Погрешности против хорошего вкуса

– Вот это – жимолость? – удивилась Павлина. Весь рассказ о какой-то серафической Ренате она восприняла, как всегда, с изрядной порцией недоверия. – Но она раза в три больше и раз в десять слаще той, что растет в нашем саду.

– Естественно, – с легким оттенком презрения в голосе ответил Реутов. – Ведь ваша жимолость не имеет ангельской биографии и, как следствие, необычных размеров и вкусовых качеств. Из ее листьев, кстати говоря, сестра Прага готовит отвар, полезный при катаракте и других заболеваниях глаз. Исходя из интереса к ягодам, я полагаю, вы нагуляли аппетит. Пойдемте-ка к голубятне. Там рядом растут чудесные яблони – заодно и перекусим.

Голубятня оказалась небольшим сооружением в виде китайской пагоды, окруженной фруктовыми деревьями, в основном яблонями. Реутов, услужливо подавая барышням увесистые Евины плоды всех мыслимых расцветок, не уставал рассказывать разные занимательные вещи.

Пока он произносил свои речи, на дорожке поодаль появились две женщины – первые люди, кроме привратника, которых они здесь увидели. Одна из незнакомок, более старшего возраста, была одета в белое платье с золотыми эполетами, руки держала за спиной и шла очень быстро. Ее рассеянный взгляд на минуту скользнул по лицам экскурсантов, но, по-видимому, она не нашла нужным с ними поздороваться и, продолжая начатый ранее разговор, сурово спросила у своей спутницы – молодой девушки, почтительно следующей за ней на расстоянии полушага:

– Ну, и какое же имя носит луна весной? Вспоминайте поскорее.

– Я не уверена, но, кажется, Агюзита?

Что ответила на это барышня, Гадаловы не расслышали, поскольку дамы уже скрылись из виду за печальными зарослями лещины.

– Это и есть сестра Прага, – пояснил Реутов. – Принимает какой-то экзамен у задолжавшей с мая гимназистки.

Магдалина с благоговением посмотрела вслед этой женщине, которая, как ей было известно, неоднократно приглашалась в заграничные университеты с курсами лекций на богословские темы. В Сорбонне, например, она читала «Проблемы святого Грааля в свете современных герменевтических трактовок» и «К юбилею святого Колумбы», а в Болонском университете – «Монотеизм в Древнем Египте», наделавший много шуму, ну и, наконец, в Копенгагене – и вовсе скандальную «Астрологию Апокалипсиса». Ее сестрицы ничего этого, конечно, не знали – в теологических вопросах они продвинулись не дальше, чем, скажем, их кошка Тереза в арифметике.

Магда вздохнула и нехотя поплелась за сестрами – их уже куда-то опять тащил неугомонный Реутов. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, в каком дивном месте очутилась, и только услыхав радостные взвизгивания младших сестер, с удивлением огляделась по сторонам. Они находились на просторной поляне, окруженной молоденькими березами и усыпанной лесными цветами. Как ни странно, цветы представляли исключительно весеннюю палитру – на полуобнаженной, еще не полностью прикрытой растительностью земле цвели подснежники, мать-и-мачеха и пучки лиловых крокусов; только что вылупившаяся клейкая листва на деревьях медленно плыла в потоках теплого ветра.

Александра подошла к первому попавшемуся дереву и молча, не находя слов от восторга, указала сестрам на розовые бутоны. Это была яблоня, и она явно готовилась к цветению – и это в конце лета, когда ее товарки в других частях сада уже сгибались от тяжести янтарного приплода!

Сестры обступили дерево, словно новогоднюю елку, разглядывая цветочные зародыши. Александра жадно хватала их, как детские пальцы, трогая то один, то другой, наслаждаясь непревзойденной шелковой фактурой лепестков. Реутов, сдержанно улыбаясь, стоял в сторонке, ожидая, пока о нем вспомнят. Действительно, через несколько минут Павлина наконец отвлеклась от яблоневого дурмана и спросила:

– Как называется это сказочное место?

– Резервация весны, – ответил Тони. – Ангелы подали прошение в верховную палату Природных Элементов, чтобы в городском саду всегда имелся небольшой клочок земли, оживленный дыханием майского ветра – где истомленные зимой люди могли бы отогреть и души, и тела.

Когда барышни налюбовались вечноцветущими деревьями, Реутов повел их дальше, объясняя, что основные диковины сада они уже осмотрели, осталась только библиотека в часовне, возле входа в которую росли олива и рожковое дерево.

– Бьюсь об заклад, что об этих представителях южной флоры вы читали только в книжках. Наши девицы из гимназии так объелись маринованных оливок за время обучения, что на нынешний урожай уже и смотреть не хотят. Сестра Прага, конечно, сердится. Зачем, хотелось бы знать, первый директор гимназии выпрашивал у ангелов семена рефаим?

– Какие семена? – заинтересовалась Магдалина как главный садовод в семье.

– Ну, рефаим их называли ангелы на своем языке. Агрикола именует их semen universalis. Неизвестно наперед, какие из них получатся растения. Ангелы дали нашему саду целых три семени. Из них выросли олива, рожковое дерево и голубые лотосы нестандартного размера.

– Но мы не видели никаких лотосов, – вставила Павлина.

– Отдыхают, – кратко пояснил Тони. – Теперь уже до следующей весны. Хотя это цветы с норовом: захотят – распустятся и в октябре.

Сразу за майскими яблонями расположилась часовня Благодарного Сердца, вход в которую охраняла старшекурсница Марианна Синицына. Она молча скользнула взглядом по пестрой компании, деловито вздернула бровь и повернула на два оборота золотой ключ.

Книги висели под потолком на веревках, на разном расстоянии от пола. Едва гости шагнули вовнутрь, фолианты пришли в движение: одни стали подниматься вверх, другие – их было меньшинство – начали снижаться. Александра запрокинула голову: прямо на нее медленно опускалась книга внушительных объемов. Через минуту девушка уже прикасалась к ее обложке.

Большая часть страниц была закреплена железной скобой – прочесть их пока не представлялось возможным.

Гадалова раскрыла книгу на первом свободном листе. На нем значился текст:

«Александра с изумлением увидела, что ключ от часовни прилип к груди Марианны, как кусок железа к магниту. Она сняла его и, провернув два раза в замке, открыла двери, впуская гостей в библиотеку».

Это была книга Перемен, фиксировавшая все основные события, происходящие в Ялуторовске. Она имела обыкновение проводить больше половины времени под потолком, но дочь Петра Гадалова, видимо, чем-то ей приглянулась, и книга решила немного пообщаться с посетителями.

4

Когда мадонна Осень, щедро рассыпая повсюду пеструю листву, вошла в город, Александра отправилась в местную гимназию на занятия. Цели обучения оставались для нее весьма смутными, и от ближайших двух лет она не ожидала ничего интересного – это был всего лишь выкуп, который ей требовалось заплатить за Лотара.

Павлину отдали в обычный класс, занимающийся по усеченной программе – только светские дисциплины. Госпожа Патронесса не собиралась мучить свою дочь неприменимой к жизни метафизикой.

Магда, провожая сестер, пребывала в мрачном настроении. Чем теперь ей заниматься в пустых комнатах, пока все при делах? Неизменный Василий Великий служил большим утешением, но этого, однако, было мало: старшей Гадаловой очень хотелось пройти вместе с Александрой курс обучения. Помимо теоретической пользы, это несло и практическую ценность – ведь гимназистам выписывали абонемент в сад и самую обширную в городе библиотеку.

Первый одинокий день показался ей бесконечно длинным. Пришлось сочинить себе множество хлопот – шитье, уборку, – но все же она понимала, что долго так не протянет – требовалось занятие посерьезнее. В К. девушка участвовала в различных благотворительных фондах – от общества помощи больным чахоткой до организации, занимавшейся поддержкой бывших каторжан. Ее розы и балетный станок остались при ней, но общественной деятельности явно не хватало. Реализовать свою кипучую энергию было негде – в Ялуторовске не имелось каторжан, а чахотку здесь пресекали на корню – каждую весну серафимы, сведущие во врачебном искусстве, прямо на улицах варили и раздавали жителям особый профилактический отвар.

«А может, так тому и быть – мою сестрицу с ленцой отправили учиться в гимназию, где нужно много чего делать, чтоб оставаться на плаву, а Магдалине следует накинуть узду на свой темперамент, сидеть дома и стряпать коричные пироги», – подумала горбунья, оторвавшись от шитья. Все оставшееся время до прихода родни она расстреливала из игрушечного пистолета произвольно выбранный цветок на обоях.

Сестры испытывали обоюдную зависть, совершенно о том не подозревая: Магдалина отдала бы, как она выражалась, «все золото инков» за то, чтобы ее имя пополнило списки учеников гимназии, а Александра готова была пожертвовать не меньше трети своего вполне реального состояния, лишь бы сидеть сейчас дома, пить чай и шить бисерные картины, недавно вошедшие в моду.

Первое впечатление дочери Петра Васильевича о гимназии было приятным. Ее наметанный глаз богатой наследницы не преминул отметить зеркало, одетое в дорогую бронзовую раму, прекрасные пейзажи, развешанные в оконных проемах, наверняка заказанные столичным мастерам, слепящую сахарную белизну ажурных занавесок и роскошь оранжерейных цветов, в изобилии украшавших столы и подоконники. Ступеньки двух крутых лестниц вели на второй этаж. Между ними под стеклом располагалось расписание – документ, обязательный к изучению. Несмотря на то, что оно было написано крупными буквами, Александра, последние пять лет страдавшая близорукостью, разглядеть его не смогла. Подойти поближе ей не хотелось, потому что совсем рядом с расписанием шушукались девчонки-второкурсницы в платьях цвета кричащий электрик, довольно неуместном для учебного заведения, где положено выглядеть скромно. Гадалова опустилась на кресло у окна, тщательно расправив юбку. Одежда только добавила неловкости: на ней было коричневое платье, какое она привыкла носить в К-й гимназии, и оно сразу же выдавало в ней неофита.

Наконец какая-то дама, шелестя прелестным кремовым одеянием, подошла к девицам и что-то негромко им сообщила. Александра напрягла слух, но почти ничего не разобрала, кроме слов «Ольвия» и «Прага». Обменявшись репликами с ученицами, дама направилась к ней, а девушки, словно стайка бирюзовых колибри, упорхнули в аудитории.

– Меня зовут Варшава, я ваша преподавательница, – сказала она, дружелюбно глядя на новенькую.

Александра ожидала более официального приема – ведь ее отец истратил изрядные суммы на это заведение. Почему же ее никто не встретил, кроме этой дамочки, разряженной как на бал, которой следовало бы немедленно оставить свои дела, как только благородные ноги мадемуазель Гадаловой переступили порог этой странной гимназии?

– Идемте, – сказала сестра Варшава. При этом она иронически улыбнулась, будто прочла ее рассерженные мысли, и Александра поспешила за пышной юбкой, шуршащей по полу. Проходя мимо расписания, она сказала своей провожатой, что хотела бы ознакомиться подробнее с этим документом.

– Извольте. Однако здесь распорядок всего лишь на два ближайших дня. Сестра Прага в очередном отъезде, поэтому утрясти его пока не удалось.

Александра не услышала этой реплики: все ее внимание было приковано к листам с расписанием, выплывшим наконец из близорукого тумана.

Занятия по астрологии, практической и цветовой алхимии и ангелография (с 1 по 4 циклы) были разбавлены литературой и латынью.

– Очень плотный график, понимаю, – сочувственным тоном сказала Варшава, видя ее растерянное лицо. После К-й гимназии это не мед, но вы привыкнете.

Александра смотрела на нее во все глаза. Она, конечно, знала о теологическом уклоне учебного заведения, но о таком предмете, как ангелография, слышала впервые, а астрология с алхимией, как ей казалось, навсегда остались в ряду сомнительных достижений средневековья.

– Не беспокойтесь вы так сильно, – улыбалась преподавательница. – После третьего урока у нас перерыв в сорок минут – успеете подкрепиться как следует. Можете сходить домой, а можете и здесь поесть – у нас отличная кухарка, да и многие ученицы хорошо стряпают.

Эти сведения почему-то показались Александре малоутешительными.

– Понимаете, – начала было она, но не сразу подобрала подходящие слова, способные прикрыть ее смятение. – Я… не изучала некоторых предметов раньше… И мои познания в латыни – несколько расхожих афоризмов, и…

– О, это пустяки, – сказала Варшава, причем так уверенно, что Александре чуть-чуть полегчало. – С латынью вам помогут девочки, они почти все прекрасно в ней разбираются. Самое сложное – это ангелография, от вас она потребует немало сил, поэтому включайтесь в работу не откладывая. Вы в группе «А», занятие начнется через три минуты. Кабинет в этом коридоре, прямо и направо. Ну а теперь я вас покину, моя дорогая, – заключила сестра, глядя на свои золотые часики, пристегнутые к поясу (когда она их закрыла, Александра, сощурившись, рассмотрела рисунок на крышке: архангел Варахиил, стригущий розовые кусты). Сестра Варшава кинула на нее ободряющий взгляд, и ее шелковый кринолин, удаляясь, торжественно поплыл по синему ковру, словно парусник по тихому морю. Девушка, наскоро переписав уроки, поспешила в указанную аудиторию, не желая опозданием привлекать дополнительное внимание к своей персоне. В кабинете, куда она почти вбежала, уже сидело примерно полтора десятка учениц – кто-то доставал тетради, кто-то оживленно переговаривался. Совершенно неожиданно Александра увидела знакомое лицо – Минни Горойде, очаровательную юную евреечку, с которой они полгода проучились в К-й гимназии.

– Ляленька! – на весь класс в приливе простодушной радости завопила Минни, узрев Гадалову. Той оставалось только опустить веки, чтобы не видеть обращенных к ней тринадцати пар глаз, и обругать про себя Минерву всеми плохими словами, какие только случилось припомнить. Девицы уже успели перезнакомиться и освоиться, а она была пока чужеродным элементом, потому что позволила себе прийти в гимназию два дня спустя начала занятий.

– Это же Саша Гадалова! – пояснила рыжеволосая барышня своим товаркам и кинулась к Александре на шею. – Дорогая, мы тебя так ждали! – в эйфории восклицала Минерва, тиская подругу что есть мочи. Остальные девушки обступили их плотным кольцом, и, когда дольше оставаться с закрытыми глазами было уже неприлично, Александра раскрыла их и увидела, что гимназистки смотрят на нее с искренней симпатией.

– Добро пожаловать к нам, – сказала одна из них и подала руку.

– Добро пожаловать, – отозвались остальные благожелательным эхом. Александра почти успокоилась, ее внутреннее напряжение немного спало.

– У нас столько интересного, дорогая, ты не представляешь! – тараторила Минни, старясь до прихода преподавателя успеть рассказать как можно больше. – Меня сестра Прага просила провести занятия у подготовишек по математике. Ну, это просто: восемь ангелов сидело на крыше Страсбургского собора, три улетело, но один вернулся – сколько стало? Они такие смешные, эти малыши, спрашивают меня…

Продолжение речи, к великому облегчению Александры, услышать не удалось, поскольку сестра Петронила, шумно распахнув двери, вошла в класс, и разговоры тут же смолкли.

Это была единственная преподавательница гимназии, не взявшая себе псевдонима, оставшись при своем – довольно курьезном – имени. Она была сухопарая, высокая, в неброском наряде, но с непременным золотым брегетом. Гадалова ожидала, что Петронила как-нибудь отреагирует на ее присутствие, однако этого не произошло: она встала за кафедру, положила рядом с собой раскрытые часы и сразу, без каких-либо преамбул, начала лекцию.

Уже потом Александра поняла, что эта женщина настолько сосредоточена на материале, что не видит вокруг себя никого и ничего, кроме таблиц с генеалогическими древами архангелов и схем ангельских иерархий, по которым периодически водит указкой, причем так стремительно, что никто не успевает во что-либо вникнуть.

– Итак, сегодня мы отвлечемся от громких имен, таких как Гавриил или Рафаил, – произнесла Петронила, рассеянным взором обводя учениц. Было заметно, что она не выспалась, но, как выяснилось позже, это было ее естественным состоянием, поскольку преподавательница являлась классическим образчиком совы, пропадающей по ночам в пыльных лабиринтах библиотеки, а днем дремлющей каждую свободную минуту на диване в зимнем саду.

– Сегодняшняя наша лекция – о Безымянном ангеле, – сказала она слегка хрипловатым голосом, и девицы, раскрыв тетради, сразу же принялись записывать. Александру, и так озадаченную сверх меры, название лекции смутило окончательно. Она, еще ничего толком не понимая, сидела не шевелясь, с удивлением разглядывая медный египетский крест на шее у Петронилы.

– Название лекции, как вы понимаете, условно, – продолжила та свою странную речь. – У каждого ангела есть имя. Но ведь ангелов бессчетное множество, а скольких из них вы знаете по имени? – Tут она сделала паузу для возможных реплик, однако никто не решился что-либо прокомментировать. – Отсюда возникает проблема: люди молятся только крайне узкому кругу общеизвестных ангелов, остальные же простаивают, не имея работы. Понимаете, о чем я? Без исполнения ваших молитв для ангелов не будет продвижения. Вы должны помочь им подняться вверх по крутым ступенькам лестницы Иакова, по крайней мере, из элементарного… гм… помогите подобрать слово… ангелолюбия?.. По-моему, люди и ангелы должны держаться сообща в наше нелегкое время.

В этом месте ученицы одобрительно закивали. Александра взялась за перо и машинально вывела слово «ангелолюбие» у себя в тетради, тут же ужаснувшись его нелепости. Минни, рядом с которой она села, уже успела написать пять строчек. Что именно, девушка не смогла понять из-за неразборчивого почерка, а спрашивать не рискнула.

– Итак, – продолжала Петронила, – сегодня мы немного отступим от сухого теоретизирования и попробуем взглянуть на ангелографию с практической стороны. Уверяю вас: для жизни это самый полезный предмет, так как ангелы находятся почти везде, не исключая и этой комнаты.

Кое-кто из учениц с любопытством оглянулся. Никаких следов ангельского присутствия, честно говоря, в аудитории не наблюдалось, кроме вышеназванных схем и пары литографий Доре. Тем не менее в голосе преподавательницы звучала непоколебимая уверенность, и спорить никто не осмелился.

– Так вот, я вас призываю или даже, можно сказать, агитирую обращаться к ангелам, в том числе к тем, которых вы не знаете… Уж они-то точно вас знают. Держитесь за их разноцветные плащи, чтобы не упасть. Просите, настаивайте, в конце концов требуйте, если вам что-то нужно. Помните: они живут и работают среди нас, правда, оставаясь инкогнито. Хотя нам с вами повезло: благодаря крылатому секретариату градоправления, мы можем кое-что узнать об ангелах, работающих в нашей местности. По моей просьбе старший секретарь составил список из трех сотен ангелов младших чинов, прикрепленных к Ялуторовску, – так сказать, наших земляков. Документ этот я оставляю на столе, можете его посмотреть.

Сразу замечу, что имена записаны весьма приблизительно, так как не было разработано ни одной сколько-нибудь приличной системы транскрибирования небесного языка. Тертуллиан, говорят, пытался этим заниматься, но потом забросил, Экхарт желал продолжить его работу, однако смерть бесцеремонно вмешалась в его труды; большинство современных авторитетов вообще считают серафическую лингвистику квазинаукой. Ну о какой теории перевода с ангельского языка на земной можно говорить, если первого никто толком не знает, а во втором не найдется и десятой доли для обозначения всех тех понятий, существующих в небесном царстве, но отсутствующих здесь? Правда, имеется информация, что некоторые земные языки в большей или меньшей степени содержат так называемый «серафический процент». Он довольно высок в латыни. Что касается ныне здравствующих языков, информацию о них вы подготовите на следующий семинар. – Петронила подошла к доске и стала записывать названия трудов, рекомендованных к изучению по данному вопросу. Барышни прилежно заскрипели перьями, перешептываясь, что преподавательница, по своему обыкновению, сбилась с заявленной темы.

Александра зачарованно смотрела на нее, размышляя, что, наверное, она спит, а во сне, как известно, можно услышать самые причудливые речи. Минни вывела ее из этого минутного заблуждения, пихнув локтем под бок:

– Записывай скорее имена авторов. Наши семинары – это тебе не шутка!

Девушка послушно задвигала пером, подумав мельком, что чего-чего, а шутников тут точно хватает. Следующая реплика сестры Петронилы подкрепила эту мысль:

– Работая с «неизвестными» ангелами, – сказала она, вытирая ладони, запачканные мелом, – вы и сами можете придумывать им имена, такая практика вполне допустима. Николай Кузанский рекомендовал это своим ученикам…

Перо выпало из рук Александры с предательским шумом. Она покраснела и полезла под парту, где ей в голову пришла шальная мысль, что недурно здесь же, под столом, и остаться, лишь бы не видеть эту странную женщину, несущую Бог знает что, и почти полтора десятка невозмутимых девиц, хладнокровно конспектирующих эту ахинею.

– Вы любите говорить, обращаясь к Богу: «Господи, дай мне шанс», а я говорю: дайте шанс Господу, – с неожиданным пафосом прогремела Петронила, окончательно, по-видимому, проснувшись: в голосе исчезла хрипотца, глаза оживились лихорадочным блеском. – В своем эгоистическом ослеплении мы думаем, что ангелы ни в чем не нуждаются, как будто нуждаться можно только в одежке или в куске пирога. У каждого есть потребность в личностном росте, будь то человек или крылатый серафим. Помогите даже самому маленькому ангелочку продвинуться, помогите крохотной искре превратиться в звезду. Они вокруг нас, я различаю шелест их крыльев, а если вы перестанете скрипеть перьями и задержите дыхание, то и вы услышите. Они сидят в этой комнате на свободных местах, невидимые вами, готовые прийти на помощь и, увы, всегда по невежеству игнорируемые.

Легкий гул прокатился по рядам: кого-то задело обвинение в невежестве, а кого-то заинтересовали внезапно раскрывшиеся перспективы. Александра сидела молча, старательно вырисовывая на полях тетради ромашку со знаком вопроса на каждом лепестке.

Сестра Петронила распространялась на заданную тематику еще полчаса, причем под конец стала сыпать какими-то сложными именами, трудно воспринимаемыми на слух, переходя с русского на латынь, а с латыни на греческий, чем довела Александру почти до полного отчаяния.

Когда занятия закончились, она сказала Минерве, надеясь встретить понимание, что чувствует сейчас ужасное смятение.

– Я тебе от души сочувствую, Саша, – отозвалась Минни. – Я в первый раз тоже явилась сюда в коричневом платье и была как индюшка среди куриц.

Глаза Александры, и без того не маленькие, сделались еще больше: она и думать забыла про неподходящий наряд, и уже хотела объяснить Минерве подлинную причину своего смущения, но вдруг поняла, что это бессмысленно. И ограничилась только печальным вздохом.

Дома она также не нашла никого, способного ей посочувствовать. Вернувшись в фамильное гнездо к обеду, едва живая после трех уроков ангелографии (алхимию, к счастью, отменили), она застала там только Магду, сидевшую в гостиной и сосредоточенно расписывавшую розами деревянную тарелку.

– Поменьше ламентаций, дорогая, – с некоторой жестокостью ответила кузина на ее излияния. – Там работают лучшие преподаватели Восточных земель. Многие почли бы за честь учиться в этой гимназии. Но у них нет такой возможности.

После этого Александра обиженно удалилась в свою комнату, не уловив ударения, которое Магдалина сделала на слове многие.

Увы, сестры не всегда проявляли друг к другу чуткость.

Забегая вперед, скажем, что уже к концу октября Александра адаптировалась к гимназической жизни, разобралась в нюансах местной моды, научилась тушить в обеденный перерыв капусту и пить чай вприкуску с круглой таблеткой сахарозаменителя, который изготовляла и настойчиво всем рекомендовала сестра Петронила, – в этом был свой экономический резон, поскольку в гимназии находился бесплатный для учениц зубоврачебный кабинет, счета из коего доставлялись прямиком в здешнюю бухгалтерию.

Из светских дисциплин особый упор делался на изучение языков, что Александре пришлось весьма по душе. Сестра Прага вела по субботам в общественном собрании краткие курсы французского и итальянского, а в остальные дни недели устраивала нещадный языковой террор среди гимназистов – как девушек, так и юношей. Она придумывала немыслимые контрольные задания, где предлагала перевести на изучаемый язык такие слова, как «разнотравье», «шаромыжник» и даже «экий». Еще она владела древнееврейским. Как-то раз Александра принесла ей дубовый листок из своего сада, исписанный загадочными словесами.

– А, старина каббалистический дуб! – Директриса внимательно разглядывала надпись. – Вместо желудей плодоносит изречениями.