Дорогая, а как целуются бабочки?

–Вечно вы, советские – помню, кривил один губы, – с бумажками какими-то! У болгар, и тех – паспорта! И вот так вот швыряет обратно мне. Боря Михайлов начал оправдываться. В отпуск, мол, собираемся, и паспорта оставили тем, кто билеты для нас заказывает. Таможенник ухмыляться – дескать, чего ты мне сказки рассказываешь. А я уже не первый раз в такой ситуации, да с Ксенией опять поцапался. Чувствую – щас сорвусь. Хорошо сопровождающий подоспел. Осадил таможню.

Вообще-то, когда я только начинал путешествовать по Алжиру, никакой внутренней таможни там не было. Но война началась. Между Марокко и Мавританией. За кусок Западной Сахары бились. Алжир тогда и ввел таможенные посты. И ребята там прям из штанов выпрыгивали от усердия. Хотя до этого у меня было совсем другое представление о силовиках освободившейся от колониального гнета республики. Правда, были эти силовики, не таможенниками, а жандармами.

Мы только- только переехали в Зеральду. Квартира на первом этаже. С одной стороны у нас был балкон. С другой – лоджия, закрытая такой перфорированной железобетонной плитой. Отверстия располагались в шахматном порядке, и на наш взгляд, назначение у них было одно – увеличивать приток воздуха в квартиры. Но как же мы ошибались!

Подо мной никто уже, как вы понимаете, не жил. А надо мной, на втором этаже, жил соотечественник – Юра Тутин. Москвич, он только что вернулся из отпуска, и устроил по этому случаю большой прием. Ну и чтоб, подозреваю, похвастаться вещичками, которые привез из столичной Березки. В основном это была техника («Грюндинг», если память не изменяет), и гуляли мы под звуки зарубежной эстрады. Я слинял часа через два, а народ отрывался всю ночь, и настолько шумно, что не было никакой возможности заснуть. Ворочаюсь, и слышу вдруг (а уже рассвет) – перила алюминиевые на балконе тренькают. Высовываюсь – Тутин шваброй по перилам мне сигнал подает.

– Вов, у тебя одежонка найдется какая-нибудь для меня. Не поверишь – все свистнули!

– Кто?!

– Да хрен его знает! Я набрался вчера, а если даже малость выпью – пушками не разбудишь. Ну и тут – проводил ребят, утром встаю по нужде – пустая квартира. Ни штанов, ни рубашек, обуви и той нет, не говоря уже о «Грюндинге». Думаю, через лоджию унесли – двери же открытыми были. По бетонке этой нашей залезть – раз плюнуть.

– Нет, ну кто же все-таки?

– Да арабы, наверняка. Вишь бугор? Ну вот тот, зеленый? Там вечно кто-нибудь из местных «загорает». Я еще думал: делать им не хрен, что-ли? Точно – наводчики. Мы ж с этого бугра как на ладони. Увидали, что я один, и после гульбы отрубился, ну и обчистили. Так ты дашь мне накинуть чего-нибудь ?

– Да, конечно, идем.

Нарядил я Юру, и весь день об этой его беде думал, а вечером запер двери на балкон и лоджию.Закрыл и преспокойно уснул, полагая, что стекол – то точно не станут бить. Сколько спал – не скажу, только чую – трясет меня кто-то. Открываю глаза – Ксения. Мы отдельно спали: она с Дениской в одной комнате, я – в другой. Секса, что ли, думаю, захотелось? -Ты -чего?

– На балконе кто-то!

– Тихо, – говорю, – ложись. – А сам – к балкону. На балконе две двери. Одна – в мою спальню, другая вела в гостинную. Причем, у меня балкон не только за стеклянной дверью, но еще и за решеткой такой деревянной. А в зале никаких решеток – только стеклянная дверь. А самое ценное у нас именно там – в зале. Тогда же модно было «цепочки» фирмовые из техники собирать, ну и у нас была практически вся . Мы и проигрыватель купили, и магнитофон, и динамики. Но я посмотрел- вроде бы никого. Нырк обратно в постель, а не спится. Проклял Ксению – вставать уже скоро, а сон не идет. И вдруг перекладины алюминиевые – треньк, треньк. Cел и в щели вот этих вот деревянных жалюзи вижу: одна нога махнула на мой балкон, другая… Потом все это присело возле двери, что в зал вела, и начало там ковыряться. Я понял – стекло выломать хочет. Кусок вырежет – руку сунет, задвижку повернет, дверь и откроется. Не ясно, однако, какой фактуры преступник. Решил на всякий случай вооружиться. Вопрос – чем? Кроме швабры в голову не пришло ничего – пошел тихонько за шваброй. А тот знай себе скребет по стеклу. Взял швабру. А впереди же еще две двери. «Рвану, -думаю. – на себя стеклянную, ногой деревянную выбью и врежу гаду промеж рогов».

Ну и рвануть – то рванул, двери открыл молниеносно, увидел парня коренастого и глаза его видел испуганные. Замахнулся этой самой шваброй своей, но кто-то меня за швабру схватил и не пускает. Я ее посильней – дерг! И тут что – то падает на меня. Накрывает буквально, и пока я с этим со всем борюсь…Короче, шагнул я на балкон, а на балконе уже никого. Возвращаюсь в комнату, врубаю свет… Е-к-л-м-н! Белье! Сам же, собственными руками все эти простыни и пододеяльники в комнате своей развешивал. И веревку натягивал сам. Днем мы бельишко на лоджии сушили, на ночь заносили. Ну что бы, значит, не потырили – мы ж на первом, а случаи были. Ну вот веревка и не пускала. Шваброй я за нее зацепился. А боролся с бельем, которое рухнуло, когда я орудие свое дергать стал и веревку эту сорвал.

Ну что делать – помылся, побрился (утро же уже) и – в жандармерию заяву об инциденте писать. Возвращаюсь со службы вечером – джипульник и два копа алжирских:

– Месье Игнатов? Вас хочет иметь к себе на беседу комиссар.

Усаживаюсь в машину – едем в жандармерию. Комиссар похож на борца. Высокого роста и килограммов сто минимум. Французским при этом владеет великолепно.

– Я буду показывать преступников, – нависает надо мной всей своей тушей, – а вы – говорить, который ваш.

Своего преступника я видел мельком, но на тот момент мне казалось, что узнаю наверняка. Приготовился идти в специальную комнату. Ну, знаете, как во французских фильмах на опознании: жертва сидит за стеклом и преступник ее не видит, а она его напротив – очень даже хорошо. Но никаких таких изысков в жандармерии не было. Преступника заводили в кабинет комиссара, комиссар приказывал преступнику встать лицом к стенке, и знаками спрашивал у меня: он? Я знаками же отвечал, но сути дела это не меняло: до того как отвернуться к стене, подозреваемый успевал и с комиссаром раскланяться и меня разглядеть наилучшим образом. Впрочем, ни в одном из семи участников опознания человека, пытавшегося проникнуть в мой дом, я не узнал.

Через день процедура повторилась. Джип, комиссар и опознание с нулевым результатом Когда жандармы в четвертый или пятый раз спросили меня : «Месье, Игнатов?»– Я подумал про себя – баста! И сказал комиссару, что если на этот раз среди подозреваемых и будет тот парень, который пытался обокрасть меня, я даже при всем желании не смогу помочь следствию— за месяц хождений в жандармерию не только черты преступника в сознании моем стерлись, сами события теперь уже кажутся мне не столь реальными.

Комиссар принял это к сведению и жандармы более визитами не досаждали. Но мои мучения все же не были напрасными. На зеленом бугре, с которого открывался вид на наш дом, более уже никто с тех пор не загорал, а на рынке Зеральды у меня появилась масса друзей. Все ребята, которых мне предъявляли в качестве потенциальных преступников, отирались там. И каждый при моем появлении раскланивался и говорил: «Бонжур, месье». «Бонжур,» – отвечал я.

И жандармов, что возили меня на опознание, я там встречал. И довольно часто. И всякий раз они брали под козырек. Милые, короче говоря, люди, и я , конечно, был, мягко говоря, удивлен, когда столкнулся с хамством таможенников. Ну, положим, отечественные тоже особой вежливостью не отличались. Но то были гады свои. А эти то заграничные, и меня, честно скажу, задевало.Притом, что летали мы часто. А тут еще Дерюгин гайки закрутил. Ну бог с ней, с киношкой. Но этот то его запрет на несанкционированные контакты с иностранцами?!

В нашем доме их – пруд пруди! Я жил по соседству с французом! Ну неужели, столкнувшись утром на площадке, не поздороваюсь? А если вечером он позовет меня на чашку кофе, скажу: «Пардон, месье, мне «кофии» распивать с иностранцами советская гордость не велит». И здоровался конечно же, и кофе пил, и обороноспособность Родины от этого не пострадала. И большинство наших ребят вело себя аналогично, хотя и не все.

Вот этот сосед мой, француз, мужик был ну очень красивый. Мачо такой. Французы, обычно, они же субтильные. А этот накаченный, ну и бабы млели просто, глядючи на него. А он женат был. Но как-то супруга его уехала к родителям погостить, а он, видать, решил этим делом воспользоваться и пригласил двух девчонок. Одна мулатка, другая француженка, и чего-то они с адресом перепутали и вместо того, чтобы к французу стучаться, стали стучаться к Родимцеву, который Дениса моего на предмет французского экзаменовал. Мужик открыл, но, увидав на площадке девиц иностранного происхождения, даже договорить им не дал. Хлоп перед носом дверью и орет из-за закрытой: «Не знаю я ничего!»

Я как-раз к себе спускался от Тутина, и стал, что называется, очевидцем, этой дикой, вообще говоря, сцены. И вот копились такие дикости, копились и взорвали контракт. Группа активистов села и сочинили телегу на Дерюгина. И абсолютное большинство наших ребят ее подмахнули. Cписок получился настолько внушительным, что в торгпредстве поняли: на тормозах не спустишь, и решили поговорить с недовольными. Ну старший и велел приготовиться,а я подумал: «Да ну, на фиг, устал как собака» и пошел в ванную вымывать из себя пески Сахары. И только накинул на голое тело халат – звонок. Отпираю- обещанные старшим, визитеры. Торгпреда не было среди них. Визитеры вообще, судя по физиономиям, к торговле отношения не имели. И ни к каким-либо другим мирным специальностям. Но естественно в штатском и глаза такие – добрые добрые. Здрасьте- здрасьте, проходите -присаживайтесь, как живете – хорошо, вопросов нету? – …есть!

– Есть, – сказал я, -вопрос. Насчет иностранцев какие будут инструкции?

– А вы, – встречный мне задают, – что ли в Алжир только приехали?

– Да нет, – говорю, – уезжаю уже.

– А почему же такой вопрос задаете?

– Да потому и задаю, что уезжаю.

Cмотрю – у гостей глаза все суровее и суровее.

– И часто, – спрашивает один, – вы общаетесь с иностранцами?

– Да я только с ними и общаюсь.То к одним в командировку езжу, то к другим, то – к третьим.

– Вам, – продолжает гость,– я вижу есть что нам рассказать. Приходите завтра в торгпредство- побеседуем.

Ушли. А я думаю – куда опять, дурак, лезу. Но слово не воробей. Решил расслабиться и удовольствие не заставило себя ждать. Буквально через день секретарша Дерюгина прибегает:

– Вова – к шефу, срочно.

– Владимир Петрович! – всем своим кругленьким тельцем Дерюгин изображает счастье видеть меня. Вскакивает, усаживает на кресло, и, заглядывая в глаза: «Вас вот тут в торгпредство вызывают. Зачем – не знаете?»

– Вызывают? Меня? – изображаю в ответ несказанное удивление.

– Вас, вас, Владимир Петрович. Но я надеюсь вы мне расскажите, о чем там пойдет речь?

– Да без вопросов! – заверяю начальника, отправляюсь в это самое торгпредство и проклинаю все на свете. Полдень – самое пекло, а представительство на горе. Еле доплюхал. Встречают двое. Один – сто процентнов гэбист. Не из тех, которые наносили визит, но физиономия аналогичная. Проводят в какой-то небольшой кабинет, начинают расспрашивать, а мне уже по фиг. Я вот-вот уезжаю, да и жара… Короче, все им выкладываю. И об унижениях на таможнях, и о мусорных ведрах и о казусах с иностранцами.

– Если, – говорю, – вы нам не доверяете, не доверяете структурам, которые давали нам характеристики, ну значит сворачивайте весь этот проект, и пусть французы родине своей валюту зарабатывают, или американцы. А если доверяете, так будьте последовательны. Ну ладно мы – взрослые люди, а детям как все эти дикости объяснишь? Песочница то на весь двор – одна. А в ней каких только иностранцев нету.

Послушали они меня послушали:

– Ну хорошо мы со всем этим разберемся, – и – вернули паспорта . Во всяком случае , тем, кто ездил в командировки. На помойку тоже отныне можно было не отпрашиваться, но меня это мало уже волновало – я собирался домой. И вдруг вызывает к себе Шель Баби…

Глава 12

Это было в последний…нет, в предпоследний мой день в Алжире. Выгребаю из письменного стола бумажки, книжки и ручки, ну чтобы новенькому рабочее место досталось девственно чистым. Шель Баби через секретаря просит зайти к нему в офис.

В офисе, кроме хозяина, присутствовали наш инженер Грачев и египтянин Махмуд, работавший по индивидуальному контракту. Разговор шел серьезый.

– Функции нашей дирекции расширяются. Подписываем новые контракты на поставку оборудования. США, Япония, Франция, Германия… У Советов хотели взять специалистов, чтобы на месте делать приемку оборудования и экспертную оценку. Это очень важно. Нельзя пропустить морально устаревшее оборудование или, хуже того, бракованное, – заключил Шель Баби.

– Непосредственно в данное время надо ехать во Францию. Вот Вы, месье Грачев, готовы вместе с Игнатовым к такой миссии?

Грачев как-то весь напрягся, побагровел и не знал, что ответить…

– Месье Шель Баби, я не могу решить этот вопрос… Этот ворос должно решать Торгпредство.

– Ну что ж, будем обращаться к вашему торгпреду. А вы, месье Махмуд, можете поехать в эту командировку?

– Конечно, я же свободный человек и могу поехать куда угодно.

– Так почему же Махмуд может поехать, а вы, советские, не можете, хотя работаете в нашем министерстве и алжирская сторона вам платит за это деньги?…

Возникла неловкая пауза…

– Владимир, я слышал, что ты скоро уезжаешь. Жаль. Оставайся. Ты набрался опыта и стал хорошим переводчиком.

Вот такое вот вдруг предложение. А я, между тем, в Союз уже чуть ли не рвался. Не верите? Честное слово! Вот как поставили нам гаденыша этого в начальники, так не контракт стал, а тюрьма! С женой опять же – скандалы. Ну и потом три года для советского специалиста – крайний срок. Четвертый утверждает Москва, и это такой геморрой! Но не станешь же в глазах иностранца Родину опускать. И склоки с женой не станешь живописать.

– Спасибо, – говорю, – за предложение, но мне нужно дальше по карьерной лестнице двигаться.

– Гранд – босс?

– Он самый. Я ж в аспирантуру готовлюсь. А в Алжир приехал деньжат подзаработать.

– Cколько тебе у нас платят?

Платили нам хорошо. Переводчик в Алжире ежемесячно получал примерно 1000 долларов. Можно было и машину купить, и квартиру, и еще годик – другой пожить, не работая, если бы у нас не сажали «за тунеядство». Тысяча долларов и по алжирским меркам хорошие деньги, лукавить нужды не было, и я подтвердил.

– Тысячу.

– А в Союзе? Вот в этом твоем институте?

А вот тут я обычно врал. Заботился о реноме отчизны и говорил всем, что получаю в институте триста рублей. Но Баби сказал правду: 125.

В Москву по делам министерства алжирский гранд-босс летал регулярно и в действительности нашей ориентировался. В ее парадной стороне, во всяком случае.

– Так это же в ресторан один раз сходить!

– В принципе – да. Но если туда не ходить вовсе, то жить можно. У нас в магазинах колбаса по 2.20. Ну а кандидатскую напишу – рублей триста с гаком получать буду. Стану доктором – пятьсот.. А там дальше от должности зависит… Декан. Ректор.

– Ректор – это не скоро.

– Не скоро. А машину хочется сейчас. И потому я здесь. Но остаться не могу.

– Жаль. Очень жаль, Володя. Ты – отличный специалист.

– Прости.

Мы пожали друг другу руки, и через день самолет алжирской авиакомпании уносил меня прочь из страны, где я прожил три не простых, но интереснейших года.

Я летел в Алжир нищим, а в Союз возвращался состоятельным по советским меркам человеком, и первое что мы сделали, приземлишь в столице нашей родины, так это тут же пошли по «Березкам».

***

В каждом крупном городе Советского Союза непременно была своя «Березка» – магазин , где можно было приобрести товары и продукты питания, которых нельзя было приобрести в обычных магазинах. Речь шла о товарах и продуктах высочайшего качества и импортного, по-преимуществу, производства, и в Москве таких «Березок» было несколько. Иностранец отоваривался там за валюту, а советский человек за чеки Внешпосылторга. Но не всякий советский человек, а только тот, что был дипломатом или каким-либо специалистом, имевшим cчастливую возможность потрудиться за рубежом.

Почему советский не расплачивался в «Березке» валютой? А ее у него попросту не было. Будь ты хоть дипломат высшего ранга, хоть партийный бонза, вся, заработанная тобой валюта, в обязательном порядке поступала на специально открытый во Внешэкономбанке СССР счет, откуда тебе эти твои деньги выдавали либо, если ты собирался отовариваться в «Березке», теми самыми чеками, либо рублями , если у тебя были иные потребительские планы и замыслы. Так что первым делом все «возвращенцы» двигали во Внешэкономбанк. Двинул и я.

– Cколько будете снимать?– спросили меня в банке (отделение было на Чкалова, возле Курского вокзала).

– Все! – сказал я, и в результате в руках у меня оказался целый кулек денег. Машина, квартира, мебель, но сначала – шмотье. То есть мы и в Алжире накупили барахла, но грех же было не пройтись по столичным «Березкам», и мы тормознули такси и отправились в рейд. Объехали все. Самым богатой по части ассортимента оказалась «Березка» возле любимовской Таганки, к кассе которой тянулась, как всегда, большая очередь. Билетик, впрочем, можно было взять и у спекулянтов, или жучков, выражаясь демократично. И не беда, что и они предлагали билеты на спектакль, который шел через месяц. «Зарубежнефть» забронировала нам гостиницу,где таким как мы можно было хоть три месяца жить. Но нас уже заждались родители и, завершив денежные формальности, объездив «Березки» и навестив родню ( сводная сестра Ксении, перебралась в столицу по лимиту – она детский врач), мы отправились на вокзал.

14 багажных мест! Чемоданы из дермантина, но наилегчайшие – 4 кг, а это принципиально: каждому взрослому «возвращенцу» разрешалось вести с собою сто килограммов груза. И на ребенка накидывали еще пятьдесят. Так что когда «гнедая тройка» носильщиков подкатила все это наше богатство на своих тележках к вагону, у проводницы глаза повылазили из орбит. Но я – ей бумагу с гербовой печатью: дескать, имеем полное право любым видом транспорта 250 кг. И четыре билета – мы выкупили купе.

Родной вокзал встретил нас целой толпой – ее родители, мои… Начинаю выгружать. Один чемодан, второй, третий…

Ксения же в это время с крошечной сумочкой вдоль вагона прохаживается. Вручила Дениса отцу своему и демонстрирует публике заграничный прикид. Я тоже одет как лорд: костюмчик на мне велюровый. Но пиджачок пришлось скинуть – багаж же выгружаю. Батя присоединился – таскаем вдвоем. Палас и ковер из «Березки», баулы, коробки…

А мама – то на меня, взмыленного, то – на мою вторую половину. И глаза такие печальные – препечальные.

Но выгрузили имущество на платформу. Отец подогнал автобус, покидали вещи туда, сами сели – двинули к тестю на хату. И опять – такелажные работы. Наконец, все барахло – в нашей с Ксенией комнате. Теща накрыла стол…

165 суток в общей сложности мотался я непосредственно по Сахаре. Особые климатические условия, а это пятнадцатидневная прибавка к отпуску, и в результате гуляю я с чистой совестью аж 63 дня и 63 ночи. Летних, что особенно ценно. И сначала мы вместе с Ксенией гуляли. По друзьям ходили, знакомым. Демонстрировали туалеты, рассказывали про не нашу жизнь. Ни одного скандала. До тех самых пор, пока речь не зашла о деньгах.

В вопросе о деньгах, как, и во многих других вопросах, я на батю своего ориентировался. Он сдавал матери зарплату всю до копейки, и я стал супруге своей сдавать. Она у нас решала, сколько и на что тратить. Все мои костюмы, рубашки и галстуки имели cанкцию разлюбезной. И тут я поставил ее в известность: «Мне машина нужна». А она – ни в какую!

Она ни в какую. И теща поддерживает: «Такие большие деньги!» Молча, отсчитываю от четырнадцати тысяч шесть и – в прихожую. Вслед слова неодобрения. Но я не реагирую. Одеваюсь, и – к бате:

– Па, у тебя есть водила опытный? Тачку из Тольятти пригнать. Ну и проконсультировать при покупке.

Водила нашелся. Офицера отец порекомендовал. Приезжаем втроем в Тольятти, заходим в магазин , в бухгалтерию, я – деньги на стол:машину хочу. -А выбирайте! – говорят мне. Ведут на стоянку, а там машин этих… Штук триста! А тогда у всех на устах тройка. Только-только появилась, и все разговоры о ней. Модерновая такая тачка. Но я хотел лошадку рабочую и взял ВАЗ-21011. По сути «копейка», но сиденья передние поудобней, пепельницы – не в подлокотниках, а на панели, вытяжная вентиляция, фонарь заднего хода… И самое главное – более мощный движок. Красненькую взял. Чего -то мне понравилась красненькая.

Пригнали к отцу. Он, пока я в Алжире был, гараж по моей просьбе сварил, и в нашем дворе поставил. Подъезжаем – Батон. C «Шарика» после смены чапает.

– Это, -говорю – старик, ты удачно нарисовался. – Смывай заводскую копоть, и – к нам: будем мою «красную шапочку» обмывать.

– Машина?! Купил?! Ну ты… – полез обниматься Батон. – На алжирские? А вернулся когда?

Последний раз мы с ним виделись почти перед самым моим отъездом. Так что было о чем погутарить. Я ему про Сахару, он мне – последние новости дворой жизни.

– Анька-то замуж вышла. Слыхал? За Кольку -Утеса. Гастроном на «Бродвее», знаешь? Вот он там – директор . Лет на двадцать, наверное, старше нас, но…

– Выгода очевидна.

– И, заметь, обоюдная, – аккуратно притушил Батон «Мальборо» и засунул бычок в коробку своей «Примы».

– Да, брось ты уже окурок, я ж тебе целый блок сигарет этих привез. А какая «Утесу» уж такая особая выгода в этой женитьбе? По «Бродвею» нашему пройтись, таких как Анька, с десятка два наберешь. А если два раза пройдешься…

– Нет, понятно: нынешняя Аня не та, что давешняя, но кто у ней, на минуточку, мама?

– Да мама, как мама.

– А вот тут ты, старичок, ошибаешься. Есть государство одно, на Ближнем Востоке, между прочим, которое и Ане, и маме «ейной» – не «закордон», а историческая родина.

– Коля в Израиль собрался?! C его то рязанской рожей?

– Ты что-то путаешь, Игнат, у Коли физиономия как раз очень даже подхожящая.

– И денег – куры не клюют?

– Вот именно! Но и ты, чувак, в полном порядке. Алжир, тачка… Покатал бы что ль уже! – вздыхает мечтательно Батон.

– Па, Батон кататься хочет. Учиться надо. Куда бы сдаться, как думаешь?

– Да, давай в школу ДОСААФ. Я там начальника знаю.

***

– Курсы – три месяца, и люди уже занимаются, – мотает сверкающей лысиной главный по ДОСААФ.

– Догоню, – успокаиваю я главного, и от теории к практике перехожу вместе со всей группой. Руку нам ставит настоящий виртуоз. Не просто классный водила, а профессиональный гонщик, c заниженным порогом страха и весьма своеобразным представлением о дорожной жини.

Спускаемся, помню, к Волге, на встречке – грузовик. На обгон идет. Я, естественно, замадражировал.

– Не мечись! – приказал инструктор. – Мы с грузилой бьемся, и я такие «бабульки» с водилы получаю! До конца дней своих в потолок поплевывать буду. Он же по нашей полосе едет, а не мы по его.

Грузовик ушел, я успокоился, а наставник продолжил ликбез.

– Никогда не мандражируй, понял? Никогда! Бесполезное дело. Но сам хорошенько подумай прежде, чем идти на обгон. А уж если пошел – обгоняй, а не танцуй: туда и обратно, и обратно – туда.

Cуровый мужик был. Не миндальничал. И экзамен стремно принимал. Во всяком случае, у меня. Случилась у него какая – то хрень с тормозами. А время контрольного выезда, и очередь уже из жаждующих . Но он говорит: «Нет. Ни с кем сегодня из вас не поеду, с одним только Владимиром Петровичем. И поедем мы с ним в автосервис, потому что тормоза уже совсем никуда не годятся, и мы с ним поедем их ремонтировать».

Никуда не годятся – это, конечно, мягко сказано: ехали мы вовсе без тормозов. Проедем чуть – останавливаемся. Cмотрим – тормозной жидкости нет. Доливаем – дальше едем.

Вот так я и сдал вождение. Cдал вождение, получил права и …

Серый в зеленую полоску костюм, красный автомобиль…Представляете мое состояние?! Тем более, что автомобиль для советского мужика даже не роскошь. Автомобиль для советского мужика – это все! В нем и от семейных бурь укроешься, и развлечешься, и заработаешь!

Нет, не то, чтобы я, бомбил, а так: еду, голосует кто-нибудь на обочине – посадил. Вот уже рупь. А то и трояк, ежели – на окраину. Туда- трояк, обратно – трояк. Шесть! А это и сигареты, и бутылка водки и ветчинки порубить и еще даме на цветочки останется.

С дамами, впрочем, покуда не выходило. Я ж не могу без души. А в душу как-то попутчицы покуда не западали. Но и отпуск за учебой в ДОСААФе и авторадостями как – то незаметно иссяк – 1 сентября. А сентябрь в советских вузах – это что? Совершенно верно – картошка.