39 долей чистого золота

– Но вы не занимаетесь деревом? – рискнула предположить я, обернувшись к нему и бросив холодный взгляд.

– Не занимаюсь.

Он рассматривал меня, словно деревянный брус, прежде чем приложить к нему острие своего холодного стального ножа, – жадно и поглощающее. Это приводило меня в замешательство.

– И? – продолжила я в ожидании. – Вы окончили юридический?

– Нет, – ответил он. – Теперь моя очередь задавать вопросы.

– Я вся внимание.

Он немного помедлил:

– Что с ногой? Сбила машина?

– Почти, – я тоже решила сохранить интригу и ответила в его манере. – Было очень больно, просто невыносимо, операция за операцией. Врачи смотрели с грустью, и никто не решался меня обнадежить, они лишь с жалостью качали головой и обещали сделать все, что от них зависит.

В мыслях промчалась карусель событий прошлых дней, Андрей Сергеевич все еще жил в моих воспоминаниях как отдельная их часть и даже вызывал некоторые нескромные чувства, которые вновь стали теплеть после исчезновения Миши из моей жизни. Его я тоже вспомнила, но очень быстро, он пролетел, словно истребитель в голубом ясном небе, и моментом скрылся из виду, оставив лишь шлейф затихающего самолетного гула.

Филипп усмехнулся, поняв, что я играю в его игру, видимо, он ожидал, что расположить меня к излиянию души будет проще. Ошибкой было решить, что я вот так просто солью все свое содержимое в прозрачную емкость, которую он вдруг подставил мне под ноги, для детального рассмотрения каждого отдельного фрагмента. А если бы, предположим, я даже сделала это, то он смог бы увидеть в ней лишь муть и отдельно плавающие фрагменты без возможности связать их друг с другом.

Соя появилась через некоторое время и, как всегда, не разочаровала своей прямотой:

– Вы еще тут? Время уже к вечеру клонится, нам пора закрываться, да и вам еще путь предстоит непростой, если вы, конечно, не собираетесь остаться. Никогда не знаешь, куда приведет птичка размером с бабочку и насколько она задержится.

Соя усмехнулась, поставив молодого человека в неловкое положение. Он тут же встал и начал прощаться, еще раз аккуратно, чтобы никто не заметил, осмотрев мою ногу. Я в ответ так же аккуратно рассмотрела его, в тот момент, когда он подошел ближе. Одна Соя ничего не рассматривала, а вместо этого уточнила:

– Брать что-нибудь будете или с пустыми руками уйдете?

После этого визита у него было уже две моих работы: вазочка с выставки и горшочек для каши из последней партии посуды, который Соя тщательно завернула в несколько слоев газеты, чтобы не разбился по дороге, и с присущим ей подозрительным взглядом вручила сверток Филиппу, протиснувшись между нами, когда мы уже прощались у входа».

6

Таня захлопнула дневник и вытянула руки вверх, распрямив спину.

– Ой-ой-ой, – протянула она, – шея затекла, и в ногах ежики.

– Покрути ею в разные стороны и попрыгай, – посоветовал Витя, – это поможет. Что скажешь насчет этого Филиппа, он ли тот прекрасный принц, явившийся сделать старуху счастливой? – поинтересовался он, пока Таня разминала ноги и шею.

– Думаю, да, скорее всего они влюбятся друг в друга через некоторое время, поженятся и будут жить долго и счастливо.

– Это неинтересно, – сказал Витя и плюхнулся на кровать так, что из подушки вылетело несколько перьев. – Может быть, он все-таки окажется вором и насильником?

– Может быть, прочесть тебе Хораса Уолпола, например, «Замок Отратно», там будет как раз то, что тебе хочется услышать.

– Можно, только после того, как мы закончим с дневниками старухи, надо же узнать, чем закончилась вся эта история.

– Послушай, – Таня практически вплотную прислонилась к его двери, – может, мы сходим на улицу? Хочешь,

я отведу тебя в парк? Сегодня хорошая погода, солнце, тебе нужно выходить, твоя кожа наверняка белая, как молоко, а это нехорошо. Я знаю, что уже предлагала тебе это и ты отказался. Но я решила: может, ты передумал?

Витя молчал. Слышались только звуки, доносившиеся из глубины его квартиры, скрип пола и фон работающего телевизора.

– Я выхожу, мама выводит меня по воскресеньям, – признался он через некоторое время.

– Что-то я не припомню такого. Когда это было последний раз?

– Может, в том месяце или предыдущем, сейчас я сам отказываюсь выходить, чтобы не пропустить момент твоего появления, понимаешь? Это важно для меня. Ты важна для меня.

– Больше я не буду приходить к тебе в воскресенье.

– Почему? – с волнением возмутился он.

– Ты тоже важен для меня, а прогулки важны для твоего здоровья, я больше не буду приходить к тебе по воскресеньям, – твердо повторила она и сдержала свое обещание.

Следующий день выпал на воскресенье. Это было полезно для них обоих, Таня занималась растяжкой с самого утра до позднего вечера, а Витя, дав ей клятвенное обещание, вышел гулять с мамой после обеда и провел на улице не менее часа, а то и двух. Тане очень хотелось увидеть Витю, она смотрела в окно, практически не отходя, но, к сожалению, так и не увидела никого, подходящего под его описание. Наверное, пропустила – злилась она на себя.

«Всю неделю я провела в мастерской за лепкой новой партии посуды, мне удалось изготовить почти пятьдесят предметов, мной был поставлен новый рекорд, так как ранее получалось произвести не более сорока. Работа вымотала меня, и я решила в этот день уйти пораньше домой, где меня ждала неразделанная курица, купленная накануне в фермерской лавке, и немного вина, которое осталось в холодильнике. Я поднималась по лестнице на шестой этаж долго и утомительно, будто, умирая, погружалась в преисподнюю, где моей грешной душе предстояло подвергнуться вечным мукам. Я остановилась на пятом, поставила сумку на пол и присела на широкий подоконник, чтобы перевести дух. Во дворе бегали дети, один мальчик в синих штанах ударил по мячу ногой и побежал, его голос был звонкий, громкий, но неразборчивый. Я закрыла глаза и вспомнила это удивительное чувство, когда бежишь, касаясь обеими ногами земли, отталкиваешься от нее, как от пружины, прыгаешь и словно паришь в воздухе. Это ведь так легко!

Я скучала по этому чувству, скучала так, что в горле вставал ком, хотелось выпутаться из оков, связывавших меня и сковывавших мои движения. Когда-нибудь я проснусь утром, встану с кровати, и обе мои ноги будут целые и невредимые, я буду смотреть и наслаждаться их симметричностью и красотой, я буду вытягивать их вперед по очереди, а затем встану и начну танцевать, так что никто не сможет остановить меня. Я открыла глаза и посмотрела на свои ноги – мои глупые безнадежные мечты растворились в сухой, жестокой реальности, грани которой безжалостно сдвинулись и сдавили меня изнутри. Мне оставалось пройти двадцать одну ступеньку до момента, когда я окажусь дома, ни больше ни меньше. Я знала каждую из них в лицо и могла бы даже им дать имена, учитывая трудность их ежедневного преодоления…

Дома я достала курицу и бросила на разделочную доску, надела фартук, сделала глоток вина и взяла самый большой нож, которым легко удавалось перерезать куриные кости. В дверь аккуратно постучали. Я замерла на миг, перебирая в голове варианты возможного гостя: Соя первой пришла на ум, но она вряд ли явилась бы просто так, учитывая, что мы недавно попрощались, только в том случае, если случилось что-то очень серьезное и срочное, но тогда она барабанила бы в дверь со всей силы, не переставая, словно набивая азбуку Морзе.

Стук повторился. Я ковыляла по коридору с ножом в руке, попросту забыв его положить, и чувствовала, как мое сердцебиение усиливается с каждым шагом. Я знала точно, что он появится снова, это был лишь вопрос времени, я не знала, кто он и какие цели преследует, не знала ничего из того, что, казалось, нужно было бы знать. Я просто ждала его, ждала каждый день, и это ожидание было словно живой водой, я питалась им, оно давало мне утреннюю силу и вечерний покой.

Я зажала в руке дверной засов и замерла на мгновенье, перед тем как дернуть задвижку, мне хотелось потянуть этот момент, кровь полыхала во мне, словно бушующий океан в разгар шторма, разбивая все обстоятельства об острые прибрежные камни. Я вспоминала его взгляд, улыбку, смех и жаждала увидеть его снова. Именно из этих моментов и состоит жизнь, жизнь настоящая, такая, которую нельзя спланировать, предугадать или забронировать, словно билет на поезд.

Я открыла дверь в тот момент, когда он занес руку, чтобы постучать еще раз, и решила не дожидаться его объяснений, а сразу констатировала факт:

– Ты проезжал мимо моего дома, и маленькая белая птичка размером с бабочку указала тебе мой точный адрес, подмигнув левым глазом и помахав крылом?

Филипп задумчиво кивнул головой:

– Не совсем так, на этот раз птичка была большая, совсем не белая и совсем не хотела махать мне крылом и давать твой адрес, – он развел руками и улыбнулся, видя невозмутимую вопросительную гримасу, застывшую на моем лице. – Птичку звали Соя.

– Ну, в это я точно не поверю, Соя скорее умерла бы в муках, – жестикулируя рукой с ножом, ответила я. – История с птичкой была более правдоподобной.

– Ты меня недооцениваешь, – Филипп одернул пиджак и сделал шаг назад, глядя на нож.

– Ты меня тоже! – я снова взмахнула рукой. – Не пугайся, я не планирую тебя убивать.

– Самооборона?

– Скорее, – протяжно ответила я, – приготовление ужина.

Филипп снова улыбнулся, будто ужин предназначался для него. Я отошла назад и сделала приглашающий жест той же рукой с ножом:

– Разувайся вот тут!

– А тапочки?

– Тапочек у меня нет! – крикнула я с кухни, воткнув нож в курицу. – Я не ношу, а гости ко мне не ходят.

– Почему? – послышалось из коридора.

– Как ты представляешь на мне тапки? На одной ноге?

– Почему гости не приходят? – переспросил он, мгновенно очутившись за моей спиной.

Я вздрогнула от неожиданности и немного растерянно ответила:

– Не сложилось. Ты меня так не пугай больше, ладно? Я не люблю, когда у меня за спиной кто-то резко появляется.

Филипп снова улыбнулся:

– Я помогу?

Не дождавшись моего ответа, он вымыл руки, закатал рукава рубашки по локоть и взял нож из моих рук, приблизившись ко мне на расстояние, опасное для моего самообладания и контроля над ситуацией. Мы встретились взглядом на мгновение, и я с прежней алчностью и присущим мне любопытством заглянула в его бездонные глаза. Если бы можно было остановить время и замереть в нем, то я бы выбрала именно этот момент, мне было бы не скучно провести вечность, глядя в завораживающее отражение его души. Я налила еще один бокал вина и протянула ему, а затем взяла свой и удобно расположилась на стуле в предвкушении зрелища.

– То есть я сегодня имею честь оценить твои кулинарные способности?

– Нет, конечно. Готовить ты будешь сама, я лишь помогу разделать, ты ведь не любишь этого?

Я ненавидела разделывать курицу и прочую мясную продукцию, меня воротило от вида крови и запаха сырого мяса.

– Что ты, я просто обожаю вскрывать куриные кишки, это мое любимое вечернее занятие, я черпаю из него вдохновение, – это было что-то вроде неудачного сарказма, на счастье, не заострившего на себе внимания.

Филипп управлялся с ножом так, будто занимался этим всю жизнь. Буквально за несколько минут он с хирургической аккуратностью отделил филе от костей и кожи и уступил мне место у кухонного стола – с каждой минутой он вызывал все большее удивление и непонимание. Я представляла все возможные цели его появления в моем доме, но ни в одной не могла утвердиться окончательно. Я была даже готова согласиться с Соей в том, что он маньяк, желающий поиграть со своей жертвой, перед тем как убить ее. Но даже эти мысли не заставили бы меня прогнать его – обаяние и шарм этого человека так глубоко проникли в меня, что я была готова умереть в его руках и сочла бы такую смерть достойной.

Сразу после ужина он удалился, его уход казался таким же быстрым и неожиданным, как и появление в моем доме. Я убрала остатки еды, помыла посуду, приняла теплый душ и легла в постель. Уснуть мне, конечно же, не удалось, я долго лежала с открытыми глазами и прокручивала в голове этот необычный вечер, пытаясь уловить детали его поведения, слова или что-то еще, натолкнувшее бы меня на разгадку тайны этого человека.

Следующий визит он нанес мне в понедельник утром, на часах было примерно начало седьмого, я уже проснулась от уличных звуков – они сделали мой сон чутким и прерывистым, но еще не собиралась вставать. Я узнала его по характерному аккуратному стуку в дверь, будто бы извиняющемуся за столь неожиданный визит.

– Доброе утро.

– Здравствуй! – я встретила его в ночной сорочке чуть ниже колен и босиком, посчитав, что мой неприличный вид совершенно гармоничен с его столь же неприличным визитом.

Филипп выглядел уставшим и немного растерянным, словно малыш, который впервые вышел во двор один и тут же вернулся домой, испугавшись потеряться. Рубашка была помятой, рукава засучены по локоть, и на одном из них просматривались странные пятна, похожие на размытую кровь. Я поняла, что это не ранний визит, а скорее поздний, вероятно, он работал над чем-то всю ночь и явился ко мне, чтобы поделиться своим успехом или, напротив, разочарованием. На этот раз я ничего не сказала про птичку-бабочку и не стала удивленно спрашивать про столь несвоевременный визит, лишь молча, кивком пригласила его войти. Он впился взглядом в мою больную ногу и не сводил с нее глаз до тех пор, пока мы не оказались на кухне. Я предложила ему чай, душ и чистое полотенце, а затем села на стул и собрала в хвост растрепанные волосы, он сел рядом на корточки и аккуратно взял мою ногу в свои руки:

– Можно?

Я кивнула в ответ, хотя, если честно, мне это совсем не понравилось. Он рассматривал мою ногу, наклоняя и поворачивая ее в разные стороны, нажимал на сросшуюся костяную мозоль, прощупывал шрамы и сравнивал по длине со второй ногой, пытаясь понять, сколько сантиметров кости не хватает. Его движения и действия были схожи с теми, что производил доктор Андрей Сергеевич, из чего я сделала вывод, что он скорее всего врач.

– Ты медик? – спросила я.

Он поднял глаза, посмотрел на меня, улыбнулся и снова занялся ногой, ничего не ответив. Чайник вскипел, и я, вынырнув из рук Филиппа, встала и налила кипяток в кружку. Он обнял меня и поцеловал в щеку:

– Хочешь, сходим в театр?

– Нет! – уверенно сказала я и сглотнула горький ком.

Он удивленно заглянул мне в глаза, в самую глубину души сквозь светоотражающую оболочку, в надежде понять мой резкий отказ.

– Ты производишь впечатление очень образованной женщины, почему же такой резкий отказ? – не найдя ответа в моих глазах, он пошел по более легкому пути.

– Так сложилось, длинная история, – ответила я и отошла на шаг назад.

– Тогда, может, кино? Или цирк? А может, ты любишь экстремальный отдых? Прыгнем с парашютом?

Я поводила бровями, надула щеки и сжала губы:

– Цирк!

И ткнула указательным пальцем ему в грудь, словно пистолетом. Филипп взял меня за плечи и снова обнял, так легко и непринужденно, будто я его двоюродная сестра, с которой он не виделся пару лет, а после взглянул на меня еще раз и сразу удалился.

Я села на стул и с облегчением выдохнула, две чашки с чаем стояли на столе и безмятежно струились ароматным паром бергамота. Я выпила обе, даже не заметив, погруженная в свои запутанные мысли и размышления о сегодняшнем утре.

Цирк. В цирке я была всего один раз, в детстве, – с мамой и отцом. Я помню лишь фрагменты – слона, одетого в настенный ковер с пампушками, медведя в красном колпаке и бутерброд с красной икрой и толстым слоем сливочного масла, который мне купили во время антракта. Еще помню много блесток, мишуры и разноцветных гирлянд – возможно, связанных с рождественскими праздниками. С тех пор в цирке побывать не довелось – я рассказала об этом Филиппу, и он был горд тем, что привел меня именно сюда.

Он взял билеты в первый ряд, где сидели одни дети с блестящими вертушками и надувными шарами, а среди них мы – мальчик-переросток и девочка-калека. Это создавало некоторый дискомфорт, я бы, конечно, предпочла места повыше, где-нибудь в самом тихом и незаметном месте. В этом мы разнились – он хотел быть на виду, хотел быть первым, лучшим и выходить на сцену под шквал аплодисментов, а я, наоборот, пряталась, словно черепаха, зарывая голову в песок как можно глубже, и это обстоятельство никак не давало мне понять: почему мы вместе?

Выступление началось с клоуна, он доставал из рукава платки, а затем взмахом руки превращал их в голубей. Все радовались и восторженно аплодировали, я, конечно, тоже восхищалась и думала: если бы Филипп на самом деле умел творить чудеса, то наверняка, увидев меня, сразу подошел бы и таким же легким движением руки превратил мою больную ногу в здоровую. За такой фокус, думаю, ему аплодировали бы стоя, а наутро к цирку выстроилась бы очередь страждущих помощи людей, и у клоуна попросту не осталось бы времени на бессмысленное превращение платков в голубей.

На арене побывали дрессированные лошади, собаки и кошки, а после антракта выступала гимнастка на качелях. Это было очень красиво и больно сердцу. Она, в своем прекрасном серебристом купальнике, под резкие взмахи рук дирижера в оркестровой яме легко и воздушно поднималась под самый купол и, держась за качели краем стопы, демонстрировала свои опасные трюки. Зал рукоплескал, а мне было страшно и больно смотреть на нее, смотреть на ее крепкие стройные ноги, обтянутые чулками, на вытянутые мысы и талию, затянутую корсетом. Я положила руку себе на живот и представила то удивительное чувство, когда корсетные пластины буквально впиваются, сжимая тело так, что тяжело дышать. От этих чувств сердце мое сжалось, я открыла глаза и вновь взглянула на гимнастку.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Филипп, почувствовав мое волнение.

– Да, все хорошо, я просто очень впечатлена выступлением, – оправдалась я.

Он поменял позу так, что наши плечи соприкоснулись, и я вновь ощутила волну кипящей в жилах крови.

Для одного дня этих впечатлений было более чем, Филипп отвез меня домой и любезно предложил проводить до входной двери, но я наотрез отказалась. Наверное, подумал он, я попросту не хотела приглашать его на поздний ужин, но истинная причина крылась вовсе не в этом – я бы с радостью провела с ним остаток дня, ночь, весь следующий день и всю оставшуюся жизнь даже без раздумий. Но это желание не могло победить страх и стеснение от того, как я преодолеваю ступеньки. Дело было в моем уродском подъеме по лестнице. Несмотря на то, что он уже успел хорошо изучить мою ногу, походку и даже количество послеоперационных шрамов, этот момент оставался мной надежно скрыт по сей день. Если первые три этажа я могла пройти более-менее ровно, то остальные три давались мне с большим трудом и несколькими перерывами. Филиппу пришлось бы тащиться рядом, принимая мой темп ходьбы, и это причинило бы нам обоим неприятные ощущения, образовалась бы пауза, и ему пришлось бы ее чем-то заполнять».

7

– Знаешь, у меня точно такие же воспоминания из цирка, как у нее, – прервалась Таня.

– Никак не могу прокомментировать, – отозвался Витя, – в цирке побывать не удалось, я лишь знаю звуки цирка. Его показывали по телевизору, но, к сожалению, они не вызвали у меня совсем никаких чувств.

– Все цирковые программы совершенно одинаковые, – пояснила Таня, – строятся из нескольких номеров с животными, выступлений клоунов, акробатов, гимнастов, танцовщиц и иллюзиониста, того, что пилит человека надвое у всех на глазах, а потом так же искусно соединяет обратно.

– А как он это делает?

– Я точно не знаю, могу лишь предположить, что это некий трюк с зеркалами и ящиками, которые иллюзионист перекатывает в процессе, ничего сложного, просто обман зрения.

– Меня ему уж точно не провести, – усмехнулся Витя.

Таня улыбнулась, восхищаясь его стойкостью и чувством юмора.

– Расскажи мне еще про цирк, – попросил Витя и зашевелился около двери.

Таня набрала воздуха в легкие и на выдохе захлопала глазами, это было одно из немногих воспоминаний, хранившихся в ее памяти, в которых она держала маму и папу за руку одновременно.

– Мы шли по зеркальному круглому холлу цирка, держа за руки родителей, я подпрыгивала вверх, чтобы увидеть свое отражение в зеркальной стене, до тех пор, пока не прозвенел третий звонок. Внутри было все темно-красное и бархатное, я долго смотрела под самый купол и ждала, что сейчас там произойдет что-то волшебное. Потом началось представление, народу было много, в основном дети, все очень шумные и неугомонные. Я помню, – помедлила она, – как на сцену вышел клоун в ярком полосатом комбинезоне и с разукрашенным лицом. Он показал несколько фокусов, а затем, по закону жанра, обратил взор в зрительный зал, он выбирал себе помощника среди юных зрителей, обходя круглую арену.

Дети кричали один громче другого, подпрыгивали и тянули вверх обе руки, желая обратить на себя внимание и стать частью представления. Но клоун не торопился с выбором, он всматривался в каждого, все больше разжигая интерес к себе, и вот он дошел до той части зала, где сидела я, остановился и стал бегло выискивать глазами жертву. Для меня это было именно так, я вжалась в кресло и зажмурилась, страх прокатился по всему телу, словно разряд электрического тока. Я закрыла лицо руками и продолжала наблюдать за происходящим сквозь растопыренные пальцы, клоун сделал несколько жестов и направился в мою сторону, я старалась не дышать в тот момент, когда он схватил мальчишку, сидевшего рядом со мной, этот миг длился вечно и остался в моей памяти навсегда.

– А что тебя так напугало в этом клоуне?

– Я не знаю, честно, это был необъяснимый страх.

– У меня тоже бывают необъяснимые страхи, и достаточно часто. Иногда страх вселяется в меня, когда я слышу, как закрывается входная дверь, я боюсь, что мама больше не вернется ко мне. А иногда я боюсь того, как она открывается, потому что не знаю, в каком состоянии мама пришла и помнит ли она обо мне.

– Эти страхи вполне объяснимы и совершенно естественны, – возразила Таня, – не бойся страхов.

– Это как? Не бояться собственных страхов?

– Вот так! – пояснила Таня. – Если ты не будешь их бояться, то они не будут приходить к тебе, понимаешь?

– Не совсем.

– Ты боишься того, что еще не произошло, а может быть, и вовсе не произойдет. То есть это надуманные страхи, как бы ненастоящие, понимаешь?

– Угу, – пробубнил Витя.

– Отпусти их, бойся только того, что происходит в реальности.

Таня учила Витю тому, чего не умела делать сама, и это у нее отлично получалось.

– Я думал, тебе запомнились совсем другие ощущения, – признался Витя, – более добрые и радостные.

На самом деле радостные воспоминания тоже были, но о них Таня почему-то не захотела рассказывать. Она просто пожала плечами и подтянула к себе дневник, лежавший рядом с ней на полу:

«Следующее свидание не заставило себя долго ждать, и именно после него я перестала считать наши встречи, так как их число перевалило за то, которое имело бы смысл запомнить. На этот раз Филипп пригласил меня на ипподром, а было это примерно так.

– Как ты относишься к лошадям? – спросил он, когда я уже попрощалась с ним и направилась к дому.

– Я не ем конину, – тут же пояснила я, сморщив гримаску.

– Это здорово, ипподром будет в безопасности во время нашего визита. Это, кстати, сюрприз, так что никому не говори, – добавил он, и мы еще раз попрощались.

Он любил делать сюрпризы, но всегда старался предупредить о них заранее, чтобы не застать врасплох, это качество говорило о его вежливости и хорошем воспитании, что мне очень нравилось и еще больше дурманило меня. Все было как в романтическом фильме, но именно это и пугало – уж слишком неправдоподобным казался его сценарий.

На следующий день Соя не умолкала, расспрашивая меня про цирк, она восторгалась каждым моим словом, не веря, что такое может быть на самом деле. В отличие от моего детства, богатого на развлечения, ее прошло в деревенском поселении, где она с ранних лет занималась домашним хозяйством и воспитанием младших сестер и братьев. В ее окружении это было совершенно нормальное и счастливое детство. Я дала Сое обещание, что обязательно свожу ее в цирк, как только выдастся такая возможность.