Полная версия
Кулинарный Петербург конца XIX – начала XX века
Главный подвоз мороженых свиных туш и поросят в крупные города наблюдался к Рождеству, парная свинина продавалась круглый год. Зимой 1899 – 1900 г. в Петербург впервые завезли свиные туши из Заволжья, однако чаще всего свиней пригоняли из Старорусского уезда и Выборгской губернии, где их на продажу разводили чухонцы.
Торговцы мороженым мясом прибегали к ещё одному грандиозному способу обмана покупателей. Мясники мелко резали внутренние органы (кишки, требуху, сычуги, селезёнку, сердце, лёгкие и др.) и нашпиговывали ими мясные части туши. Туши в результате казались толстыми, мясистыми, а порезы были почти незаметны.
Столичным хозяйкам и кухаркам надлежало проявлять большую осторожность при покупке колбас и фаршей, т.к. они приготавливались «крайне небрежно», из разных мясных остатков, иногда значительно попортившихся, при этом свинина нередко наполовину заменялась кониной. Следовало остерегаться «чайных», колбас «с фаршем и языком», «итальянских», поскольку они готовились с большим количеством специй, отбивавших запах несвежей конины. По этой причине лучше было брать свежие кровяные и ливерные колбасы. Некоторые колбасники ухитрялись приготовлять дешёвую колбасу, состоявшую почти на 2/3 из муки и воды, добавляли большое количество селитры, красили её с помощью фуксина и т.д.
Для проверки качества колбасы рекомендовалось облить колбасный фарш водой, прокипятить его и добавить известковой воды (её можно было купить в аптеке). Если колбаса была сделана из подпорченного мяса, из неё выделялся особый газ, по запаху напоминавший испарения из отхожих мест. Примесь муки обнаруживали с помощью настойки йода, которая давала резкое синее окрашивание, а наличие фуксина путём настаивания куска колбасы в спирте. Лучше всего было брать продукты в немецких колбасных лавках, пользовавшихся хорошей репутацией, чего нельзя было сказать о русских колбасниках.
Петербургский листок. 1904. № 81 от 22 марта
Несчастные случаи при употреблении колбас были так часты, что одно время предполагали существование особого колбасного яда. Не зря у петербуржцев была в ходу шутка: «Хочешь стать вегетарианцем – поселись напротив колбасной». Для привлечения покупателей над дверями колбасных вешали искусственную бычью голову с позолоченными рогами, а на пороге – лошадиную подкову «на счастье». Однако содержались эти заведения, судя по результатам инспекций, из рук вон плохо. Колбасное производство совершенно не соответствовало необходимым гигиеническим условиям: колбасу варили в одном и том же бульоне по три – четыре раза вместо того, чтобы сливать его после каждой варки, использовали мясо, заражённое финнами, небрежно относились к фаршу, в результате чего он начинал гнить и т.д. Однако самым опасным для здоровья был товар колбасников-разносчиков. Они не имели своих лавок, а содержали только мастерские в самых глухих районах Петербурга. Свой товар они разносили на руках или развозили в тележках по мелочным лавкам, харчевням и трактирам. Такой колбасой обычно питался бедный люд столицы.
Птицу (кур, петухов, цыплят, самоклёвов, каплунов, пулярдок, индюшек, колкунов, гусей, уток, голубей и др.) следовало покупать в превосходных кладовых куриного ряда Мариинского рынка (бывшего Щукина двора) в Чернышёвом переулке. Самоклёвами называли откормленных в садке или клетке зерновой кашей, творогом и молочными каравайчиками молодых петушков, а колкунами – тяжеловесных индюков до 20 фунтов (полпуда) весом. Каплунов и пулярдок откармливали с рук. Откармливанием каплунов (петухов) занимались крестьяне некоторых селений Ростовского уезда Ярославской губернии. Откормленная птица появлялась в сентябре и продавалась до весны более чем в двое дороже обычных кур.
При покупке птицы также требовались обширные знания и опыт. Птицу надували, а выпотрошенную набивали паклей. В летнюю пору парная живность в Петербурге была редка и дорога. Поэтому знатоки советовали покупать замороженные «консервы» (тушки) на Мариинском рынке. Молодые цыплята продавались с ноября по июль парными или живыми. Они бывали порционными (на одну персону) – самые дорогие и деликатные, двухпорционные и четвертные. С ними продавцы зеленных лавок, торгующих не только овощами, но всем, чем попало, проделывали разные фокусы. Вместо цыплят они продавали неопытным хозяйкам карликов и карлиц куриной породы (цыцарочек), которых разводили в больших количествах из-за моды на миниатюрные яички. Опытная хозяйка могла отличить цыцарочку от цыплёнка по хлупу: у цыплёнка он нежен и мягок, у курицы жестковат. Нередко вместо цыплёнка могли подсунуть галку, сороку или ворону.
Дикую птицу нельзя было покупать у разносчиков, потому что она чаще всего бывала давленная. Ее ловили крестьянские подростки в пригородах и сбывали разносчикам. Такая птица не считалась свежей и полезной.
Рябчики были доступнее всего по цене с осени до февраля. По существовавшим охотничьим законам свежих тетеревов и рябчиков можно было продавать только с 15 июля. Зимой приходили большие партии с севера и северо-востока, а к весне появлялась западносибирская дичь. Покупать её было лучше в курятных лавках Мариинского рынка. Недобросовестные продавцы выдавали за рябчиков ощипанных молоденьких голубей, плодящихся в огромных количествах на чердаках столичных рынков, где на них охотились уличные мальчишки, преимущественно ученики трубочистов. Лучшим рябчиком считается архангельский, появляющийся в Петербурге с ноября. Хороши были также рябчики вологодские и сибирские, чердынские и из Пермской губернии (кедровики). Самыми плохими считались вельские из Вологодской губернии. т.к. они были мелкие и невкусные. Не рекомендовалось покупать дичь у разносчиков, которые скупали у крупных торговцев бракованную птицу.
Новое время 1900. № 8632 от 9 марта
Свежие дрозды бывали в Петербурге только в октябре, пока была рябина, которой они питались. Мясо считалось хуже, чем у рябчиков, но были любители.
Куропатки бывали белые и серые. Из серых самой хорошей называли дончиху (прибывала с Дона). Серая считалась лучше, поскольку она питалась зерновым хлебом, а белая -лесными ягодами и древесными почками. Они продавались с середины осени, когда начинался их подвоз с юга по железным дорогам. Белые куропатки появлялись с декабря из Архангельской губернии.
Самыми лучшими тетерьками и тетеревами считались сибирские, замороженные, появлявшиеся с середины ноября.
Перепёлки в Петербурге не пользовались большой популярностью и были слишком дороги. Лучшим сортом называли «курчанок» (из Курской и смежных с ней губерний). Не в большом почёте был также в петербургской торговле дикий гусь. Глухаря и глухарку называли «не элегантным, но выгодным жарким».
Из диких уток лучше всех считались кряквы и чирки, которые шли с Ладожского озера, а хуже всего сулок, но именно его в продаже было больше.
Дупеля, бекасы и вальдшнепы («красная птица») появлялись в продаже с конца июня.
Продавали на рынках и фазанов, но это блюдо считалось «аристократическим и в домашнем быту недоступным».
Маленькие птички – свиристели, воробьи, снегири использовались в основном для фаршировки паштетов, но иногда жарились.
Зайцев рекомендовалось покупать стреляных, а не капканных, т.к. первые ещё ели траву, а вторые питались только древесной корой.
Оленина вошла в меню петербуржцев с 1870-х гг. Приезжала она обычно из Архангельской губернии в замороженном виде. В оленине не было костей, жил, хрящей и волокон, а питательность и сочность вполне удовлетворительны. По кухмистерским и ресторанам распространялась также лосина, т.к. она была дешевле черкасской говядины.
Петербургский листок. 1900. № 21 от 22 января
В России было довольно много вегетарианцев, однако, в отличие от европейских стран, единое, «сплочённое, располагающее средствами общество», которое бы занималось распространением идей вегетарианства, ещё отсутствовало. Любителей мясной пищи они называли «некрофагами», т.е. потребителями мертвечины. На рубеже веков вегетарианцы были уверены, что за ними – будущее, что человечество постепенно превратиться исключительно в потребителей плодов и овощей. В Петербурге было несколько «рационально устроенных» вегетарианских столовых, в которых «люди, чувствовавшие отвращение к убоине и потокам крови могли наслаждаться физически и нравственно».
Вот что представляло собой типичное меню одной из таких столовых:
• Суп из моркови с гренками
• Бобы в форме с молочным соусом
• Пирог с яблоками
или
• Суп из кукурузы
• Кислая капуста с грибами и картофелем
• Крем из яблок со сливками
Многие петербуржцы поневоле являлись почти что вегетарианцами, поскольку мясо в целом был довольно дорогим удовольствием. Жители столицы регулярно жаловались на высокие цены на мясо. Вот типичное рассуждение главы семейства на эту тему.
– Помилуйте, житья от них нет, совсем разорить нас собираются. Ещё четыре дня тому назад кухарка покупала мясо по 17 копеек за фунт, через два дня накинули копейку, плачу 18, а вчера посчитали уже по 20 копеек за фунт! И так в четыре дня надбавили целых три копейки. Не поверил, сам пошёл в мясную.
– Грабёж что ли затеваете? – обращаюсь к мяснику.
– Дело обычное-с, – отвечает, – подождите, ещё дороже платить будете.
– Почему?
– Да скот вздорожал, бескормица, видите ли.
Не поверил и здесь. Думал стачка с кухаркой, – дело тоже обычное.
Обошёл все мясные лавки по Литовскому рынку и, о ужас, везде по 20 копеек за фунт. У меня большая семья, в день выходит 10 фунтов мяса, не угодно ли раскошеливаться ежедневно на 30 лишних копеек! А что будет дальше, если мясник накинет еще 2 – 3 копейки? Работать придётся на одно мясо!
Большое число постов способствовало росту употребления рыбы даже в тех местностях, где не было её лова. Живая рыба была всегда предпочтительнее сонной, заморённой, солёной или копчёной. Особенно опасным считалось покупать сонную рыбу летом, т.к. она быстро портилась и к тому же было неизвестно, что служило приманкой при её лове. Для сохранения свежести живой рыбы рекомендовался оригинальный способ её «опьянения»: под жабры и в рот клался хлеб, смоченный водкой.
Самой популярной рыбой из неживых являлась сельдь. Авторы кулинарных книг советовали избегать сельди, если её мясо было красноватое, глазное яблоко коричневое, а шкурка легко оделялась. Чаще всего в продаже бывали шотландские сельди, которых выдавали за голландских. Норвежская сельдь отличалась не совсем приятным вкусом, поскольку её хранили в сосновых бочках. Российская беломорская сельдь считалась не хуже шотландской, но много теряла из-за неправильной укупорки и небрежной солки, из-за его она быстро портилась. Астраханская сельдь, приготовлявшаяся «без всякой заботливости» попадала в руки покупателю ржавой и попорченной, поэтому её чаще использовал простой народ, любивший её за дешевизну и размеры.
Новое время. 1900. № 8636 от 13 марта
Второй очень распространённой на столе петербуржцев рыбой была треска, или штокфиш. У неё должен был быть сероватый или красно-бурый цвет. Треска из Архангельска из-за небрежного соления в ямах в пересоле бывала жгучей, а в недосоле – кислой и даже горькой, поэтому знатоки и любители выписывали её прямо из Архангельска.
Испорченной чаще всего бывала жирная рыба – сёмга, осетрина, севрюга, сом, щука, угорь. Осетрина и белуга от небрежной чистки и плохой посолки могли быть ядовитыми. Копчёную рыбу недобросовестные торговцы часто коптили, когда она уже попортилась и не находила сбыта.
Свежепросольная икра портилась быстрее, чем паюсная. Стоило избегать свежепросольной икры, если она мало зерниста, и икряные зёрнышки потеряли свою сферическую форму. Хорошая паюсная икра (салфеточная) должна была быть жирна, зёрнышки не должны слипаться, а кусок её – представлять собой плотную компактную черную массу видимых и рельефных зёрнышек. Свежепросольная икра была вдвое дороже паюсной, поэтому вторую сплошь и рядом выдавали за первую, разбавляя её специальным рассолом.
Новое время. 1900. № 8641 от 18 марта
Если нужны были хорошие яйца, то стоило обращаться к проверенным продавцам. Лучшие яичные склады находились по берегам Фонтанки между Симеоновским и Обуховским мостами. В Петербург яичный товар доставлялся с начала лета до осени водой, а с февраля – по железной дороге. Первый хранился в яичных кладовых всю зиму, а второй шёл в потребление по мере привоза и стоил дороже. Самые хорошие яйца из новопривозных назывались «краковки», т.к. они шли из Кракова, Царства Польского и северо-западных губерний.
Самые негодные яйца, имевшие уже тухлый запах, назывались «тумаки». Сухие и несвежие с пятнами (признак лежалости) – «пятинники». Далее шёл дешёвый сорт, годный для некоторых второстепенных блюд – «присушка». На петербургских кухнях часто встречалась «ординарка», хотя всмятку и без соединения с другими материалами она, по мнению кулинаров, в пищу не годилась. Более высокий сорт яиц назывался «головки». Опытные хозяйки и кухарки могли отличить их от «ординарки» по тяжести в руке. Верхом же совершенства считались «клечик» и «козловка». Их не несли петербургские куры, но привозили по железным дорогам ежедневно во все времена года из низовых хлебородных губерний. Опытные покупатели узнавали свежесть яйца таким оригинальным способом. Нужно было лизнуть его сначала с острого конца, а потом с тупого, если тупой конец покажется теплее острого, то яйцо свежее. Если одинаково – сомнительное. При поднесении яйца к огню свежее вспотеет, и рука почувствует влажность. В торговле яйца хранились в известковом растворе или известковом молоке. Такие неохотно покупались опытными хозяйками, потому что у них был очень жидкий белок, который было трудно сбивать в пену. Их легко было отличить по неестественной белизне скорлупы.
В Петербурге было трудно найти совершенно свежее, цельное молоко. Его качество всецело зависело от «натуры коровы и способа её содержания». К концу XIX в. в столице было около 300 лиц, занимавшихся молочным хозяйством, которым принадлежало около 7000 коров. Разведение молока водой – самый грубый и широко распространённый обман, к которому прибегали столичные лавочники и ходячие продавщицы «охтянки». Такое молоко имело светло-синий оттенок и было синевато-прозачно у краёв сосуда. Капля его, положенная на ноготь, не оставалась выпуклой, а расплывалась. Оно не пенилось и не приставало к чистому железному пруту, если погрузить его в молоко. Молоко сгущали мелом, гипсом, мукой, крахмалом, поташом, чтобы скрыть, что оно разжижено водой. Это молоко делалось слизистым и оставляло крупинки на краях сосуда или бурый осадок на дне при кипячении. Сливки также сгущали мукой и куриным белком. Хорошие сливки не должны были сворачиваться при кипячении, пениться и пузыриться.
Хорошее молоко можно было найти у торговок, имевших от одной до пяти коров, ведших небольшое хозяйство и не гонявшихся за большими барышами. Молоко от городских коров считалось лучше потому, что животные получали более разнообразное питание – не только траву, но и помои, болтушку и соль, которая, как считалось, благотворно влияла на качество молока. В сливочных лавках получали продукцию из ферм, расположенных по железным дорогам не более 150 вёрст от столицы. Сливки разной густоты доставлялись ежедневно в запломбированных бутылках. От хозяина такой лавки на ферме постоянно присутствовал сведущий приказчик. Некоторые фермы на ближайших от Петербурга дачах имели в столице своих агентов, которые в больших цинковых сосудах развозили молоко по домам месячных абонентов.
Петербургский листок. 1897. № 83 от 26 марта
Парное молоко можно было купить на городских молочных фермах, содержавшихся отставными унтер-офицерами или мещанами, но больше всего разными вдовами – солдатками, мещанками, крестьянками, чиновницами, дворянками и др. Фермы эти состояли от 5 – 6 до 10 – 12 коров, которые содержались, вопреки всем правилам молочного хозяйства, в тёмных и душных денниках с не всегда надлежащей тщательностью и опрятностью. Иногда они производили вполне хороший товар: молоко, сливки, творог, простоквашу, варенцы. Они были рассеяны по всему городу и найти их можно было по вывескам «Парное молоко. Цельное молоко. Снятое молоко. Сливки». На таких фермах можно было оформить месячный абонемент на покупку, например, цельного молока. Имелись также крайне неудовлетворительные заведения, устроенные в общественных садах и скверах: в этих молочниках с коровниками были ужасные санитарные условия. По данным некоторых специалистов, в петербургской торговле молоком было около 20% продукции хорошего качества, 35% – среднего, а остальное – отвратительного.
А вот сгущённое молоко можно было купить…в аптеках. Фирма Генриха Нестле рекламировала этот продукт как предназначенный для путешественников, охотников, моряков и детей. Норвежское сгущённое молоко без сахара Viking продавалось в полуфунтовых и фунтовых жестянках по 40 и 75 коп. соответственно, было «безукоризненно стерилизовано», приготовлялось «без всякой примеси» и «никогда не портилось».
Петербургский листок. 1900. № 77 от 19 марта
Творог также разбавляли водой. Привозили его с мыз, преимущественно ямбургских, лужских, гдовских и царскосельских.
Из коровьего масла вкуснее всего было приготовленное в мае, майское. Масло часто подкрашивали морковным соком для придания ему привлекательного цвета, особенно когда к нему примешивали сало, поскольку от этого оно становилось бледным. Так называемое «французское» масло в хороших ресторанах почти все состояло из сала, перемешанного более тщательно и искусно, иначе говоря, представляло собой маргарин. Иногда в масло добавляли тёртый варёный картофель. Русское (топлёное) масло часто бывало прогорклым из-за плохого топления. Городские власти пытались регулировать торговлю маргарином, категорически запрещая называть его маслом, требуя, чтобы на лавках, им торгующим, была соответствующая надпись, а сам продукт хранился в кадках или другой посуде, обязательно выкрашенной в красный цвет.
Русские и польские кухарки, в отличие от шведок и немок, были весьма пристрастны к использованию русского масла, которое, будучи чуть дешевле чухонского (приготовленного из сметаны), имело отвратительное свойство страшно чадить и дымить. Однако оно лучше хранилось и было «не капризно»: на нем можно было оставить жаркое и сбегать к воротам или в лавочку.
Русское масло использовалось исключительно для жарки: жаркого, блинов и т.д. Его можно было заменить нутряным говяжьим жиром. Помимо кухонного масла (использовалось только для жарки) были и другие сорта: столовое (мызное), сливочное, французское и фритюр. Столовое (из сметаны) шло на приготовление пюре, омлеты, пудинги, на бутерброды. Сливочное масло употреблялось для лакомства за завтраком, обедом, с чаем. Фритюром называли растопленные остатки разного масла с говяжьим жиром. Им при жарке заменяли чухонское кухонное масло. К началу XX века оно постепенно вышло из употребления из-за недобросовестности продавцов. В 1900-м году столичные газеты писали о все более частых случаях фальсификации русского коровьего масла. Петербургские продавцы обвиняли в этом москвичей, снабжавших столичные и другие рынки маслом с примесью 50% топлёного сала. Торговцы даже обратились в Департамент земледелия с коллективным ходатайством о принятии мер.
Что касается русского сыра, производившегося в разных губерниях, то он долгое время употреблялся под названием «мещерского». К концу века его место занял русско-швейцарский сыр разных оттенков. Этот сыр подражал швейцарскому, французскому, английскому, голландскому и итальянскому сырам. Использовался в основном для приготовления разных блюд, сорта этого сыра попроще употреблялись прислугой. На завтраки использовался недурной польский сыр из Виленской губернии, сыр из овечьего молока, привозившийся из северо-западных губерний, имевший сходство с пармезаном. Специалисты в кулинарном деле утверждали, что русские сыры часто подделывали под заграничные сорта. При производстве в сыры могли подмешивать муку, крахмал, минеральные соли.
Все молочные продукты в Петербурге продавались в лавках, не имевших молочной специализации, или в мелочных лавках. На «молочных складах», «молочных фермах» и «сливочных лавках» можно было увидеть яйца, сардины, крупы, соль, макароны и даже стеариновые свечи. В зеленных лавках помимо овощей могли торговать молоком, сливками, творогом, копчёной и солёной рыбой, живностью и дичью. В результате сливочное масло соседствовало с чесночной колбасой или треской, что не могло не отражаться на его качестве. Поэтому хозяйкам советовали покупать молочные продукты в специализированных лавках, которых, правда, в столице было очень мало. Большинство обывателей покупало молоко сомнительного качества на мелких молочных фермах или в лавках, а также довольствовалось привозным товаром из деревень, приносившихся чухонками или охтянками прямо на дом.
По распоряжению петербургского градоначальника доброкачественность рыночного молока и молочных продуктов должна была контролироваться полицейскими и санитарным врачами. Подозрительное молоко исследовалось на городской аналитической станции и в случае надобности уничтожалось. Медико-полицейскому надзору подлежали также все молочные фермы. Для сохранения и перевозки молока рекомендовалось использовать стеклянную, жестяную и хорошо вылуженную медную посуду. Однако на практике надзор за производством молочной продукцией был слабый. Санитарные врачи били тревогу, утверждая, что «нет никаких правил ни для содержания скота, ни для хранения и продажи молока, нет никакого персонала, контролирующего этот процесс, не установлен также определённый состав молока…скот кормится в большинстве случаев плохими кормами, содержатся часто в отвратительном помещении» и т.д.
В марте и начале апреля, когда петербургские огороды ещё были покрыты снегом, на Сенном рынке уже торговали свежей зеленью, которую привозили из южных губерний и из-за границы (Константинополя, Египта, Франции). Свежие огурцы (по 2 рубля десяток) или редиска, выставленные в витринах гастрономических магазинов на показ, производили на горожан сильное впечатление. Овощной ряд на Сенном рынке в марте ломился от свежих овощей: «египетская» капуста, привезённая из Одессы, «турецкие» огурцы из Твери, молодой картофель из Вильны, первые грибы из Варшавы, спаржа, редиска, кресс-салат, коренья, томаты, крапива и т.д. и т.п. Лежалым огурцам придавался яркий цвет с помощью зелёного купороса.
В марте – апреле цены на зелень и овощи были баснословными, потом постепенно начинали снижаться. Фрукты и ягоды зимой стоили раза в два дороже, чем в сезон. Например, крымский виноград, продававшийся по 5 руб. за бочонок в 36 – 39 фунтов, в январе мог стоить по 9 – 12 руб. за 32 – 34 фунта. Поэтому мелке торговцы отказывались от такого дорогого товара и его можно было купить только в лучших фруктовых магазинах. Весной дорогие фрукты снова дешевели, отлежавшиеся и частично попортившиеся за зиму. Разносчики брали во фруктовых кладовых брак и шли им торговать. Груши, яблоки, апельсины укладывались на лотки так, чтобы показать товар лицом. Самым плохим товаром, разложенным на рогоже или прямо на земле, торговали в обжорных рядах.
По статистике главным продуктом питания жителей Петербурга был хлеб. На каждого горожанина приходилось в день 1 фунт с несколькими золотниками ржи и ½ фунта пшеничной муки. Ржаной печёный хлеб продавался на вес, а белый, который в основном употребляла «чистая» публика, – поштучно.
В пшеничную муку подмешивали ржаную и картофельный крахмал. Добавляли также песок, глину и квасцы. Для печения следовало использовать только один сорт пшеничной муки – «конфектную». Из неё делали куличи, пирожные, кулебяки, клёцки и т.д. Мучные продукты рекомендовалось покупать в специальных лабазах, а не в мелочных лавках, поскольку в последних для придания лучшего вида в печёный хлеб подмешивали квасцы и медный купорос..
Пирожные, печенье и конфеты окрашивали ядовитыми красками: медью, сернокислом железом, хромокислым свинцом, суриком, сернистой ртутью.
В чайной торговле был хорошо известен торговый дом «Петра Боткина сыновья» существовавший с начала XIX века. В Петербурге торговля была открыта в 1863 г., сначала оптовая, а с 1891 г. – розничная. Фирма имела своих представителей в Китае и Кяхте и закупала чай из первых рук.