Росток на руинах. Надежда. Часть вторая

Впереди замаячил дневной свет и зелень. Мы вышли в коридор, заплетённый живыми растениями в гигантских деревянных кадках. Будто по густым джунглям идёшь. Вместо левой стены тянулось прозрачное стекло. Оказалось, что окон в Институте нет только по внешнему периметру, а с другой стороны их полно. Здание имело вид прямоугольника со внутренним двором, куда никогда не доставало солнце из-за высоких стен. С четвёртого этажа было видно, как по асфальтированному двору носятся бело-голубые фигурки, хрен сосчитаешь. Десятки.

Я всё больше унывал. Сколько сможет продержаться на крыше Тар, пока не спасует? Максимум час – с форой на коммунскую медлительность. Потом во все щели здания полетят дымовухи с парализаторами. Обойти Институт целиком мы не успеем, уже очевидно.

Джунгли тянулись метров пятьдесят, перетекли в очередной коридор с рядом дверей по бокам. Снова те же лампы, гранитный пол, кондёры… Одно и то же. Я заблудился поворотов пять назад.

– Вот… – Рисса указала пальцем.

Коридор заканчивался просторным холлом. Напротив мы увидели внушительную дверь из металла с огромными буквами по трафарету:

Сектор 5ИзоляторУровень 1.0

Вскинув «бесшумку», я подошёл ближе. Ни ручки, ни отверстий для замка. Голый металл со щелью посерёдке, как в лифте. Слева на стене я разглядел чёрный пластиковый прямоугольник с узкой прорезью. Щёлкнул по нему пулей – безуспешно, рикошетом отбило кусок штукатурки, да и только.

– Дарайн, живее, – подгонял Халлар в наушнике. – Снаружи жарко.

Я глянул на часы – десять минут долой.

– Отбились?

– За воротами костры из шакаловозок. А по улице новые прут.

– Понял.

«Танатос» в руках Тара – это каюк в кубе для всего, что попадёт в прицел. Опять ему пришлось руку грызть.

– Дарайн… – Карвел указал вверх, где с потолка следил за нами глазок видеокамеры. Глазок любопытно поворачивался по сторонам, чтобы обозревать весь холл.

Вот даже как. Наблюдать могли из дежурного пункта охраны, но там теперь живых не осталось. Да откуда угодно могли наблюдать. Может, из самого изолятора. Изнутри.

Тук-тук, твари.

– Идём. – Я направился обратно в коридор. – Поищем местных.

Они даже замкнулись от нас в своих кабинетиках. Но хлипкая шпонка не выдерживала альфьего удара плечом. Замок вырывался с мясом и оставался торчать в косяке.

Мы подряд пошли, по порядку. Склад коробок, шкафы с пробирками, тёмный чулан… За четвёртой дверью в заставленном столами помещении тряслись трое в бело-синих костюмах. Я вытащил крайнего из-под стола за волосы, ткнул «бесшумкой» в подбородок.

– Пойдёшь с нами. Покажешь, где держат омег, и отпущу.

– Стреляй! – Коммун упёрся – с места не двинешь – меня обжёг презрительный взгляд из-под очков. – Думаешь, поверю тебе, животное?

Карвел выволок из угла за локоть второго, молодого совсем, тот вылупился на Риссу.

– Это же… пятнадцатая!

Карвел дёрнул его за предплечье. Влажно хрустнуло, по рукаву поползло кровавое пятно. Открытый перелом лучевой. Несколько секунд молодой бета в ужасе таращился на оскаленного Карвела, но тут боль пробила ступор, и он закатился истошным воплем.

– Сейчас вторую сломает, – рыкнул я очкарику, тыкая в него «бесшумкой».

– Стреляй уже! – Он нервно сглотнул. – Давай!

Тощая тушка в круглых очочках дрожала – сплошной кусок ненависти. Кхарнэ, девять этажей вот таких непримиримых! Почему? Ну за что, божечка? Что мы – от хорошей жизни припёрлись сюда кости ломать?

Карвел сжал окровавленное предплечье коммуна, сминая осколки.

– Хватит! По…пожалуйста! – заскулил тот, задыхаясь. – Хотите убить – убейте… Если будем… помогать вам, нас расстреляют… за пособничество!

Не скажут, понял я в отчаянии. Им позор в глазах коммуны страшнее нас.

С гневным рёвом я вытащил очкарика за волосы из кабинета, поволок к холлу.

– Давайте сюда их!

Дотащив коммуна до двери в изолятор, я укрылся за ним, ткнув ему ствол в горло.

– Открывай!

Карвел волок за сломанную руку молодого, тот визжал от боли. Рисса подгоняла пинками перепуганного третьего.

– Шагай, болдасраны!

Я махнул малышке – кыш с линии обстрела; она шмыгнула к стене.

– Открывай! – повторил я.

Ну же!

Очкарик заворочался, я держал его за воротник.

– Мы младшие научные сотрудники, – торопливо заговорил он. – Откуда у нас доступ один-ноль?

– Я не с тобой говорю! – рявкнул я и уставился в глазок видеокамеры над дверью. – А с ними.

«Бесшумка» щёлкнула пулей. Визги молодого оборвались, тело рухнуло под ноги Карвелу.

Очкарик вздрогнул, запыхтел злобно:

– Вы… сдохнете здесь… чудовища…

– Открывай, – сказал я тому, кто наблюдал за нами где-то на экране.

Беты могут своей жизнью не дорожить, но жизнь членов родной коммуны для них высшая ценность.

– Послушайте… – Очкарик заёрзал. – Вам нужны омеги? В изоляторе нет омег, их там много лет не было…

Эхо оглушительного выстрела прокатилось по коридорам. Третий научный сотрудник, которого пригнала Рисса, завалился на бок с дырой в шее. Карвел одобрительно оглядел свой трофейный пистолет, подобранный у охраны внизу – недурно пуляет.

– Открывай, – потребовал я у видеокамеры.

Неужели сигнал шёл на разгромленный пункт охраны, и мы зря тратили время?

Да ни фига.

С еле слышным шипением створки двери разъехались в стороны.

Свет, блеск пола, лица, бело-голубое.

В нас стреляли чем-то беззвучным.

Я прикрылся очкариком, затарахтел пулями поверх его плеча. Рвали тишину пистолеты Карвела.

Внутри – голый холл, негде спрятаться. Один, два, три – четверо стрелков. Монотонный сигнал тревоги, мигающий свет.

Один растянулся посреди холла, слышался топот.

Смуглой молнией внутрь метнулась Рисса.

– Нет! Назад! – Я не успел ничего сделать. – Стой!

Стрелять нельзя, заденем дурёху!

Очкарика – в сторону, прыжок в холл. Смазанные движения – безоружная Рисса набросилась на охранника, размах, удары, хрустнул позвоночник.

Я запустил «бесшумкой» в ближайшего, его лицо разбило вдрызг.

Рисса запрыгнула другому охраннику на спину, вывалилась обратно за дверь, вытянув его за собой.

Подхватив «бесшумку», я прикладом забил остатки зубов в глотку коммуна. За стеклянной стеной – столы, видеоэкраны, ещё один бета – в руках чёрная хрень вроде пульта, направленная в меня.

Я дал очередь из «бесшумки» – пули увязли в стекле, не дав и трещин. Пулестойкое, значит, и он в нас не пальнёт.

Сзади зашипело. Створки двери съезжались, отрезая меня от остальных. Я скакнул к ним.

– Рисса! Рисса!

В узкую щель успел заметить, как малышка бессильно валится на руки Карвела. Дверь закрылась, оставив меня в изоляторе одного.

– Рисса!!!

Я не чувствовал её – совершенно! Ни её спокойствия, ни детского азарта! Ничего!

Нет. Господи, нет. Нет.

– Рисса, ответь! Карвел!

Я жахнул по двери кулаками, саданул с разгона плечом. Паника засасывала, будто я валился в бездонный колодец. Ни мыслей, ни идей – бессильный ужас. Я затупил, угол обзора сузился в одну точку – вялость, хаос, беспомощность.

Зачем я привёл её?

зачемзачемзачемзачем… 

Наушник бормотал о чём-то, я был не в состоянии понимать речь. Но услышал священное имя – единственное, что смогло заставить меня вынырнуть из колодца паники.

– …сонных дротиков из Риссы достал штук десять. Когда вернёшься, хочу услышать вескую причину, на хрена ты пустил её под выстрелы. Сейчас Карвел несёт её сюда. Лиенна диктует ему дорогу по схеме.

Я отыскал свой голос:

– Рисса… жива?

– Не гони, Дарайн. Кто будет убивать «суперку»? Она стоит как нефтяной танкер. Давай, обследуй изолятор, ищи выход. Отбой, я послушаю Тара.

Живая.

Дрожащими руками я прижал к себе ствол и чуть на пол не сполз от облегчения. Спит, глупышка моя. Ну, конечно. В нас же иглами стреляли.

Вот оно, моё слабое место. Хорошо хоть Рисса не разделила со мной эту мозгоразрывную панику, когда я чуть Отцу-Альфе душу не отдал. Хотя ему моя душа на хрен не всралась.

И раз Карвел сейчас тащит Риссу к Халлару, и трогает мерзкими рыжими лапами её ягодицы со впадинками для моих ладоней, получается, все девять этажей и шесть грёбаных секторов я должен буду обыскать один.

Зря мы сюда сунулись.

За стеклянной стеной бета тарахтел по коммуникатору:

– Меня слышит кто-нибудь? Охрана! Охрана! Это изолятор! Тревога один-ноль! В секторе неидентифицированный альфа с автоматом! Неидентифицированный!

Дежурный, размазанный гранатой по стенам пункта охраны четырьмя этажами ниже, его не слышал.

К бете вела раздвижная дверь, потоньше на вид, чем входная, но тоже без ручек. Похоже, безоружный бета сам себя запер там в ловушку.

Не считая трёх мёртвых тел на полу, светлый, гудящий лампами холл был пуст. Уже привычно раздавался сигнал тревоги – каждые пять секунд, ещё и свет мигал в унисон. По левую сторону до самого конца чернел ряд массивных дверей высотой под три метра, штук двадцать. Возможно, за ними и держали заключённых.

Каждая дверь зачем-то была огорожена со всех сторон стеклом. На самом верху в дверях я разглядел горизонтальные отверстия, видимо, чтобы воздух циркулировал. Но в стеклянных оградах узкие щели виднелись лишь у пола. Так себе циркуляция.

В пустом холле что-то было не так. Что-то еле заметное, и не справа, где верещал о помощи коммун, а с другой стороны… Движение…

Я ещё раз оглядел ряд одинаковых дверей. На одной из них, высоко наверху, поверх воздушных щелей, висел кусок лёгкой чёрной ткани. И он шевелился. Отлетал вверх и падал вниз, словно кто-то специально дул на него изнутри.

Балда я, это же призыв о помощи!

Снимая на ходу «бесшумку», я бросился к двери, на которой трепыхался лоскут. Приклад грохнул о стекло. Я не особо надеялся на успех, но поползли трещины. Стекло оказалось пластиком, не слишком-то прочным. Я не допёр, для чего он здесь, пока в пластике не образовалась дыра, из которой послышалось хриплое:

– Засов… Вытащи засов.

Голос пленника! Настоящего, живого пленника, запертого за металлом и пластиком, который не пропускал звуки! Пленник хотел освободиться, так что точно был не безвольным «супером».

Чуйка не подвела – в изолятор стоило ломиться!

Выбив прикладом паутину трещин в пластике, я руками оторвал куски, проделав широкий проход. Толстенный засов на железной двери легко отошёл в сторону. Заключённый несколько раз толкнул дверь изнутри, рывками докрошив пластик, и вывалился в коридор.

– Альфа! – отрапортовал я Халлару.

Пленник прохрипел:

– Хорошо, что свет замигал. Не то я бы тебя не заметил.

Он был голым, не считая широких чёрных браслетов на запястьях и правой лодыжке. Несло от него даже через затычки в носу, словно он годами не мылся. Поджарую грудь – сплошной мускул – полосовали узкие длинные шрамы от ключиц до паха, с ровными углами, будто искусственно вырезанные. Похожие были у Халлара в тех местах, где Аби брала кожу лечить Тара. Нечёсаная грива липкими от сала сосульками падала на глаза и плечи, космато торчала русая борода с ладонь длиной. Пленник поднялся на колено и открыл рот что-то ещё сказать…

…но тут же завалился набок и, скорчившись, забился в судорогах.

Его глаза подкатились, обнажив белки, на посиневших губах запузырилась кровь. Я рванул к нему, не представляя, как помочь, схватил за потное плечо. Заорав от боли, отдёрнул руку. Будто током шибануло!

Оглянулся на коммуна: со злорадной харей тот снова жал на свой пульт, направив его в нашу сторону. Дистанционная пытка!

Подскочив с места, я бросился в камеру пленника. Яркий свет, вонь пота и сортира, серый бетонный пол, такие же стены, кусок истёртой мешковины, унитаз в углу. Ничего подходящего. Рванул из штанов кожаный ремень, упал на колени перед альфой. Вздрагивая от электрических ударов, стал совать ремень под браслет на его лодыжке. Хрен там – браслет прилегал так, что выдавил борозду в теле. Так же плотно браслеты охватывали запястья.

– Зу…ба-а-ами… – простонал альфа.

Я зарычал от бессилия:

– Говори! Что сделать?

Продолжая дёргаться, он изогнулся ещё сильнее. Казалось, так сложиться пополам невозможно, позвоночник треснет. Но каким-то нереальным образом альфа вцепился в браслет на лодыжке зубами. Что-то хрустнуло, и в тот же миг его судороги прекратились.

Тяжело дыша, альфа поднялся на четвереньки и уставился на коммуна за стеклом. Тот продолжал так же яростно тыкать в свой приборчик, но харя начала удивлённо вытягиваться.

– Что, не получается? – прохрипел ему пленник и сплюнул на пол вместе с кровью крошечный кусок металла.

Я поражённо уставился на него: вот это фокус! Он выгрыз деталь браслета!

Альфа сел, кривясь от боли.

– Я понял… как его обезвредить… – сказал мне, задыхаясь. Похоже, хрип был его обычным голосом. – Электронная плата… Ногтями никак… ломаются… зубами можно… Полгода трени…ровался… чтоб дотянуться…

По виду пленник был старше меня: лоб бороздили заметные горизонтальные морщины, другие мелкой сетью собирались у зелёных глаз. Реально, зелёных, как бурьян, который в тени рос. Спину пересекали такие же длинные прямоугольники шрамов, как и спереди. Вроде обычный альфа, чем-то на Халлара похожий или на меня – как говорят коммуны, северный фенотип.

Но было в его облике что-то такое, чего я никак не ожидал встретить в немытом коммунском узнике, которого держали в бетонной коробке и чёрт-те сколько лет доили для инкубатора. Непримиримый взгляд, уверенность в себе, спокойное достоинство альфы, которому хотелось верить и на которого хотелось полагаться. Ощущение, схожее с сыновьим почтением, какое я испытывал к Халлару. Но незнакомец чувствовался не отцом, а кем-то… бо́льшим. И не другим вожаком равных, как Райдон, этот альфа не будил агрессию. Уверен, у Райдона он вызвал бы то же чувство… беззаветного доверия. Я и не знал, что так бывает.

Коммун за стеклом снова схватился за коммуникатор, заистерил:

– Сорок пятый сломал браслет и выбрался из камеры! Меня слышит кто-нибудь? Товарищи! Холлен опять на свободе!

Где-то я уже слышал это имя.

– О-о-ох… – просипел альфа, потирая ногу с браслетом. – Нильс так с ума сошёл… Был у нас один мудак… охранник… Кнопку давил, давил… и у Нильса кукушка – того… Песни поёт теперь… Я охранника и убил… Всё равно мне не привыкать… в «одиночке» сидеть… а мудак больше не дышит…

Вряд ли это спасло мозги Нильсу, подумал я и протянул руку, чтобы помочь ему подняться. Альфа закивал измученно:

– Сейчас… Дай в себя приду… На дежурном пункте охраны что-то случилось, да? – Он оглядел тела убитых.

– Случилось.

Несмотря на потасканный вид, соображал альфа чётко.

Он ухмыльнулся, обнажились окровавленные зубы. Помощи не принял – опираясь на дверь, сам с трудом поднялся на ноги. Ростом оказался почти с меня, но на иссушенных мускулах не осталось ни капли лишнего жира, словно он в своей «одиночке» только и делал, что нагружал тело упражнениями. Шатаясь и держась за стену, альфа захромал по коридору в сторону тупика.

– Ты куда? – окликнул я.

– Обесточу изолятор. Дежурный лишится связи и управления дверями. Или знаешь другую дорогу на лестницу? – Он вопросительно оглянулся.

Я опять покачал головой. Этот Холлен ориентировался здесь куда лучше меня.

Дошкондыбав почти до тупика, альфа остановился перед висящим на стене металлическим ящиком, помеченным эмблемой-молнией.

– Я этот щиток заметил, ещё когда меня в первый раз в «одиночку» конвоировали, – прохрипел он. – В следующие разы приглядывал детали. Крышка открывается ключом, но петли держатся вот на этих винтах.

Ноготь на его безымянном пальце оказался отрощенным на сантиметр и заточенным в виде треугольника. Орудуя им, как отвёрткой, альфа принялся выкручивать винт на петлях крышки. Похоже, у него давно был план.

– Ты собирался бежать? – спросил я, застёгивая ремень.

Альфа кивнул.

– С первого дня, как очнулся в этом Институте. До сих пор никто отсюда бежать не смог. Но я всё равно пробую… Полоской больше, полоской меньше.

– Что за полоски?

Открученный винт покатился по полу. Альфа показал на свою грудь, расчерченную параллельными шрамами, и вернулся к щитку.

– За попытку побега – полоска. Надрезают кожу и ме-е-едленно сдирают. При всех, чтоб другим неповадно было. Так я голос и сорвал… Уже бы сбежал, но план целиком не могу составить. На одном месте держат, информации никакой. Выхожу и импровизирую, здание изучаю. А из крыла без убийства сотрудника не выйдешь. Вот за каждый выход и мстят. Потом кидают в «одиночку». По регламенту больше месяца в ней держать нельзя, здоровье губится. Не так соматика, сколько психика. Но меня и полгода, и год держали. Пока комиссия из МинРепродукции с проверкой не приедет. Тогда выпускают. До следующего раза… Из изолятора бежать я ещё не пробовал…

Я оглядел его внимательнее: на спине и на груди – четырнадцать полосок шириной в сантиметр. Вместе с кожей был вырван сосок. Четырнадцать попыток бегства! Он со спокойной деловитостью совершал пятнадцатую.

– Ты убил столько сотрудников, а тебе оставили жизнь?

Альфа пожал плечами.

– Я для них всего лишь зверь. И у меня ценный наследственный потенциал. Как бы меня ни ненавидели, но пока сохраняю фертильность, буду жить. Иначе Министерство засудит начмеда за порчу госимущества. Официально – убитые сами виноваты. Не соблюдали технику безопасности. Подходили слишком близко… к зверю.

На его оплетённой мускулами шее синела грубая наколка, как у Риссы: №045-РИС-ВА/3. Эти «ВА» я иногда находил в документах на трупах вояк. Высшая армейская категория, максимальный третий уровень. Из сперматозоидов этого альфы в инкубаторе растили будущих офицеров. Тех, которые на нас будут охотиться. Нам придётся туго, если хотя бы треть из них унаследует его… потенциал.

На плече альфы возле бицепса намного искуснее был набит перевитый канатом якорь с девизом «Где мы, там победа». Ещё докоммунская работа. Моряк какой-нибудь?

– Дарайн, сколько их? – раздался в наушнике нетерпеливый голос Халлара, который нас подслушивал. Я обратился к альфе:

– Ты сказал, наказывают при всех. Много пленников здесь?

Занятый винтами Холлен, похоже, отошёл от высоковольтной пытки и перестал страдальчески морщиться.

– Когда я крайний раз их видел, альф было семеро, – ответил он. – Остальные поумирали. Арданцы – те сразу сами себя… Есть отказывались. Один нарочно язык себе откусил и кровью захлебнулся… Представляешь? Прочие – при побегах гибли. Они правы, наверно. Лучше из окна броситься, чем так… А я вот не могу. Не суицидник. Понимаешь?

О, я прекрасно понимал. Испуганно проверил языком парник – на месте ли? Липучка на дальнем зубе была цела.

– Нам всегда трупы показывали, чтоб знали, – продолжил альфа. – Чтоб сдались… А я и этого не могу. Так и буду трепыхаться, пока… ох, кхарнэ! – Согнувшись, он нахмуренно показал средний палец коммуну за стеклом.

– Что такое? – насторожился я.

– Ты не чуешь? – Тяжело засопев, альфа вернулся к работе. Его руки задрожали, ноготь не попадал по впадине на винте. – Импотент приманку пустил… Не настоящую, это искусственный газ. Я на второй попытке на нём попался: всё бросил, побежал омегу спасать… Не чувствуешь, что ли?

Ещё один винт упал на пол. Раскрасневшийся альфа принялся за следующий, удивлённо поглядывая на меня. Скосив глаза, я обнаружил у него мощный стояк. И допёр: чтобы воздействовать на заключённых, коммуны применяли газ с феромонами течных омег. Я ещё гадал, как можно насильно заставить такого альфу сдавать сперму для инкубатора? Но перед омежьей приманкой спасует любая воля.

Сам же я действительно ничего не чуял. Халлар – гений. Я пошарил в кармане и вытащил пару затычек, которые дал старейшина.

– Держи. Это…

– Носовые фильтры! – обрадовался альфа. – Ты, я вижу, тоже подготовился… О, так намного лучше. Не то чтобы я не мог с этим справиться… Но отвлекает. Меня давно… в лабораторию не водили.

– В лабораторию?

– Угу. Начмеды любят покорность. А я их раздражаю. Вот они и рады лишить меня всего, чего только можно, пусть и в нарушение инструкций. Когда я в «одиночке», биоматериал для инкубатора у меня не берут. Хоть это и противоречит регламенту по содержанию альф, потому что сажает половую систему. Но ни один начмед не придумал, как достать из меня материал без удовольствия, вот и… Даже онанировать запрещают, гондоны штопаные. Персоналу врут, что каждый мой сперматозоид принадлежит Институту, поэтому ни-ни. А на самом деле у любого начмеда глаз дёргается, если мне хоть в чём-то хорошо. Видеонаблюдение круглосуточное. Чуть что – пускают ток. – Он кивнул на ножной браслет. – Я от скуки, бывало, нарочно на ток нарывался. Какое-никакое, а общение. Я нарушаю порядок, кто-то меня карает из-за стены – уже диалог… Ты знаешь, воздержание – это, в принципе, не проблема. Во сне всё равно само выходит, как у школьника. Первое время, конечно, вешалка. А потом не очень-то и хочется. Снились мне больше отбивные с луком, а не омежьи… Готово!

Последний винт цвинькнул по блестящему полу. Альфа подцепил крышку щитка и потянул на себя; клацнул, ломаясь, отрощенный ноготь. Тонкий металл заскрипел. Я помог; вдвоём мы отогнули крышку, обнажая внутренности с кучей тумблеров, подписанных непонятными значками. Замок щитка так и остался запертым.

– Ты извини, я разболтался, – хмыкнул альфа. – Не представляешь, до чего же хорошо снова поговорить с кем-то живым!.. Фонарь взял?

Я послушно вытащил из-за пазухи светоуказку на верёвке, раскрыл на боковой широкий луч и повесил поверх разгрузки. Почему-то не осталось сомнений, кто тут кого спасает.

Альфа одобрительно кивнул и защёлкал всеми тумблерами подряд. Одна за другой погасли потолочные лампы и видеоэкраны в дежурке за стеклом. Холл погрузился во мрак. В луче светоуказки морщины на лбу альфы казались глубже, но зелёные глаза под усталыми веками искрили неколебимой энергией.

– Теперь говори, – прохрипел он. – У импотента связи нет, он никому не расскажет. Ты не из клетки сбежал, да? Ты слишком молод, на тебе метка, наушник и автомат с глушаком, каких нет у охраны, в карманах гранаты. Ты пришёл снаружи?!

Как он гранаты в карманах разглядел?

– Ага. Тебе известно, как отсюда…

– Да! Я знал! – Альфа радостно бахнул кулаком по щитку. – Знал! Эти… врали нам, что уничтожили альф и омег. Всех, во всём мире, представляешь? Газеты лживые специально для нас печатали, будто альфы и омеги остались только в репродуктивных институтах! Чтоб мы не надеялись и перестали сопротивляться! Я никогда в это не верил… – Он протянул ладонь. – Мичман Бернард Холлен, военнопленный. Сто шестьдесят пятая бригада морской пехоты, Лиосский флот… Уничтожена. – Он сжал зубы, погрустнев.

– Дарайн, – представился я. Ладонь морпеха была сильной и гладкой – обо что её можно загрубить в камере? – Слушай, у нас не так много времени. Моя задача – найти и вывести омег. Поэтому…

– Подождать надо. – Бернард указал на дверь, ведущую к коммуну. – Через пять минут автоматика разблокирует замок. У импотента ключ-карта от выхода из сектора.

– Как ты узнал?

– Можно много чего заметить, если часами висеть на вентиляционной решётке… Пока начмед не прикажет закрыть тряпкой обзор… Ты год скажи! Какой сейчас год?

– Семьдесят пятый.

Он зашевелил губами, подсчитывая.

– Это же… семнадцать лет здесь… – сказал потрясённо. – Мне в этом году тридцать семь… Полжизни… А война?.. Война чем кончилась?

Я опустил голову, стиснув ремень «бесшумки». Было гадостно глушить воспрявший энтузиазм Бернарда угрюмой реальностью. Каково это – спустя столько попыток побега узнать, что мир, куда ты рвёшься, в отличие от тебя, давно сломлен? Стыд кольнул упрекающе, будто это я был виноват, что за семнадцать лет ничем не изменил к лучшему ситуацию снаружи к его, Бернарда, возвращению. Беспокоился о жратве и целости своей сраки да кайфовал в омежьих объятьях.

Не дождавшись ответа, Бернард догадался сам.

– Они не врали…

Я покачал головой. Прости, друг. Из твоего поколения остались единицы.

Закусив кулак, он развернулся и потерянно побрёл по коридору во мрак. Поёжились исполосованные плечи. Я как никогда остро сочувствовал чужой горечи. Возможно, он всё это время надеялся, что кто-то близкий ждёт его дома, где-то там, на берегу Лиосса? Где-то же он черпал силы?

– Но ты… – оживившись, Бернард возвратился. – У тебя семья, так? Меченая омега, дети, наверно. И ты здесь. Значит, сопротивление ещё действует?

– Мы не действуем, нас мало. Мы пришли за омегами. Ну, и за альфами, – добавил я спешно, пока он не обиделся.

– Всё-таки повстанцы есть! Кто командующий? Какое звание?

Он и вправду не умел сдаваться.

– Халлар Тэннэм, фермер из Предгорного округа.