Полная версия
Красное на красном
– Сколько их было?
– Четверо.
– Куда они ушли?
– Туда, откуда не возвращаются.
– Почему они ушли?
– Потому что клялись защищать.
– Кто ушел за ними?
– Лучшие из лучших.
– Кто остался?
– Мы.
– Сколько нас?
– Четверо. Всегда четверо. Навечно четверо.
– Кто на нашей стороне?
– Закат и Восход, Полдень и Полночь.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
– Кто откроет Врата?
– Он и Она.
– Кто Он?
– Он уйдет в Осень.
– Кто Она?
– Она придет из Осени.
– В чем наша сила?
– В памяти и чести.
– В чем наша слабость?
– В чести и памяти.
– Что нас ждет?
– Бой.
– Когда пробьет наш час?
– Мы узнаем.
– В чем наш долг?
– В том, что никто иной не исполнит.
Шестнадцать вопросов и шестнадцать ответов… Шестнадцать, четыре раза по четыре, – священное число древних. Четыре раза по четыре месяца, четыре раза по четыре кровных вассала… Было… Осталось девять, если считать Ариго, и восемь, если не подыгрывать самим себе. А сколько уцелеет после войны?
– В чем наш долг?
– В том, что никто другой не исполнит…
Надо спросить Шарло, вдруг, сложив Завет Молний с Заветом Скал, они что-то поймут. Эктор никогда не скажет, что известно Волнам, а Ветра… Ветра умерли вместе с последним Борра́ской. Остался черноглазый полукровка – смелый, дерзкий, умный, рожденный настоящим назло прошлому.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
Займет или уже занял? И кто? Бездомный Король? Алва, не имевший права на титул Повелителя Ветров? Кто-то еще? Восемь сотен лет назад Раканы отказались от древнего могущества или от вековой лжи?
– Его величество просит вас срочно прийти. – Юный оруженосец смотрел на своего господина с искренним сожалением. Опять бессонная ночь.
– Подай кольчугу.
Уходя во дворец, надо быть готовым к тому, что окажешься на башнях, да и ездить по городу становится опасным. Гайи́фские наемники ненадежны, и если б только они!
Герцог глянул в угол, где висело изображение Создателя – красивого мужчины с пронзительным взором, свечой в одной руке и мечом в другой. Алан скорее верил в него, чем нет, но в этот раз вместо положенной перед уходом из дома молитвы тронул рукой вновь занявший свое место Знак Скал, перевел взгляд на стоящее под иконой знамя Окделлов, быстро пересек комнату, поцеловал прохладный шелк и, не оглядываясь, вышел.
Спускаясь вниз, он заметил нахмуренного наследника, сосредоточенно засовывавшего за пояс кинжал.
– Ди́кон!
– Да, отец.
– Никуда не ходи, тем более один.
– Барс потерялся, я должен его найти.
Еще не хватало, чтобы мальчишка бегал по темным закоулкам в поисках котенка! Мало ли куда тот забежал, мог и из Цитадели выскочить. Кошки не люди, везде отыщут лазейку, с них станется.
Когда Создатель, вспомнив о сотворенном им мире, вернулся и изгнал захвативших его демонов, все твари дневные и ночные склонились перед Ним и восхвалили Его. Все, кроме кошки, повернувшейся к Нему спиной и принявшейся умываться. За свою гордыню кошка была изгнана на край мироздания, где вечно горит огонь Заката. Там вместо того, чтобы искупить свой грех смирением, она отыскала проход в великом пламени и показала его Чужому, назло Создателю признав того своим владыкой. Так Леворукий открыл путь в Кэртиану… Во всяком случае, по мнению мракобесов в серых балахонах.
– Твой кот сам вернется. Я запрещаю тебе выходить.
Сын нахмурился, но промолчал. Садясь на коня, герцог окликнул слугу:
– Фрэнки, если найдете котенка, не возвращайте Ричарду, а отнесите к амбарам.
Фрэнки угрюмо кивнул. Упрямый, как большинство надорцев, он терпеть не мог торквинианцев, хотя за что их любить?! Говорят, в орден Истины красивых и высоких не берут. Красота ходит рука об руку с гордыней, а слуги Создателя должны быть смиренны и незаметны, недаром их символом стала мышь со свечой в лапках.
Красота сама по себе искус и для ее обладателя, и для тех, кто рядом. Тот же Рамиро в глазах «истинников» пособник Чужого лишь потому, что красив и горд. А в глазах Людей Чести он виноват в том, что занял пустующее место! Бред! Только раньше Алан Окделл отчего-то о таком не задумывался.
3
Хмурые стражники с королевскими гербами на туниках раздвинули копья, пропуская Окделла к королю. С Эрнани был заспанный Шарло; похоже, беднягу подняли с постели. Они все стали какими-то совами – днем спят, ночью караулят…
– Вы звали меня, государь?
– Да, герцог. Мы рады вас видеть. – Эрнани выглядел не просто плохо – ужасно. – Алва просит разговора наедине, но я решил пригласить еще и вас. Не то чтобы я ему не доверял, просто вы с Эпинэ сможете дать мне совет.
– Я к услугам моего короля.
– Благодарю. – Повелитель Талигойи еле заметно шевельнул рукой, подзывая пажа. – Пригласите герцога Кэналлоа.
Если южанин и был разочарован присутствием посторонних, то ничем этого не показал. Похожий в надетой поверх легкой кольчуги котте на морисского шада с книжной миниатюры, Рамиро изысканно поклонился.
– Вы хотели говорить со мной, герцог. Надеюсь, вас не смущает присутствие моих добрых друзей?
– Отнюдь нет. Я не хотел, чтобы меня слышали кансилльер и маршал, но я рад видеть герцога Эпинэ, а герцог Окделл знает, о чем я буду говорить.
– Мы слушаем. – Король говорил с видимым усилием, неужели возвращается болезнь? Серую лихорадку нельзя вылечить, разве что залечить, но как же не вовремя!
– Государь, город нам не удержать. Отдых скоро закончится. Франциск делает вид, что будет ждать холодов, но я ему не верю: когда зарядят дожди, в лагере станет несладко. Оллару нужно победить до исхода лета. Он приручил окрестных крестьян и примирил с собой горожан, теперь пора вновь браться за оружие. Два, самое большее – три штурма, и сначала Новый город, а потом и Старый падут. Цитадель продержится дольше, но возьмут и ее. Ваши люди не верят в победу, а простые воины хотят жить.
– Не только простые, – вмешался Эпинэ. – Я вчера повесил гайифского капитана. Мерзавец твердил, что во время осады солдатам причитается тройное жалование, а мы не можем заплатить даже положенного. Наемники скоро уйдут, и хорошо если при этом не ударят в спину.
– Я знаю об этом, – тихо произнес Эрнани, – более того, я не надеялся, что мы продержимся так долго. Если б не ваши выдумки, Рамиро, все было бы уже кончено. Что ж, такова наша судьба. Мы погибнем, но не уроним своей чести. Эпинэ, завтра же переведите гайифцев в Новый город. Когда они предадут…
«Когда они предадут, – с тоской подумал Алан. – Никто из нас не сомневается в предательстве, только не знает, когда оно случится – завтра или послезавтра…»
– Государь, – Рамиро позволил себе перебить короля, – вы правы, от гайифцев надо избавиться, но это лишь начало. Город не удержать, но потеря столицы – это еще не проигранная война.
– То есть? – подался вперед Шарло.
– Государь, выслушайте меня. Я слежу за Олларом с начала войны, и, мне кажется, я его понял. Франциск – отменный боец, замечательный вождь, сильный политик, но он не полководец…
– Не полководец?! – Алан не поверил своим ушам. – Бездомный не проиграл ни одного сражения, он начинал с десятком человек, а сейчас с ним армия.
– Это лишь подтверждает мои слова. Оллар – вождь, ему верят и за ним идут. В королевстве много обиженных и недовольных своим положением, а Франциск умеет и подчинять, и очаровывать. Если он окажется на троне, то сумеет сговориться и со знатью, и с церковью, и с простонародьем. Оллар станет сильным королем, но как военачальник он глуп, хоть и не понимает этого.
– Рамиро! – серое лицо Эрнани порозовело. – Что вы хотите сказать?
– То, что маршал Придд, граф Гонт и иже с ними соображают еще хуже. Оллар – та самая ящерица, что среди черепах сойдет за коня, но он не конь! Франциск воюет по старинке: не было ни одной ловушки, в которую он не попался. Герцог Эпинэ успешно доказал, что марагонца можно бить. Только бездарность Придда не позволяет бастарду понять, что его предел – баронская дружина, разумнее же всего ограничиться турнирами и забыть о большой войне. И это наше счастье! Если Бездомный Король поймет, что не умеет водить армии, он быстро найдет тех, кто будет делать это за него и для него, а сам станет драться в первых рядах, вызывая всеобщий восторг.
– Что ты предлагаешь? – Эпинэ схватил Рамиро за руку, забыв даже о присутствии Эрнани.
– Бросить все на кон и выиграть войну, – твердо произнес кэналлиец. – Не поручусь, что у нас выйдет, но терять нам нечего.
– У вас есть план, герцог? – голос короля дрогнул.
– Есть, ваше величество. Сначала нужно развязать себе руки. Бастард предлагает желающим покинуть город. Выгоните взашей ненадежных и заставьте уйти семьи.
– Семьи? Наши жены поклялись разделить участь своих мужей.
– Участь, но не бой! Пусть уходят. Оллар решит, что в крепости остаются смертники, и пусть его, а женщин с детьми он не тронет. Франциск думает о том, как станет править, он захочет переженить своих любимцев на знатных талигойских вдовах. Бездомный Король жесток, но играет в справедливость, иначе он бы меня не отпустил.
– Что мы будем делать, когда отправим женщин и предателей?
– Отобьем штурм – на это нас еще хватит, и бросим жребий. Кто-то и впрямь останется умирать. Затем мы переправимся через Данар, вырежем поставленные Франциском заставы, а дальше…
– Гальтара? – услышал собственный голос Алан.
– Да. Я для вас чужак, полукровка, но я знаю, что талигойский король в Гальтаре обретает особую силу.
– Это так, – медленно произнес Эрнани. – Гальтару защищает сила Четверых, но мы приняли новую веру и поклялись отказаться от старых суеверий.
– Но суеверие ли это? – Алан видел, что кэналлиец прав. Если Четверо – сказки, они ничего не теряют: север и юго-восток все еще верны своему королю. Если же в древней столице король обретет легендарную силу, и того лучше. Да, их назовут отступниками, ну и что? Зато они победят!
– Рамиро, – вступил Эпинэ. Повелитель Молний всегда рубил сплеча, для него чужак-южанин, нашедший выход из ловушки, тут же стал своим, – до Гальтары еще нужно дойти.
– Дойдем, – твердо сказал Алва. – Южная армия Франциска не разбита только потому, что никому не пришло в голову это сделать.
– Их в три раза больше, чем нас!
– Возьмите тридцать мышей и спустите на них пятерых котов, – пожал плечами кэналлиец. – Если понадобится, я разобью этого воспитанника адрианианцев. Хотя проще его обмануть и заставить ловить собственный хвост.
– Герцог, – слабо улыбнулся Эрнани, – вы о ком?
– О Колинья́ре из Ариго. Это он сейчас пытается завоевать для Франциска свои родные места. Колиньяр лучше Франциска, но я с ним справлюсь.
– Что ж, – король смотрел на кэналлийца, уже не скрывая надежды, – вижу, вы все продумали.
– Кроме одного, – жестко сказал Алва. – Люди Чести не пойдут за полукровкой, а маршал Придд не станет меня слушать. Встаньте во главе армии, ваше величество, или смените маршала на того, кто видит дальше своего носа.
– Разрубленный Змей! – вскинулся Шарль. – Этого мерина давно пора на живодерню, а он все еще задом вскидывает.
– Держите себя в руках, герцог! – прикрикнул Эрнани, и Алан порадовался, что король очнулся от спеленавшей его апатии. – Алва прав, я завишу от Высокого Совета. Вас трое, и один сам называет себя чужаком. Мы можем убедить фок Варзов, Савиньяка и старого Дора́ка. Тогда, с учетом королевских голосов[20] нас будет десять против семи, но маршалом Алве не стать. Алан, я отдам жезл вам.
– Будешь царствовать, но не править, – ухмыльнулся Эпинэ. – Рамиро…
– Погодите! – Алва вскочил, проверяя, как ходит в ножнах меч. – Кажется, я слишком долго думал…
Кэналлиец оказался прав – вбежавший оруженосец трясущимся голосом доложил о бунте. Гайифцы решили сменить хозяина.
– Вот и все, – Эрнани словно бы погас, – бороться с судьбой невозможно.
– Невозможно с ней не бороться. – Алва уже скинул котту и теперь стаскивал с себя морисскую кольчугу.
– Герцог, что с вами?
– Ничего. Эпинэ, шли бы вы на стены. Надеюсь, Цитадель под охраной?
– Сегодня на стенах Михаэль.
– Лучше, чем все остальные, но хуже, чем вы. Прошу простить, ваше величество, мне надо отлучиться.
– Что вы задумали?
– Вытащить Придда из лужи. – Кэналлиец рывком распахнул окно, выходящее на реку. Данар горделиво нес свои воды к порогам, и до противоположного берега было безумно далеко. – Подниму своих людей.
– Вы с ума сошли!
Алан был полностью согласен с королем. Вплавь миновать захваченный гайифцами Старый город и выбраться из реки над самыми порогами… Такое могло прийти в голову лишь безумцу.
– Я хорошо плаваю, господа. – Рамиро вскочил на подоконник. – Алан…
– Да?
– Нет, ничего… До встречи.
Часть третья
«Да я-то уже не я,
И дом мой уже не дом мой…»
1
Эту ночь Алан Окделл запомнил навсегда. Гайифцы были умелыми бойцами и знали, чего хотят. Захваченный ими Старый город находился между Цитаделью и Новым городом, за стенами которого располагался вражеский лагерь. Замысливший предательство капитан рассчитывал овладеть мостом через ров и ворваться в Цитадель, одновременно пробив коридор через Новый город к Мясным воротам. План был хорош, а маршал Придд в очередной раз доказал свою полную бездарность. Спрут умел и любил вешать бунтовщиков или же тех, кого почитал таковыми, но настоящий бунт прозевал. К счастью, стоявшие у ворот люди Савиньяка и распоряжавшийся на стенах Цитадели Михаэль фок Варзов не сплоховали.
Ворваться в королевскую резиденцию бунтовщикам не удалось, но вожака гайифцев это не обескуражило. Леворукий с Цитаделью! Если город будет взят, Люди Чести рано или поздно запросят пощады.
Оставив напротив поднятых мостов пять сотен человек, предатель построил своих людей клином и пошел на прорыв. Хорошо вооруженные гайифцы сломали оборону Берха́йма, вырвались в Новый город и… налетели на южан Алвы, к которому примкнул Роксле́й, ставящий дело превыше чистоты крови. Рамиро буквально вбросил наемников назад, в Старый город, и на улицах закипела резня.
Кэналлийцы шаг за шагом шли вперед, и у изменников не осталось иного выхода, кроме как снять охрану с мостов. Для Окделла и фок Варзов это стало сигналом, и их дружины ударили по гайифцам с тыла.
Алану было страшно и дико убивать недавних соратников, из-за чего Повелитель Скал дважды едва не погиб – рука не поднялась на тех, кого он знал в лицо. Один раз герцога спас оруженосец, второй – прорубившийся к нему Алва. Кэналлиец не был столь сентиментален – гайифцы для него были такими же чужаками, как все остальные. Южане, повинуясь своему сюзерену, сносили презрение «истинных талигойцев» и их наемников молча, однако это отнюдь не означало, что они прощают. Когда пришлось повернуть оружие против бунтовщиков, кэналлийцы не колебались и не скорбели, к тому же у них имелся опыт боев в городе.
Алва шел впереди своих людей. Глядя на забрызганную кровью фигуру в обманчиво легких доспехах, Окделл поймал себя на мысли, что ему страшно. Кэналлиец не щадил никого и казался железным. Потом южанина с северянином разметало в разные стороны. Ночь закончилась, взошло солнце, осветив заваленные трупами улицы, но бой все еще продолжался – гайифцы, понимая, что пощады не будет, огрызались до последнего.
Добивать бунтовщиков пришлось фок Варзов с Савиньяком – Бездомный Король, поняв, что в городе творится нечто необычное, не преминул атаковать многострадальную западную стену. Алва и Окделл бросились туда. К счастью, штурм больше походил на разведку. Убедившись, что защитников на стенах хватает, марагонец отступил, а Рамиро с Аланом в изнеможении рухнули прямо на раскаленные солнцем ступени Червленой башни.
– Вы опять спасли город, Алва.
– Не уверен. – Кэналлиец сорвал шлем и теперь жадно хватал ртом горячий воздух. – Если думать об этой стране, следовало поддержать бунт, а не подавлять его.
– Рамиро!
– Вы – хороший человек, Алан, но вы не видите того, что вам не нравится. Талигойя подыхает. Отказавшись от Четверых, Эрнани Святой подрезал подпругу коню, который вас вывозил тысячелетиями. Теперь вы пытаетесь удержаться за хвост и все равно свалитесь в пропасть. Мы прикончим Оллара, но придут другие, много хуже… Придут агарисские святоши, придут уэ́ртские грабители, придут гайифские вымогатели, не говоря уж о дри́ксенских живодерах. Не те вас с вашей Честью сожрут, так другие, а бастард… Бастард пришпорит Талигойю, под ним она вспомнит, что значит бег! Оллар рожден королем великой державы, и он ее создаст. Если мы не помешаем.
– Почему тогда вы с нами, а не с ним?
– Так вышло, – пожал плечами Алва, – и, потом, я могу и ошибаться. Вдруг у Эрнани хватит духу вернуть то, от чего отказался его святой тезка, или взять то, что еще никто не брал?
– Вы говорите загадками.
– А вам надо в лоб? Извольте. Или Эрнани вернет столицу в Гальтару и обопрется на силу Четверых, если таковая существует, или станет тем, кем стал бы для страны Бездомный Король. Третьего не дано. Будь хоть конем на берегу, хоть рыбой в море, но не жабой в болоте…
– Соберано… – Черноглазый юноша в синем и черном нерешительно переминался с ноги на ногу.
– Говори.
– Госпожа беспокоится…
– Сейчас буду. – Рамиро легко вскочил. – Простите, Окделл, я должен идти.
Кэналлиец умчался, на прощанье махнув рукой. Алан остался – ему спешить было не к кому, а в словах Алвы было слишком много правды, чтобы от них отмахнуться. Талигойя и впрямь застряла между «вчера» и «сегодня», а с ней вместе увязли и Повелители.
По легенде Окделлы вели свою родословную от старшего из канувших в небытие Четверых. На гербе Повелителей Скал красовался золотой вепрь у подножья черной скалы, ска́лы были и на гербах кровных вассалов – Карлио́нов, Тристра́мов, Рокслеев, Берхаймов. «Незыблем» – это слово с герба сюзерена входило в девиз каждой фамилии Дома. В чем незыблем? В глупости? В упрямстве? И существовали ли они, всесильные предки, завещавшие мудрость и силу избранным родам и покинувшие Талигойю для смертельного боя, или же великое минувшее – это сказки? Обычные сказки, придуманные дикарями, некогда населявшими Золотые Земли[21]?
Темнело, нагретые камни мало-помалу остывали, с реки потянуло холодком, да и застывшие в нескольких шагах свитские истомились. Надо было вставать и идти… Все дела на сегодня закончены – они перебили гайифцев и отразили очередной приступ, вернее, это Рамиро Алва подавил бунт и сбросил Оллара со стен. Кэналлиец поспевает всюду, но маршалом ему не бывать, потому что он – полукровка и, по мнению самовлюбленных болванов вроде Придда и Тристрама, не имеет права приказывать им, великим… Следуя этой логике, можно договориться до того, что Оллар не имеет права их бить, однако ж бьет.
Алан с трудом поднялся. Он устал, как ломовая лошадь, как табун ломовых лошадей, сегодня в Старом городе и Цитадели вряд ли бы нашелся хоть кто-то, способный держать оружие. Оставалось надеяться, что Бездомный Король подтвердит мнение Рамиро о своих воинских талантах и, опасаясь ловушки, на штурм не пойдет. Герцог Окделл медленно брел по извилистой улице, нехотя поднимая руку в ответ на воинские приветствия. Может, его прародитель и состоял в родстве со скалами, но тело потомка об этом не знало. Алан предвкушал хоть какой-то отдых, но его ждало разочарование, принявшее образ Женевьев в роскошном, но не слишком идущем ей церемониальном наряде и с фамильным ожерельем Окделлов на белой шее. Рядом с матерью хмурился Дикон, с которым явно было что-то не так. Алан с недоумением уставился на свое семейство, супруга сочла уместным пояснить:
– Собирается Полный Совет.
– По чьему слову?
– Повелителя Волн.
Окделл поморщился. Этого еще не хватало! Что надо этому спесивому дураку? Другой бы на месте Придда забился после сегодняшнего позора под стол и не вылезал до первого снега, а Спрут созывает Совет… Неужто хватит совести снять с себя маршальскую цепь? Нет, вряд ли… Для этого довольно Совета Мечей[22], да и не таков Эктор, чтоб расписаться в собственной бездарности. Что же он затеял, собирая не только глав фамилий, но и их жен, наследников, всех Людей Чести, находящихся в пределах дневного конного перехода? Сколько же их сейчас в Кабитэле? В начале осады было человек восемьдесят, а сейчас? Затея маршала нравилась Окделлу все меньше и меньше, но он молча прошел к себе. Полный Совет требовал соответствующих одеяний.
Обычно Алан обходился без чужой помощи, но на сей раз кликнул слуг. Разрубленный Змей, как же он устал, как они все устали…
Затянутый в парадное платье герцог подал Женевьев руку, на которую та и оперлась, причем очень неудачно, задев место ушиба. Люди Чести терпят любую боль молча, к тому же жена не желала ему зла, и Алан ничего не сказал, только сжал зубы.
– Отец, – нарушил молчание Ричард, – а кошки после смерти возвращаются к своему повелителю?
– Кто тебе такое сказал? – быстро спросила Женевьев.
– Кэналлиец. Барса убили. – Мальчик шмыгнул носом, но сдержался.
– Герцог Алва заходил к нам, – чужим голосом пояснила жена.
– Он сказал, что котенок теперь у своего хозяина и тот его никому в обиду больше не даст, – темно-серые глаза сына были очень серьезными, – это так?
Похоже на Рамиро. Утешить и при этом поставить весь мир с ног на голову. Хотя, если вдуматься, кому мешают кошки? Когда-то их считали священными. Почему то, чему прежде молились, объявили греховным? Мышь – символ мудрости и скромности… А то, что эта мудрость и скромность жрет чужой хлеб и разносит чуму, не важно?! Зато воюющие с грызунами и змеями грациозные и гордые зверьки стали прислужниками Чужого. Дескать, они охраняют врата Заката. Ну и пусть охраняют, жалко, что ли… Что же сказать Дикону? От необходимости отвечать герцога избавила жена.
– Никогда больше не говори о хозяине этих тварей, – в голосе Женевьев слышался страх, – слышишь?
– Да, – угрюмо кивнул сын, – мы ведь Люди Чести? Мы отличаемся от простых людей?
– Конечно. – Как хорошо, что сын заговорил о другом.
– Но Люди Чести раньше чтили кошек, – заявил сын, – я смотрел книгу Четверых. Ну ту, что дома, в библиотеке. Закат сторожили кошки, а ты мне говорил, что Окделлы – дети Заката и Полуночи.
Он прав. И Рамиро прав. Нельзя жить между «вчера» и «сегодня». Или носи медальоны с забытыми знаками, или бойся кошек и их зеленоглазого господина. Да какие там кошки, «истинники» – вот кто по-настоящему опасен!
– Мы с тобой поговорит об этом позже. – Он тоже смотрел книгу Четырех, там были красивые картинки, сейчас так не рисуют, но вот язык, на котором это написано… За восемь сотен лет половина слов стала непонятной.
– Мы правда поговорим? – уточнил сын. – Клянешься Честью?
– Клянусь.
2
Лицо Эрнани не выражало ничего – серая маска, безнадежная, как осенний дождь. За спиной короля тускло блестел знаменитый меч Раканов, привезенный Эрнани Святым из древней Гальтары. Предки Эрнани повелевали всеми Золотыми землями, но былое величие ушло, как уходит в песок вода… или кровь.
Приглашенные чинно занимали места на крытых сукном скамьях. Никакого железа – атлас, бархат и шелк, как в мирные времена, когда все доверяют всем… Алан учтиво подвел Женевьев к скамье, на которой сидели женщины Дома Скал, и занял свое место за столом. Он пришел последним, хотя из двадцати кресел пустовало семь. Семь некогда избранных родов исчезли с лица земли; вернее, девять, потому что Алва не были истинными Повелителями Ветров, а нынешние Ариго унаследовали титул лишь при Эрнани Четвертом.
– Люди Чести, – голос короля был столь же невыразителен, как и его лицо, – глава Дома Волн Эктор Придд по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Я, Эрнани из рода Раканов, подтверждаю законность его требований. Пусть говорит.
– Пусть говорит. – В голосе Шарля Эпинэ сквозило презрение.
– Пусть говорит. – Генрих Гонт, как всегда, ничего не понимал.
– Пусть говорит. – Алан произнес освященную обычаем фразу, пытаясь понять, что́ же ему так не нравится. Эрнани явно болен, однако дело не в этом.
– Пусть говорит. – Голос Алвы звучал лениво и равнодушно, в нем не осталось и следа утренней горячности.
Алан украдкой взглянул на женскую скамью, где виднелась одинокая фигурка в синем. Срок Октавии близок, ночные бдения вряд ли пойдут ей на пользу.