39 долей чистого золота

– Еще немного, и мы вымокли бы полностью, – сказала она.

Я кивнула в ответ и прислонилась плечом к большому холодному стеклу, начавшему запотевать от излишней влажности. Мне не хотелось говорить и не хотелось показывать Сое свое настоящее настроение, поэтому я закрыла глаза и сделала вид, что уснула.

– Не расстраивайся – он еще появится, вот увидишь, – сказала Соя, зная, что я не сплю.

– С чего ты это взяла? И как он может появиться? Где? В нашей деревне? – с некоторым гонором отозвалась я.

– Ты помнишь гадалку?

Я действительно не помнила про нее, удивительно, но этот фрагмент моей жизни буквально вылетел из памяти.

– Ты помнишь, что она сказала? Скоро в твоей жизни кто-то появится и сделает тебя счастливой, – с гордостью и таинственностью в голосе процитировала Соя. – Скорее всего, это будет, конечно, не он, но какая разница, раз ты будешь счастлива.

Я приподнялась и села ровно:

– А я и забыла про это.

Настроение сразу изменилось, и появились мысли, над которыми мне захотелось поразмыслить в одиночестве.

– Для того у тебя и есть я, чтобы напоминать о важном, – Соя открутила пробку от бутылки с водой и сделала несколько больших глотков.

– Может быть, но скорее всего это просто совпадение, как если бы, например, я сказала, что в следующий понедельник пойдет дождь, все утро тучи будут пасмурно гулять по небу, выбирая место и время, а с обеда польет спокойный небольшой дождь, он будет продолжаться до рассвета вторника, а после обеда выглянет солнце.

Соя улыбалась и кивала головой, запоминая каждое сказанное мной слово:

– Посмотрим, буду ждать понедельника с нетерпением, чтобы убедиться в твоих способностях.

– И к тому же, – добавила я, – я никого не встретила, это был просто покупатель, который задержался у прилавка немного дольше обычного, – возможно, ему нечем было заняться и он таким образом решил скоротать время.

Я обманула Сою и себя – он был не просто покупателем, он был тем самым человеком, который должен был изменить мою жизнь, но почему-то исчез, не оставив и следа. Это тревожило меня сильнее, чем должно было, я не могла пустить все на самотек лишь потому, что чувствовала, что все пошло не по плану.

В понедельник утром светило солнце, небо было очень высокое и чистое, ни одного облачка во всей обозримой глубине не находилось и ничто не располагало к дождю. Соя пришла в мастерскую с небольшим опозданием, я сидела на месте и выполняла рутинную работу, заполняя бумаги и журналы.

– Это твоя часть денег с выставки, – я протянула Сое конверт.

Она, не открыв его, с ехидной улыбкой сказала:

– Сегодня нет дождя, и, судя по всему, не собирается.

Я отрешенно кивнула головой, продолжая сосредоточенно подсчитывать суммы в тетради.

– Ты не предсказатель, – еще раз подтвердила она и в этот момент, развернув конверт, испуганно воскликнула: – Боже мой! Это огромные деньги!

– Это твоя часть, – спокойно повторила я, – ты их заработала.

Соя тут же забыла про дождь и растерянно начала планировать свои расходы.

– Ты можешь снять себе жилье, – подсказала я.

– Нет, – после задумчивой паузы ответила она, – мне вполне подходит подсобное помещение в магазине, я так хорошо никогда не жила, зачем мне еще одно жилье, и к тому же магазин ночью нужно охранять, чтобы в него не залезли.

В ее голосе прозвучала небольшая холодная дрожь, вызванная ощущением, что я пытаюсь выселить ее намеренно. Но ничего подобного я в виду не имела, а лишь хотела для нее лучшего.

– Гончарные изделия воруют крайне редко, – заметила я, не отрываясь от тетради.

– Редко воруют, а охранять надо! – твердо возразила Соя.

Ей действительно было хорошо там, где она жила сейчас, видимо, я все еще плохо представляла ее прежнюю жизнь, ведь все в этом мире познается в сравнении.

Ночь была невероятно длинной и томной, я подумала обо всем, о чем планировала: о Сое, о таинственном незнакомце, так небрежно прошедшем мимо, оставив лишь след от своего лакированного начищенного ботинка на черствой, изрубленной острым топором поверхности моей души. За стенкой играла музыка, слышались смех и выкрики особенно горластых – это сосед устроил вечеринку в честь своего дня рождения. Под утро я вспомнила, что на днях он заходил ко мне, как и к другим соседям, чтобы предупредить об этом дне, просил не жаловаться и не барабанить к нему в дверь, позволив ему насладиться этой ночью. Видимо, никто не возразил, с ним же такое бывает крайне редко, точнее, первый раз за то время, что я живу в этой квартире. Пока сосед наслаждался весельем, извлекая максимум из этой ночи, я лежала в своей кровати и ждала, когда щель между шторами начнет становиться светлее. Грусть снова посетила меня, заполнив темную комнату своим жалостливым запахом пустоты и одиночества, оставляя меня за видимыми пределами границы, после которой начиналась жизнь, жизнь настоящая, та, до которой, как мне казалось, я еще не добралась.

Утром я пришла в мастерскую и оставила Сое записку, в которой сообщила, что меня сегодня не будет. Я объяснила это тем, что решила совершить незапланированный визит к врачу, который осмотрит мою ногу, добавив в конце, что со мной все в порядке и это простой осмотр, рекомендованный доктором, – эту фразу я продублировала, зная предрасположенность этой удивительной женщины к беспочвенному беспокойству. На самом же деле медицинский осмотр в этот день не входил в мои планы. Я снова отправилась к той гадалке, у которой мы были перед выставкой, решив сохранить это в тайне от Сои. Мне показалась, что наедине нам удастся лучше понять друг друга, хоть я и не верила в ее способности. Это был скорее визит к психотерапевту за советом, «как жить дальше», но не столь банальный, как к настоящему, тому, на чьей белой двери при входе висит табличка "психотерапевт". К такому я точно не пошла бы, ведь для этого нужно признаться себе в том, что есть какие-то проблемы, а у меня их, естественно, не было, и признаваться мне было не в чем. В одном я была уверена совершенно точно – я живу так, как хочу. Никто не решает за меня, чем мне заниматься и с кем вести переговоры, никто не диктует мне, как я должна жить, – только я сама, я в это верила, а значит, это было именно так.

Небо нахмурилось, и мелкие капли быстро превратились в проливной дождь, когда я шла через поле. Дорогу размывало на глазах, твердая сухая глинистая почва превращалась в скользкую и вязкую, словно ту, что тает в моих руках, перед тем как попасть на гончарный круг. С дождем я ошиблась всего на один день – если бы я назвала вместо понедельника вторник, Соя не усомнилась бы в моих спиритических способностях. Я сняла башмаки и дальше пошла босиком, так я не пачкала обувь и держалась более устойчиво на ногах, хотя это не убыстрило мой шаг. Я переходила поле, словно большая неуклюжая черепаха, так же медленно и нерасторопно, будто у меня в запасе есть свободные лет сто пятьдесят, которые мне совершенно нечем занять.

Когда я постучала в дверь, мои волосы и одежда полностью вымокли, по шее стекали холодные неприятные капли, они медлили на плечах, а затем юрко соскальзывали вниз. Гадалка впустила меня незамедлительно, предложила чай, полотенце и таз с теплой водой, чтобы смыть глину с ног. А затем, когда я привела себя в порядок и расположилась на диване, села напротив и с улыбкой, молча стала внимать моему рассказу. В дождливый день дел по хозяйству не много, поэтому ее ничто не отвлекало от меня, возможно, она была даже рада, что я навестила ее сегодня.

Я начала с выставки, рассказала про удачную продажу, про то, как много денег нам удалось заработать за эти дни, о своих планах на будущее и о Сое, которая мне очень помогает в этом непростом деле. Она слушала и кивала, слушала и кивала, дожидаясь, когда я, наконец, расскажу о нем – о том, зачем я пришла к ней, зачем пересекла вязкое глинистое поле в дождь, измочив одежду и запачкав босые ноги.

Я хлебнула чаю и взглянула на нее:

– Помните, вы сказали (она поменяла позу и выразила лицом: наконец-то заговорила) в тот день, – продолжила я, – когда мы приходили к вам первый раз, что я встречу человека, так мне кажется…

– Тебе кажется, что ты его встретила? – перебила она мою тягомотину.

– Угу, – кивнула я, – но…

– Но он не проявил интереса, – помогла она договорить.

– Именно.

Мне стало не по себе: я со своей вселяющей жуть ногой, неспособностью вызвать ничего, кроме жалости и отвращения, претендую на то, чтобы заинтересовать джентльмена в выглаженном костюме и начищенных лакированных ботинках на столичной ежегодной выставке гончарного мастерства. Мне стало стыдно и жалко себя, на еще влажных щеках выступил румянец, и захотелось поскорее уйти. Я вдруг поняла, что именно ее слова, услышанные мной в первую нашу встречу, и сбили меня с правильного пути. Не нужно было вообще приходить и подвергать себя всем пройденным ступеням унижения в своих собственных глазах. Лучше бы я сегодня сделала заготовки для новой партии тарелок, доработала макет и раскрасила то, что уже готово, полки магазина пустуют, в то время как я тут занимаюсь самоутверждением. Мастер был бы разочарован мной сегодня, даже несмотря на успех на выставке.

Гадалка взялась за колоду, отступать было поздно. Она разложила карты в непонятном для меня порядке, потом собрала и снова разложила, но уже подругому, по мне, так логики в этих раскладках не было никакой.

– Это был не он, по всей видимости, – сделала она заключение.

– Понятно, – с облегчением сказала я, собственно, не ожидая ничего другого.

Мы еще немного поговорили о выставке и о Сое, дождь затих, словно освободив путь домой, и я, поблагодарив эту на вид совершенно обычную женщину, отправилась обратно. Во дворе меня лаем проводил пес, стряхивая оставшиеся капли дождя с коричневой, словно шоколад, шерсти.

После этого визита все встало на свои места, я погрузилась в работу с новой силой, Соя не отставала, пытаясь во всем подражать мне, это радовало и развивало во мне чувство ответственности за человека, зависимого от моих действий. Теперь мне предстояло не подвести не только надежды умершего мастера Василия Петровича, но и надежды вполне живой Сои, возложенные тяжелым грузом на мои и без того загруженные плечи.

Лето пролетело как один день, я успела лишь заметить это по тому, как июньские ягоды сменились осенними плодами: сладкую сочную землянику, жгучий редис и ароматную малину заменили наливные пухлые яблоки и кислые, словно лимоны, сливы. Грибы я не люблю из-за свойственных им червей внутри, при виде которых меня кидает в дрожь и аппетит напрочь отступает. Они всегда проходят мимо моей кухни, хотя, помню, пару раз Соя вытаскивала меня в лес покормить комаров и мошек, она собирала грибы, а я опустошала лесные кусты голубики. После она закрывала грибы в банки и настойчиво угощала, уверяя, что ни одного червячка не проскочило мимо ее зорких глаз.

Осень была теплая и сухая, солнце светило по-летнему, грело спину и заставляло щуриться на улице – обычно все радуются такой погоде, но не я. Это самообман, подобный тому, когда люди вдруг ждут, что зима не настанет вовсе. Зима придет ровно в срок, ни днем раньше и ни днем позже, даже если столбик термометра будет держаться летнего июльского уровня.

Вчера я видела Мишу. Он шел по березовой аллее под руку с НЕЙ и немного прихрамывал, она поддерживала его, позволяя на себя опираться. Я не предполагала, с чем связана хромота, возможно, он потянул ногу, подрался или просто упал на ступеньках, не заметив, куда ставит ногу. Но я точно знала, что они идут в сторону дома от его матери, так как она жила недалеко, в начале аллеи, и, судя по направлению движения, они шли прочь от ее дома. Время было уже позднее, скорее всего они поужинали у нее и направились домой. Миша давно уже был взрослым и неоднократно женатым человеком, но привычка ужинать у мамы текла у него в крови вместе с остальными кровяными тельцами и была от них неотделима. Это прекрасно, когда у человека есть традиции и привычки, не покидающие его на протяжении всей жизни, разумеется, если они хорошие.

Золотистая березовая листва лениво каталась по чистому сухому асфальту, я шла за ними, примерно в ста метрах, и представляла себя на ЕЕ месте – это было бы смешно и нелепо, мы оба хромали бы, одновременно, но по-разному, по очереди опираясь на мою палку-помогалку. Жуткая картина получилась бы, прохожие, наверное, кидали бы мелочь нам вслед, настолько это было бы жалким зрелищем. Я замедлила шаг, чтобы не приближаться к ним, столкнуться лицом к лицу мне вовсе не хотелось, я давно исчезла из его жизни, дабы не испортить ее, и это было правильное решение, я была уверена в этом. Но тем не менее эта уверенность не избавляла меня от томительной скудной грусти, жившей во мне с тех пор, как мы перестали общаться. Она выла по ночам в моей душе, словно голодный старый волк в лесной чаще, в надежде быть услышанной. Хоть он и был совсем не тем человеком, который, по моему мнению, должен быть рядом со мной, он был именно тем, с кем я чувствовала себя хорошо, тем, рядом с кем не хотелось, чтобы день заканчивался, не хотелось расставаться, не хотелось думать о прошлом и грустить. Но, несмотря на все это, я противилась ему так, что не оставляла никаких шансов на то, чтобы быть рядом с ним. Они свернули в конце аллеи, я мысленно попрощалась с ним и пошла дальше своей дорогой, ускорив шаг до обычного темпа».

5

«Соя повесила колокольчик на дверь, чтобы слышать, когда в магазин кто-то заходит, и он раздражающе звенел все утро. Я просила ее этого не делать, так как во время подсчета мне нужна тишина, но она все равно повесила, потому что, как ей казалось, это элемент безопасности.

– Теперь, никто не сможет войти к нам бесшумно, – говорила она.

К нам и без колокольчика не входят бесшумно, дверь достаточно громкая, и покупатели при входе, как правило, всегда здороваются, а еще наш маленький городок не славится грабителями магазинов гончарной посуды, да и вообще преступниками в целом. Все жители очень мирные и знают друг друга в лицо и не только.

– Бояться нечего и некого, – неоднократно объясняла я Сое, но она все равно видела во всем подвох и заговор, злодеи разгуливали по городу, норовя завладеть ее бренным телом и нашей скудной выручкой, как будто им больше нечем заняться.

К полудню эхо колокольчика звенело у меня в ушах даже тогда, когда в магазине царила тишина, и я решила переместиться в подсобное помещение и закрыть двери, дабы избавиться от этого ужасного навязчивого звона. На некоторое время мне это удалось, я сосредоточилась на работе и погрузилась в мир цифр, сводя кредит с дебетом этого месяца. Испуганная Соя вбежала в подсобку, тут же захлопнув за собой дверь. Ее перепуганные глаза были еще и невообразимо расширены от удивления. Она подбежала ко мне и под действием эмоционального потрясения стала махать руками и пытаться мне чтото объяснить.

– Он! Это он! Там! – все, что удалось мне разобрать.

"Неужели долгожданный разбойник пришел грабить магазин? – думала я. – А как же защитный колокольчик? Неужто не сработал? "

– Кто? Кто пришел? – спокойно, усаживая Сою на стул, спрашивала я.

– Он, тот самый! Тот самый!

Казалось, Соя увидела кого-то, статусом не ниже самого Господа Бога, но его появление, рассуждая логически, в нашем магазине казалось маловероятным, мы такого не заслужили уж точно. А версия, что он зашел купить пару моих тарелок, и вовсе казалась дремучей. «Возможно, – рассуждала я, – зашел Миша, но он так сильно не напугал бы ее своим визитом, а более зайти никто не мог».

Соя вздохнула и вытянула вперед трясущиеся руки:

– Это он, тот самый, с выставки.

И продолжила тревожно жестикулировать. Я сделала шаг назад и села на стол, по телу пробежал холодок, словно электрический разряд, заставив сердце биться сильнее и громче, в висках застучала горячая кровь, переполнив сосуды.

– Как он нашел нас? – с ужасом проговорила Соя. – Как?

Я тут же представила его в глазах Сои – он вежливо кланяется, улыбается и снимает шляпу, оголяя черные, как смоль, винтовые рога, глаза его полыхают красным огнем, парализуя нас своим дьявольским очарованием, словно беспомощных бабочек.

– Нас несложно найти, Соя, мы ведь живем не в каменном веке, – успокоила я ее и попросила оставаться на месте до тех пор, пока я сама ее не позову.

Она кивнула несколько раз и налила стакан воды. Я вышла в зал тихо, как только могла. Не знаю точно, зачем, но почему-то мне показалось, что так я застану его врасплох и это что-то мне даст. Он стоял совершенно спокойно и разглядывал витрину с товаром, ничуть не изменив позу, услышав меня.

– Добрый день, – поздоровалась я с его спиной.

– Здравствуйте, – в процессе поворота, не видя меня, произнес он и немного наклонил голову, выразив свое почтение.

На самом деле, в отличие от испуганной Сои, я знала, как он нашел нас, – когда я отдавала купленную им вазу на выставке, то успела сунуть в нее визитку с адресом и названием магазина и своей мастерской, которые подготовила заранее, накануне выставки. Скорее всего, он обнаружил ее не сразу или сразу, но ехать сюда не было никакой нужды. Секрет крылся в том, что его заставило явиться к нам сегодня.

– Чем обязаны такой честью? – проговорила я, вырвавшись из плена своих мыслей и догадок. – Вам интересна наша продукция? – я продолжала разглядывать его тонкие пальцы и яркие бирюзовые глаза, поглощающие меня без остатка.

Он отрицательно, с долей сожаления покачал головой, я же, в свою очередь, продолжала ожидать ответа.

– Вы не поверите, – сказал он, поняв, что так просто перевести тему на тарелки не выйдет.

– Не поверю, конечно, – согласилась я.

Но он все же попытался:

– Я просто проезжал мимо.

Он улыбнулся, блеснув своим необычно ровным верхним рядом зубов.

– То есть в прошлый раз, на выставке, вы просто проходили мимо и вот так, невзначай, уделили нам немного своего, наверняка ценного, времени, а сейчас, смею заметить, волей судьбы, просто проезжали мимо и решили повторить свои незамысловатые действия?

– Именно!

Я вздохнула и прошлась по нему взглядом с головы до ног. Он был безупречен, как и в прошлый раз: вся его одежда сияла чистотой и была выглажена до каждого малейшего уголка, стрелки на брюках, словно тонкие лучи, разрезали ногу на две равные части, устремляясь в сверкающие мысы лакированных ботинок. Он был полностью симметричен и идеален настолько, что в его внешнем виде невозможно было разглядеть ни одного недостатка. Я почувствовала, как спина и шея от волнения стали влажными и рубашка неприятно прилипла к лопаткам. Соя не выдержала заточения, она аккуратно подслушивала наш разговор на протяжении всего времени, разглядывая нас одним глазом в дверную щель. Мне нечего было скрывать от нее, я упрятала ее только с той целью, чтобы она не ляпнула чего лишнего, не высказала своих мыслей вслух и не выгнала его раньше времени, вернее, раньше того момента, когда я пойму, зачем он здесь.

– Может быть, хотите чаю? – любезно пригласила я гостя пройти в нашу небольшую скромную кухню.

Он с радостью согласился, сделал шаг к двери и почти столкнулся со все еще напуганной Соей, которая в тот же самый момент решила показаться нам, дабы не быть уличенной в подслушивании.

– Здравствуйте! – сказала Соя, играя лицом, у нее это плохо получалось, но было лучше, чем глупые, бессмысленные вопросы, которых все же не удалось избежать: – Как вы нашли нас?

Соя округлила свои черные наивные, испуганные глаза. На самом деле истинная причина страха крылась не в этом незнакомце, которого Соя была способна уложить одним ударом правой тяжелой руки, будь он бандитом, насильником или хоть самим рогатым чертом. Истинный страх вызывала мысль, что бывший муж сможет так же легко отыскать ее, в случае если ему вздумается. Его она боялась больше всего на свете, и мысль о том, что ей когда-то придется вернуться к прежней жизни, заставляла ее трястись от страха, словно серого зайца в лесу, услыхавшего выстрел охотника.

– Я не успел представиться, – сказал он, будто не услышав ее вопрос, – Филипп.

Он протянул Сое руку, немного наклоняясь к ней.

– Я Соя, а она Лесма, – немного напряженно ответила она и снова повторила вопрос.

Перед тем как ответить, он бросил взгляд на меня, потом на нее, недоумевая, зачем она спрашивает это повторно, зная, что визитка с адресом была в вазе. Он, конечно же, не догадался, что визитка не являлась частью упаковочного материала для всей прочей посуды, а была вложена лишь в конкретном случае и предназначалась именно ему. Этот секрет я решила оставить с собой навсегда, в случае если, конечно, он сам не разболтает. Он не разболтал.

– Я ехал по трассе из Санкт-Петербурга в Москву, – начал он свой выдуманный рассказ для любопытной неугомонной Сои, – и тут над лобовым стеклом моей машины начала кружить маленькая белая птичка.

– Белая? – прищурившись, переспросила Соя.

– Да!

– Попугай?

– Нет, гораздо меньше, – показав пальцами ее размер, продолжил он: – она будто звала меня.

– Так это не птичка, а бабочка, судя по размеру, – перебила рассказ она.

Я засмеялась. Он украдкой взглянул на меня и тоже улыбнулся.

– Нет, это была именно птичка, и тут птичка вдруг свернула на проселочную дорогу, показывая мне путь.

– Брешет, – сказала Соя, глядя на меня, – нет таких птичек.

Я продолжала смеяться над Соей и над тем, как весело Филипп рассказывал историю.

– Может быть, это действительно была бабочка, которую легко было принять за птичку.

– Брехня! – снова повторила Соя, словно ребенок, которому не понравилась сказка на ночь, и тут же встала на звон колокольчика входной двери.

Мы посмеялись еще немного вместе, и я решила перенять эстафетную палочку глупых вопросов, раз уж все равно они имели место быть.

– А чем вы занимаетесь, Филипп, раз посетили выставку гончарного мастерства?

– На выставке я и правда оказался случайно, никакого отношения к этому чудесному ремеслу не имею, к большому сожалению. Моя семья владеет небольшой фабрикой по переработке дерева. Там трудятся мой дядя, отец и два моих брата – с утра до вечера гнут спину ради того, чтобы сохранить семейное ремесло.

– Это хороший и выгодный бизнес, – с уважением оценила я.

– Не всегда. Бывает, что продажи идут плохо, много материала бракуется, – как и везде, есть свои подводные камни. Порой отец месяцами сам стоит за станком, чтобы фабрика смогла выжить. – По его интонации и опущенным вниз глазам стало ясно, что он не одобряет действий отца. – Семейный бизнес чреват тем, что грядущему поколению не остается права выбора, они рождаются и умирают с профессией и делом всей своей жизни, хотят они этого или нет.

Я посмотрела на него, он закинул ногу на ногу и неоднозначно покачал головой.

– Такое бывает в любом деле, – как профессионал заявила я.

Филипп отказался от чая, и я предложила ему воды, уловив момент близости к нему в попытке рассмотреть его руки на близком расстоянии: они были хирургически чистыми и гладкими, как у младенца, совсем не такие, как могли бы быть у человека, обрабатывающего дерево. От такой работы кожа черствеет, на ней неизбежно появляются шрамы и ссадины, ногти желтеют и расслаиваются.

«Как же так? – думала я. – Птичка размером с бабочку?»

Интерес к нему разгорался во мне все сильнее и сильнее, словно деревянные дома, пылающие в сухую июльскую ночь.

– Значит, – говорила я, стоя к нему спиной, – вы не поддержали свою семью в этом нелегком труде?

Пытаясь разузнать о нем побольше, я включила семейного психолога.

– Нет, не совсем, – он снова закинул ногу на ногу и отбросил рукой упавшие на лицо волосы. – Дед был резчиком по дереву, он жил этим, начал вырезать, когда ему было всего одиннадцать, и стругал дерево до самой смерти, даже когда его руки стали уже негодны для этого, тряслись и не могли удержать нож, он все равно резал. Он отдал этому делу всего себя без остатка, оставив после смерти множество резных картин, колоколов, лестниц и даже несколько деревянных храмов, выполненных полностью из резного дерева. Эти работы прекрасны, но вместе с ними он оставил свой цех и бремя тянуть его, не допуская мысли о том, что в его семье могут быть те, кто не живет этим ремеслом, например, художники или врачи, может быть, инженеры или юристы. Он не дал шанса отцу, а тот, в свою очередь, не дал его нам.