Курьер

Затем, помнит он, как он первый шаг сделал, после приземления самолета в аэропорту Провидения. Да, помнит он, было тогда ощутимо прохладно. И чувствовалось дыхание этого Севера. Промозглая прохлада, ветер, и низко стремительно скользящие облака над сопками, в сторону какой – то тогда бухты. Там за бухтой, виделось ему рядно стоящие дома, и упирающие на поселок сопки. Один другого выше. Но до этого поселка, им еще далеко. Вначале надо пройти еще проверку пограничников. Которые сначала проверят у каждого, кто он, предъявленными документами, затем их пограничники выпустят из самолета.

Все это интересно ему, но в то же время, ему и грустно. Откуда прилетели они сюда, там было лето, тепло, а тут, такая заторможенная тоска, грусть, и эта промозглая погода. Не поймешь. То ли сейчас лето, то ли, зима. Глядя на сопки на этой стороне, отсюда из аэропорта, можно и подумать, тут еще зима. Сопки на этой стороне, особенно их шапки – верхушки этих сопок, укрыты, как будто, снегом.

Покривило душу его и здание аэропорта. Такая обыкновенная деревянная коробка. То ли он выстроен из тесовых досок. Не поймешь сразу. Отштукатурен. И как раз к зданию, лежал у левого торца, валун – камень, а на нем, как памятник, уселся какой – то местный житель. Одет он был в оленью шкуру, как тут называют эту одежду, кухлянкой. На ногах, торбаза, из шкуры ног молодого оленя. На голове капюшон от этой кухлянки. Да и вид у этого местного, был странный. Матвей это точно помнит. Он даже невольно врезался навечно в его память. Папа ему, как знающий знаток, шепчет. « Глянь, сынок. Это и есть тот шаман чукотский. В книгах Юрия Рытхеу, о них много пишут – я читал – а ты своими глазами видишь, этого анахронизма. Вот она, какой он этот Север». Он, вроде, даже, восхищен увидев здесь этого странного шамана. Матвей, это он помнит, остановился, встал перед этим шаманом. Хочется ему сказать, что – то этому шаману, но он не знает, поймет ли тот его речь, если он с ним заговорит. Но откуда ему было тогда знать, что эти аборигены, лучше своего языка, русский знали. Поэтому и побоялся. И за место слов подал ему, как подаяние, три рубля. И какое было у него удивление, когда этот шаман, на чисто английском, сказал ему: спасибо. Мама стояла тоже с ним рядом, потому она к нему обратилась тоже на английском. Конечно же, мама у него была учителем английского языка, и она, оказавшись здесь по прихоти отца его, надеялась, по приезду сюда, пойти в школу, преподавать английский язык. Поэтому, по этому поводу, мама была шокирована. « Странно, – сказала она отцу. – Эти аборигены лучше меня английский знают. Произношение у них идеальное». А отцу Матвею, что было удивляться. Тогда он, просто только пожал плечами, и, видимо, о шамане забыл надолго, когда из не многочисленной толпы встречающих, выбежал вперед, его закадычный друг с детства, работающий тут в поселке, в пятом отделе.

« Михайлович! – заорал он.

В обычной жизни, такие люди из КГБ, незаметные, а тут, ураган ворвался, видимо, в его тело. Зарычал от восторга, да еще, начал радостно хлопать его отца по спине, сопровождая крепкими словами. « ЁПРСТ, душу мать! О – ля – ля. Приехал. Ждал… Ждал… – снова крепкое слово. – Пошли, пошли. Ждут вас уже в машине».

Это было первое впечатление его, здесь, на земле Чукотки.

А того чукотского шамана он запомнил. Он его второй раз увидел возле интернатской школы, где учились дети этих местных аборигенов. Его дом как раз стоял наравне с этим интернатом. Разделяла их только узкая колея машинной дороги, а на взгорке, справа, у подошвы сопки, стояла его школа, где он теперь собирался продолжить учебу. И его мама пойдет в эту школу, преподавать английский язык. А с его отцом, с первых минуть было ясно, куда его коммунисты определят. Держали это место специально для него. Поэтому и вызвали его сюда, на освободившее место. Друг его, конечно, был в восторге. А отец Матвея, хотя и сдерживал себя от «телячий» нежности от его друга, нет, да нет, забываясь от восторгов своего друга, забывал сдерживать себя, расплывался в лице, и тоже кричал на него: « А помнишь! как мы… с тобою в детстве! Цыпками». Дураки они, конечно, тогда были. По весне, набегавшись босиком по лужам, не они только, а вся малышня, обретал цыпками на ногах.

Да, Матвея отец будет работать председателем поселкового совета. Это сейчас – что уж выдумывать. Какую – то видимость создают с выборными должностями младореформаторы, а тогда как сказал партия коммунистов, по всему быть «тебе» председателем поселково совета. Никаких возражений.

Тогда, когда Матвей прилетел в этот поселок, жизнь в поселке была, и правда, сыто – скучная. Как это понимать было? В магазине, бери, что хочешь. По деньгам, конечно, покупай, что желаешь. Надо, буженина. Бери. А в это время, на материке, в городах и поселках, в магазинных полках ничего не продавалось – шаром покати. Было в дефиците все: от одежды, до продуктов питания. А тут, богом забытой земле, было все. Надо человеку дубленка, бери, не хочу. Стоило 78 рублей. Яблоки, круглый год, из Китая. Рубль шестесят копеек. Баранина, из Австралии. Два рубля двадцать копеек. Картошка, ближе к весне, конечно, была консервированная. А так, если был завоз, бери… Килограмм, двадцать девять копеек. Но, вот, люду – северному, жить и, правда, было скучно. Особенно, осенью. В этот период погода менялась стремительно. Особенно, « из гнилого угла». Как тут, его прозвали местные остряки. Дул непрерывный ветер, вперемешку со снегом. Засыпал сопки, с простынками тоненькой, снегом, а тут, на другой стороне бухты, со стороны поселка, сопки стояли желтые от рано ушедшего лета, а на их подошвах, от прохлады, скапливалась туманная пыль. Тогда сопка до середины, закрывался от людского глаза, и шапка сопки выглядела, будто оно висит на этом тумане. Да и, в это время года, над бухтой тоже скапливалась влага. Половина бухты закрывался от глаз туманом – это на поселковой стороне, а та сторона, в это время дня, выглядела вся в белой кофте. Там лежал снег, ворошил его, гонимым со стороны Ледовитого океана, ветром. Да, в это время года, в душах людей была тоска, так как бухта, укрывался гнетущей душу, черными покрывалами облаками. Тогда жизнь, будто, на время останавливался. Замирал весь поселковый люд.

Чем же он, этот северянин, тогда был занят? Самолеты тогда не летали, а если и прилетали, почту сбрасывали из самолета, телевидения, тогда только – только запустили тут. Это сейчас десяток программ, а тогда одна единственная была программа: « Говорит, Москва. – И сопровождающий восторг диктора. «… Весь советский народ, воодушевлённый коммунистической партией, горд успехами родной коммунистической партии… Ура! Товарищи…»

Да. Тогда и, правда, восторгалась с этими «байками» страна. Но, а тут уже, народ был особый что ли – освобожденный из лагерей Колымы и Чукотки. После освобождения, уехать на материк, многим уж резона не было. Там люди в это время, только выживали. А тут хоть, зарплата была другая, чем на материке, да и снабжение… Северян все равно, лучще снабжали тогда продуктами, чем материковских. Поэтому, временами сейчас, Матвей, когда вспоминал эту жизнь в поселке, с тоской, не сдержанно даже выкрикивал: « Этих бы людей тогда, не было бы этой трагедии распада страны. Они бы сохранили этот большой союз. Гнили, гнили было тогда у этой власти, с приходом этого меченного».

Видимо, в чем – то, и правда, прав был. Гнили было много, и повсюду. В первых, партия коммунистов потеряла страну. Это факт. Всякого тогда принимали в эту партию. Если кто – то мастер на участке, обязан был вступить эту партию. По такому принципу, сколько «швалей» прошли, без учета в эту партию. Сотни. А по стране – миллионы. После, такую страну потеряли. Просто, стыдно, что ты русским родился. А Матвей, он что. После средней школы, родители, наконец, переехали обратно на «материк». И, видимо, надо было так. Матвея отец никогда не ошибался в прогнозах своих. Он теперь понимает сущность своего отца. На словах он, конечно, как сегодня кричат, с экрана телевизора новые патриоты: « Россия! Россия! » Но, что – то, он не видит, чтобы эти патриоты отказались от награбленного добра: бесплатной приватизации. Если они сегодня патриоты, то, куда же они денут не патриотов, всего на всего, рожденных на этой земле, которые (пусть не сомневаются), если какой – то иноверец захочет отнять у них эту землю, пойдут на них даже палками – батогами, чтобы отстоять свою независимость. Да они, действительно, патриоты. Или, это действительно, правда? В интернете это есть. Рыжик, он же, Чубайс, обещал в своих прогнозах: « … не жалко этих тридцать миллионов, которые не нашли дорогу рынка… пусть перемрут…» Этого нельзя скрывать ни в коем случае. Это он, видимо, и его подобные, хотели загнать весь бывший «советский народ», в это «стойло». «Теперь «рыжики» живут, – как не раз Матвей своей Ольге говорил, – как при коммунизме. Ус не дуют. Или я, Ольга, так жил тогда на Севере. На всем обеспеченном. Тоже я жил, как при коммунизме. Все было. Три зарплаты. В каждые два года отпуск. На полгода. Ну, не я, так жил, а мои родители. Какая разница, Ольга?! Я же при них был. Мне тоже пере – падало». «Эх, – вздыхает Матвей, все еще находясь в ностальгическом «сне», на этой скамейке. У него все еще раскиданы руки по сторонам. Лежат, как у подбитой птицы крылья, на спинке скамейки. И ведь ему надо пересилить себя, встать, наконец, от этой скамейки, расшевелить себя, дойти, наконец, до порога дома. И пока он в тепле, разденется, скинет из себя сырость одежды, примет ванную, приготовит себе на кухне пищу, надо ведь параллельно ему и поразмышлять, чем ему завтрашний день занять себя. Ладно уж. Заявление он оставил в приемной Мэри. С этим, казалось, все покончено. Битву затевать ему с мэрией, это только себе вред он сделал бы. Тяжело осознавать, но ему все же придется констатировать: с бизнес домом ему, пока он не совсем свихнулся с умом, надо как можно скорее забыть. А забыть, он не сможет, пока не получит на руку, обещанную младореформаторами города, компенсацию. Но в то же время, ему не надо забывать и о собственном «шкуре». Завтра он уж точно, доедет на машине до биржи труда, встанет на учет. Чем черт не шутит. Может и правда, повезет? Раз уже «вопят» вовсе из телевизора эти, подкормленные, аморальными чиновниками, пропагандисты. Устроится бы ему, и правда, инженером, на какой – нибудь предприятии города. Главное он, устроившись, наконец, правда же, почувствовал бы успокоение. И не надо ему тогда будет, не досыпать, думать, где лишние деньги добыть, и на что купить детали машин для своего магазина, да и, бизнес дом, не будет его больше сниться. Но возможно ли, после стольких лет, снова оказаться в должности инженера? Если верить, и правда, этих младореформаторов, которые «верещат» с экрана телевизора, еже частно, ежедневно, заводы в стране, оказывается, даже успешно работают. Но, что – то, это ему не верится. Самолеты пассажирские, почти все иностранные. Курам на смех. А где же эти ил – 18 ые, или, Ту 154 ые. Или, Анушки. Надежные. В такой стране, самолеты пассажирские – используем, иностранные. А куда же наши самолёты делись? Которые у нас были. Перефразируя теперь, спросим: а что у нас свое – то осталось? – на секунду отвлекаясь от переодевания, – переспрашивает этот вопрос вслух, Матвей. – Не помню, не знаю. Машина моя немецкая. В доме, все, за границей пахнет. Ничего из своего почти. Даже картошку, – с иронией говорит он, – начали закупать у евреев, из Израиля, или из Пакистана. Это же. Курам смех! Получается. В такой стране, свое, выходит, все растеряли, из за этих либералов. А если, завтра война? Допустим. С кем – то? Немного успокоившись, от этих съедающих душу дум, и выкурив очередную сигарету на кухне, Матвей снова впадает в уныние. « А ведь отец, все восхищался. И даже умирая, шепотом наставительно прошептал ему: « Смотри, Мотя. – Это он его так звал. – Не слушай никого. Живи своим умом. А самое главное, головою дружи. Это я, видимо, слушал не тем местом, верным псом был в своей партии. А эта партия, особенно руководство его, позже предала нас. Мы не виноваты… Мы верили… за это нас не надо судить. Так слушай… и тогда мы все выпускали, или покупали у стран запада и Америки: заводы, станки. Надо машины, станки, самолеты, строили заводы. Надо тканей, строили фабрики. Все было у нас, свое. А как пришли эти « Ельцины, Гайдары, Чубайсы» во власть, все изменилось. Делай то, что тебе Мотя нравиться».

Но самую главную мысль у отца, Матвей до сих пор, видимо, так и доконца не уяснил. Ладно. После распада этой огромной страны, он вынужденный индивидуум. В одиночестве только решает свои задачи. Ни куда он не лезет, не записывается ни в какую партию. Там сегодня, только «младореформаторы» правят балами. Будто, все они сегодня в телевизоре. Иконками глядят на свою разноязычную нацию. Смотришь, человек каким – то путем: доверием, или обманом, пролез во власть. Ладно бы. Ничего не поделаешь. Но он же до этой власти, стучал в грудь, на каждом перекрестке, что если его электорат выберет , он будет для них «слугой». Слугой! Что – то этого потом не видно, что он слуга этого электората. Так и он. Он слуга только для своей семьи, а в остальном, он до сих пор не понимает, как он живет, нужен ли он, вообще, в стране? Да и нуждается ли страна в нем? До двадцати двух лет учился. Страна ему, вроде, верила. Потому и образование ему дала бесплатно. А теперь… в чем проблема нашего образования сегодня? В школе детей не учат думать. Обучение превратилась в игру «угадайка».(Задним числом теперь, получается, исправил сменяемый гарант – эту угадайку. Спасибо ему хоть за это). Угадал, ты умный, а не угадал, ты дурак, получается. Да и… Так и так, если страна не изменится ( Причем тут сменяемый гарант), он знает, большинству придется идти в батраки, к новому «хозяину – «барину, по Жириновски». Это же он требовал, чтобы электорат обращался к таким, как он –« барином». А на госслужбу, там и без этого большинства, все места сегодня заранее перезаняты кумовьями, друзями, сватами, новых «пахан – младореформаторов». Ладно. Хватит ему заниматься самобичеванием. Заснуть бы ему. Утром ему ведь надо быть собранным. Раз он так решил. Почему бы ему не воплотить свой замысел? Теперь у него много времени. Не надо будет бежать по утрам к своему строящему бизнес дому, да пополнять запасы своего магазина, деталями машин, где командовала с нанятыми людьми его Ольга. Теперь и магазина нет, да и самой Ольги. Уехала, разочаровалась в этой жизнью, совсем переехала в свой город, к своим престарелым родителям, чтобы не досталась этим местным городским чиновникам, родительская квартира, когда те умрут. Нет теперь и бизнес дома. Хотя и, коробка еще, вроде, стоит. Но вскоре, это уже сердцем чует он, вскоре его раскатают, разравняют катками, и место, которое он выбрал для своего бизнес дома, исчезнет навсегда из вида. Если, действительно, так запланировано было по плану, место это вскоре примет очертания аллею, что сейчас за мостом, где начало старого города. А там, и правда, сейчас хорошо и красиво. Пирамидальными декоративными елями насажена эта аллея. Вокруг этих елей, скошенная трава. Дома, закрашены. Но, вдоль со стороны только дороги, а внутри, в глубине, как всегда, серо, неопрятно, не ухожено. Все это знают. И потому, не удивляются. Но как бы небыло. Короче, новый облик теперь у старого города. Вскоре и на этом пустыре закипит новая жизнь. Ближе, к Заречному, выстроят многочисленные высотные дома, а ближе к старому городу, до этого большого моста, достроят и этот, видимо, стадион. И облик тогда города изменится до неузнаваемости. Если все это так будет, да, действительно, его бизнес дом, смотрелось бы, и правда, нелепо. Но ведь у него останется в памяти незаживающая обида. Ее же не вытравишь ничем. Нет, да нет, временами будет ему напоминать, если, что – то в планах, архитекторы города, какие – то штрихи изменят, по ходу строительства. Но это будет уже в прошлом. Сейчас ему, надо успокоится, остановить ход мыслей, забыть навсегда от этих проблем, поужинать, а после, посидеть минутов несколько у телевизора, пока не накуриться, а затем заставить себя все же прилечь. Завтра у него, прямо с утра, другие неподъемные пока планы запланированы. Наконец, раз он решился, надо же заставить себя доехать и до этой биржи труда. Возможно, да и правда, может в стране теперь другие порядки пойдут? С трубами: нефти и газа, вечно не отсидишься. Да оно возможно скоро закончится. Надо будет и вспомнить о собственном производстве. Строить, обновлять заводы в стране, чтобы не чесать свои головы потом, почему эти европейцы и американцы, часто уж наседать на нас стали. То санкциями грозят, объявляя, то кому – то закрывают заграницу. Это же не порядок, чтобы кто – то угрожал нас снова. Это же смешно. Мы их когда – то спасли от фашизма, неужели они это забыли? Теперь они, что, в благодарность, начали нагнетать обстановку нам? Ума – то есть у них? Или забыли своё прошлое? Да понимают ли, Россией воевать, крыжу они не схватят? Нормальное демократическое общество, так не поступает. Он всегда помнит, кто его спас от рабства. ( А это уже, не наивно).

Выкурив у телевизора очередную сигарету (при Ольге, он бы не позволил, постеснялся), Матвей выключил телевизор, потащился в свою спальню. Да. Без Ольги ему там, и правда, несладко. Пока заснешь, измучишь всего себя. Но спать ему все же надо. И высыпаться тоже надо. Да и еще приходится, подумать. Как же он завтра проснется? Он к завтрашнему дню должен быть свеж. Поэтому он, как знал, не зря же принял и душ умеренный. Не кипяток, а чуть только теплый. Это, чтобы чувствовать в себе свежесть, после принятия душа. А курить ему перед сном, все же, не надо было. Возбудил только мозг, с этим никотиновым дымом. Но поспать ему в эту ночь, все же, Ольга не дала. На самом, на таком засыпающем моменте, Ольгин звонок подбросил его с постели.

***

Звонила его жена, Ольга, по поводу их дочери. « Ты же знаешь, Матвей, дочь в этом году пойдет во второй класс. Хочет она, чтобы и ты присутствовал вместе со мною, на этой школьной линейке. Ты как? Скоро ведь сентябрь. Думаешь присутствовать, или мне ей сказать, что тебе некогда сейчас?» » О, да», откажется он. Что он, совсем… того, очехвырился. Раз она позвонила, то недолго догадаться. Она знала его тоску по дочери. Просто так, никто в это время дня не позвонит. Ну, раз надо. Надо ему вначале все же, непременно завтра доехать до этой биржи труда, а затем, оставив там свои координаты, спешно бежать до железнодорожного вокзала. Чтобы узнать, точное время отправление поезда: Москва – Челябинск, или же, все же, махнуть до них, своим транспортом? А что? Дороги сейчас, вроде, добротные, говорят. К Олимпиаде все же готовится страна. Бояться нечего, что где – то он застрянет. Главное ему быть только, внимательным в дороге. А доехать, – куда он денется, – конечно же, доедет. Да и машина там, на месте, будет нужна. Все же там город. И большой город. Миллионный. Урал. Кузница страны, как говорили в старину, при коммунистах. Вся почти тяжелая промышленность там была когда – то сосредоточена, до этой младо реформаторской власти. А если и растранжирили эту теперь промышленность, то ноль, выходит, цена тогда всем нам. Что и говорить. Временщики. И в старину когда – то так же было. Это, когда поляки после захвата Москвы, поставили в цари своего человека. Слава бога нашлись истинно русские люди: Минин и Пожарский. Выходит, и теперь надо будет искать в стране таких, истинно русских и российских людей, чтобы этих « аморальных временщиков» в регионах заменить, восстановить былую страну. Все уже понимают, так как живет страна, больше уже жить нельзя. Подумать только. Пять, пять десяток сверх богачей – откуда они только взялись, и кто дал им возможность, таким образом нахаляво разбогатеть, когда основной народ, уж который год в нищете сидит, в полном смысле этого слова. Видимо, сидели, и правда, рядом с нынешней этой властю,– а остальным уготована, как всегда, прожиточный миниум. Удивляет. Понимает ли этого уродства, да и сам сменяемый гарант, которого выбрал его народ на выборах – да он еще, в каждый год теперь, хочет общаться перед экраном телевизора, со своим простым народом – электоратом? Или все это – невольно приходится так думать, глядя на эту скупую жизнь в стране – профанация все же с телевизором? Никто его не выбирал, а просто назначили его, эта существующая в стране бюрократия, чтобы он их линию гнул. Как тот и Ельцин – выродивший в своем президенстве вместе с Чубайсом, этих олигархов. Это же правда. А после, для близира, провели видимость выборы, по »чесноку». Вон даже… Думал ли он, когда еще учился в школе, там, на Севере, и, учась уже тут, в университете, что он вскоре столкнется проблемными мыслями: как ему теперь жить? Как? И на что? Да, он инженер. На ламповом был. Специалист в своем деле. Но, вот, по чьей – то «злой» воле распалась страна. Вышли из теней, и эти мнимые шарлатаны, так называемые «либералы». И что это еще интересно, не самые умные и честные( согласитесь же), и под этим именем, подобрав власть после советов, стали кроить у этой страны, национальные богатства. Тут волей не волей растеряешься, как эти, короеды – аморальные временщики (… да, временшики. Чубайса же,– говорили, писали, – разрещили «бежать» из страны ( раз не задержали его на границе), или все же слишком много знал, что не должен был знать об этом, глубинный российский народ. Не потому ли он стал теперь, не Чубайс Анатолий Борисович, а Моше Израилевичем. А был когда – то эталоном для всех местных властей. Иконкой он был еще недавно. Теперь, что скажут в оправдании народу – электорату ( а надо все же сказать, народу правду, или извинится), раз и рыжий Чубайс, выходит, сбежал из этой выстроенный либералами системы. Кого же тогда верить народу теперь? И что тогда остается делать ему, Матвею? Народу? Спрашивается. Молчать, выходит, снова прикажете в две дырки, как при коммунистах? Или, плюнуть на эту возню, послать этих крикунов – придурков, всех мастей подальше, попробовать уйти в свое плавание, если это возможно сегодня. Чем основной народ и занимался. Ходил за «бугор», за всякими ширь потребными товарами, а оттуда привозил, так называемый в стране, дефицит. Например: видеомагнитофоны. (Тогда они были, и правда, дифицитными). Или же, собрав последние свои гроши, выходил, на свой страх, на вновь открывающие рынки города. Да, тогда, и правда, было интересное время. Казалось, будто вся передовая бывшая «советская» интеллигенция, училась продавать товар. В каком – то месте купил товар, а у себя, перепродал чуть по дороже. И это, у либералов, называлось бизнесом. Он ведь хорошо помнил, прежнюю ту власть. Да и папа у него был, хорошим учителем. Тогда их, в то время, называли просто презрительно – спекулянт, фарцовщик. Как время меняется? Видимо, у каждой эпохи, – вслух это говорит он, – свои были учителя – дяди. Там спекулянтом, того человека обзывали, тут его – нарекли бизнесменом. Но спать ему надо. Веки у него прикрываются, но еще его усталый мозг что – то не дает ему окончательно провалиться в сон. Возможно, это его не дает заснуть, еще светлое окно? Хотя и, уже конец августа, но ночи еще светлые стояли. «Нет», – говорит он, заставляя с усилием встать и зашторить занавеской окно. Проделав этот путь, он снова возвращается к своей спальной кровати, но у самой кровати, тяжко вздыхает, сгорбленно стоит несколько минут, и со словами: « Эх, Ольга», кидается лицом в постель и мгновенно засыпает.

***

Утро. Чуть прохладно в спальне. Ни одной души, кроме него. Где – то там, в дальних подступах, на кухне, монотонно гудит работающий холодильник. А за зашторенным окном, не слышно ничего. У него квартира на третьем этаже. Как бы он услышал отсюда голоса. Но за зашторенной просвечивающей шторкой, видно ему силуэт березы. Надо вставать. Привести себя в порядок. Принять прохладный душ, да и одется бы, наконец, ему, чуть по приличнее. Ведь впервые в это утро, ему не надо торопливо бежать на строившийся объект. Да, он теперь свободен. Ура! Можно кричать. Отнята его мечта. Нет у него теперь, и этот вожделенный бизнес дом. Скорее забыть бы его. Но зачем же обманывать себя? Строил же, строил он этот бизнес дом. Был, теперь нет. И надо вставать ему все же. Скорее. А то он, и правда, скопытится с умом.

Подойдя к окну, он освобождает окно от шторки. Жмурится от белого резкого света. Трясет голову, взбадривая себя. Затем, тихо бредет в сторону ванной. « Нет», – говорит он себе, – прежде надо глянуть в шкаф, выглажен ли мой костюм и есть ли свежая рубашка? Уверившись, что костюм висит в шкафу, теперь уже спокойно направляется, сначала в туалет, а затем и ванную.

После ванны, он заставил все же себя подогреть чайник на плитке. Так как кофе ему непременно надо выпить, прежде чем отправиться на стоянку к своей машине. А там он уж, после того как он с банковской карточки снимет деньги, на поездку на Урал, поедет, заставит поехать, как бы и не прискорбно, и неудобно, на эту биржу труда. « Господи, – говорит он.– Стыд какой. Какими глазами я там объявлюсь? Дожил».

Да, в России народу сегодня, это не привычно, да и стыдно. Ведь этот глубинный народ, больше семидесяти лет, просто не знал: быть безработным. Все работали. Нет работы, находили тут же бедалаке работу. А кто не работал, пил, охламоничал, отправляли на перевоспитание в ЛТП – лечебное трудовое перевоспитание, или если, человек тунеядствовал, принудительно уже отправляли и на поселение, куда – нибудь на север Европы – Российской. Как однажды проделали они и с Иосифом Бродским – поэтом. Который, позже, уже в другой стране, стал Нобелевским лауреатом, по литературе. Интересно. А мог ли он и в нашей стране, со временем стать Нобелевским лауреатом? Черт его знает, а и правда. Тогда ведь одолел эту »железную» цензуру: «ни – зя, не пущать», единственный Михаил Александрович Шолохов только, а остальные Нобелевские лауреаты по литературе, номинированные: Борис Леонидович Пастернак – ему пришлось отказаться от этой Нобелевской награды. Иначе, просто бы его выдворили силой из страны, а Александру Исаевичу Солженицыну, в 1974 году просто не законно лишили гражданства. А Ивана Алексеевича Бунина – он успел уехать за границу, после Октябрьской революции большевиков. Жил в эмиграции, во Франции, а ЗЗ году получил Нобелевскую премию. Хотя и, зря они так изгалялись над своими уважаемыми людьми. Толку никакого не было. Но зато, сейчас модно. Соревнуются эти «умники» пропагандисты, от либеральной власти, с европейцами: сколько у них безработных, а сколько у нас. Видимо, мы,и правда, сошли с ума. Сколько миллионов людей зря, выходит, погибло, расстреляно, загублено, за это светлого будущего Человечества. Так легко ею расстались, доверившись на этих мнимых либералов. Разочаровались что ли? Или, и правда, люди в руководстве страны, тогда сами отказались от этой мечты? Теперь, кто мы? Какой мы жизнью живем? Пятак сверх богачей, успевшие ограбить нацию – недалеко от кормушки сидели, видимо – а остальные, прожиточный минимум. Смешной мы народ российский, а и правда.