Красное на красном

Еще один поворот, пятый или шестой, Алан не следил. Казалось, он идет целую вечность, видя впереди пыхтящего мальчишку и головной убор королевы, которому светильник Михаэля придает сходство с нимбом. Есть ли у них деньги? Без золота до Агариса не добраться, хотя королева несет какой-то сверток… Женщина всегда помнит то, о чем мужчины забывают, но в Агарис он не поедет. Он поможет Михаэлю найти лошадей и вернется. Место герцога Окделла в Талигойе, он не желает становиться изгнанником. Да, будет трудно, но Бездомный Король лучше бунтующих толп и озверевших «истинников».

Коридор сменился пологой лестницей, в свою очередь упершейся в стену, на которой красовался герб Раканов. Королева вновь что-то нажала, открывая проход. Было совсем светло, и с высоты холма, на котором оказались беглецы, открывался вид на дорогу, спускающиеся к реке огороды, какую-то деревню.

Они выбрались наружу, и Бланш тяжело опустилась на нагретый осенним солнцем валун, властным движением указав спутникам на соседние камни. Она не была красавицей, бывшая талигойская королева, но ее величия хватило бы на нескольких государынь.

– В придорожной гостинице должны быть лошади, – нарушил молчание Михаэль.

– Не сомневаюсь. – Разрубленный Змей, это все-таки не сон! – Ваше величество, после того как мы договоримся с хозяином лошадей, я попрошу у моей королевы разрешения ее покинуть.

– Разумеется, герцог. – Глаза Бланш Ракан нехорошо блеснули. – Теперь я спокойна – мой супруг и маршал Придд будут отмщены.

Он не ослышался? Эрнани мертв?! Алану и в голову не могло прийти, что Михаэль скроет смерть короля и скажет про маршала. А он-то решил, что Эрнани в плену, – фок Варзов так уверенно говорил, что бастард никого не тронет…

– Ваше величество… Я не знал…

– Вот как? – голос королевы стал жестким. – В таком случае узнайте, что Алва продал нас марагонскому ублюдку и убил своего короля. Сперва короля, потом – регента! Теперь он талигойский маршал! Цареубийца и предатель!

– Михаэль, – Леворукий, сделай, чтобы это было не так, и я отдам тебе душу, – это правда?

– Увы, – вздохнул старый рыцарь, – Эрнани мертв, заколот… Я видел его. Смерть была легкой.

– Это сделал Рамиро?

– Трудно сказать. Он был у его величества, и он последним из известных нам людей видел его живым, но это ничего не доказывает.

Для Михаэля – возможно. Старик не был в Старом городе во время бунта и не видел, как кэналлиец убивает.

– Ваше величество, клянусь, что убийца, кем бы он ни был, не уйдет. Моя королева откроет мне дверь?

– Да пребудет над вами мое благословенье, герцог! Вам нет нужды возвращаться в мою молельню – у развилки, помеченной тройной короной, сверните направо. Вы попадете в королевскую приемную. Чтобы выйти наружу, достаточно прижать медную стрелку и, когда она уйдет в камень, толкнуть дверь.

Дорога назад тянулась и тянулась, но кончилась и она. Алан, собираясь с силами, прислонился к сырому шероховатому камню. Если нажать короткую блестящую стрелку, пути назад не будет! Сейчас еще можно уйти, в конце концов, все уже случилось, ничего не изменить! Да, он может уйти, но не уйдет, потому что подлость и предательство не должны оставаться безнаказанными. Не должны, иначе зачем жить, дышать, надеяться?! Что он скажет Дикону? Что клятвы существуют для того, чтобы их нарушать, цель оправдывает средства, а удары в чужие спины лучше не замечать? А ведь он едва не пошел за человеком, для которого нет никаких запретов. Маршал Талигойи… Разрубленный Змей!

Придд оказался прав, а они с Шарло ошибались, признав морисского выродка своим. Алва обманул всех – и хитрых, и бесхитростных. Вдвоем с Бездомным Королем они не просто подомнут Талигойю, они пройдут от Багряных Земель до Полуночного моря, основав на месте былой Золотой империи королевство подлости. Этих двоих нужно остановить, и он, Алан Окделл, сделает это! Лучше никакое «сегодня», чем кровавое завтра.

Повелитель Скал просчитал до шестнадцати и нажал на медную пластинку, которая сразу же поддалась.

3

Приемная Эрнани не походила сама на себя. Чужаки в разномастных доспехах пялились на гобелены, примеряли к руке королевское оружие, громко переговаривались и хохотали. Они чувствовали себя хозяевами. Закатные твари, да они и были хозяевами! Время Эрнани, время негромких разговоров и приглушенного света, ушло. Алан почувствовал себя совой, вытащенной из дупла и оказавшейся на ярком солнце среди наглых дневных птиц.

– Еще один!

Кто-то рыжий и крепкий, с похожим на огурец носом, рванулся к нему, выхватывая меч и одновременно подавая знак своим людям.

– Оставьте. – Негромкого оклика оказалось довольно. Рыжий нехотя отступил, и Алан увидел Рамиро. Изменник был без доспехов, его голову и левую руку украшали свежие повязки; надо полагать, во время уличного боя он, по своему обыкновению, дрался в первых рядах.

Кэналлиец был здесь своим… Не просто своим – чужаки признали в нем вожака. Все они, не раз сменившие хозяев, ненавидевшие старую знать и мечтавшие с ней сравняться, приняли предателя в свою стаю. Хотя для сторонников бастарда Алва был не предателем, а волком-одиночкой, сперва доказавшим свою силу в схватке с Франциском, а потом открывшим городские ворота. Для захватчиков это не подлость, а подвиг. Что значит для них смерть Эрнани?! Эрнани, возвысившего полукровку и тем самым подписавшего смертный приговор себе и Талигойе. Бедный Эрнани, счастливый Эрнани – он не видит, как по его дворцу бродят довольные собой ублюдки.

– Откуда вы выскочили, Алан? – Разрубленный Змей! У него хватает наглости не опускать глаз. – Надо заметить, время и место весьма неудачные; если б меня тут не оказалось, у вас были бы неприятности.

– Но вы тут, так что я оказался именно там и тогда, где хотел.

– Я рад. – Алва ослепительно улыбнулся. Так вот отчего ухмылка Зеленоглазого казалась такой знакомой. Сон был пророческим, просто он его не понял… – Не думаю, что вам так уж хочется видеть Оллара. Ступайте к герцогине, я дам вам провожатых, а вечером мы все обсудим.

«Все обсудим?» Нечего им больше обсуждать. Нечего! Убийца и предатель, у которого хватает наглости делать вид, что ничего не случилось. Хотя откуда у этой твари совесть?! «Не поворачивайся спиной к мориску»! А они повернулись, и Эрнани, и Шарло, и он сам… Приняли выродка за Человека Чести!

– Ответьте только на один вопрос. Я знаю, Эрнани мертв. Его убили вы?

– Не здесь. – На точеном лице проступила досада. – Его убил я, но…

Кинжал Алана не дал убийце закончить. В черных глазах мелькнуло удивление и… и что-то еще. Не страх, не боль и не раскаянье… Зажимая рукой рану, Алва, шатаясь, опустился на ковер, алая ткань сливалась с кровью, делая ее незаметной. Казалось, герцог просто прилег отдохнуть.

– Алан, – Рамиро заговорил быстро, глотая слова, – вы глупец… Эрнани… Неважно… Главное, что… – Он осекся на полуслове, давешний здоровяк навалился на Окделла, заламывая ему руки, и почти сразу же раздался властный голос:

– Что тут происходит?!

Франциск Оллар не мог бы выбрать для своего появления более уместного момента. Среднего роста, коренастый и очень сильный, он вошел в приемную Раканов, как входят к себе домой. Чтобы понять, в чем дело, бастарду хватило одного взгляда.

– Вижу!

Не обращая внимания ни на кого, марагонец опустился на одно колено перед Рамиро и взял его за руку.

– Вы – Первый маршал Тали́га и герцог Кэналлоа.

– Нет, Франциск, – Алва все-таки улыбнулся, – я мертвец… Неплохой маршал выйдет из Эпинэ… если вы его укротите… Вернее, убедите, что Талигойя не кончилась, а начинается… Савиньяк тоже неплох… Берхайм – дурак, Карлион и Гонт – тем более…

– Я поговорю с Эпинэ. – Голос нового короля был уверенным и спокойным. – Что я могу сделать для вас?

– Моя жена… и ребенок… Он должен вот-вот родиться… Отродью предателя придется несладко…

– Первый маршал Талига не может быть предателем.

– Не может… но есть, – губы кэналлийца искривила последняя в его жизни усмешка, – однако я… не жалею… почти…

Оллар сорвал с плеч плащ, накрыл убитого и повернулся к своим людям.

– Как это было?

Высокий человек грубоватой наружности выступил вперед.

– Мой государь… – Алан вздрогнул, поняв, что эти слова обращены к плотному молодому человеку с круглыми птичьими глазами. Старый мир кончился, ушел в никуда вместе с Эрнани, все остальное не имело никакого смысла, ему, по крайней мере, среди живых места не было.

– Мой государь, Алва ждал вас, мы с ним говорили обо всех этих странностях с крысами и о том, как воюют на юге. Потом откуда-то выскочил вот этот, – рассказчик отнюдь не придворным жестом кивнул на Окделла. – Ма́нрик велел его взять, Алва сказал, что не нужно, и пошел к нему. Мы подумали, они друзья, а он… Он ударил кинжалом. Ну, Манрик его схватил, только поздно было.

– Убийца не сопротивлялся?

– Нет.

Оллар повернулся к Алану.

– Что вы скажете в свое оправданье?

– Убить изменника – долг Человека Чести! Мне не в чем оправдываться, тем более перед узурпатором и бастардом.

– Маршал Алва был верен Талигу и его королю. – Глаза марагонца злобно сверкнули. – Я не Человек Чести, и мне не нравится, когда на протянутую руку отвечают ударом кинжала. Вы умрете, и немедленно.

– Я в этом не сомневался, – наклонил голову Алан. – Умереть в один день с Талигойей большая честь.

– Да, – бросил Оллар, – Талигойя умерла. Давно пора. Зато родился Талиг. Вы с вашей честью и вашими предрассудками пережили самих себя. Рамиро Алва это понял.

Алан Окделл это понял не хуже, но есть вещи, которые нельзя предавать, – дружба, доверие, совесть. Если б они с Шарло не доверяли предателю, король был бы жив, но им и в голову не приходило…

Нельзя бить в спину тех, кто верит тебе и в тебя! Если бы Рамиро во всем признался… Пусть он решился сдать город на Совете или по дороге к Оллару, но, сговорившись с бастардом, должен был рассказать… Алан понял бы, он сам был почти готов открыть ворота, лишь бы остановить Придда, но убийство Эрнани зачеркнуло все. Такое не прощают.

– Я могу проститься с женой и сыном?

– Маршал Алва умер, не увидев своего наследника. Своего вы тоже не увидите. – Франциск возвысил голос. – Пусть бумагомараки запишут. Убийца никогда не получит того, чего лишился убитый, особенно если речь идет о наследстве. Если со смертью законного наследника его имущество по старшинству должно перейти к убийце, ни он, ни его семья не получат ничего. Если других наследников не отыщется, все отойдет короне.

Этот и впрямь усидит на троне… Алан с ненавистью взглянул на коренастого чужака. Оллара нельзя было назвать красавцем, но он принадлежал к людям, которых, раз увидев, забыть невозможно. Он пришел надолго, он и его вояки. Бездомный Король победил, грязь выбилась во владыки, теперь в руках ублюдка жизнь и смерть всех Людей Чести…

Окделл зло усмехнулся в ответ на угрюмый взгляд Манрика. Они могут его убить, и они его убьют, но герцог Окделл умрет, как и жил, Повелителем Скал, а они останутся безродными псами. Жаль, он не увидит Дикона, он должен передать ему… Что передать? Глупые, ничего не значащие слова, которые никого не защитили и никому не помогли? Медальон, что разглядывал Рамиро Алва? Мальчишке и так придется несладко – сыновьям казненных врагов труднее, чем их отцам, незачем тащить на себе еще и отслужившую свое шелуху.

– Алан!

Женевьев! Откуда?!

Герцогиня Окделл разъяренной кобылицей с родового герба прорвалась сквозь вооруженную толпу и повисла на шее мужа.

– Алан, – так она еще на него не смотрела, – я хочу, чтобы ты знал! Я люблю тебя и всегда любила…

Всегда? Может быть… Люди Чести скрывают свои чувства. Она его любила, а он? Нет, он ее не любил, он никого не любил, не выпало ему этого счастья! Ни любви, ни дружбы, ни смысла, ничего!

От необходимости лгать Алана избавили прихвостни бастарда, они действовали грубо, но Окделл был им почти благодарен. Когда все идет прахом, единственный выход – умереть с высоко поднятой головой. Создатель разберет, в чем новопреставленный раб Его прав, а в чем – виновен. Герцог быстро взглянул на жену, та уже овладела собой – фамильная гордость взяла свое. Алан очень надеялся, что Женевьев сможет сохранить себя и детей.

Манрик подтолкнул его к выходу, и Алан Окделл вздернул подбородок, в последний раз проходя приемной Эрнани. Проходя мимо окна, он краем глаза заметил человека в алом. Только не это! Он хочет умереть в здравом рассудке. Леворукий – выдумка, такая же, как Четверо, а у окна стоит очередной приспешник Оллара, вырядившийся в красное. Мало ли в мире высоких и золотоволосых, а лица он не рассмотрел.

Последним желанием герцога Окделла было оглянуться и убедиться, что у золотоволосого обычные человеческие глаза, но Повелитель Скал не мог себе этого позволить – бастард и его свора могли истолковать его жест как страх или надежду. Люди Чести умирают как жили, не оглядываясь и не опуская головы. Алан сдержал порыв и, не сбиваясь с шага, навсегда покинул королевский дворец.

Эпилог

«…В пятом часу пополудни…»

В песочных часах равнодушно перетекала вниз золотистая сухая струйка, в витражи рвалось солнце, его лучи были алыми, лиловыми, синими, золотыми… Было очень тихо, лишь иногда звякало оружие. Франциск своими круглыми, как у птицы, глазами смотрел на очень бледную женщину и слегка улыбался. Послышались шаги, распахнулась дверь, и рыжий воин неуклюже преклонил колено перед сюзереном.

– Казнь свершилась?

– Да, государь.

– Как она прошла?

– Очень просто. Убийца не причинил нам хлопот.

– Он что-то сказал?

– Ничего, государь.

– Я так и думал. Такие или говорят очень много, или не говорят вовсе. Не правда ли, эрэа?

Темно-карие глаза Женевьев сверкнули.

– Будьте вы прокляты!..

– За такие слова снимают голову, – равнодушно произнес победитель, – но вы только что овдовели, а горе лишает рассудка. К счастью для вас, оно будет недолгим. Я даю вам другого мужа. Лара́к, подойдите.

Хмурый, еще не старый человек со шрамом на щеке вышел вперед.

– Вы заслужили право на титул, владения и красивую жену. Согласны ли вы утешить эту эрэа и взять на себя защиту ее детей от первого, весьма неудачного, брака?

– Я постараюсь возместить ей ее утрату.

– Не сомневаюсь. – Франциск улыбнулся, показав крупные зубы. – В будущем году я намерен стать избранным отцом[25] ребенка, который со временем получит Надор. Подайте руку невесте и ведите ее в часовню, кажется, это в западном крыле… Начинайте обряд, я проведаю роженицу и присоединюсь.

Женевьев Окделл смотрела на жениха с ужасом и ненавистью, однако молчала. Надо полагать – вспомнила о детях. Ларак крепко взял герцогиню под локоть, и она безропотно пошла за ним.

Франциск Оллар улыбнулся еще раз:

– Положите Первого маршала Талига Рамиро Алву рядом с Эрнани Раканом и распорядитесь о похоронах.

Новый повелитель Талигойи повернулся и стремительно вышел. Франциск Оллар все делал стремительно и уверенно, даже когда никуда не спешил или сомневался в принятом решении. Сейчас сомневаться было не в чем, но дела торопили.

Новоявленный король не собирался задерживаться у вдовы – он не любил иметь дело с рыдающими женщинами. Только клятва есть клятва, особенно если это клятва короля умирающему, данная на глазах соратников и знатных пленников. Талиг должен знать – его величество Франциск Первый не забывает оказанных услуг и безжалостно карает тех, кто поднимает руку на его друзей. С Эпинэ он поговорит завтра или послезавтра, когда тот немного успокоится. Люди Чести чуть не погубили королевство и себя; те, у кого в голове есть хоть что-то, должны это понять.

Скорым шагом спускаясь по лестнице и пересекая двор, Оллар думал уже о другом. Мысли победителя занимал разговор с епископом Кабитэлы.

Без церкви не обойтись, но она должна знать свое место! Отныне главой клира будет король, ну а кардинал… Кардинал получит все, кроме права лезть в дела королевства. Если его преосвященство не дурак, он поймет, что выгодней и безопасней подчиняться одному-единственному королю, а не зависеть от агарисской своры. Нынешние кардиналы и главы орденов мрут как мухи, а их имущество перетекает в бездонные карманы его святейшества и иже с ним.

Как же зовут вдову Рамиро? Жаль, если она родит девчонку. Новый король не сомневался – огрызки Людей Чести не простят кэналлийцам измены, значит, Алва будут верны Олларам, а короне Алва нужны – чужака Кэналлоа не примет. Кэналлоа – это выход в Багряные Земли. Как не вовремя этот болван убил Рамиро, такие полководцы – удача для любого короля, да и с морисками через соберано договориться было бы проще. Пусть думают, что хотят, но союз с Багряными Землями безопасней лобызаний с Агарисом! Как же все-таки зовут герцогиню? Октавия! Девочка, подобранная Рамиро на дороге… Очередной плевок в сторону выродившихся спесивых болванов.

Так и надо жить, как жил кэналлийский герцог, – ничего не боясь и ни на кого не оглядываясь! Октавии Алва будут оказаны все почести, причитающиеся вдовствующей герцогине, чей муж оказал большую услугу короне. Пусть видят, что король умеет быть благодарным… А его уже ждут! Церковники всегда умудряются узнавать новости первыми и держать нос по ветру.

Подобострастная, похожая на старую клячу аббатиса монастыря святой Катарины, в одной из келий которого лежала герцогиня, медовым голосом сообщила, что родился мальчик и роды прошли благополучно. Это было добрым предзнаменованием. Бывший ублюдок, ныне именуемый талигойским королем, торжественно прошествовал по прохладному коридору, выслушивая благостные причитания навязавшейся в провожатые «клячи».

– Ваше величество, – аббатиса с видимым усилием распахнула тяжелую дверь, – это здесь.

– Благодарю. – Победитель шагнул в залитую заходящим солнцем комнату, где суетилось несколько человек. Роженица лежала на монашеской постели без балдахина. Король увидел роскошную пепельную косу и тонкую руку, не уступающую белизной алатскому полотну.

– Дочь моя, – подала голос старуха, – это я, мать Амалия. Вас пожелал видеть его…

Франциск властным жестом остановил «клячу», и та, пятясь, отступила к стене.

Бездомный Король давно научился производить именно то впечатление, которое хотел. Сейчас он был государем, взявшим под свое крыло вдову друга и соратника. Придав лицу соответствующее выражение, Оллар произнес со всей мягкостью, на какую был способен:

– Сударыня, я счастлив поздравить вас с рождением сына.

Женщина на постели повернулась, сделав робкую попытку подняться, пресеченную бдительным лекарем, и подняла на гостя светящийся взгляд.

– Благодарю вас, сударь.

У Оллара загодя была припасена и вторая приличествующая случаю фраза, но победитель внезапно утратил дар речи. Возможно, в этом мире были женщины красивее молодой вдовы, которая еще не знала, что она вдова. Даже наверняка, но какое дело до этого Франциску Оллару?!

– Сударь, вы – друг Рамиро? Где он?

Бездомный Король был человеком жестким, даже жестоким, но сказать правду отчего-то не мог. Октавия смотрела на незнакомца ясными синими глазами и ждала, а он молчал. Он нашел свою королеву, но не мог ей об этом сказать, он вообще не знал, что говорить.

– Вы – друг Рамиро? – повторила Октавия. – Он не может прийти?

– Да, я друг Рамиро, и он не может прийти, – подтвердил Франциск. – Вы уже решили, как назовете сына?

– Нет, – она казалась удивленной, – имя ребенку дает отец. Но, сударь, все же вы…

– Я – новый король Талига. – Странно, почему радость от этого обстоятельства куда-то делась. Новый король Талига – одинокий король Талига… Он будет одинок, сколько б дворян ни вилось у его трона и сколько б красавиц ни побывало в его постели, если только эта синеглазая женщина не забудет свою потерю.

– Рамиро… Он… Он мертв? Кто его убил?.. Вы?!

– Не я. Рамиро Алва оказал мне и Талигу неоценимую услугу. Я любил его и был бы счастлив видеть своим маршалом. Надеюсь, со временем это место займет его сын. Вы позволите мне взять его и вас под свое покровительство? Я… Сударыня!

И без того бледное лицо стало вовсе белым, и Октавия упала на подушки. Подбежала повитуха, кто-то громко закричал, кто-то принялся бормотать молитвы. Франциску следовало оставить герцогиню на попечение старух и врачей и вернуться к делам – захватить власть трудно, удержать ее еще труднее. Он так долго шел к этому дню и не может в решающий момент выпустить вожжи ни на мгновенье. Оллар железной рукой схватил за плечо кого-то дородного в лекарском балахоне.

– Что с ней?

– Обморок, – проблеял тот, – у эрэа слабое сердце, а тут такое потрясение… Эрэа очень привязана к мужу…

Привязана к мужу, а муж был привязан к ней и нерожденному ребенку, которым эти заносчивые уроды велели не жить. Но теперь эти уроды – его, Франциска, подданные.

– Если с ней все будет в порядке, получишь дворянство, – проникновенно сказал новый король, – нет – повешу.

Лекарь что-то забормотал, но победитель уже вышел, придержав тугую дверь. Будь Рамиро Алва жив, король со временем послал бы красавца-маршала на красивую смерть, но к уже убитому испытывал лишь благодарность и скорбел по несостоявшейся дружбе.

Топтавшийся на пороге оруженосец торопливо доложил, что в часовне все готово к венчанию, а в Коронационном храме – к поминальной службе. Франциск что-то буркнул и, тяжело ступая, пошел по гулкому коридору, не обратив никакого внимания на шарахнувшуюся из-под ног здоровенную крысу.

Отмеченная монаршим вниманием герцогиня осталась лежать с закрытыми глазами среди суетившихся слуг, число которых стремительно возрастало. Лежать, прижимая к наливающейся молоком груди руку с обручальным браслетом. Рамиро умер, она тоже умерла, только этого никто не заметил.

Ветер лениво шевелил полотняные занавеси, сиделка-монахиня перебирала четки, озабоченный лекарь что-то смешивал в костяной чаше. Через распахнутое окно донесся звон сигнального колокола – пять часов пополудни…

Пять часов… В соседней комнате мирно спит ребенок, которому суждено жить с двойным клеймом – сына предателя и пасынка чужеземного короля.

Пять часов… В наспех прибранной часовне вдова будущего мученика и святого, глядя в глаза перепуганному священнику, тихо произносит «да», отдавая руку чужаку, от которого ей предстоит родить семерых Людей Чести.

Пять часов… Запертый в казармах граф Карлион в сотый раз объясняет графу Тристраму, что с самого начала знал, что Алва – предатель.

Пять часов… Епископ Ариа́н, преклонив колени перед алтарем, не столько молится об упокоении душ новопреставленных, сколько обдумывает предложение Франциска порвать с Агарисом и стать главой новой церкви. Еще не маршал Шарль Эпинэ в нерешительности стоит на краю Коронной площади, решая, войти ли в храм у всех на глазах или же проститься с Рамиро ночью, когда этого никто не увидит.

Пять часов… Королева Бланш и ее сын в придорожной харчевне ждут, когда Михаэль фок Варзов добудет им хлеба и сыра, на конюшне тяжело поводят боками уставшие лошади, а в небе сгущаются тучи – к вечеру зарядит нудный холодный дождь.

Пять часов… Кровь во дворце смыта, испорченные ковры заменены, над троном развешаны знамена с Победителем Дракона. Скоро хронисты всех стран запишут, что в третий день Осенних Ветров 399 года Круга Молний Франциск Оллар захватил столицу Талигойского королевства Кабитэлу, одним махом покончив и со старой династией, и с позорной кличкой «Бездомный Король». Они много чего напишут…

Красное на красном

Часть I. «Башня»[26]

Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО

Глава 1

Талиг. Окрестности Олларии

397 год К.С. 1-й день Осенних Волн

1

Осень 397 года круга Скал выдалась хмурой и слякотной. Серое небо, словно бы укутанное грязным войлоком, нависало над раскисшими дорогами. На проселках лошади вязли чуть ли не по колено, но и столичный тракт выглядел немногим лучше. В такую погоду путешествуют либо по большой охоте, которая, как известно, пуще неволи, либо по необходимости. Злые, заляпанные грязью путники, измотанные кони и мулы, чавкающая, вязкая грязь, мокрые деревья у обочин, воронье в низком небе – все это напрочь лишало окрестности Олла́рии неоднократно воспетой поэтами и трубадурами прелести. Добровольно обрекшие себя на дорогу непоседы – и те глядели по сторонам безо всякой радости, что уж говорить о тех, кого впереди не ждало ничего хорошего. Летом яркое солнце и сочная зелень скрасят любую неприятность, осенью, особенно столь унылой, даже воображаемые напасти кажутся ужасными и неотвратимыми. Неудивительно, что шестнадцатилетний Ричард Окделл взирал на мир отнюдь не радостными глазами.