Что скрывает правда

– Тогда как? – говорит Сомер. – Фрейя узнает, что в тот вечер между Морганом и Фишер что-то было, и Морган пытается выйти из-под удара, утверждая, что она сама напала на него?

– Помада на воротничке, – говорит Бакстер, – выдала его с потрохами?[57]

– Это были царапины, – тихо говорит Эв. – Она сама мне рассказала.

Куинн бросает на нее сдержанный взгляд:

– Ага, ну да, ведь эта парочка не в чертов «Скрэббл»[58] там играла!

Бакстер кивает:

– И Морган не первый, кто заявляет о сексуальном нападении, чтобы отделаться от своего партнера.

Намек повисает в воздухе: пусть это одна из старейших уловок в мире, но почти всегда ею пользуются женщины. А не крутые, атлетического сложения мужчины.

– Есть одна вещь, – медленно говорит Асанти. – В конце допроса адвокат Фишер сказала, что у ребенка кошмары. Может, дракон с этим как-то связан?

Констебль оглядывает всех, но у них еще не выстраивается полная картина.

– Вот что я имею в виду, – продолжает он. – Если в тот вечер у Фишер действительно был секс с Морганом и ребенок увидел их, может, этим и объясняется, почему он такой нервный? Наверное, секс выглядит страшновато, если тебе только восемь и ты не понимаешь, что происходит.

Эв снова кивает:

– Соглашусь. Особенно с таким ребенком, как он. Судя по тому, что я слышала, у него очень хрупкая психика.

Гис глубоко вздыхает.

– Ладно, – говорит он. – Похоже, у нас выбор небольшой. Надо узнать у Марины Фишер, позволит ли она нам задать вопросы своему сыну.

* * *

Адам Фаули

12 июля 2018 года

15:55

Принесенный обед стынет на пластиковом подносе. Едва ли это удивительно, если прошло больше часа. У парня, что принес его, не хватило смелости посмотреть мне в глаза, он просто поставил его и ушел. С таким же успехом на двери моей камеры можно было бы написать «пария»[59]. Так что, когда в двери снова клацает ключ, я не жду дружеского визита. Я даже не вспомнил о том, что Гис вернулся в отдел. То, что я не испытываю самоуничижения при виде контраста между собой и им, таким свежим после отпуска, показывает, как быстро я пал. А вот он испытывает. Он топчется у двери, затем входит, и дверь за ним закрывается.

– Все в порядке?

Трудно не увидеть, что я совсем не в порядке, но что еще может сказать бедняга?

Он пожимает плечами и оглядывается.

– Я просто хотел посмотреть, как у вас тут дела. Кажется, раньше в этой части я не бывал.

– Удивительно, что тебя впустили.

Он скупо улыбается:

– Так уж вышло, что надзиратель – мой давний приятель по колледжу.

Я качаю головой:

– И все же. Зря ты пришел. Это плохая идея.

Он смотрит на меня, потом отводит взгляд, вздыхает:

– На тот случай, если вам интересно… я и команда… никто из нас не думает… в общем, вы понимаете…

Они не думают, что я изнасиловал и убил невинную женщину и сбросил ее на пути перед поездом. Ну, это уже кое-что…

Я откидываюсь на липкую стену:

– Спасибо, Гис.

– Так что у них есть?

Я качаю головой:

– Поверь мне, вряд ли тебе хочется это знать.

– Если б я не хотел, то не спрашивал бы.

Я смотрю на него. Честно ли будет взваливать все это на него? У него семья, карьера. Могу ли я просить его пойти на риск только потому, что с моей, кажется, покончено? Но у меня в голове звучит другой голос, более громкий, который говорит, что Гис – мой единственный шанс выбраться отсюда. Мне нужна помощь. И не от Пенни Макхью, как бы умна и хитра она ни была, а от человека, который знает, как полиция ведет расследования. От кого-то изнутри.

– Послушайте, – говорит он, чувствуя, что меня мучают опасения, – я не стал бы детективом-сержантом, если б не вы. Я в долгу перед вами. Так что, если я могу помочь, позвольте мне это сделать. Ладно?

– Я не хочу, чтобы ты вывалялся в дерьме.

– Это зависит от меня. Если будет только дерьмо, я как-нибудь справлюсь. А если я найду что-то, ну…

Я говорил это раньше и повторяю сейчас: если б кто-то тонул, ему оставалось бы только молиться о том, чтобы на том конце веревки был Гис. А я сейчас уже ушел под воду.

Набираю в грудь побольше воздуха:

– Я думаю, меня подставили. Нет, язнаю, что меня подставили.

Он хмурится. Ему не хочется это слышать, так же как и Пенни.

– Но как?

– Анализ ДНК – его наверняка подделали. Да, я был в квартире – я говорил об этом с самого начала, – но у меня не было с ней секса. Я даже не прикасался к ней.

Гис хмурится еще сильнее. Дело не в том, что судмедэкспертиза может лгать; он считает, что я прошу его поверить в то, что лжет и вся команда криминалистов.

– Но ведь вы с Чэллоу давние приятели, да? Зачем, ради всего святого…

– Нет, – поспешно говорю я, – я думаю, он не имеет к этому никакого отношения… думаю, что никто из них не имеет. Они просто исследовали улики, которые им предоставили. Но в том-то и суть – эти улики импредоставили. Кто-то, кто срежиссировал весь спектакль.

Кто подбросил туда мой волосок. Не знаю как, но знаю зачем.

Волосок – это послание.

Потому что, когда Алекс заявляла в суде о том, что никогда не подбрасывала свои волоски в гараж Гэвина Пэрри, я знал, что это ложь. Узнал об этом за много месяцев до суда. Не с самого начала – но уже тогда, когда стало слишком поздно. Я знал. И я ничего не сказал, не остановил ее, потому что это был единственный способ остановить его. Он был виновен, а у нас ничего не было. Однако это все равно оставалось ложью. И вот теперь Гэвин Пэрри заставляет меня расплачиваться за это…

Гис внимательно смотрит на меня, и я возвращаюсь к насущным делам.

– Они утверждают, что я пытался выдать это за самоубийство, чтобы полиции не пришло в голову искать ДНК.

Гис морщится; он знает, что в этом есть смысл. До известной степени.

– Но потом я лоханулся – не обратил внимания, что внизу работает бригада путейцев, которая остановит поезд.

– Ясно, значит…

– Однако емунужно было, чтобы кто-то остановил поезд, ведь так? Он наложил эту ДНК на ее тело, и ему надо было, чтобы ее нашли, чтобы выявили связь… и пришли за мной.

Гис опять хмурится; он не поспевает за мной.

– Подождите-ка. Он? Вы о ком говорите?

– О Гэвине Пэрри.

Он таращится на меня:

– Пэрри? Вы думаете, за этим стоит Пэрри?

Я выдерживаю его взгляд.

– А кто еще может быть?

– Но на нем же метка…

Я киваю:

– Да. Но все равно.

Он колеблется, потом кивает:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Найди путейца из бригады – того, который позвонил в полицию. Мне нужно знать, видел ли он кого-то еще на мосту сразу перед случившимся. Потому что если это действительно Пэрри, он не мог просто сбросить ее вниз и сбежать. Ему нужно было выждать – дождаться, когда эти техники подойдут поближе, и убедиться, что они видят, как падает тело, и что у них есть достаточно времени, чтобы остановить поезд.

Гис делает записи, закрывает блокнот и смотрит на меня.

– Ладно, босс. Посмотрим, что можно сделать.

* * *

Марина Фишер останавливается у французского окна. Ее сын стоит на четвереньках и наблюдает, как жук-олень осторожно ползет по каменным плитам.

– Тобин, дорогой, мне нужно поговорить с тобой.

Но мальчик, кажется, не слышит ее; он полностью погружен в свое занятие, полностью сосредоточен.

Жук поднимает сначала одну ногу, затем другую; его жвалы пронзают воздух, как будто он ощупывает путь.

– Тобин? – Она подходит ближе. – Тобин, я к тебе обращаюсь.

Никакой реакции.

– Оставь жука в покое, солнышко, – произносит Марина терпеливым тоном, срок годности у которого ограничен. – Мне нужно поговорить с тобой.

И опять ничего. Она выходит на ослепительный солнечный свет, берет сына за руку и вынуждает его встать. Вероятно, жук почувствовал изменения в потоках воздуха – он спешит прочь и исчезает за одним из высоких терракотовых вазонов.

– Я смотрел на него! – взвивается Тобин. – А ты прогнала его!

– Извини, дорогой, но это важно. Маме нужно поговорить с тобой.

Насупившись, сын отказывается смотреть на нее, пока она ведет его в дом и усаживает на стул в кухне. Там он принимается болтать ногами и бить по ножкам стула.

– Тобин, дорогой, маме только что позвонила ее подруга Ниам. Ведь ты помнишь Ниам, да?

Он не отвечает.

– В общем, ей позвонил тот самый полицейский, что приходил к нам в дом, и они хотят задать тебе кое-какие вопросы.

Тобин поднимает голову; он полон подозрений, но заинтригован.

– О чем?

Марина слегка краснеет:

– О том дне, когда здесь в последний раз был Калеб. Ты помнишь тот вечер?

Он опускает взгляд, опять бьет ногами по ножкам стула. Все это действует Марине на нервы.

– Послушай, Ниам говорит, что маме очень поможет, если ты поговоришь с ними. Это не страшно. Никто ничего тебе не сделает, они просто зададут тебе вопросы. А мама будет в соседней комнате.

Бум, бум, бум.

Она хватает его за одну ногу и не дает шевельнуть ею.

– Не делай так, дорогой.

Тобин продолжает бить другой ногой. И все еще не смотрит на нее. Она отбрасывает с его лба кудрявые волосы. Его лоб под пальцами горячий; он слишком долго пробыл на солнце.

– Тобин, так ты поможешь маме? Ты будешь моим умненьким мальчиком, моим особым помощником?

Удары прекращаются. Он поднимает голову, немного смущенно:

– Мама, это игра, как в прошлый раз? Та игра мне понравилась.

* * *

Эрика Сомер добирается до дома только к началу седьмого. Она толкает входную дверь и устало поднимается на свой этаж. Она не помнит, когда в последний раз чувствовала себя такой уставшей. Идя по коридору, заворачивает за угол и видит у своей квартиры букет цветов. Белые розы, штук двенадцать или больше, перемежающиеся стеблями голубого агапантуса. У нее на глаза наворачиваются слезы. Джайлс знает, как она любит эти цветы.

Сомер отпирает дверь и плечом распахивает ее, бросает сумку в прихожей и несет букет на кухню. Но не включает кран и не ищет вазу. Вместо этого тянется к ноутбуку.

* * *

Когда Эв приходит домой, никакие цветы ее не ждут. Только крикливый кот, вечно недовольный качеством обслуживания в этом заведении. Эв кормит его, потом включает чайник. Она пытается игнорировать мигающий огонек автоответчика: есть только один человек, который может звонить ей вот таким образом.

«Мисс Эверетт? Это Элейн Бейлис из «Мидоухолла». Вам не о чем беспокоиться – с вашим отцом все замечательно. Но мне все же нужно поговорить с вами. Возможно, вы перезвоните мне завтра утром?»

* * *

Гислингхэм все еще в отделе – по сути, он там единственный. Жена уже дважды звонила ему. Один раз, чтобы напомнить, что он обещал быть дома вовремя и почитать сказку Билли. Второй, час спустя, уже более раздраженно, чтобы сказать, что она убрала салат в холодильник. Надобности звонить и говорить об этом у нее не было – она все равно не ляжет спать, пока он не придет. Просто показывает: она дает ему поблажку на некоторое время, особенно после отпуска, но есть определенные пределы, и они не резиновые.

Однако он не может сказать ей, даже если б очень хотел, что не занят никакой работой. Для человека, совершенно не умеющего лгать, притворяться у него получается довольно хорошо. На самом же деле он ждет, когда последний член команды Галлахер доберется до дома.

У Саймона Фэрроу явно нет жены – или личной жизни, – потому что только в начале девятого он встает и берет свою куртку со спинки кресла. Гис ждет еще двадцать минут; какое-нибудь «ой, я тут кое-что забыл» – это самая опасная часть во всем предприятии. Гис уже принял решение: он поступает правильно и сделает все, но он не может допустить, чтобы его уволили; ему достаточно представить лицо Джанет, и волосы встают дыбом. Двадцать минут тянутся медленно, затем он встает и с нарочито беспечным видом идет в кабинет команды тяжких преступлений.

Они тут придерживаются политики чистых столов. Во всяком случае, в теории. Но люди ленивы, они делают себе поблажки. Зачем тревожиться, ведь на этот этаж не попасть без карточки-ключа сотрудника полиции долины Темзы…

Фэрроу выключил свой компьютер, но Гису на это плевать – ему нужно другое. Он быстро оглядывается и тянется за тем, ради чего пришел.

* * *

Опрос Тобина проводится на следующее утро в комнате для уязвимых свидетелей в Кидлингтоне. Это помещение обычно используется для жертв жестокого обращения. Бледно-голубые стены, темно-синий ковер; игрушки, шторы, манеж; коробка со специальными куклами, которые применяются для того, чтобы заставить детей говорить о частях тела и о том, что члены их семей делают с ними. При взгляде на все это Эв непроизвольно ежится. Она вместе с остальными членами команды находится в соседней комнате и наблюдает по видео.

Тобин Фишер забился в угол дивана, как можно дальше от двери. Колени он подтянул к груди и из-под челки смотрит на специально обученную женщину-офицера. Женщина уже минут пятнадцать болтает без умолка. Эв и раньше сталкивалась с ней и всегда была под впечатлением. Она выглядит заботливой и уютной, она не настолько эмоциональна, чтобы дети пугались и замолкали. Однако Тобин Фишер, вероятно, стал для нее тяжелым испытанием. Они уже обсудили «Историю игрушек»[60] и «Форнайт»[61], предметы, которые нравятся ему в школе, но все это время она по большей части говорит сама, а не с ним. Даже когда Тобин отвечает, он сначала очень долго думает, и нередко кажется, что он вообще промолчит. Складывается впечатление, будто мальчик ищет подвох в самом безобидном вопросе, будто его предупредили (и Эв не удивилась бы, если б это сделала его мать), что повсюду прячутся драконы. Кстати, о драконе…

– Тобин, у тебя действительно отличные рисунки, – говорит офицер, открывая раскраску и листая страницы. – Особенно мне нравится дракон.

Он хлопает глазами, ерзает.

– Должно быть, ты и раньше видел картинки с драконом, если так здорово его раскрасил.

Тобин пожимает и что-то бормочет насчет «Хоббита».

Женщина переворачивает раскраску и показывает ему картинку.

– Другая тетя, с которой ты разговаривал, Эрика, она сказала, что ты раскрашивал эту картинку в последнее время, правильно?

Он медленно кивает.

– Красный цвет – это фантастика. Очень страшно. Почему ты выбрал его?

Нет ответа.

– Ты раньше где-нибудь видел такого?

На этот раз снова кивок. Однако он все еще не смотрит на нее.

– Когда видел, Тобин? – мягко спрашивает она.

– У Калеба такой. На спине.

– Понятно. Помнишь, когда ты видел его?

Мальчик упирается лбом в колени. Его волосы падают вниз, и ей приходится наклониться, чтобы расслышать.

– Это было на кухне.

– В тот вечер, когда он сидел с тобой?

Он кивает:

– Я спустился вниз, чтобы попить.

– Понятно. И что ты увидел – ну, на кухне?

Ответа нет. Она протягивает к нему руку, но он отпихивает ее.

В соседней комнате все затаили дыхание. Это пятьдесят на пятьдесят – решит ли она давить на него, хотя он уже вот-вот…

Когда Тобин заговаривает, его голос звучит не громче шепота, и они даже на экране видят, что он плачет:

– Я больше не люблю Калеба. Он сделал маме больно. Я убью его. Я убью его большим мечом, как Георгий убил дракона.

* * *

– Ну, что у тебя?

Дэйв Кинг стоит позади Фэрроу и через его плечо смотрит в экран. Сгорая от нетерпения, он переступает с ноги на ногу.

Фэрроу оглядывается на него:

– Я по камерам на их парковке проверил, в какое время детектив-инспектор Фаули покинул тренажерный зал в Хедингтоне. В восемь сорок три. И на нем точно была белая футболка и темные шорты; он был одет так же, как видела свидетельница в Шривенхэм-Клоуз.

– Да, – говорит Кинг, – но он и не скрывал, что поехал туда, так что это ни к черту не годится. Его адвокат нас за это засмеет. Что еще?

– Мы также проверили путь от тренажерки до дома Смит, но там одни жилые дома – ни системы распознавания госномеров, ни камер видеонаблюдения, ничего.

– Проклятье… – начинает Кинг.

– Детектив-констебль Дженкинс проехал по этому маршруту, и это заняло у него двенадцать минут, что полностью соответствует тому времени, что назвал Фаули. Это уже кое-что.

– Ничего это не кое-что, черт побери, – говорит Кинг. – Все это шаг вперед, два шага назад.

– Я также проверяю систему распознавания госномеров по «Хонде» Клиландов…

Кинг выпрямляется:

– Кажется, я сказал, чтобы ты не заморачивался с этим дерьмом.

Фэрроу краснеет:

– Но нам же надо исключить его…

– Нет, – говорит Кинг, тоже краснея, – не надо. У нас нет никаких улик, связывающих этого придурка с преступлением, а улик, выдвигающих Фаули на первое место, навалом. – Он пристально смотрит на Фэрроу. – Если ты никак не можешь смириться с этим, я буду рад заняться твоим переводом…

– Нет, – поспешно говорит Фэрроу. – Нет. Нет надобности, босс. Я в игре. Я полностью в игре.

* * *

– И где они были, твоя мама и Калеб, когда он делал ей больно?

Мальчик садится прямо. Он шмыгает носом и вытирает глаза. Трудно понять, что именно так неожиданно изменилось, но то, что что-то изменилось, это точно.

– У мойки. Мама была у мойки, а Калеб был позади нее, толкал ее. Она выглядела смешно.

– Серьезно? А почему смешно?

Он пожимает плечами.

– Не знаю. Шаталась из стороны в сторону. Как будто спала.

– А Калеб был совсем без рубашки?

Тобин смотрит на нее, потом качает головой.

– Значит, она просто сползла с его плеча? И ты увидел татуировку?

Он кивает.

– А как же твоя мама? На ней была одежда?

Мальчик отводит взгляд:

– У нее платье было задрано. Как когда ходят в туалет.

– Тобин, мама видела тебя? – осторожно спрашивает офицер. – Она или Калеб знали, что ты там?

* * *

– Господи, – говорит Куинн, глядя в экран. – Как будто у нас и так мало сложностей…

У Эв озадаченный вид.

– Не понимаю, как восьмилетний мальчишка мог придумать эту историю. Единственное объяснение – он все видел.

– Ага, ясно, – говорит Бакстер, – у них был секс. Но откуда нам знать, был ли он по согласию…

– Ты серьезно? – говорит Сомер. – Разве может быть яснее?

Она бледна – настолько, что Эв удивлена тем, что она вышла на работу.

Гис оглядывает свою команду:

– Сомер права. Похоже, в ту ночь действительно было совершено преступление. Но жертва не Морган. А Фишер.

* * *

– Они не видели меня, – угрюмо говорит мальчик. – Я убежал.

– В свою комнату?

Он кивает.

– Она на верхнем этаже, да?

Еще один кивок.

Офицер просматривает что-то в своей папке.

– А вот комната мамы, как мне кажется, в другом месте. На этаж ниже?

На этот раз ответа нет.

– Ты, наверное, не слышал, как она легла спать?

Тобин смотрит в сторону и что-то бормочет. Она ласково просит его повторить, и в конечном итоге он повторяет:

– Я был под своей кроватью.

– Тобин, а что ты там делал?

Он опускает взгляд вниз; у него дрожат губы.

– Я прятался.

* * *

– Но если Морган изнасиловал ее, почему она не рассказывает об этом? – говорит Куинн. – Почему не обвиняет его? И вообще, почему не обвинила его в самом начале?

– Потому что она ничего не помнит, – тихо говорит Эв. – Потому что Морган опоил ее чем-то.

Асанти кивает:

– Классическое «дружеское изнасилование»: она уже навеселе, он усердно подливает ей… А шипучее вино – лучший друг хищника. Пузырьки прикрывают наркотик.

– В лаборатории ничего не нашли… – начинает Бакстер.

– Они и не смогли бы, – вмешивается Асанти. – Если это был ГХБ[62], то он усваивается настолько быстро, что его невозможно выявить при полном токсикологическом исследовании. Именно поэтому все эти ублюдки пользуются им.

Тишина.

– Стоит отметить, – наконец говорил Куинн, – что Морган тщательно вымыл бокалы из-под шампанского. Либо ему было что прятать, либо он готовится стать хорошей домохозяйкой.

Сомер бросает на него гневный взгляд, но он игнорирует ее.

Бакстер поворачивается к Эверетт:

– Эв, ты проходила тренинг по сексуальным преступлениям. Фишер поняла бы на следующее утро, что ее изнасиловали?

Эв глубоко вздыхает:

– Не обязательно. Многие жертвы не понимают. Особенно когда насильник использует презерватив или не оставляет следов. И если на следующее утро все выглядит как обычно.

– Как у Фишер: ее платье висело на спинке стула, а туфли были убраны на полку, – замечает Асанти.

– Верно. Именно так.

– Однако Тобин был напуган, – тихо говорит Сомер. – Настолько, что спрятался.

Бакстер складывает на груди руки:

– Но даже если ты права, что это нам дает? Мы всерьез собираемся заявиться в прокурорскую службу и сказать: «Между прочим, ребята, мы передумали. Теперь мы считаем, что это он изнасиловал ее, только вот опереться мы можем на слова немного странноватого восьмилетнего мальчика, не подкрепленные никакими доказательствами»? Поднимите руку, кто думает, что они это скушают.

Никто не двигается.

Он пожимает плечами:

– Вот видите… Они высмеют нас и погонят отсюда прочь.

Асанти хмурится:

– Хуже другое. У нас нет доказательств, что он изнасиловал ее, зато все, что у нас есть, указывает в противоположном направлении: что это она напала на него.

– Фишер тогда уже приняла душ, – начинает Эв, – так что это создало проблему для экспертизы…

– Нет, – быстро говорит он. – Я не об этом, я о Моргане. У него есть ее ДНК в паховой зоне, но нет на пенисе. Даже если он пользовался презервативом, осталось бы больше, чем мы нашли.

– Верно, – говорит Куинн. – Если б он изнасиловал ее, он был бы весь в ее ДНК.

– Да, – говорит Эв, – но разве у него не хватило бы мозгов найти тряпочку, а? Даже игроки в регби моются.

Куинн настроен скептически:

– И при этом сохранить ее ДНК на своих руках? Такое непросто.

Эв пожимает плечами:

– Резиновые перчатки?

Но Куинн все еще не убежден.

– Значит, он насилует ее, заморачивается с тем, чтобы она об этом не вспомнила, а потом привлекает к себе всеобщее внимание и устраивает себе кучу проблем, заявляя на нее? Ради чего все это?

– Думаю, ты прав, – говорит Гислингхэм. – Там есть что-то еще – то, чего мы не видим.

Сомер поднимает голову, на ее лице мрачное выражение.

– Может, мы просто задавали не те вопросы?

– Ладно, – медленно произносит Гис, – еще не все потеряно. Марина Фишер в соседнем кабинете.

* * *

Допрос Марины Фишер в комнате для уязвимых свидетелей в Кидлингтоне, Оксфорд

13 июля 2018 года, 12:15 дня

Присутствуют детектив-сержант К. Гислингхэм, детектив-констебль В. Эверетт, мисс Н. Кеннеди (адвокат)

КГ: Допрос начинается в 12:15. Сегодня пятница, 13 июля. Это третий допрос в связи с обвинением в сексуальном нападении, выдвинутым Калебом Морганом. Должен напомнить вам, что вы все еще под предостережением. Для протокола: Тобин, сын профессора Фишер, только что был опрошен офицером-специалистом полиции долины Темзы. Во время опроса Тобину задавались вопросы о вечере 6 июля. Он говорит, что видел вас, профессор Фишер, в кухне. С Калебом Морганом.

МФ: В каком смысле «видел нас»?

КГ: Судя по описанию, вы двое занимались сексом.

МФ: Но я же сказала вам…

КГ: Что вы не можете ничего вспомнить. Да, знаю. В общем, не исключено, что для этого есть причина. По тому, как все описывает Тобин, Морган, возможно, опоил вас каким-то препаратом, который обычно используется для «дружеского изнасилования». Этим можно объяснить, почему вы ничего не помните.

МФ: (Охает и отворачивается.)

КГ: Тобин также сказал, что подумал тогда, что Морган делает вам больно. Хотя, вероятно, ему так показалось, потому что он не понимал, что видит…

МФ (начинает всхлипывать): Как же я не сообразила… на следующее утро… надо было сразу догадаться…

НК (тихо, обращаясь к клиентке): Не обязательно. Особенно если он предохранялся.

КГ: Так что, на этом основании…

НК (перебивая): Умоляю, дайте ей минуту, чтобы прийти в себя.

(Молчание.)

ВЭ: Профессор Фишер, мы понимаем, как вам тяжело, но то, что сказал Тобин, – это может все изменить.

МФ (старается овладеть собой): Хорошо. (Пауза.) Хорошо.

НК: Вы уверены? Вы не обязаны прямо сейчас…

МФ: Нет… я хочу сейчас. Я хочу покончить с этим и увезти сына домой.

НК (обращаясь к офицерам): Итак, что конкретно сказал Тобин?

ВЭ: Он сказал, что профессор Фишер «шаталась из стороны в сторону», что она «как будто спала». Вот поэтому мы считаем, что на нее могли воздействовать каким-то наркотиком, подсыпав его в шампанское. (Обращается к Фишер.) Вы можете вспомнить, видели ли вы, как мистер Морган разливал вино?