Курьер

Ничего не поделаешь, придется соглашаться Матвею. Ладно, он останется до утра. Раз это сам, Иван Александрович его просит. Боится, видимо, в случае внезапной смерти в эту ночь, хочет все же, чтобы с его женою рядом был человек, когда его не станет.

– Хорошо, Иван Александрович. Я останусь. Заночую у вас, а утром мне, все равно надо будет отправляться дальше. Еду я к семье в Челябинск.

– Челябинск? – мгновенно вспыхивает он, загоревшимися усталыми глазами. – А у меня, я уже тебе говорил, две дочери там живут. У обоих, семьи, мужья. Я скажу Валентине, чтобы она написала тебе их адреса. Будет время, заедешь, расскажешь о нас. Пишут они нам редко. Сам знаешь, Матвей, у всех сегодня свои проблемы: то, того нет, то, этого. Мы русские, прости старика, стесняемся вслух говорить о своей нищете. Стесняемся выставить эту нищету, на глаз людской. Петушимся. Хорохоримся. Хвастаемся. Восхваливаем. Да и начальство у нас такой. Если на то пошло. С гнильцой. Говорят одно, а делают, черт те знает что. Туманят мозги просто, ради своих сегодняшних выгод. Этого у нас, видимо, не занимать. Как думаешь? – и смотрит он на Матвея, хитро. – Может, от того плохо и живем? – говорит он уже устало, отпуская Матвея.

Ну, раз так получилось, время зачем понапрасну терять Матвею. С разрешения Ивана Александровича, он решился пешком пройтись по этой деревне. Куда, ему не важно. Главное, увидеть деревню, поздороваться со встречными по дороге людьми. Встретит по пути магазин, зайдет, уважит Ивана Александровича, купит хорошую водку для него. А почему бы нет. Да, пусть побалуется перед смертью. Хоть полстопочки выпьет со своей женою. А ему, пить не желательно. За рулем. Нельзя. В дороге это опасно. Ну, посидит вместе с ними вечерком, попьет чайку за место водки. Главное, уважение он сделает человеку, которому жить всего несколько часов, дней. Плохо он все же выглядел. Эта худоба, эта провал глаз. Да, собственно, у него только глаза в провалах были светлыми. Светились, там, из глубины, будто. Странно, но Матвей видел в старике умные его глаза. И рассуждение его, просто были великолепными, без единого провала памяти. Четко, логично. Действительно, он как бы был похож на школьного учителя в своих умозаключениях. А говорят, деревня тупа. А кто говорит – то? Понятно. Зажравшие сегодняшние буржуа, нахалявные. Значит, врут эти умники, затейники, разрушители страны, нахапавшие богатство нации просто так. Да у этой деревни, и школа была двухэтажная. Из белого кирпича. А клуб, – ему это подсказала женщина, которая шла по дороге: «Да, это наш клуб». Был он бревенчатый, внушительного размера. Казалось, у него два зала. Он его даже, обошел со всех сторон, так как он рядом с клубом, напротив, увидел монументальный памятник, солдата воина, минувшей войны – Отечественной. Тут же у них размещался. Раньше сельсоветом называли такое здание, теперь там висела вывеска: « Сельская Мэрия». А школьный сад, такой был богатый, утопающий. Отсюда, от клуба, или от сельской Мэрии, школа двухэтажная просто утопала в этих деревьях. Удивительно даже. Даже, когда по улице идешь, кажется, сопровождают его насаженные деревья, но только, каждое дерево обведено еще заборчиками. Это, видимо, скотины не поедали с них листья. Магазин он, на своем пути увидел, это, когда он, совершенно случайно, обнаружил его, ниже от сельской Мэри. Видимо, он его прошел не замеченным, так, как, его, в это время, привлекло за этой зданием магазина, небольшой пруд. Такой интересный. Со стороны клубных окон, по бокам, росли у этого пруда, на берегу, плачущие ивы, а рядом, этого поверить было трудно, все же эта была деревня, стояли скамейки. Матвей даже не поленился, отбросил это всякое неудобство, знал же, наблюдают из окон домов за ним, дошел до этих скамеек, выбрал одну, как раз со стороны клуба, присел и сразу же полез в карман за сигаретами.

В это время, пока он курил сигарету, поверхность воды этого пруда, пошла рябью. Это, неожиданно прибежал ветер, с той стороны того оврага. Пришлось ему даже в кулаке запрячь дымящую свою сигарету. Было после того ветра, тихо, ум отворено. Никто не проходил мимо, не любопытствовал: кто он, и почему он сидит на скамейке, у пруда в такой час. Или, это пофиг было, кто он, этот чужой человек. Или, в деревне уже знали, кто он? И кого он сейчас высадил из своей машины напротив Ивана Александровича дома. Да он, и сам отсюда видел, как деревенские люди, тянуться сейчас к дому Ивану Александровичу. Видимо, тут, и правда, хорошо освоили сарафанное радио. Не прошло ведь и полчаса, как он довез их. Уже деревенские прослышали, выходит, приехал своими ногами их Иван Александрович. Так, что Матвею, когда он забежит в магазин, не забыть бы ему купить водку. Дотемна еще далеко. Значит, люди, дотемна, будут подходить к дому Ивану Александровичу, только, лишь бы пожать последний раз руку Ивана Александровича, пока он еще не представился. А то, что он из – за рака, провалялся в Казани целых два месяца, об этом знала вся деревня. А он, все же, не последним, оказывается, человеком был в деревне. Судя, как к нему идут сейчас шеренгами люди, было видно, он в деревне уважаемый все же был человек. Поэтому и Матвею надо торопиться, а не сидеть памятником тут. Наконец, и ему надо, видимо, дотопать до этого магазина. Если там водка есть, купить её. Людей приходящих к нему, надо же чем – то угощать. Но зря беспокоился Матвей. Этих бутылок у Ивана Александровича, почти ящик. Он их специально заранее купил, чтобы на его похоронах, и когда девять и сорок дней будет, а Валентине, жене не думать: бежать ей в магазин, или вспомнить, что в кладовой, в отдельном отсеке, уже стоят эти бело головки, выглядывая из ящика. Но, Матвей ведь об этом, ничего не знал. И не знал, что их сын высылал им денег, ежемесячно. Он рассуждал, как сегодняшний человек страны. Раз в городе люди живут очень плохо, значит и в деревнях сейчас не очень радостно жить. Поэтому, почему бы ему, ну, раз у него деньги есть, не порадовать этому старику, которому, не сегодня завтра, надо представиться перед богом. Он, конечно, от этой покупки не обеднеет, а старик порадуется…

В магазине, кроме продавца женщины, никого не было в это время. А она, увидев у себя, у порога своего магазина, Матвея, даже не удивилась, только спросила, не друг ли он сына Ивана Александровича. Поэтому, не удержался и Матвей, встречно задать ей вопрос.

– А что, Ивану Александровичу, приезжают только друзья его сына, за место него?

– Да он же, – бесхитростно отвечает она ему, – безвылазно живет давно уже в Москве. Столичный человек он теперь. Говорят, он там большим человеком заделался, после своей учебы. Некогда, видать. Иван Александрович болеет, а он: ни духа, ни слуха о себе. Все у него дети такие. Уехали, забыли. Как птицы, знаете. Разлетелись, забыли родства.

– Интересно, – говорит ей Матвей. – А осуждать, красиво? Мало ли что у него, там, в Москве. Занят. Или, еще не известили, что Иван Александрович при смерти.

– Ладно, нечего придираться к моим словам, – покрикивает она на Матвея. – Что хотел – то купить?

– Дайте мне водку. Что еще… Яблок, лимонов, наверное, нет?

– Нет, почему же. Лимоны есть. Сколько штук тебе?

– Дайте две. И еще, колбасу. Есть хороший сорт?

– Буженина есть. Магазин теперь, сами должны знать, теперь, частный. Спросите. Самого черта достану. По деньгам, конечно. Да, вы забыли, хлеба берите еще. Знаю. Хозяйка, Валентина Ивановна, за хлебом еще не приходила сюда. Вы же их привезли из станции?

Накидав это все прикупленное в пакет, Матвей вышел.

Было тихо. Даже крика петуха не было слышно. Или, еще не время им кричать? Но кур, и петухов, он видел возле домов, ковыряющих лапками по земле, ища что – то для себя съестного. Петухи такие важные по пути следования попадались. Как, что находил он что – то необычное на земле, Матвей обратил, он, задирал голову, издавал горловой звук, ко – ко – ко, созывая к себе этих своих наседков. Было на это потешно смотреть. В городе такое, и правда, не увидишь.

К дому он Ивану Александровичу подошел, как бы даже не заметно. Когда он подходил, перед ним, в шагах пятидесяти, он видел, как очередной посетитель поднимается по крыльцу веранды Ивана Александровича. Он, поэтому, чуть поубавил шаг, потому остался не замеченным. Правильно, видимо, поступил. Зачем ему лишние расспросы, разговоры. У него свои проблемы. Слава бога хоть он отвлекся от этих не сбывших проблем, которые пожирали его, где бы он не находился: в машине, дома.

Сразу подняться по крыльцу, он не стал. Остановился у своей машины, которая, стояла сейчас сбоку, у клети Ивана Александровича. Там он прислонился задом к машине, неторопливо закурил. Было тихо тут. Даже птицы не пели, удивительно. Хотя сад у Ивана Александровича, судя по виду, был богатый. Сразу, ну, чуть в стороне, от его дома, за заборами, за штакетниками, стояли пять вымахавшие березы. Почему пять, он вначале не понял, но после того, как выкурил сигарету, неожиданно пришло к нему в голову этот ребус – разгадка. Вспомнил. У Ивана Александровича пятеро детей. И по количеству детей и эти березы. Один от другого выше.

Потом вышла на крыльцо веранды Валентина Ивановна, позвала его в дом.

***

Нет, не умер в эту ночь, Иван Александрович. Но кричал сильно, видимо, от боли. Пришлось Валентине Ивановне бежать за медсестрою. Ее еще тут, в деревне, пока не извели. Не успели закрыть деревенскую амбулаторию. Пока действовала, чтобы она обезболила Ивана Александровича. Потому, ночь прошла с тревогами. Никто не спал. Да и Матвей всю ночь просидел у изголовья Ивана Александровича. Вначале он прилег было в передней, где ему определили постель, но когда среди ночи от боли стал кричать больной, тут и мертвый бы, и правда, проснулся. Он встал, как мог стал помогать Валентине Ивановне. Подогреть воду в самоваре, встречать медсестру, затем, провожать ее. Хотя, под утро, ночь и не так была темная, но, как же ее отпустишь одной, – это по понятию Матвея. Он знает. В городе нельзя за полночь отпускать без сопровождающего, одинокую молодую женщину на улицу. Что уж тут удивлятся? На улицах страны сегодня, такой порядок: хулиганьё везде. Всякое там случается: на бандита нарвется, и на насильника. А тут в деревне, кого бояться: все друг друга знают, но, по понятию Матвея, он, все же городской человек, проводил эту женщину до ее дома, но, когда вернулся, там не до спанья уже было. Закукарекали петухи, ожила деревня. Там и там, слышно было отдельные голоса коров, созывающих своих хозяек, что пора их доить. Деревня же.

Под утро только, чуть успокоился от болей Иван Александрович. Все будто облегченно вздохнули. Хотя, в доме, неспавших, только двое числились: Валентина Ивановна, да и он сам, Матвей. Несмотря с дороги, она еще бодрилась, держалась. А о нем, о Матвее, что заострять? Он еще молодой, хотя и он не понимал, как он утром продолжит путь? На трассе ведь надо быть предельно внимательным. Но и не ехать ему, тоже нельзя было. Опоздает, зачем ему тогда гнать машину, через пол страны? Поедет он, конечно, а там, отъехав, примет решение. Будет по трассе, такое же озеро, как вчера, он в нем искупался, остановиться, взбодрит себя. А сегодняшнюю ночь, он не мог безучастно лежать в передней, слыша крики боли Ивана Александровича. Сейчас, вот, самовар закипит. Валентина Ивановна, как сердцем чуяла, ему, Матвею, подкрепиться надо перед этой дальней дорогой. Поэтому, или это у нее уже, привычка вставать с петушиными криками. Как только закричали петухи из соседних дворов, сходила с ведрами колодцу. (А колодец, у нее во дворе, рядом с кладовой клетью). Принесла воду, залила самовар, а угля у нее, скоплено было, в другом с права, поддувале печки. Наполнила углем в трубу, подожгла бумагу, и вот он уже, загудело по дымовой трубе самовар. Интересно все же, на это явление смотреть. В городе сейчас редко встретишь такой самовар, который углем топиться. А тут Валентина Ивановна еще, когда закипела вода в самоваре, открыла крышку самовара, положила туда, где кипела вода, несколько яиц, мытых куриных, затем закрыла снова крышку самовара, объясняя Матвею.

– Для тебя это я, Матвей, яйца готовлю. Вот сварятся, остудим их в холодной воде, позавтракаешь. Тебе ехать надо. Гляди. Хорошо подумай. Ниспамши ты. Тяжело будет тебе в дороге.

Ну, честное слово, она как его покойная родная мама. Матвей, с благодарностью смотрит на нее, и, не сдержав рефлексный позыв плаксивости, воз вязи спешит на улицу, чтобы там утолить и успокоить себя табачным дымом. Тут ему, на крыльце, не застекленном, прохладно, хорошо. Двор Ивана Александровича, зарос травой – муравой. Видимо, давно у них нет живности, раз трава во дворе. И грустно ему от этого, что деревенские дворы зарастают травой – муравой. Не слышно утрешнего кашля овец, коров. Не бегают по двору куры. Хотя, куры и петухи в деревне видел, возле их домов. Но не у каждого это, как раньше при советской власти.

Затем его позвала в дом завтракать Валентина Ивановна.

***

А через час, он уже был в дороге. Ничего не поделаешь. Не ждать же ему, когда представится Господу богу, Иван Александрович. Да это и не честно было по отношению к нему. Да и жалко было, Валентину Ивановну. Хотя она и бодрилась, бегала бесперестанно по дому, но по виду на нее, жалко было видеть. Бледная, глаза у нее в страхе, что будет, неизвестно: жить он еще будет, или надо уже подумать, а не дать ли детям заранее телеграммы, чтобы они, без задержки приехали, до смерти их отца – успели, пока он жив, попрощаться с ним. Поэтому, тяжело на душе и у Матвея. Да и у Ольги, у его жены, такая же, видимо, оказия сейчас. Судя по ее телеграмме, если это правда, тоже ждет смерти своих родителей, потому и осталась на время у них. А тут она еще, и дочь решила, чтобы она пошла в этом году в Челябинскую школу. Ведь и ругаться сейчас с нею нельзя. Не понаслышке он знает, в такие дни лучше не трогать, своими поспешными выводами. Ну и чем конкретно он ей может помочь? Своими подсказками, что ли? Ровным счетом он, ничем не может помочь сейчас своей Ольге, да и горем убитой этой женщине, которая, чтобы думать о своем умирающем муже, беспокоится, как же доедет без приключений Матвей, до своей семьи?

Вот так зараза, заноса. Русский человек, да и русскоязычный, видимо, так скроен в России. Ему важно, чтобы близкий человек был счастлив, затем, он только последнюю очередь, подумает о себе. А Матвей, видимо, стал для нее все же близким человеком, раз она беспокоится за него. Горько это осознавать ему, но ведь, это, чистая правда. »Мы российские люди, так скроены, видимо», – говорит он это вслух, заводя машину, и одновременно целуя руку Валентины Ивановны, которая вышла провожать его. А Иван Александрович, после того укола медсестры, так и не проснулся. Поэтому, Матвею с ним пришлось просто молча попрощаться, постояв над спящим больным. Может, он и правильно сделал, что не разбудил его? А так неизвестно, что ожидать было от него. А телефонные адреса ее детей, он взял все же от Валентины Ивановны. Она его заставила взять.

– Может, – сказала она ему плаксивым голосом, – Матвейушка, позвонишь им по дороге, моим детям? Сам видишь. Плохо ему. Потом некогда мне будет.

Да, конечно, он постарается дозвониться до них в дороге, раз ему об этом просит сама, Валентина Ивановна. Ослушаться ее он не мог. Понимает, вскоре ей предстоят тяжелые дни, часы. Как же она одна справится? Умрет ее муж, кто же займется с похоронами? Кто – то должен быть в это время с нею рядом. Деревенские, конечно, ей не оставят в беде одной, помогут, но детям ей все равно надо извести, что с их отцом очень плохо.

– Хорошо, Валентина Ивановна, – говорит он, уже трогаясь. – Я обязательно дозвонюсь до ваших детей. Обещаю.

И вот, он уже на трассе. Дорога еще пуста. Ни одной машины: ни спереди, ни сзади. Только он. И небо над его головою исинное. Утро еще. Люди еще многие спят. В основном ребятня, да и те пожилые немногие, которым в деревне теперь незачем просыпаться рано, а те, которые работают на нефтяных промыслах, они сегодня работают вахтенным способом. На часах у Матвея, стрелка часов уже показывает, без пяти пять утра. Когда проснется основная масса людей, он уже далеко, видимо, будет от этой деревни. Путь у него длинный, дорога ровная, поют об асфальт колесные шины. Главное, ему не прозевать водоём. Заехать туда, привести себя божеский вид. Не привык он, немытым выходить на улицу. Всегда по утрам у себя дома, прежде чем выйти на улицу, принимал теплый душ. А тут, исключение, видимо. Не у себя дома, да и нет тут такого душа в этой деревне. Деревня, не город же это.

Вскоре он вдали, наконец, увидел сияние воды озера. Далеко по прикидкам его, озеро стояла от трассы. Но, а что поделать ему. Он грязный, ему надо помыться, да и ему бы еще рубашку поменять. А то он как на биржу труда, напялил на себя в белую рубашку, так в нем он до сих пор. Пиджак, он, конечно, снял. Лежит у него сейчас сзади, на кресле сиденья. Но ему все же придется остановиться. Отсюда ему из кабины не видно, как ему добраться до этого спасительного для него озера. Когда он остановив машину, вышел, правда, действительно, было ощутимо прохладно. Вокруг лежали чистые поля. На первый взгляд, и не поймешь. То ли убраны они оттуда, выращенного урожая, то ли, просто скошены… Только стерни торчат, да и молодая поросл – травы, зеленью тянулась к свету. А далеко вдали, как раз, где он остановился, с зеркалом светилась поверхность озера. Но до нее ему еще доехать надо. Предполагаемую дорогу к озеру, он отсюда, так и не заприметил. Растерянно почесав затылок, решил, чуть еще проехать. И действительно, когда он какой – то ручеек, выведенный под трассой трубы стока проехал, он увидел, наконец, дорогу грунтовую к озеру.

Дорога была не ровная. Ясно, по полю проложена кем – то, эта дорога к озеру. Машина его от этих кочек, подпрыгивала, виляла, но он все же доехал, остановился почти у самого травянистого берега. Вышел, осмотрелся. Да, озеро была внушительного размера. Начало, видимо, где он сейчас стоял рядом со своей машиной, а конец, вообразить даже ему было трудно. Уходила по рельефу оврага, далеко куда – то… к самому горизонту.

Первым делом, он, конечно, быстренько разделся. Хотелось ему быстрее воду. Чесалась от пота тело. Да и после туалета, в уборной, у Валентины Ивановны, утром еще, с петухами, когда он сходил туда, потерся только газетной бумагой. Теперь там, не стерпим о, зуд ело. Хотелось быстрее избавиться от этого зуда. Поэтому, без страха, кинулся воду.

Прохладная вода озера приняла его, но тут же вытолкнула его на поверхность. Или, это он сам, Матвей, от страха вытолкнул себя на поверхность. Так как, это явление странно выглядело. Что же его спугнула? Вроде он, когда головою скрылся воде, на корягу не наткнулся. Но неожиданный страх его ведь, мгновенно вытолкнула на поверхность. Да, это видение… Психиатра что ли сюда? Неужели ему это только почудилось? Если он сам сейчас, когда находился в толще воды, не увидел… только он, не помнит, открывал ли он под водою глаза? Но ведь он, как он сейчас себя, как это небо над его головою, увидел своими глазами, под водою, представленного в смертном одре Ивана Александровича. Это же абсурд! Этому верить было нельзя. Да и расскажи кому, обсмеют, ославят на весь его город. Но этого же он, увидел своими глазами, как Иван Александрович лежит на своей кровати с раскрытыми глазами…

Да, в это мгновение, Валентина Ивановна, и правда, закрывала ему глаза. Прошло – то всего, как он отъехал, где – то час полтора. Может и меньше. Глянуть бы на часы. Но ему сейчас уже было некогда. Быстрее, быстрее смыть себя эту грязь. Даже намыливать тело мылом ему некогда. Мгновение пришло к нему решение. Вернуться назад. Черт с нею с дорогой. Успеет он еще доехать до своих родных, надо сейчас помочь Валентине Ивановне с похоронами Ивана Александровича. Одной ей, тяжело сейчас. Понятно, деревенские жители, ей одной не оставят в беде. Помогут. Жаль, конечно, не дозвонился до их детей. Все ждал полного этого утра.

А если ему это только померещилось? Что он им скажет тогда детям Валентины Ивановны? Это же не шутка, да и он, не посланец Господа бога, чтобы сообщить им, что папа у них в это утро представился. А если он ошибается? Могут же его под суд привлеч за этот обман. Но ему уже некогда думать…

« Ладно, – говорит он, соглашаясь собою, – подъеду, удостоверюсь, позвоню на месте.

Скоренько поменяв рубашку, цвета неба, развернулся, и ни о чем больше не думая, направил машину в сторону трассы. А на трассе, он погнал свою машину обратно в деревню Андреевку. На его машине, на спидометре показывало, что он едет почти под двести километров в час. Слава бога, нет машин на дороге. Такая езда, конечно, опасная. Но он ничего не мог собою поделать. Зачем он это делает, он не понимал? Ведь, казалось бы, Иван Александрович ему совсем чужой. Да и не зачем ему так гнать машину? Ну, раз он решил на такой шаг, сбавь скорость. Куда ему теперь торопиться, раз уже представился к Господу богу Иван Александрович. Жалко, что ли стало ему, Валентину Ивановну? А сколько же в стране умирают люди? Сотнями в день. Если за всех он будет сгорбеть, хватит ли у него жизни, подумать о себе, о семье, наконец. Чудак он, действительно. Не зря ему и Ольга говорила: « Матвей, угомонись. Не гони лошадей. Успеешь, успеешь все сделать, что наметил в своей жизни. Вырастишь дочь, мы состаримся. Эх ты, мой чудак». Так, кажется, говорила ему его Ольга.

Вот уже впереди и первые дома деревни Андреевки. Дорога тут, в этой деревне, к удивлению Матвея, асфальтная. Да, конечно, чуть он забыл от этих тревог? Тут у них же добывают нефть.

Когда он уже подъехал к дому Ивана Александровича, понял, видение тогда в толще воды озера не обманула его. Много людей стояла возле его дома. Мужики и женщины, и даже дети, не смотря на такую рань. Впрочем, время на часах на руке Матвея показывала сейчас, уже ровно восемь часов утра. Теперь ему, как только поставит машину возле боковой стены клети, рядом с колодцем, надо срочно обзвонить, обещанным им, Валентине Ивановне, к ее детям. Только с кого начать, он на миг растерялся. Только на миг, дальше он уже набрал, не раздумывая ни на секунду, к ее сыну, в Москву. Тут на листке, с корявым почерком Валентины Ивановны, он стоял в списке первым. И звали его Сергеем. И получается он, Сергей Иванович.

Долго он не брал трубку. Казалось бы, время что московское, что и тут – одинаковое. Восемь утра. Если еще спит, пора уже и проснуться. Неженка он, какой – то. Да, с другой стороны, Москва эта, как бы сказать по мягче, другая все же страна для провинциалов. Во первых, сытая, по сегодняшнему дню. С провинцией ее не сравнить. Что ей провинция. Тут, скрытая нищета, макарошками питается нация, а там, богатство всей нации. Потому и люди там, видимо, особенные: нежные, капризные. Чужаков они не любят. Чужаки – это провинция. Не зря же, видимо, говорят: « Москва слезам не верит».

А он ничего мужиком оказался. Как только услышал из уст Матвея, что его отец Иван Александрович, сегодня утром представился, как солдат сержанту, тут же ответил.

« Ясно… Спасибо… Сегодня же выеду. Передайте моей маме, что ее сын уже едет».

И было еще слышно, как сдержанно хрипит он, от этого сообщения. Теперь Матвею предстоит позвонить на Чукотку. Там, конечно, по сравнению с материком, разница по времени большая, десять часов. И расстояние огромное. Даже и если она из Провидения, если и вылетит на следующее утро, то ей надо будет долететь сначала, или до Анадыря, или, до Магадана. А оттуда на самолете до Москвы, затем обратно до Самары и на такси. Если постарается, то успеет, как раз в день похорон своего отца. Это так, по прикидке его, но ему предстоит еще дозвониться до нее.

Он дозвонился и до нее. Слышимость была идеальная. Спасибо связистам. Хорошо работают. Но тут ей, Матвею пришлось подробно объяснять: зачем звонит.

– А мама, как?! – кричит она Матвею через всю страну. – Как она?! Не молчите! Умер, сегодня, говорите?!

Больше от нее Матвей, ничего не услышал. Она отключила телефон. Теперь, вот вопрос, нужно ли звонить в Червоноград? Это – Львовская область, Украина. А там сейчас бесятся, воюют со своим народом, после переворота, приспешники Бандеры. Украина совсем сума, видимо, сошла. Хочет любить Европу. Как и наши отдельные, «замохревшие» либералы.» Москали», выходит, им надоели, или, совсем, видимо, сошли с ума, дорвавшись до этой власти? Видимо, это ошибка все же кукурузника, Хрущева Никиты Сергеевича. Зачем он этих недобитых бандеревцев, раньше времени амнистировал? Не было бы теперь этого безобразия у них, на Украине. Видимо, и правда, выходит, надо ждать теперь очередного Богдана Хмельницкого, который бы вновь убедил украинцев, с Россией – это их счастье. Все же, как бы там не было, они ведь тоже славяне, русские. А не Угры, как они именуют себя теперь. А этот звонок из России, может её, и, загнать в угол. Раз она там… выходит у нее муж, украинец? А этот народ, почему – то сейчас отвернулся от матушки России. Надолго ли? Дай бог, все хорошо кончилось. Но звонить надо. Обещал, Валентине Ивановне.