Погрешности против хорошего вкуса

– Конечно помню, – живо откликнулась Анна. – Звягинцев свирепо размахивал перед Зимой календарем и чуть ли не кричал: «Почему вы приходите в октябре, это ведь территория осени, и уходите в апреле, это уже весеннее время?!» Надо сказать, что даже адвокаты не питали к своей подзащитной никаких симпатий, и поэтому ей пришлось туго.

Она пыталась пустить в ход разные нечестные штучки – к примеру, нагнала холоду в помещение, в надежде, что все замерзнут и разойдутся по домам. Действительно, на какую-то пару минут зал почти опустел, и Звягинцев уже начал было падать духом, но тут публика стала возвращаться: люди просто ходили в гардероб за одеждой потеплее. Зима усилила атаку, мороз закрепчал, но упрямый прокурор, клацая зубами, продолжал свою яростную обвинительную речь. Все одобрительно кивали, слушая его. В итоге Зиме было строжайше предписано появляться не раньше первого декабря и уходить не позже двадцать восьмого февраля в обычные годы и двадцать девятого в високосные.

Зима, конечно, обиделась. Она удалилась, не проронив ни слова, только ледяные каблуки громко стучали по полу. Когда настал черед расходиться по домам, обнаружилось, что все выходы из здания суда чуть ли не под козырек завалены снегом. Пришлось нескольким добровольцам прыгать в сугробы из окон второго этажа, вызывать дворников и расчищать заносы. Мы добрались до дома только к полуночи. Но с тех пор холодный сезон укладывается ровно в три месяца. У вас будет возможность в этом убедиться, – заключила девушка.

– А что же, на К. решение вашего суда не распространяется? – неожиданно поинтересовалась Магдалина.

– Увы, нет, моя сиятельная госпожа, только на наш город. Это ведь совершенно особая местность, – ответил Реутов, слегка подмигивая.

– Вне сомнений, – отозвалась Магда серьезным тоном. Остальные сестры молчали, находясь под впечатлением от рассказа.

Немного посидев в тишине и осушив все чашки с экзотическим чаем, дамы почувствовали, что уже пора на свежий воздух.

Анна радушно проводила их до дверей.

– Приходите играть в лаун-теннис! – крикнула она на прощанье.

До вечера оставалось совсем мало времени, поэтому наша компания пустилась в обход сквера, разглядывая то, что еще не успела рассмотреть. Вдруг старшая Гадалова воскликнула:

– Смотрите, фотографическая мастерская! А не сделать ли нам снимок? Такой чудесный день должен иметь документальное подтверждение для нетвердой человеческой памяти.

– Боюсь, леди, вам это не удастся, – мягким тоном сказал ей Реутов. – Вы можете сделать прекрасные снимки в другой мастерской – в сквере Свободы, у Игнатьева. К Адамсу без особого приглашения не попадете.

– Где же его взять? – недоуменно спросила Александра.

– Ну, конкретно вы можете получить его в нашей гимназии, когда пойдете туда учиться, – пояснил Тони. Девушки посмотрели на него жалобно, как овечки, ведомые на стрижку: они окончательно перестали что-либо понимать.

– В первый раз слышу про разрешение на какую-то паршивую фотографию! – мрачно сказала Павлина, в сердцах употребив неподобающее слово.

Пора было возвращаться в фамильное гнездо.

Дома их ждали Лотар и госпожа Патронесса (последняя не в самом радостном расположении духа). Зато Бергман чувствовал себя превосходно: к приходу сестер по его указаниям был приготовлен хороший ужин с пирогом-блинником и истоплена баня.

– Не так уж тут и плохо, – пробормотала Павлина, с румяным, распаренным лицом входя в гостиную. Александра и Магдалина уже сидели здесь, демонстрируя будущему родственнику разные мелочи из «Венского шика». Среди них, например, были небольшой эмалевый слон, чей хобот предназначался для нанизывания колец, и бархатная лента, менявшая цвет в зависимости от освещения, и французская серебряная пудра для волос. Лотар восторженно охал и ахал, про себя от души забавляясь над тем, какими пустяками прельщаются женщины.

3

Знакомство с ангелами остальных членов семьи прошло почти безболезненно. Это случилось во время визита в особняк Гадаловых купца Снежнинского. Он, не предупредив хозяев, явился не один, а в сопровождении трех крылатых существ, повергших половину дома в состояние тихого ужаса. В том не имелось злого умысла со стороны гостя: для него ангелы были вполне привычным явлением – всего лишь секретарями финансового отдела градоправления, который уполномочил его просить Александру оказать содействие при строительстве первого городского электрического театра. Жители К. давно уже пользовались этим благом цивилизации. Разумеется, Ялуторовск не хотел плестись в хвосте прогресса. Вопрос о кинотеатре начал рассматриваться несколько лет назад, но неожиданная смерть Патрона заморозила все планы.

Теперь на дочь Гадалова были возложены определенные финансовые надежды. Снежнинский болел этой идеей, но мог выделить из своих средств только треть необходимой суммы. После полуторачасовой беседы Александра предварительно одобрила проект, однако сказала, что все-таки считает нужным сначала посоветоваться с братом, поскольку сама довольно слабо в этом разбирается.

Ангелы-секретари продемонстрировали семейству Гадаловых схему, где новое здание примыкало к театру на улице Св. Франциска Ассизского, а глухой стороной выходило на улицу Оскорбленных.

Во все эти детали, впрочем, кроме Лотара и Снежнинского, никто толком не вникал: дамы, постаравшись в интересах приличия придать себе более или менее равнодушный вид, разглядывали крылатых гостей с огромным любопытством. Павлина, рассмотрев ангелов, как ни странно, успокоилась: ее представлениям о посланцах небес эти создания совершенно не соответствовали. «Из-за этих-то гномов столько шума? – подумала она, презрительно разглядывая их скромную одежонку. – Тоже мне, серафимы! У одного ботинок каши просит. Разве настоящие ангелы могут ходить как оборванцы?»

Обувь у крылатого секретариата действительно была не в лучшем состоянии, но не по причине отсутствия средств и уж тем более не из-за аскетизма, – просто Калиновский, лично обшивавший всю ангельскую братию, уже несколько месяцев серьезно болел. Кроме него, никто в городе не мог сработать носильные вещи для серафимов. Сами себе ангелы тоже ничего сшить не могли, потому что неоткуда было взять столь крошечных иголок, подходящих по размеру к их миниатюрным пальцам.

Посланцы небес отчетливо почувствовали антипатию, исходившую от Павлины, – ощущение напоминало легкие булавочные уколы, отчего они поневоле вздрогнули, поскольку уже второй раз столкнулись с откровенной неприязнью. В Ялуторовске ничего, кроме любви и восхищения, они до этого момента ни у кого не вызывали. Это открытие их несколько огорчило; ангелы многозначительно переглянулись, но вслух, будучи идеально воспитаны, неудовольствия не высказали.

Остальной части компании серафимы, напротив, пришлись очень даже по душе, и каждый постарался проявить к ним максимальное внимание. Когда закончилось обсуждение деловых моментов и все переключились на ужин, Александра принесла для крылатых гостей маленькую подушечку, чтобы они смогли разместиться поудобнее, и чай в наперстках, а Магдалина разломала вафли и печенье до приемлемых размеров.

Пока ангелы ели, Магда, с замирающим от любопытства сердцем, спросила, водят ли они знакомство с кем-либо из святых. При этом вопросе серафимы необычайно оживились и начали наперебой рассказывать удивительные вещи, от которых пошла бы кругом самая трезвая голова. Оказалось, что именно их отряд стоял у истоков ордена бенедиктинцев, в частности, его женской ветви, будучи коллективным наставником сестры Бенедикта Нурсийского, св. Схоластики. После разрушения Монте-Кассино, правда, их перебросили в Византию – разбираться в дебрях монофелитской ереси. Когда бенедиктинцы хлынули в Польшу, ангелы снова вернулись к ним, и по сей день они являются членами попечительского совета, покровительствующего делам ордена. Многие в городе называют их ангелы Схоластики – такое уж закрепилось за ними наименование. Один из серафимов, помимо прочего, входил в комиссию, подготовившую создание культа Священного Сердца Иисуса, и лично сотрудничал с Маргаритой Алякок.

От этих сведений Магдалина пришла в восторг: еще бы – перед ней сидели свидетели легендарных событий, о которых она столько читала! Однако ангелы затронули в своем повествовании только новую эру, а ей хотелось копнуть поглубже, и она уже собралась спросить у них, к каким чудесам Ветхого Завета они были причастны, как вдруг госпожа Патронесса со всей силы пихнула ее коленкой под столом, благо они сидели рядом. Ей не понравилось, что старшая племянница начала доминировать в разговоре. Александра – еще куда ни шло, но эта горбатая приживалка должна знать свое место и не утомлять гостей разговорами о каких-то святых, неизвестно когда живших и живших ли вообще.

Магдалина обиженно замолчала, ей на смену пришла средняя сестра. В теологии она разбиралась слабо – ее больше интересовали вопросы практического характера. Где, например, ангелы берут такие крохотные пуговки для своей одежды? Есть ли у них паспорта? Если есть, то какие у них фамилии?

У одного из серафимов паспорт был с собой, и он охотно показал хозяевам книжицу размером меньше спичечного коробка.

– Нам долго не хотели их выписывать, – пояснил он. – Мы подключили чуть ли не половину штата тогдашнего градоправления – уговоры, тайные связи, – и где-то через несколько лет нас все-таки признали гражданами. А фамилий у нас никаких нет, как и национальности. Мы ведь бывали во всех странах и говорим на любых языках.

Пока велась беседа, абсолютно всех членов семьи одолевал вопрос: почему ангелы столь маленького роста? Конечно, посланцы небес встречаются всякие, но об ангелах размером с ладошку никто из Гадаловых никогда не слышал. Более того, Магдалина перерыла на досуге все справочники по данной тематике, но и там не нашла никакого вразумительного объяснения этому крылатому феномену. Спросить напрямую мешала вежливость. Интуитивно все, даже не особенно деликатная Павлина, понимали, что эту тему лучше не затрагивать в разговоре.

На прощание Александра вручила серафимам пригласительный билет на торжественный прием, который Гадаловы устраивали в ближайшую субботу. Ангелы горячо поблагодарили и, подхватив его с трех сторон, выпорхнули в раскрытое окно, провожаемые восхищенными взглядами старших сестер.

На грандиозный танцевальный вечер было приглашено не менее пятидесяти персон, представлявших собой цвет местного общества, – список ключевых фигур помог составить Реутов. Госпожа Патронесса, нужно отдать ей должное, приготовила праздник на славу. Марье Клементьевне хотелось всем угодить, поэтому она приложила неимоверные усилия, чтобы вечеринка стала незабываемой.

Действительно, приемов подобного уровня Ялуторовск не видал уже давно. Для праздника был испечен огромный трехэтажный пирог, в котором спрятали золотую монету – подарок для удачливого гостя, – заказан фейерверк и множество китайских фонарей для освещения сада. Музыкальный вопрос разрешился при помощи арфистки из общественного собрания, двух скрипачей из театра и талантов Павлины, довольно бойко игравшей на пианино. Магде поручили цветочный декорум помещений, Александра контролировала рассылку пригласительных билетов.

Непосредственно перед вечером из китайской гостиной убрали ковер, вынесли лишнюю мебель, расставили повсюду вазы со свежими садовыми цветами и положили на столик пухлую стопку нот. Повар из общественного собрания помогал кухарке готовить спаржу и уху из восьми сортов рыбы, а старшая из кузин толкла в каменной ступке специи для гурьевской каши, когда вдруг на пороге дома появилась весьма колоритная цыганка с медными серьгами до плеч. Марья Клементьевна выписала ее из К., поскольку та превосходно предсказывала судьбу по картам, соли и линиям руки. Это был единственный промах госпожи Патронессы: подобные забавы в Ялуторовске одобрения не вызывали, но она этого не знала, а может, просто не хотела понимать.

Так или иначе, праздник, по общему мнению, удался. Магдалина, чтобы порадовать приглашенных, принесла с чердака большой планшет с ракушками из тропических морей – часть коллекции, принадлежавшей некогда Петру Гадалову, – и, увидев восхищенные взгляды публики, тут же радушно их раздарила. Александра скрипнула зубами, но промолчала, подчиняясь кодексу гостеприимства. Павлина, разряженная, как французская кукла, ублажала слух собравшихся какими-то мудреными этюдами.

Что касается ангелов, то они явились одними из первых, но поначалу их никто не заметил. Только через четверть часа Магдалина обнаружила нескольких пернатых существ на подоконнике, мирно беседующих друг с другом. Она принесла им специально приготовленное угощение, сервированное на дорогом эмалевом блюдце. Пока серафимы закусывали тартинками, нанизанными на зубочистки, Магда расспрашивала их, насколько возможна и правомерна канонизация Марии Горетти. Ангелы отвечали охотно и так увлеклись беседой, что даже не обратили внимания на поднявшийся шум, когда одна из сидящих за столом дам вытащила из своего куска пирога роскошную антикварную монету – золотой римский солид эпохи Константина Великого. Никто и предположить не мог, что сюрприз, запрятанный между миндалем и цукатами, окажется настолько ценным. Счастливая обладательница приза расплакалась от неожиданности: как она пояснила, ей никогда не везло в подобных вещах. Ее объявили королевой вечера, надели на голову специально приготовленный венок (ради него Магдалина пожертвовала несколько цветов со своей розовой плантации) и усадили в крытое бархатом кресло во главе стола, до этого момента пустовавшее. Этой дамой оказалась та самая девушка, с которой сестры Гадаловы познакомились в общественном собрании. Ее все здесь называли Анной-младшей, чтобы не перепутать с приемной матерью, божьим промыслом тоже именуемой Анной. Эта последняя была отрекомендована госпоже Патронессе как лучшая садовница «во всем нашем ангельском околотке».

Анна-старшая, вдова купца второй гильдии Нарышкина, успевала в любом деле: варила самогон на яблочной кожуре, тайно сбывая его в К., разводила индюшек и, словно нежная мать, лелеяла свои зеленые насаждения: вишня у нее вырастала размером чуть не с грецкий орех.

Несмотря на свою малую образованность, женщина непринужденно сыпала латинскими названиями растений, словно горохом. Она была человеком несколько неблагонадежным, – сестра Прага, например, уже восемь раз отказывала ей в посещении гимназического сада, однако ее терпели из-за приемной дочери, работающей в градоправлении с пятнадцати лет по рекомендации серафимов.

К часу пополуночи танцы закончились: двое ангелов, бодро топая по клавишам, сыграли напоследок штраусовскую польку – что называется, в четыре ноги. Заслышав характерный треск, все выбежали в сад – посмотреть на разноцветные бусины фейерверка, катящиеся по ночному небу. Когда отгремели залпы рубиновых искр, гости разбрелись кто куда – одним хотелось поплутать по зеленому лабиринту из кустов шиповника, другие предпочли отведать кумыса в хакасской юрте, разбитой под большим дубом в центре сада, где приветливая супружеская пара в шелковых вышитых халатах раздавала традиционное для кочевников угощение. Магда, на которую уже немилосердно наваливался сон, вдруг вспомнила про цыганку, тщетно ждущую клиентов в беседке: кроме Павлины, за весь вечер к ней так никто и не наведался. Было также неясно, кормили ее или нет. Сбегав на кухню за остатками индейки и жареной форели, она предложила упавшей духом фараониде немного подкрепиться. Та немедленно все съела, ибо порядком проголодалась за три часа пустого ожидания, затем осведомилась, не хочет ли барышня погадать по руке. Магдалина протянула ей свою ладонь и с любопытством спросила:

– А вы та самая гадалка, предсказавшая Кити Гриневой из К. удачливое замужество, в которое никто не верил?

– А купцу Трофимову неминуемое разорение, – подтвердила она, поворачивая Магдину руку к свету и заодно раскуривая трубку.

Как следует вглядевшись в причудливое скрещение дорожек, проложенных судьбой на нежном полотне ладони, цыганка покрылась холодным пóтом. Магдалина поежилась от внезапно налетевшего порыва августовского ветра и неожиданно ощутила, что зря она согласилась.

– Не буду гадать, – отбросила ее руку женщина и отвернулась, глядя на дуб в отдалении, преждевременно роняющий листья, исписанные загадочными чернильными словесами. Не в привычках Магдалины было настаивать, и она поспешно ушла, стараясь не думать, что же такое недоброе узрели на ее ладони.

Гадалка долго молча сидела в своем зеленом убежище, переводя остатки табака: линия жизни этой весьма приятной девицы резко обрывалась, что грозило в недалеком будущем завершением земного пути.

– Как ваше здоровье, милочка? – спросил Магдалину доктор Клюге, встретившийся по дороге от беседки к дому, – она наклонилась, чтобы поднять дубовый лист, принесенный ветром. Синие замысловатые буквы оплетали его со всех сторон, словно паутина.

– Неплохо, доктор. А вы, я вижу, и вовсе сияете, – заметила девушка, разглядывая его румяное лицо с печатью извечной жизнерадостности.

– Представьте себе: вытащил человека из петли! – похвалился Клюге. – Приходит ко мне один молодчик, говорит: завтра вешаюсь от безысходной тоски, спасите, доктор. Я его спрашиваю: «А вы, вообще, как с деньгами обращаетесь, аккуратно?» – «Думаю, да», – отвечает. – «Ну, возьмите тогда ссуду большую в банке, – советую. – Пока не выплатите, не вешайтесь». Что вы думаете? Сработало! Два года он эти деньги отдавал, а теперь женился, о самоубийстве и не помышляет. Порядочный человек не может умереть, пока долг не отдаст.

– А если бы ваш пациент непорядочным оказался? – спросила Магдалина.

– Тут надо думать, – серьезно ответил доктор. – Другие подходы искать.

…После этого дни потекли более или менее монотонно. В начале августа произошло еще одно крупное событие – грандиозные скачки. Конь Александры, как и ожидалось, принял в них участие и пришел вторым, обогнав Экватора, никогда прежде не занимавшего третьего места.

Если июль был наполнен для Гадаловых всевозможными волнениями, то август, напротив, принес умиротворение и покой. Каждый постарался найти себе занятие по душе, чтобы скоротать время до сентября, когда откроются театры, начнутся пышные балы, а двум младшим сестрам волей-неволей придется идти в гимназию. Павлина повадилась ходить в городскую купальню, пропадая там чуть ли не до вечера. Старшие девицы Гадаловы занялись рукоделием, причем если у Александры эти занятия носили идеалистический характер и заключались в вышивании ромашек и пятнистых оленей, то Магдалина тяготела к прагматизму: вязала митенки, мастерила шелковые розы для шляп, перешивала свою старую тальму. Госпожа Патронесса приводила в порядок сад, обещая домашним неслыханный урожай малины и смородины. Иногда она приглашала Анну-старшую. С ней Марья Клементьевна довольно легко нашла общий язык на почве сельского хозяйства. Когда разговоры о сорняках и способах поливки приедались, две дамы перемещались на зелень ломберной лужайки, создавая бесконечное множество комбинаций из крестов и сердец.

В финальную пятницу августа, утром, когда Гадаловы завтракали, к ним явился Реутов и торжественно положил на стол, между молочником и корзинкой с французскими булками, четыре пригласительных билета в гимназический сад. Билет для Лотара не потребовался – он был занят в своем меховом магазине.

После этого всякий интерес к гренкам и яблочной пастиле был утерян, девицы побросали остатки завтрака и разбежались по своим комнатам – приодеться и причесаться. Госпожа Патронесса, которой уже приходилось бывать в саду по служебным надобностям, осталась за столом, невозмутимо помешивая ложечкой свой ячменный кофе.

Торопливо цокая каблучками, три барышни в сопровождении франтоватого юноши с тростью миновали сквер Исполненных Желаний и оказались перед белыми воротами, за которыми слышались крики диковинных птиц.

Едва войдя, сестры увидели прекрасную арку из вьющихся роз.

– Это так называемые врата Новиция, – пояснил Реутов. – Здесь проводят праздник посвящения в ученики гимназии. Вас, Александра Петровна, также проведут под этой аркой в октябре.

При этих словах Магдалина закусила губу. Кому, как не ей, хотелось здесь учиться! В этой прославленной гимназии, где преподают не ботанику, а ангелографию, каббалу и много чего еще. Ни Александре, ни Павлине, по мнению Магды, даром ничего этого не нужно было. К сожалению, обучение требовало денег или особых рекомендаций, а у нее не имелось ни того ни другого, поэтому все, что оставалось милой горбунье, – скрести ногтями столешницу в минуты уединенного досуга да перечитывать житие Марии Египтянки или сочинения Василия Великого – книги, неизменно ее утешавшие.

Еще раз взглянув на воздушного плетения арку, покрытую пышным нечесаным париком из розово-белых цветов, Гадаловы двинулись дальше.

Дорожку вдоль источника окружали пестрые островки разнородной растительности, среди которых, кажется, присутствовали доисторические хвощи, папоротники и мхи, маскирующиеся под многоцветные бархатные покрывала. Огромные вазы и корзины с дивными растениями свисали с ветвей деревьев и с резных опор. Бабочки всех размеров и мастей порхали над цветами; их было так невообразимо много, что Александра заподозрила в этом человеческое вмешательство.

– Скорее ангельское, – поправил ее Тони. – Один из серафимов, проектировавших сад, был большой любитель этой живности. Он доставил нам из Бразилии целый ящик тропических бабочек. Но жить и плодиться они могут только в пределах сада, поэтому не ищите их в других местах. И уж тем более не советую ловить этих красавиц и накалывать на булавки.

Сестры клятвенно заверили его, что подобные черные мысли не могли им и в голову прийти.

Миновав цветочный рай, они вышли на зеленую лужайку к озеру. Свежий ветерок от воды придал силы – Александра, не щадя нового английского костюма, уселась на большой гранитный валун прямо у самой воды и принялась кидать в озеро мелкие белые камешки, в изобилии валявшиеся поблизости. Магдалина разулась и, приподняв подол, с наслаждением вошла в прохладную воду – солнце пекло со всей мочи, но не смогло прогреть прозрачно-чистую озерную влагу.

– Эта лужайка знавала лучшие времена при ангелах-основателях, – сказал Реутов. – Здесь серафимы давали летние балы со всякими затеями. Могли, например, вызвать ливень из лаванды или рассыпать на берегу целый поднос разноцветных топазов, перемешав их как следует с галькой, чтобы устроить потом соревнование: кто быстрее найдет драгоценности.

– Как мне жаль, что эти времена ушли, – с грустью отозвалась Александра, плюхнув в воду увесистый булыжник. – Особенно скверно, что мы не знаем, из-за чего ангелы покинули город. Не расскажешь ли нам? – Она старалась придать своему голосу интонацию поравнодушнее, но розовые лепестки в ее груди вздрагивали. Магдалина тоже постаралась изобразить незаинтересованность: она изо всех сил брыкалась в воде ногами с тем расчетом, чтобы брызги достали зазевавшуюся Павлину, разглядывающую куст со странными синими ягодами.

– Очень мало людей знают, что случилось тогда на самом деле, – ответил Реутов после небольшой паузы. – С уверенностью можно сказать лишь одно: серафимам нанесли тяжелое оскорбление, и, скорее всего, это была кража.

– Кража? – переспросила Александра. – Каким образом можно было обокрасть ангелов, они, как я понимаю, всевидящи?

– Не совсем так. – Тони сосредоточенно разглядывал набалдашник своей трости. – Им разрешили построить город при условии, что во время пребывания на земле они частично утратят свои серафические способности. Это было вполне разумно, иначе к ним бы выстроилась очередь из жаждущих исцелиться или узнать судьбу.

– Что же украли у них? – нетерпеливо перебила его Гадалова.

– Не знаю, но что-то весьма ценное. После этого неприятного происшествия ангелов отозвали назад. Часть, правда, уходить ни в какую не хотела. Им позволили остаться, но небесные регалии так и не вернули, – ведь бесконтрольное пребывание ангелов в физическом мире могло привести к непредсказуемым последствиям. Так что из могущественных серафимов они превратились в беспомощных крылатых гномов.

– Не понимаю: как ангелы на такое пошли? Какую цель они могли преследовать? – задумчиво спросила Александра.

– Я говорил с ними на эту тему. По их словам, прегрешение, совершенное много лет назад, может быть искуплено. Они принесли обет оставаться на земле, пока жители Ялуторовска не исправят ошибку и не будут прощены, восстановив поток милостей, изливавшийся на город на заре его существования.

– Они не могут уточнить, что именно нужно исправить? – вдруг вмешалась в разговор Магдалина, выходя на берег.

– Я не имею удовольствия знать, – почему-то спрятав глаза, пробормотал Тони. – Кушайте ягоды, они чрезвычайно полезны, – сказал он погромче, обращаясь к Павлине, которая все еще обхаживала загадочный куст. – Между прочим, это растение появилось из слез Ренаты, старшего серафима из Семнадцатого отряда. Бедняга – она так нервничала, когда ей стало известно о приказе капитана Л. покинуть наш город недостроенным. Серафима пришла сюда, в свое самое любимое место, и лила безутешные слезы. Из них-то и выросла эта жимолость.