Таня вышла в коридор и, закинув сумку на плечо, направилась к выходу: кое-где свет еще горел, а из-за приоткрытых дверей доносились прощальные разговоры.

– Хорошего отдыха! – сказала Таня, заглянув в гримерку.

– И тебе тоже, Танюша! – ответила Маргарита Николаевна, всеми любимая краснощекая женщина, лет так ста пятидесяти, из которых сто сорок пять она отработала в театре заведующей бальными пачками, да так добросовестно, что за все это время ни одной пачки не пропало. Человек, знающий все и обо всем, но при этом никогда ничего лишнего не говорящий, за это и всеми любимый.

– Уезжаешь куда? – спросила она вдогонку.

– Нет, если только к сестре – подежурить, пока ее не будет, – ответила Таня. – А больше никуда не собираюсь.

Она с легкостью скатилась по огромным чугунным перилам центральной лестницы.

Стемнело, тянуло часов на одиннадцать, самое спокойное время, основная масса людей, разгуливающая по улицам днем, уже разбежалась по домам в страхе перед темнотой и тишиной пустынных улиц.

Девушка вышла из театра, поковырялась в сумке, достала мятую булку с повидлом, развернула ее и откусила большой кусок, затем повернулась к афишам и с умилением стала разглядывать их.

– Я уже скучаю, – сказала она вслух сама себе и вздохнула, дожевывая кусок булки.

– А я бегаю за тобой по всему театру, – строго сказала девушка, подошедшая сзади.

– Зачем?

– Ты же знаешь, завтра утром у нас поезд, мне все нужно успеть, и ты утром должна быть на вокзале, чтобы взять у меня ключи. А еще ты должна помнить про мои цветы, которые тебе предстоит поливать все лето, пока меня не будет, я тебе все написала. Главное – помни, что если ты перельешь, то в них заведутся мошки, а если недольешь, то цветы засохнут. Ты все помнишь? Мы же с тобой уже все проговаривали.

– Да-да, – сказала Таня.

– Ты что, ешь? Ты ешь на ходу? Всухомятку? Мы с тобой вроде родные сестры, но такие разные… я вот никогда…

Таня продолжала жевать и с сожалением разглядывать афиши, висящие на стене театра, мысленно прощаясь с ними. Взгляд ее был несколько отрешенным, на губе висела маленькая белая крошка.

– Я помню про завтра, – сказала Таня серьезным голосом, перед тем как повернуться к сестре лицом.

К этому времени около девушки уже стоял молодой человек и переминался с ноги на ногу, с широкой и немного глупой улыбкой.

– Ну, тогда пока, – сестра чмокнула Таню в обе щеки и поторопилась удалиться. – Мне очень понравилось твое выступление! – крикнула она, обернувшись, и показала большой палец, задранный вверх.

– Ты чего так рано ушла? – спросил молодой человек. – Мы там это… собираемся продолжить в баре, – начал он сразу после того, как сестра Тани скрылась за поворотом.

– Мне завтра сестру на вокзал провожать, в 6 утра поезд, боюсь просплю, а это будет смерти подобно, там ключи, цветы и куча прочей жизненно важной ерунды.

– Сегодня же последний день! – возмущенно продолжил настаивать молодой человек.

– Не! Пока, Вова, – уверенно сказала девушка и направилась в сторону.

– Все вы, танцовщицы, такие вредные, высокомерные, тьфу на вас, – пробормотал Вова и, сунув руки в карманы брюк, пошел обратно.

Минут пятнадцать Таня шла по узкому пешеходному тротуару, сворачивая то влево, то вправо, а затем прыгнула в открытые двери стоявшего на остановке полупустого трамвая, двери закрылись, и трамвай с характерным для него железным звуком медленно поехал по рельсам…

«Я дома!» – с легкостью подумала девушка и, упав на кровать, стала стягивать узкие голубые брюки с вышитым рисунком по всей длине. А после взяла книжку, хлопнула дверцей холодильника и села на широкий кухонный подоконник, с которого открывался великолепный вид на пересечение двух центральных проспектов города. Таня раскрыла книгу и стала увлеченно читать.

Через некоторое время в соседних окнах свет уже погас, и кухня Тани стала похожа на маленький желтый квадратик, в котором виднелся человеческий силуэт. Еще пару часов после этого свет горел в спальне и, наконец, погас, остался только тусклый голубой лучик ночника, охраняющий ночной сон юной танцовщицы.

Когда прозвонил будильник, свет ночника растворился в ярких лучах рассвета. Небо в этот день было чистое и яркое, по дорогам уже вовсю кружился тополиный пух, на лету собираясь в круглые клубочки. У Тани с детства была аллергия на июнь: чесался нос, текли слезы и выступала красная сыпь на шее, посему она любила пережидать это время дома в компании своей книжки и незаконченных рисунков.

Будильник вновь зазвонил, когда на часах было уже 4:40. Из-под одеяла с одной стороны торчали темные короткие кисточки волос, а с другой, наполовину свесившись с кровати, выглядывали вывернутые голубые брюки, а из штанины торчал носок.

Будильник продолжал звонить, но реакции не было. 4:55 – под одеялом начались шевеления. 5.05 – одеяло резко подскочило, и из-под него показалась взлохмаченная голова. Таня резко схватила телефон и, взглянув на время, плюхнулась обратно на подушку. Поездка на вокзал казалась ей мучительной и бесполезной, девушка немного злилась на себя и продумывала варианты отхода, которых, к сожалению, не оказалось. Таня, сморщив лицо и схватившись за коленку, села на край кровати: по утрам боль в суставах была невыносимая, спасали мазь и эластичные бинты. Обмотав обе коленки, она быстро умылась, надела длинный зеленый сарафан, выпила на бегу чашку растворимого кофе с молоком и вышла из дома.

Ровно за 30 минут до отправки поезда девушка в зеленом сарафане появилась на площади центрального вокзала и встала под большими круглыми часами, как и было оговорено заранее. Площадь похожа на большой человеческий муравейник – все куда-то бегут, толкаются и задевают друг друга своими огромными сумками. Немного нахмурив брови и замерев, как манекен, Таня рассматривала пробегающих мимо людей, шевелились только ее темные, как смоль, зрачки, бегая то влево, то вправо, будто она читала какую-то огромную книгу. Не перескочив на следующую строчку, Таня продолжила рассматривать симпатичного молодого человека, который неожиданно для толпы остановился в потоке и тем самым попал в поле зрения девушки.

– Привет! – схватив Таню за плечо, сказала сестра и расцеловала девушку в обе щеки. – Я думала, ты опоздаешь.

– Я тоже так думала.

– Давай отойдем, я тебе сейчас все расскажу, не забудь ключи, у нас там ремонт намечается, ты же помнишь, так что не обращай внимания на бардак. Еду я тебе не оставила, я же не знаю, когда точно ты приедешь и на сколько останешься, там только крупы и сахар, я все убрала в холодильник, чтобы мошки не завелись. Белье я тебе постелила чистое, чтобы ты осталась ночевать, я думаю, ты будешь ночевать, ездить туда далеко одним днем, это же за городом, час десять идет электричка из Москвы, есть те, которые идут быстрее, но их мало, надо смотреть в расписании. Расписание, кстати, вот, возьми, – сестра пихнула Тане в руки небольшую брошюрку.

Она говорила очень быстро и прерывисто, Таня ухватывалась за каждую фразу, но тут же теряла ее, пытаясь ухватить следующую, это было что-то вреде циркового номера, где один артист кидает кольца на шею другому, а тот должен все поймать.

Так две сестры пересекли всю площадь вокзала и подошли к молодому человеку, который стоял под табличкой: «Выход к поездам дальнего следования» – и охранял несколько огромных чемоданов.

– Привет! – поздоровалась Таня с мужем своей сестры и только хотела произнести следующую фразу, как сестра тут же продолжила кидать кольца на шею.

Он вроде бы тоже хотел что-то сказать, но его лицо выражало такое непередаваемое умиротворение, будто он знал наперед все, что сейчас произойдет. Он, наверное, знал все, что произойдет сейчас – в ближайшем будущем, в далеком, и даже то, где он будет похоронен, вплоть до мельчайших подробностей. Его шея была под завязку наполнена цирковыми кольцами, да и не только шея – руки, ноги и даже мизинцы, так что его главной задачей было стоять и не шевелиться, чтобы, не дай бог, ни одно кольцо не слетело. Солнце уже высоко, но утренняя прохлада все еще бегала по коже мушками, Таня закрыла глаза и подставила белокожее лицо солнцу.

– Ты слушаешь меня? – тут же спросила сестра.

– Да, да! – откликнулась девушка, вдыхая запах креозота, слабо доносившийся с железнодорожных путей.

– Ты несобранная! И о чем ты думаешь все время? – озвучила сестра.

– Яяя??! – протяжно сказала Таня, приоткрыв один глаз. – О небе! Я думаю о небе! О том, какого оно цвета сегодня, и каким было вчера, и какого цвета оно чаще всего, а главное – от чего это зависит? И кто меняет эти цвета? – намеренно разозлила сестру она.

– От погоды, – разочарованно ответила сестра и продолжила через паузу: – Хорошо тебе живется, ты безответственная, беспечная, у тебя нет никаких проблем, ешь булки и танцуешь себе в удовольствие, а мне оставили тебя в 16 лет, и я уже не могла себе позволить думать о небе.

Таня опустила голову:

– Ты можешь думать о нем сейчас.

– Сейчас я думаю о ключах, которые надо тебе отдать, вот! – сказала сестра и запустила руку в глубину своей дорожной сумки, в то время как электронный женский голос начал громко и устрашающе объявлять об отправлении поезда.

Сестра снова расцеловала Таню в обе щеки, наговорила кучу всего важного, о чем нужно не забыть, и, запрыгнув на ступеньки поезда, помахала рукой, после чего на ее глазах выступили скупые сентиментальные слезы.

Поезд тронулся, набрал небольшую скорость и, дернувшись при этом несколько раз, скрылся из виду. Таня стояла еще некоторое время неподвижно, после того как проводила взглядом удаляющийся хвост, теребила в руке ключи и покусывала нижнюю губу, думая о том, сколько брошенных на ее шею колец удалось поймать. Нисколько. Все они были разбросаны по площади вокзала в хаотичном порядке и лишь в некоторых местах скапливались в небольшие кучки, постепенно исчезая, словно маленькие лужицы воды на солнце.

Никаких иных планов на день не было, и Таня отправилась домой, заскочив по дороге в аптеку за очередной порцией обезболивающих таблеток и мазей, именно они и летний период вселяли в нее надежду на открытие нового танцевального сезона.

– Здравствуй! – услышала Таня из-за аптекарского прилавка, копаясь в сумке в поисках рецепта, и тут же подняла глаза: в щели между наклеенными листовками светилась белозубая улыбка пухлого паренька в белом халате. – Тебе как обычно?

– Ага. И еще дайте, мне, пожалуйста, желтые витаминки и… – протяжно и неуверенно добавила она, оглядевшись вокруг: – белые круглые.

– Аскорбиновую кислоту? – улыбаясь, добавил пухляк.

– Именно!

– Гуляешь сегодня? – шутил аптекарь.

– По полной! И еще пачку цитрамона, раз уж такое дело, – добавила Таня и протянула рецепт.

– Давай, я посмотрю, почерк больно детский – сама писала?

Таня изобразила, что более актуальной шутки и представить себе не могла, как вдруг созданную импровизированными потугами романтическую ситуацию и витающие в воздухе любовные флюиды разорвал вошедший в аптеку покупатель. «Прекрасно!» – обернувшись, подумала девушка. Этот пухляк вечно отмачивал двусмысленные шутки, впиваясь взглядом в лицо Тани, будто желая чего-то большего, но при этом не выходя за рамки своего двойного обклеенного бумажками стекла, словно привязанная собака, прыгающая четко на длину цепи. Можно подходить близко и держать кусок копченой колбасы в радиусе десяти сантиметров от линии лап, зная, что она не достанет.

Самая короткая дорога к дому лежала наискосок через парк – в виде узкой, протоптанной человеческими следами полоски, жившей, как казалось, своей жизнью. Летом она была черная, зимой – белая, но ширина ее при этом всегда оставалась одинаковая, менялась только фактура следов, которая напрямую зависела от погоды. Таня шла по ней, стараясь наступать в чужие следы, будучи убежденной, что так можно прочесть чужие мысли: фантазия – это как раз то из немногого, с чем у девушки никогда не было проблем. Рассасывая кисло-сладкую таблетку аскорбиновой кислоты, Таня представляла усатого мужчину в черном костюме, который шел очень-очень быстрым шагом, или очень-очень высокого – судя по расстоянию между следами – роста. Вскоре они исчезли, и пришлось мельтешить по маленьким следам, с тонким старомодным каблучком. Женщина, торопившаяся домой с сумками в обеих руках, кудрявыми каштановыми волосами, думающая о скворчащих на сковородке котлетах к ужину.

Таня оторвалась от следов и потянула руку в карман за еще одной витаминкой, как вдруг услышала музыку. Это были старые довоенные или послевоенные песни. Сначала было непонятно, доносятся ли они из недр ее сознания, мыслей хозяина следов, или вообще это реальная музыка, которую слышат и все остальные. Таня остановилась и на минуту попыталась прислушаться: музыка была очевидно реальной, небо ясное, теплое, цвета… то ли молочно-розоватого, то ли молочного с оттенком бледно-голубого. Слишком ярко – глаза заслезились, и ресницы стали моргать часто-часто.

Музыка доносилась с уличной деревянной сцены, отстроенной в северной части парка ко Дню Победы. Хоть праздник уже давно прошел, танцы для стариков продолжали устраиваться по выходным все лето и пользовались весьма большим успехом. Таня подошла к сцене со стороны трибун и встала позади толпы, стоящей рядом, а потом протиснулась и села на трибуны. Несколько пожилых дам сидели справа и слева от девушки, бодро и весело обсуждая что-то. Из больших черных колонок, висящих в глубине сцены под самым потолком, вырывалась громкая, низкокачественная музыка – труба, тромбон, кларнет будто наперебой рвались вон, заставляя подскакивать танцующие пары на деревянных перекладинах. Бабушки, наряженные в лучшее одежды прежних лет, неуклюже кружились в танце, скромно обнимая за талии своих партнеров, – потрясающее зрелище, бездонный простор для фантазий об их прошлом и настоящем, мелькающих в их головах, словно видеоклип. И только Таня успела окрасить картинку в черно-белый цвет, как ее прервал хриплый мужской голос.

– Можно вас пригласить? – сказал старик, склонившись и протянув руку девушке.

Все нежелание танцевать в таком месте и в такой обстановке напрочь разрушил улыбающийся взгляд старичка, одетого в бежевый льняной костюм и коричневые сандалии на белые праздничные носки. Таня быстро попыталась сообразить хоть что-нибудь, но ни одна придуманная ею причина в тот момент не показалась достаточно уважительной для отказа.

– Конечно, – сняв сумку с плеча и опустив ее на сиденье, она протянула руку кавалеру.

Дамы, сидящие рядом, проводили их тяжелым молчаливым взглядом до самой сцены и снова заболтали, перебивая друг друга. Старик подхватил Таню за талию и пустился танцевать – полный оборот в два такта, три шага, опять оборот и снова три шага – очень ловко и легко.

Он умело и старательно выписывал движения, широко улыбаясь, девушка, в свою очередь, старалась не быть лучше, хотя и могла бы, в силу своей профессии, но об этом она, конечно же, умолчала.

– Вы прекрасно танцуете! – гордо заявил партнер сквозь небольшую одышку.

Таня ничего не ответила, лишь улыбнулась в ответ, воздух наполнился запахом нафталина из старого шкафа вперемешку с одеколоном и отдушкой тонального крема. Этот запах напомнил детство – Таня залезала в огромный комод, поворачивала ключ в замочной скважине маленькими белыми пальчиками, и ее взору открывалось его содержимое. Делать это было категорически запрещено, но ведь именно запрет и придавал особый интерес: разноцветные ткани лежали аккуратной стопкой, духи, статуэтки и вазочки из разноцветного стекла, горы новой посуды, заварной чайник и шкатулка с бусами. Но особенный интерес вызывал тонкий запах шоколада, его можно было почувствовать, только лишь закрыв глаза и сделав медленный глубокий вдох. Конфеты, завернутые в газету, лежали в большой вазе. Оставалось лишь запустить туда руку и взять одну, пока никто не видит, а потом быстро и тихо закрыть дверцы шкафа и повернуть ключ обратно. Если операция удавалась, надо было вести себя тихо, тщательно стереть остатки шоколада с губ и надежно избавиться от фантика. «Кто съел все конфеты?» – кричала бабушка на весь дом, обнаружив через некоторое время пропажу.

Музыка стихла, старик поклонился, потом поцеловал Танину руку и, поблагодарив, отвел обратно к трибуне. Старичка тут же одернула пожилая дама в ярко-синей шляпе, синем платье и с красными, как кровь, губами. Старик оказался очень востребованным на танцполе, и остальные танцы Таня наблюдала уже как зритель.

Утром следующего дня с того же вокзала, только другой его части, отходила пригородная электричка – ровно по расписанию, в 11.36. Было 11.35, когда Таня неслась через привокзальную площадь, расталкивая кучки людей, столпившихся у нее на пути. Одетая в синий джинсовый сарафан, кеды, с рюкзаком на плечах и сумкой в руке, она выбежала на платформу за 4 секунды до закрытия дверей, огромными шагами проскакала по платформе и вскочила в поезд, двери захлопнулись практически у нее за спиной. Девушка пыталась отдышаться, стоя в тамбуре поезда, и потирала левое плечо, пострадавшее от удара при столкновении с прохожим на платформе. Состав тронулся, людей в вагоне практически не было, и Таня выбрала комфортное для себя место в середине.

«Ехать около часа, можно вздремнуть или почитать. Лучше, конечно, вздремнуть. Нет – лучше почитать. Я подремлю, а потом почитаю. Нет – я почитаю, а потом подремлю», – сказала Таня себе внутренним голосом так твердо, что на ее лице, казалось, отразилась какая-то непонятная гримаса. Разложив вещи, девушка достала книгу, раскрыла на коленях и уставилась вниз. Едва ли это мог быть бульварный роман или пособие для одиноких женщин – книжка называлась «Сказки о силе» Карлоса Кастанеды. Не то чтобы Таня принимала всерьез учение Кастанеды, это, скорее, было просто для отвода глаз от своих собственных фобий. Черные пряди волос упали вниз и закрыли лицо, в окне виднелась окраина города – высокие новостройки медленно проплывали мимо, оставаясь позади, под стук колес электрического поезда. Бегающий по строчкам взгляд остановился, и веки налились тяжестью, дыхание стало ровным, шея болталась словно на шарнирах, раскачиваясь в разные стороны. Таня увидела странный серый силуэт – воздух помутнел, словно грязная вода, – не разобрать было даже того, что находилось в метре от носа. Силуэт, словно сгусток бегающих теней, манил за собой, издавая медленный протяжный звук, похожий на вой собаки, доносящийся из глубины.

Таня встала и двинулась вперед на полкорпуса, как тут же почувствовала тяжесть – ноги были тяжелые, словно огромные гири – такие, как поднимают в спортзале накаченные дядьки, а силуэт продолжал удаляться и бегающими в солнечном свете тенями манить за собой. Таня шла по вагону поезда, перехватываясь руками за спинки сидений, подтаскивая таким образом тяжеленные ноги. Вагон вытянулся и стал похож на огромный длинный тоннель, в конце которого, по закону жанра, слегка просматривался свет. Путь казался бесконечным, а танцующий впереди силуэт то приближался, то убегал далеко, заслоняя играющий свет впереди. Хотелось обернуться назад, но шея будто окаменела, как старые заржавевшие дверные петли, и с хрустом сказала – нет. Вдруг стало темно, потолок медленно поднялся вверх и растворился в темной густой ночной глади, звезды рассыпались по небу в хаотичном порядке, а затем стали сгущаться и растягиваться в Млечный Путь. Воздух стал холодным, и Таня почувствовала собственное дыхание, наполняющее воздух паром при выдохе. С неба посыпались крупные хлопья снега, они падали на сырую землю, покрывая ровным слоем темную, как смоль, поверхность, и через несколько секунд все стало белым – огромные сугробы возвышались, словно горы, тоннель расширился, превратившись в бескрайнюю зимнюю долину. Эти снега никогда не растают, ни один лучик солнца не прольет свой свет на эти места, и земля, промерзшая на тысячи километров, не родит ни одной жизни. Девушка стояла по пояс в снегу и рисовала на нем узоры пальцами, замерзшими настолько, что снежинки перестали таять от тепла ее рук. На снегу в лунном свете стали бегать маленькие круглые тени, собираясь воедино, – снова появился тот самый силуэт, и Таня уже приготовилась следовать за ним дальше, как тут вдруг заметила, что он стал другим, он будто пытался изобразить кого-то, словно пародист, выступающий на сцене перед публикой. Сердце забилось в тревоге, и стало невыносимо больно от того, что все это показалось ей очень знакомым. Силуэт после нескольких движений сел на корточки у небольшого бугорка и согнулся почти в калачик.

– Нет, нет! – закричала Таня и попыталась дернуться вперед, но ноги будто вросли в твердый заледенелый снег, она раскапывала себя, безжалостно раздирая руки в кровь, в то время как силуэт неподвижно лежал на снегу, бесследно исчезая в ночной пустоте.

Снег продолжал падать, и все попытки выкарабкаться были бесполезны. Таня разгребала белые пуховые кучи снега перед собой в надежде зацепиться за что-то, но также бесполезно. Она старалась, как могла, но то расстояние в несколько метров между ней и уже полупрозрачным обездвиженным пятном никак не уменьшалось, она смотрела, как исчезает силуэт, до тех пор, пока ее взгляд не устремился в ночную пустоту, а после этого легла в сугроб и громко заплакала. Ее горячие слезы капали на снег и топили его до тех пор, пока весь лед не превратился в теплую соленую воду. Девушка подняла голову и увидела солнечный свет, одежда намокла и прилипла к телу, точно повторив его контуры. Таня подняла глаза и попыталась осмотреться – небо было голубое и яркое, птицы кружили высоко, перекрикиваясь друг с другом на своем птичьем языке, вокруг зеленела сочная трава и устремлялись ввысь огромные толстые деревья с пушистыми, взлохмаченными ветром головами. Снежная толща, заковавшая девушку ранее, превратилась в теплую журчащую реку, ласково огибающую ее тело. Таня стояла по пояс в воде и все так же не могла пошевелить ногами, от яркого солнца в глазах начало рябить, но вскоре рябь стала напоминать порхающих разноцветных бабочек прямо над головой. Бабочки кружились в необычайном танце, подлетая так близко, что можно было поймать рукой, разноцветные рисунки украшали их тонкие крылья. Таня осматривалась по сторонам, ожидая появления теней, что образуют силуэт, но вместо него вдруг появилось что-то большое слева, загородив солнечный свет. Это что-то вторглось без приглашения, и с его появлением все вокруг стало исчезать, включая саму девушку.

– Ваш билет! – низкий мужской бархатный голос прямо-таки вклинился в сознание Тани, блуждающее так далеко, что вернуться на место так вот сразу не получилось.

Таня медленно и с трудом подняла затекшую от висячего положения шею и, часто моргая, посмотрела на билетного контролера. Голова не поворачивалась, словно заржавевшие петли, – это все, что Таня успела захватить с собой из мира сна в мир бодрствования. Ни снега, ни бабочек не было, все осталось там, во сне, куда она непременно вернется еще раз и дойдет до конца тоннеля или реки.

– Билет есть? – еще раз повторил контролер, склонившись над девушкой, словно фонарный столб.

В руке его был какой-то черный металлический аппарат, а на плече висела толстая кожаная сумка, из которой выглядывал ежедневник. Колеса поезда продолжали монотонно стучать по рельсам и пошатывать в такт одиноких пассажиров поезда.

Таня очнулась и, быстро распахнув сумку, стала искать в ней что-то, книга соскользнула с колен и упала на пол. Таня нагнулась, подняла с пола чтиво и, смахнув волосы с виновато-обескураженного лица, посмотрела на контролера.

– Нету! – уверенно сказала она. – Я опоздала на поезд! Понимаете, я бы не поехала без билета, если бы…

Пытаясь оправдаться, глядя контролеру прямо в глаза, девушка на ощупь достала из сумки кошелек и легким движением по кругу расстегнула его.

– Сколько с меня?

Контролер смотрел, не моргая, и на его застывшем лице не было ни одной эмоции.

– Нисколько, – сказал он, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. – Но в следующий раз, когда сядете на этот маршрут, возьмите два билета! Договорились? – нагнувшись еще ниже и выставив указательный палец прямо у носа девушки, продолжил он.

– Конечно! – с улыбкой ответила Таня и таким же легким движением застегнула кошелек обратно, не сводя взгляд с его пальца.

Поезд дернулся непривычно сильно и начал громко тормозить, подъезжая к очередной станции. За окном проплыла серая асфальтированная платформа, похожая на грузовую баржу, в центре которой стояла синяя будка с маленьким решетчатым окном и большой табличкой с названием населенного пункта.

– Ой! Это же моя станция! – спохватилась Таня и, быстро собрав вещи, поспешила к выходу.

1 2 3...7 >

На страницу:

Перейти

1 из 7