Погрешности против хорошего вкуса

– Отец любил срывать по утрам пару-тройку свежих афоризмов и зачитывать их за завтраком, – отозвалась Гадалова. – Но мы не столь сведущи в древних языках. Что здесь написано?

– «Нельзя идти по пути. Путем надо стать». Что-то вроде этого, – удовлетворила ее любопытство сестра Прага. – Думаю, ваш древесный друг скоро начнет вещать на русском. В нем нет ни малейшего снобизма, поверьте. Просто еще не подстроился под новых жильцов.

Вообще, подчас казалось, что для обитателей этого пространства не было ничего, что бы они не могли объяснить или истолковать. Александра поняла это, когда пришла однажды с урока математики, который длился весь день, и в изнеможении опустилась в кресло.

– Что вы там такое делали, дрова пилили, что ли? – спросила Магда, перестав жужжать швейной машинкой.

– Хуже, – сказала Александра, расшнуровывая ботинки (она ходила в обуви по ковру, если госпожи Патронессы не было дома), – мы доказали квадратуру круга.

Магдалина ухмыльнулась, и монотонный стрекот возобновился.

5

Ровно сто два шага требовалось отсчитать от часовни, в которой, опираясь на щит с геральдической лилией, стояла мадонна Приближение Света, – и вы оказывались в довольно густом лесу, где траурные ели живописно перемешивались с золотыми осинами. Днем сюда ходило множество горожан, причем цели визитов имели различный характер: прагматичные граждане собирали грибы и калину, а романтично настроенные искали перья ангелов. Этот участок леса был наиболее урожайным на серафические сувениры – за всю историю города здесь нашли около четырех десятков перьев. Ангелы-основатели очень плохо переносили земные условия, что отразилось прежде всего на состоянии их крыльев, безбожно линявших. Дивные перья в алмазных и жемчужных росинках, лучащиеся в темноте переливчатым светом, в изобилии сыпались на лесные дорожки, по которым бродили посланцы небес, отдыхая от человеческого общества.

Помимо примечательного прошлого, у этого леса имелось еще предостаточно секретов. Взять хотя бы поляну, затерянную в непролазной чаще, озаренную пляшущим светом фонарей, на которой в поздний вечерний час собрались семь человек, пожертвовавших уютом и покоем своих спален ради каких-то неизвестных, но, судя по всему, исключительно важных целей.

Они долго брели по тропинке, освещаемой вороватой лиловой луной и окруженной стенами тревожной ночной тишины. Никто не проронил ни слова, только одна из девушек слегка вскрикнула, зацепившись плащом за колючий куст боярышника.

Их было шестеро: седьмой пришел на поляну двумя часами раньше, чтобы подготовить ее к таинственному собранию – развести костер, зажечь фонари, разложить на скамье ящики и шкатулки с непонятным инвентарем.

Добравшись до места назначения, все столпились возле огня, протягивая к нему озябшие пальцы. По-прежнему никто не произносил ни слова: казалось кощунством нарушить торжественное молчание осеннего леса, взиравшего пустыми глазницами темноты на собравшихся.

Когда все отогрелись, тот, кто пришел заранее, сделал рукой распорядительный жест, и четверо из шести выстроились в шеренгу. Мужчина раскрыл резной ларец, стоявший на скамье, и извлек оттуда пригоршню свежих осенних листьев. Подойдя к ближайшему от него человеку, он прикрепил булавкой к его куртке красный листок.

– Приветствую тебя, брат Белый Орешник, – сказал он вполголоса.

Эта странная процедура повторилась еще три раза, не затронув только двух дам, стоявших в сторонке. Это были Александра и Магдалина, обе закутанные в темные плащи с капюшонами, которые они надвинули пониже, пробираясь по спящим улицам города, чтобы какой-нибудь случайный прохожий не опознал их ненароком.

Наконец, когда в шкатулке осталось всего два желтых листика, проводивший церемонию обратился к Гадаловым:

– Мы вызвали вас сюда, чтобы предложить вам вступить в наше общество. От вашего согласия зависит самое его существование, поэтому прошу выслушать внимательно, кто мы и чем занимаемся.

Говоривший был совершенно незнаком девушкам. Однако весь его облик, голос, плавная, спокойная, уверенная речь располагали к себе самым решительным образом. Он сделал жест, разрешающий сесть, и сестры опустились на скамейку, где уже разместились остальные. Это были: Лотар, Реутов, Анна-младшая и покрытая двойной вуалью сестра Варшава, опознанная Александрой по голосу. Поверх вуали, словно впитывая лунный свет, блестело серебряное монисто.

Сестры оказались здесь несколько неожиданно для самих себя. На эту сходку их пригласил Реутов, когда в очередной раз они гуляли в сквере Исполненных Желаний. Юноша сообщил, что в городе уже давно существует тайный союз, и он счел необходимым принять в свои ряды двух кузин. Объяснить более подробно он наотрез отказался, сказав, что у него нет на то полномочий. Магдалина, склонная к авантюрам, согласилась идти на загадочное собрание довольно легко; Александру же пришлось уламывать, причем решающую роль сыграло участие во всей этой затее Лотара: он уверил ее, что это дело чрезвычайной важности, от которого зависят успех и благополучие не только всех них, но и города в целом.

– Вопрос чести, – добавил Бергман так сурово, что Александра поняла: не пойти невозможно. Никаких дополнительных разъяснений она не добилась, хотя и проявила максимальную настойчивость: Лотар упрямо воздерживался от комментариев.

Итак, сестры шагнули в неизвестность, настолько же темную, как и лес, окружавший ночное сборище.

«А может, я что-то в нем пропустила и он политически неблагонадежен?» – в отчаянии подумала Александра о Лотаре, с тоской оглядывая поляну. Боярышник разорвал ее новый плащ, и это обстоятельство вывело девушку из душевного равновесия, поэтому ей не удалось трезво оценить ситуацию. «Тащиться сюда под полночь можно только в антиправительственных целях», – с нарастающей тревогой подумала она и взглянула на сестру, но та была спокойна и даже улыбалась. «Все дело в ангелах», – наконец сообразила она и не ошиблась.

– В году 1792 серафимы из Семнадцатого отряда Воинств с высочайшего позволения императрицы заложили на месте небольшой деревеньки Ялуторово город, в котором мы имеем честь проживать, – начал свою речь глава собрания. – Поселение это получило название Теронис, однако со временем старое имя его потеснило. Огромным золотым циркулем было очерчено пространство, предназначенное для строительства, и поделено на двенадцать радиусов, ставших контурами улиц.

На излете третьего года строительства, в разгаре июля, было совершено преступление. У серафимов похитили некую вещь, не имеющую цены. В соответствии с Уставным соглашением, подписанным ангелами, они могли находиться в городе лишь при условии, что поведение обитателей Терониса не разойдется с общепринятыми представлениями о чести и достоинстве. После этого прискорбного события ангелов немедленно отозвали, и строительство города было прекращено.

Нужно ли говорить, что жители Ялуторовска восприняли это как катастрофу, разрушившую все их планы и начинания? Была составлена петиция за подписью четырех тысяч человек, что жители Ялуторовска обязуются приложить все возможные усилия для исправления вины. После затяжных и мучительных переговоров небесные силы решили даровать жителям шанс: в конце концов, нарушителем контракта был всего лишь один человек из четырех ни в чем не повинных тысяч.

В Ялуторовске оставили Восьмую серафическую бригаду, состоявшую из пятнадцати серафимов низшего ранга. Эти ангелы сами вызвались оставаться на земле и оказывать посильную помощь. С ними вы уже знакомы – сейчас они служат в штате градоправления. Добровольцы были лишены Шести Ангельских Привилегий, сохранив только седьмую – способность перемещаться при помощи крыльев. Последние, однако, тоже претерпели существенные изменения: вместо трех пар им была оставлена всего одна. В довершение к этому безрадостному списку утрат их лишили памяти о божественном мире, сохранив, правда, огромную эрудицию и знание языков. Помимо этого, серафимы значительно потеряли в росте. Ни один человек не выдержал бы таких трудных условий, но ангелы со всем смирились и вот уже больше столетия несут вместе со всеми нами тяжелые последствия случившегося…

Мужчина прервал свою речь, ожидая вопросов. Но Гадаловы молчали, угнетенные столь печальным рассказом, и он продолжил:

– Перед тем как удалиться на родину, в райскую провинцию Араминт, капитан Семнадцатого отряда сделал пророчество: более чем сто лет спустя утраченная реликвия найдется. Чтобы это произошло, необходимо собрать воедино все буквы слова «Амальгама», а затем восстановить витраж в храме Огненных Серафимов. Его начали устанавливать буквально за день до того, как неизвестный злоумышленник совершил кражу. Этот витраж вместе со статуей мадонны Ожидание должен был стать самой большой диковиной в городе – его изготовили из особого материала, аналогичного кристаллу альгамбрис, описанному Иоанном Возлюбленным в своих видениях на острове Патмос. Прекрасный рисунок небывалых цветов с вкраплениями жидкого золота призван был украсить центральное окно сразу за алтарем. Что из себя представляло изображение, узнать не удалось: как только о преступлении стало известно, ангелы получили приказ прекратить работу. Одиннадцать больших стеклянных пластин были тщательно упакованы и переданы старостам, по одной в руки, чтобы они бережно упрятали сокровище, не оставив никаких координат о местоположении витражных фрагментов и обязуясь молчать о них до конца своих дней. Последнюю часть сделать не успели – в итоге двенадцатому старосте достался только рецепт стекольного теста.

Здесь глава собрания снова замолчал, на этот раз просто чтобы перевести дух.

– Я, Ганимед Боровониди, председатель общества, принимаю вас в орден Осени. Поскольку согласно тому, что поведала госпожа книга Перемен, ваша судьба – помочь нам найти фрагменты и восстановить репутацию нашего города, – вдруг неожиданно выпалил председатель.

– У меня вопрос, – невозмутимо поднялась со своего места Магдалина (она уже успела разуться и стояла босиком на сырой осенней листве).

Александра глянула на нее с удивлением. «У моей странной сестрицы всего один вопрос, а у меня их не меньше дюжины, наверное», – мелькнуло у нее в голове.

– Насколько я успела сообразить, слово «Амальгама» составлено из начальных букв наших имен?

Ганимед молча кивнул.

– Но, исключая мягкий знак, нам недостает буквы «А». Это слово еще не в полном виде, а вы уже приступили к поискам?

– Мы опираемся на инструкции книги Перемен, – ответил Ганимед. – Это она, собственно, руководит всей этой операцией. Как только вы приехали в город, книга дала указание принять вас в орден Осени и начать поиски, проигнорировав отсутствие последней буквы. Она еще объявится.

– Почему Осени? – осмелилась наконец Александра вставить слово.

– Это рабочее название, – пояснил Лотар. Просто год назад мы собрались на этой поляне в конце сентября – вот и решили так назвать. Потом, как найдем витраж, переименуем в орден Весны.

– А почему вы называете себя именами растений? – снова спросила Александра, радуясь, что перехватила инициативу разговора.

– Эту поляну посоветовала книга Перемен в качестве штаб-квартиры. Восемь растений образуют тайный круг. Книга с ума сходит по мистике древних кельтов – наверное, поэтому. Все причуды этой книжицы постигнуть никому не дано.

После этого члены ордена стали возле своих лесных тезок, окружавших поляну. Брат Белый Орешник было имя Тони, Лотар прозывался Ясенем, братом Терновником оказался сам Ганимед. Лесным тотемом Анны-младшей была Серебристая Ива, а Мадлена Недельковска, известная больше как сестра Варшава, здесь приняла псевдоним Верба.

– У нас остались жимолость, крыжовник и бересклет, – пояснил Лотар, указывая на кусты с тесно переплетенными ветвями.

Книга Перемен нарекла Магдалину Жимолостью, а младшая Гадалова стала сестрой Крыжовник. Ганимед прикрепил к их плащам желтые листья.

Пока все это происходило, Александра анализировала мысли, суетливо роящиеся в ее голове. Теперь ей, вопреки посылам разума, вовсе не хотелось покинуть это сборище: страх прошел.

– Как мы соберем этот витраж, – спросила она, адресуясь к Ганимеду, – если старосты не оставили никаких намеков на его расположение?

– Подсказки нам дает книга Перемен, она явно в курсе, – сказал председатель. – Правда, они весьма туманны. Если бы книга не была дамой, я бы встряхнул ее как следует, чтобы она выражалась яснее. Пока эти смутные аллюзии – все, что у нас есть. Ну и, конечно, мы понемногу собираем информацию о первых старостах, беседуем с их потомками, чтобы нащупать хоть какие-то ниточки.

– Так что говорит книга, можно узнать? – осведомилась Магдалина. Вместо ответа Лотар подал ей заготовленную заранее бумагу – на ней был написан странный текст.

Девушка пробежала его глазами и воскликнула:

– Ну это совершенно никуда не годится! Что вот это такое: «Первый фрагмент у всех на виду». Или еще лучше: «Второй отыщете в собственном кармане»!

– Ничего не попишешь – нужно искать. Книга обещала, что после вашего прихода мы начнем наконец-то собирать витраж. Орден ждал вас длительное время, и теперь можно приступить к поискам, – успокоил ее Ганимед.

– Постойте, но ведь к книге Перемен имеют доступ и другие преподаватели, – вдруг вспомнила Александра. – А может, и кто-то из учеников. Получается, и они тоже знают?

– Книга дала подсказки только мне, – успокоительно сказала Варшава. – Потом этот сюжет исчез с ее страниц. Больше никто не осведомлен.

Как выяснилось позже, книга надула ее самым бессовестным образом.

…Сестры вернулись домой в третьем часу ночи. Госпожа Патронесса и Павлина были в отъезде, на горничную можно было положиться, на кухарку полагаться не стоило, но ее крепкий сон внушал доверие – никто не узнал об их отлучке. Правда, Ганимед пообещал, что будет назначать собрания пораньше и даже, возможно, не в лесу, поскольку девушки уже познакомились со своими древесными покровителями.

– Что ты думаешь обо всем этом, Даля? – спросила сестру Александра.

– Я знаю только то, что еще не поздно отказаться, – ответила Магдалина.

– Почему? Ты с превеликим энтузиазмом ухватилась за эту идею… Что такое ты говоришь?

– Моя милая тезка шепнула мне на обратном пути то, о чем умолчал Ганимед: поиски неизбежно повлекут за собой потери. За каждый фрагмент нам придется чем-то пожертвовать. И чем ближе к победному концу, тем значительнее будут наши утраты.

6

На сонной карте голубело небо, на нем паслись коровы, буднично пощипывая облака.

– Пусть хоть грозовые тучи съедят, что ли, – закончив уборку в спальне Александры, пробормотала себе под нос горничная и направилась в столовую, чтоб узнать у барышень, не нужно ли чего.

– Откуда это наша синяя птица возвратилась? – спросил у нее Лотар, увидев в окно Магду в подъехавшем экипаже. Он несколько суток провел на меховой ярмарке в Е-йске и немного выпал из событийного ряда семейства Гадаловых.

– Да вот, третьего дня уехали в К. неизвестно зачем, нам не пожелали ничего объяснить, – только и успела сказать горничная: дверь стремительно распахнулась, и на пороге появилась сияющая Магдалина в щегольских сапогах. Резким движением развязав синюю ленту на бирюзовой шляпе, она бросила головной убор на стул перед зеркалом и прошествовала в столовую.

Там ее кивком головы поприветствовали двоюродные сестры, с сонным выражением на лицах доканчивающие завтрак.

– Во сколько же ты встала, чтобы приехать в такую рань? – осведомилась Александра, с удивлением прищурив на сестру свои подслеповатые глаза. – Ты такая бодрая и свежая – уж не хочешь ли заменить меня в гимназии? У нас сегодня первая лекция по амра… амартологии.

– Что это за петрушка? – хриплым спросонья голосом спросила Павлина, хотя ей, в общем-то, это было безралично.

– Учение о грехе, – почему-то сердито ответила ей Магда прежде, чем Александра успела открыть рот.

Младшие сестры посмотрели на нее с интересом, но ничего не сказали.

– Ну, что нового в городе? – Бергман пристально разглядывал элегантную обувь старшей сестры.

– Там гораздо холоднее, чем у нас, – ответила она, усаживаясь за стол. – Листья давно облетели, и ветер такой пронзительный – я пожалела, что не взяла с собой беличью накидку. Знаешь, я уже начинаю верить в эту историю о суде над Зимой.

– До первого декабря она и носа сюда не посмеет сунуть, – заверил ее Лотар.

– А мы тут с Павлиной тоже времени не теряли: ходили, представь себе, на фотографическую выставку, – похвасталась вдруг Александра.

– Что за выставка? – отозвалась Магда довольно равнодушно и нетерпеливо позвонила в колокольчик, чтобы и ее оделили завтраком – омлетом с ананасовым соусом и горячим луковым супом с гренками.

– Адамс представил свои работы широкой публике, – пояснила Александра.

– Чу́дные фотографии! – поддержала ее Павлина. – Полгорода побывало на этой выставке, и тебе, дорогая, туда нужно сходить обязательно. И тебе, Лотар.

Видя, что Магдалина, равно как и Бергман, не особо заинтересовалась, Александра попросила горничную принести из спальни небольшую коробку.

– Мы тут разжились парой образцов, – пояснила она сестре и торжественно продемонстрировала фотографический снимок, изображающий уголок сада с розовыми кустами.

– Кто-то не поскупился вылить на него полбутылька цветочной эссенции, – сказала Магда, разглядывая изображение и невольно принюхиваясь: от снимка исходил приятный аромат.

– Да нет же, – чуть ли не хором воскликнули Александра с Павлиной и принялись наперебой объяснять: фотография сама источает этот запах, никто не прыскал ее духами. Три года Адамс ставил опыты по изготовлению дагерротипов, способных фиксировать запахи, и примерно семь месяцев назад ему наконец это удалось.

– Адамс большой чудак, – добавила Павлина, – представляешь, он носит на пальце вместо перстня согнутый кольцом черенок от серебряной ложки! Да и вообще в нем хватает странностей.

– Как бы то ни было, выставка всех впечатлила, – продолжила Александра. – Мы морщились у фотографии рыбной лавки, наслаждались ароматами хвои и тамариска на пейзажах. От портретов дам веяло лавандовой водой, от извозчиков несло пóтом.

– Адамс фотографирует извозчиков? – удивилась Магда.

– Он фотографирует все и всех, – ответила младшая Гадалова, – но только то, что сам захочет.

Из дневника Магдалины

Моя поездка в К. принесла богатый улов – и деньги, и интересные догадки о первом фрагменте витража. Начнем с денег – именно они моя головная боль последнего времени. Матушка снова влезла в долги, пишет мне бесконечные письма – чтобы я помогла рассчитаться с кредиторами. Пристрастие к алкоголю, а теперь, как сообщили ее новоявленные друзья, и к игре, отшатнули от нее Гадаловых, и никто уже давно и слышать про нее не хочет, ибо Эмма Полозова стала маргинальной язвой на здоровом теле респектабельного семейства. Она снимала слишком роскошные апартаменты в столице, но на данный момент вынуждена съехать, поскольку нет средств заплатить.

Требует немедленно выслать денег, да еще и грозится обнародовать некий неизвестный людям факт моей биографии. Никогда не предполагала, что маменька опустится до столь малодушного шантажа; однако пришлось сыскать ей финансы – деваться некуда.

Очень надеюсь, что домашние не сразу заметят отсутствие на моей полке старинной чайной пары наполеоновской эпохи и одного из вазонов с розами невиданной расцветки, которые я продала в К.

Покинув родственников, я заперла дверь на щеколду, села на диван и тут же подскочила от неожиданного кошачьего вопля: Тереза, толстая кошка госпожи Патронессы, пробралась в мою комнату и расположилась за диванной подушкой. Я выбросила ее на лестницу (она шмякнулась об пол ленивым куском теста), снова заперев дверь, – мне не нужны были никакие свидетели, – расстелила кружевную салфетку и пересчитала на ней вырученные деньги.

Из-за угроз Эммы было не по себе, но я отогнала страхи и отправилась в ванную отмывать ноги: под шикарной обувью скрывались чумазые подошвы – Осип, который один меня понимает до конца, разрешил побегать босиком по саду.

Ну а теперь стоит подготовить кое-какие материалы для следующей сходки о (рдена) О (сени). Я на славу покопалась в архиве в К.! Необходимо все это собрать воедино и тщательно проанализировать.

(через три пустые строчки)

Позвольте, господа будущие читатели дневника, а куда делся список с подсказками?..

Две недели назад произошло событие, необыкновенно важное для семейства Гадаловых, пусть и совершенно незаметное, поскольку случилось оно, можно сказать, на столь любимом в Ялуторовске метафизическом уровне: ушла в отставку преданная домовиха Марта Крысобойца, почти полвека заправлявшая делами их резиденции. Как известно, период смены домовых чреват для жилища разными последствиями, ибо оно становится очень уязвимо – могут нагрянуть воры или произойти пожар.

Марта осознавала, что ее уход делает дом беззащитным, однако возраст – домовихе перевалило за сотню – не позволял ей так же хорошо, как раньше, справляться со своими обязанностями. Помимо охраны здания от грызунов и насекомых, она боролась с сыростью, вытаскивала на видное место потерянные домочадцами предметы, принимала кошачьи роды. Пока особняк пустовал, Марта добросовестно приглядывала за хозяйством; благодаря ее неусыпному оку в доме ничто не пропало и не испортилось.

Ей на смену пришел Памфилий Скалозуб, личность не с самой лучшей репутацией – говорят, он водил дружбу с крысами и был нечист на руку. В этот дом его приняли то ли по протекции, то ли из-за взятки.

Одним не слишком счастливым для Гадаловых вечером, когда все семейство уже изволило почивать, на пороге гостиной появился не вполне трезвый Скалозуб с маленьким саквояжем. Свою берлогу он устроил внутри фортепьяно – в отличие от Марты, ютившейся на чердаке, Памфилий предпочитал вариться в гуще событий. После того как он разложил свои вещички, пришла Тереза, почуявшая смену власти. Домовой умилостивил кошку куском колбасы, украденным на местной кухне.

– Ничего так квартирка, – пренебрежительным тоном сказал он, осматривая китайские иероглифы на стене. – Ну да ладно, и здесь устроимся.

Скалозуб пришел в дом Гадаловых с недобрыми целями, которые проявились уже через пару дней: именно он выкрал из ящика стола Магдалины список подсказок, полученный сестрами на лесной поляне. Девушка перевернула все вверх дном, но документ как в воду канул. Лотар успокоил ее, сказав, что невелика потеря, это всего лишь копия страницы из книги Перемен – такие есть у всех членов древесного братства.

Памфилий этого не знал и с чувством исполненного долга закопал бумагу на конюшне.

– Не понимаю, почему хозяин заинтересовался этой вещицей. «Один фрагмент у всех на виду. Второй найдете в собственном кармане. Елена Прекрасная укажет на третий…» Что за бред написан на этой бумажонке?..

Когда лукавый карлик собрался идти обратно, неожиданно путь ему преградил Изумруд. Домовой попытался проскользнуть между ног коня, но тот угостил его мощным ударом копыта.

– Ах ты ничтожная тварь, да я тебе покажу! – возопил лиходей, поднимаясь с земли и отряхивая одежду. Изумруд угрожающе заржал.

– Ты, грязный проходимец, не смей ничего красть у хозяек, иначе растопчу, – тихо и внятно на лошадином наречии произнес конь.

Скалозуб, учившийся в школе более чем посредственно, смысл фразы уловил лишь исходя из контекста.

– Не стой у меня на пути, – огрызнулся он, отпрыгнув на безопасное расстояние. Между тем Изумруд подошел к месту, где Памфилий закопал список, и принялся рыть землю, стараясь вывести на свет Божий этот клочок бумаги, но тот лежал слишком глубоко.

Скалозуб плюнул и выбежал из конюшни, полный злобы и желания как-нибудь насолить коню, который здорово его лягнул и осмелился вмешаться в его планы.

Благородное животное переживало за своих хозяек, видя, какой пройдоха их новый домовой. От такого можно было ожидать чего угодно. Изумруд много раз пытался объяснить это Александре, но та воспринимала все на свой лад.

– Сейчас я покормлю тебя, мое лукошко с медом, моя луковка, – отвечала она в ответ на его встревоженное ржанье.

Хозяйки, конечно, чувствовали, что в доме произошли перемены, но затруднялись дать им какое-то рациональное объяснение. Слуги обнаружили на кухне противных рыжих муравьев, причем вывести их не получалось очень долго. Разве во времена правления опрятной Марты такое могло произойти?

Магдалинины розы сохли, Александра плохо спала, а Терезу иногда ловили с неопознанным куском мяса или сосиской – это Памфилий приносил ей из соседней лавочки, чтобы та не гонялась за крысами. Домовой стал якшаться с крысиными князьями, допуская их в подполье. Конюшню по возможности старался обходить стороной, потому что Изумруд начинал просто истерично ржать при его появлении. Желая сделать какую-нибудь пакость умному животному, Памфилий подсылал крыс есть его отруби и гадить в воду.