в отличие от представлений чувств, либо качество представлений чувств, если затронуты центральные окончания органов чувств. Короче говоря, он будет сразу же воспринимать, или, как некоторые называют это, интуитивно, образы или идеи, переданные ему извне, а не созданные в результате собственного воспроизведения чувственных представлений. Такая восприимчивость послужила бы готовой гипотезой, на которой можно построить объяснение реальных или предполагаемых явлений мыслепередачи и ясновидения. Физическая среда для таких восприятий и коммуникаций уже находится под рукой во всепроникающем эфире, который принято считать проводником света, лучистого тепла, электричества и магнетизма.

Признаюсь, я не вижу никакой немыслимости или внутренней невозможности в гипотезе о существовании такой восприимчивости в рединтегративном нервном организме, или такого средства восприятия и связи между одним мозгом и другим. Если справедливо предполагается, что эфирные вибрации действуют на нервы, то на физических основаниях должно быть установлено, что нервная материя способна реагировать на эфир. И если такая реакция происходит в одном специально созданном нервном органе, например, в глазу, то аналогичная реакция может, по идее, происходить, при других особых условиях, и в других нервных органах. Более того, кажется общепризнанным, что физические воздействия передаются, без непосредственного контакта, от одного организма к другому, что оказывает сильное влияние на состояния и процессы организма-реципиента. Вопрос, таким образом, относится не к передаче физического влияния, а к возможности определенных состояний или процессов сознания, сопровождающих это влияние. Может ли красный нервный организм получать впечатления, сопровождаемые сознанием, либо от подобных организмов (что является случаем переноса мысли), либо от объектов и событий в целом (что является случаем ясновидения), независимо от обычных каналов представления ощущений? Если предположить, что реальность переноса мыслей установлена, а его основные законы и процессы выяснены, легко представить, что он мог бы предложить средство для объяснения многих случаев не только кажущегося ясновидения, но и кажущегося предвидения и предсказания будущих событий. В то же время следует отметить, что весь вопрос о восприимчивости перерождающегося организма к впечатлениям, приходящим непосредственно извне, от которого зависит так много второстепенных вопросов, – это вопрос, который ожидает решения на чисто научных основаниях и чисто научными методами. Ни один из них не является вопросом, который может быть решен субъективным анализом метафизической философии. Наука должна, прежде всего, экспериментально установить факты, а затем сформулировать гипотезы и теории, объясняющие все факты, которые могут быть установлены. Эту задачу уже взяли на себя многие представители медицинской профессии, которые имеют доступ к большому количеству случаев аномальной психической работы, особенно во Франции, и которые добавили новую область гипнотизма к ранее признанным отделам медицинской науки. Эти люди, конечно, имеют дело непосредственно с фундаментальным вопросом, восприимчивостью рединтегративного механизма. Но к предмету подходили и со стороны феноменов, очевидно принадлежащих к нему, которые более популярны, поразительны, а также открыты для всех исследователей, как отдельными людьми, так и обществами, созданными, как Общество психических исследований в этой стране, с явной целью изучения всех подобных явлений. Каковы бы ни были результаты, к которым в конце концов придут те или иные исследователи, некоторые определенные выводы, несомненно, будут сделаны; успех в том или ином направлении, несомненно, увенчает терпеливые и ревностные труды их научно преследуемой задачи. Возможно, что к господству психологии добавится новый и определенный раздел, который метафизик будущего должен будет детально учитывать при попытке обоснования опыта.

§2. Некоторые ведущие характеристики реинтеграции

Мы возвращаемся, таким образом, к анализу потока сознания, процесса объективной мысли в отличие от объектов, мыслимых как материальные или как реальные условия, принимая в то же время термин мысль в широком смысле, чтобы охватить спонтанные, а также волевые элементы. И этот поток объективной мысли мы должны снова предположить, что мы испытываем в последовательно присутствующих моментах рефлексивного восприятия, что, собственно, и происходит, как было достаточно показано анализом, приведенным в книге I., где весь процесс рефлексивного восприятия, включая представления ощущений и представления вместе, был неоднократно описан, а его примеры рассмотрены.

Для того чтобы отчетливо представить перед собой наш специальный анализируемый объект, необходимо сделать еще одно ограничение: мы должны абстрагироваться от его чувственных представлений. Мы должны анализировать поток объективной мысли за вычетом его чувственных представлений, хотя и не за вычетом идей или образов, которые их представляют, а также, как уже говорилось, за вычетом эмоций, желаний, чувств и страстей, которые сопровождают эти представления. Иными словами, наш анализанд – это вся панорама объективной мысли, ее смысл и значение, сопоставленные и связанные с двумя вещами, которые мы исключаем из нее для целей анализа, – смысловыми представлениями, с одной стороны, и материальными объектами, о которых думаем, с другой, – и теми, и другими, которые, в сущности, по-разному ее создают и контролируют.

A. Линия демаркации между представлением и репрезентацией.

Поле столь обширно, что мы неизбежно должны начать наш анализ с общих соображений. И в первую очередь, где мы проводим границу между смысловой репрезентацией и реинтеграцией или репрезентацией? Эта грань достаточно ясна в теории, хотя часто трудно применима на практике. Мы не говорим, что ощущение-представление стало представлением или принадлежит к рединтегративному процессу, пока оно хотя бы однажды фактически не исчезнет из сознания и не возродится в нем вновь. Его возрождение и есть репрезентация или рединтеграция. В теории все ясно. Но теперь возьмем простой случай. Предположим, мы слышим, как кто-то произносит двустишие:

«Ахиллесов гнев, Греции страшный источник несметных бед, небесная богиня, воспой! «К тому моменту, когда мы слышим слово sing в конце второй строки, слово spring в конце первой уже перестало представляться, и восприятие рифмы связано с его реинтеграцией? Весна, конечно, потускнела от своей первой яркости, но можно ли сказать, что она совсем опустилась за порог сознания, когда пение ударяет по уху? Разные люди, возможно, решат этот вопрос по-разному. Я привожу этот пример, чтобы показать (1) что в простейших случаях, когда они проверяются на минутном опыте, разница между представлением и репрезентацией – это разница степени, а не вида, и (2) что переход от одного к другому происходит непрерывно, один и тот же или части одного и того же нервного органа задействуются в обоих случаях и сохраняют впечатление от представления, которое можно восстановить с помощью аналогичного впечатления в несколько измененном контексте. Явление, которое предстает перед нами, то же самое, с которым мы столкнулись при анализе процесса рефлексивного восприятия в книге I. Представленное ощущение начинает отступать в прошлое памяти с того самого момента, когда оно поднимается в сознание, или появляется за порогом. Я говорю не просто с момента достижения им максимальной яркости как представлением, а с момента его появления в сознании вообще, до того, как оно достигло наибольшей яркости. Это означает, другими словами, что представление включено как неотъемлемый элемент, или ингредиент, во все представления. Нервный процесс, который обеспечивает представление, сохраняет отпечаток стимула, который его породил; а сознание, которое его сопровождает, будучи также процессом, сохраняет подобие своего первого представленного момента. В этом смысле все восприятие, какое бы оно ни было, является рединтеграцией, просто потому, что это процесс; и в этом смысле репрезентация – это одна неразделенная половина или аспект презентативного восприятия; и именно с этим значением терминов мы были главным образом заинтересованы в анализе Книги I.– Следует отметить, что рединтеграция или репрезентация, как здесь описано, – это не то же самое явление, которое хорошо известно под названием «послеобразы». Это особый случай рединтеграции, случай, когда представление ограничивается той частью органа, которая непосредственно подвергается действию внешнего стимула. Эти последующие образы и их последовательности также представлены в рединтеграции, как если бы они были первоначальными представлениями.

Но ясно, что это не тот смысл, в котором следует понимать различие между презентацией, с одной стороны, рединтеграцией и репрезентацией, с другой, если оно должно быть полезным для нас в данной книге. Нам нужно такое различие, которое служило бы также разделением между обсуждаемыми явлениями, чтобы мы могли выделить одно из них для анализа.

Мы хотим включить в наш анализ одно без другого, но в то же время не упускать из виду связь между ними. Поэтому я буду придерживаться четкого теоретического разграничения, о котором говорилось выше, и применять термины «реинтеграция» и «репрезентация» только в тех случаях, когда предсенсационное чувственное восприятие ранее исчезало за порогом сознания или предполагается, что оно исчезало, а затем вновь возрождалось или вспоминалось в сознании. Для обозначения промежуточного состояния, промежуточного между угасанием и возобновлением, можно использовать термины retention, retentireness и (если позволительно такое словосочетание) retent. Разумеется, подразумевается, что это промежуточное состояние не является состоянием сознания.2

Принадлежащий ему нервный механизм функционирует, так сказать, ниже порога. К нему относятся ретенция, ретенция и ретенции; но ретенции не являются частью сознания, хотя названия, под которыми мы можем говорить о них, являются терминами сознания, терминами, которые описывают их либо как презентации, либо как репрезентации, то есть как сопутствующие нервные процессы выше порога. Благодаря этим различиям мы, во всяком случае, будем точно знать, о каких явлениях идет речь, и сможем отделить представления и ретенции от специального объекта нашего анализа, который должен включать только репрезентации и рединтеграции.

Возможно, во избежание недоразумений следует еще раз отметить тот факт, что ни представление, ни репрезентация, строго говоря, никогда не вспоминаются и не воспроизводятся; но когда используются эти или подобные термины, их смысл заключается в том, что в новом контексте вызывается содержание сознания, которое более или менее точно напоминает другое содержание в другом контексте, причем оба этих напоминающих содержания с их контекстами распознаются субъектом как прежние и последние части его собственной единой цепи или панорамы опыта.

B. Пробелы в чистой реинтеграции.

Далее давайте посмотрим, что мы делаем и почему, исключая смысловые репрезентации из нашего специального анализа. Многим это может показаться произвольным искажением феноменов в их реальном опыте. С одной стороны, мы никогда не имеем опыта бодрствования, и, возможно, даже опыта сновидений, без постоянного присутствия и примеси чувственных представлений. А с другой стороны, абстрагироваться от чувственных представлений в опыте – значит оставить остаток фрагментарным, необъяснимым и неспособным к связности. Это совершенно верно. Но ответ заключается в том, что мы сейчас занимаемся не структурой существующих знаний и идей в целом, включая их предполагаемые объекты, а процессами сознания, которые используются отчасти для ее построения, а отчасти для реализации собственных идеальных целей, основанных отчасти на чувственных восприятиях, а отчасти на потребностях и чувствах, зарождающихся в субъекте. Мы рассматриваем не анализ, не историю и не теорию структуры и прогресса уже существующего знания. Это анализ так называемых способностей субъекта к мышлению, желанию и чувству, к которым мы хотим прийти.

Знание – это одно, а мышление – другое. Путаница между этими двумя вещами погубила не одну амбициозную философскую систему. Мысль включает в себя и бытие, и небытие в силу своего собственного принципа движения, в то время как знание относится только к бытию, ибо всякое знание о небытии есть знание о нем только как об определении внутри мысли, объективированном для себя в рефлексии, а не как о существующем объекте, о котором думают, в отличие от мысли во всей ее полноте как способа сознания. Если бы нашей целью была теория знания в том виде, в каком она существует сейчас, или если бы мы занимались какой-либо из позитивных или практических наук в их нынешнем виде, или даже если бы мы занимались эпистемологией или теорией знания в ее самом широком смысле, предполагая, что она начинается, как это и происходит на самом деле, с допущения различия между субъектом и объектом как изначально известного факта, дело было бы иным. Но поскольку мы занимаемся философией, то есть знанием опыта или сознания во всем его объеме, и начинаем с его анализа без каких-либо допущений, – знанием, которое, несомненно, будет включать в себя эпистемологию или теорию познания на своем месте, то есть когда истинное различие между субъектом и объектом будет установлено путем анализа, – наш курс должен идти по другим линиям. Таким образом, поскольку знание сознания во всем его объеме, – а это, как показали первые шаги в анализе, есть знание его как субъективного аспекта Бытия во всей его полноте, – является целью и задачей всей настоящей работы; поскольку мы, следовательно, заинтересованы в возможностях, мыслимых и немыслимых возможностях существования в целом; и поскольку мы в Книге I. Мы проанализировали представления чувств настолько, чтобы увидеть, как они способствуют нашему познанию внешних реальностей, а среди них и самих субъектов как реальных условий; представляется разумным, что теперь мы должны абстрагироваться от представлений чувств и их реальных условий в анализе, который является основой оставшейся части исследования, то есть в анализе процессов мышления, чувства и желания, зависящих от реальных сил и способностей субъекта, которые наш анализ уже раскрыл перед нами. Ибо таким образом мы представляем себе оставшуюся часть опыта в той самой форме, в которой он действительно переживается, несмотря на то, что для этого мы вырываем его из контекста уже построенной системы знаний, признаваемой знанием реальности, независимо от того, принимает ли эта система форму науки или является обычным представлением здравого смысла о людях и вещах.

Абстрагируясь таким образом от чувственных представлений, материальных объектов и реальных условий, мы ни в коем случае не исключаем их из нашего поля зрения; напротив, мы всегда стремимся указать их место и связь во всей панораме объективного мышления, рединтегративные части которого являются нашим специальным объектом анализа. Вся панорама объективной мысли, как она переживается в серии последовательно присутствующих моментов рефлексивного восприятия, – это то, что мы имеем перед собой, с намерением проанализировать те ее части, которые состоят из рединтеграций, отмечая как пробелы, не подлежащие анализу, те части, которые заняты либо представлениями ощущений, либо предполагаемым присутствием реальных объектов, о которых думают, насколько они основаны на представлениях ощущений, либо нервными процессами, о которых мы здесь и сейчас имеем основания знать, но которые не включены в сознание, которое они фактически обусловливают. Нервные процессы, по сути, исключаются из нашего анализа просто как реальные условия, независимо от того, присутствуют они в сознании или нет, но включают в себя только то, что я сейчас назвал ретенциями.