Дорогая, а как целуются бабочки?

– Ну? – интересуется суженая.

– У меня все в прядке.

– Да?

– В полном, – настаиваю и оказываюсь прав.

Мы таки сыграли в очко, о чем мне было торжественно сообщено на очередном заседании «политбюро».

– Нет, тут вручением почетных грамот и переходящих знамен дело не ограничиться, – думал я, принимая поздравления от тещи и тестя. И не ошибся. Выпроводив родителей, супруга плотно прикрыла за ними дверь и, поглаживая брюшко, которое все еще был плоским как в первый день нашей близости, выдвинула мне новое обвинение.

– Малышу так много надо. Ты уверен, что сумеешь нас обеспечить?

Я получал 125 рублей. Ставка ассистента. И конечно она права – не разгуляешься. Репетиторство могло бы отчасти снять финансовое напряжение, но лишь отчасти. Решил поискать дополнительных часов в сопредельных образовательных учреждениях. Иду коридором альма –матер, размышляю с какого начать , навстречу Кира Львовна. С нашей же кафедры дамочка, но год была в загранкомандировке. В Алжире трудилась.

– Как съездили, Кира Львовна. Поди, машину купили?

– Уи, Володя. Ля Вольга ля нувель.

По – французски, она говорила примерно также как холоп из «Вишневого сада». Но, тем не менее – «Вольга».

– Трудно, наверное, устроиться?

– Да совсем нет. Приходишь в «Зарубежнефть» и говоришь, что переводишь с французского и хочешь поработать в Алжире.

–Неужели возьмут?

– Парней там берут, не раздумывая.

Рванул в Москву, и действительно:

– Парни нам во как нужны! Жди вызова.

Я ехал домой и не верил своему счастью. Алжир. Алжир! Это же практически Франция. Нет, возможно, мне и не удастся выбраться, но для Катрин это не составит труда. И я не думаю, что в Алжире нас будут пасти так же как пасли в Казани и Москве. И мы, конечно же, что-нибудь придумаем… Стоп! Кадет, опомнись! Что ты несешь. Во-первых, едешь ты в Алжир не один, а с законной супругой – таково условие контракта. А во-вторых, кто тебе сказал, что ГБ в свете всего, что у них на тебя есть, тебя выпустит?

Батя. Меня опять выручил батя. У него был товарищ. В Отечественную служил в СМЕРШе, а после Отечественной – в КГБ. К нему мы и отправились. Тот нас к начальнику своему – генералу, и мне: «Рассказывай».

– Да вот, говорю, переписывался с одной француженкой. Интенсивно. Практика же нужна в языке. Потом в лагере международном встретились, ну и…

– С кем не бывает, – вмешался отец. – По молодости.

– Ну а сейчас – что? – спрашивает генерал.

– Да давно уже никакой переписки. Я женат. Жена беременная. Ждем сына.

– Ну, раз все в прошлом… Езжай.

Из конторы я не шел. Летел. А когда получил вызов, выяснилось, что Ксения в Алжир не может. Вот-вот родит. И после родов не сможет. Советских детей в загранку пускали только с трех месяцев. Созвонился с Москвой – никаких препятствий. Один! В Алжир я лечу один.

Был месяц май 1975-го. В Москву вызвали за несколько дней до вылета, чтобы оформить бухгалтерские документы, пройти инструктаж в «Зарубежнефти». Ну, и, конечно, самое главное – это собеседование в ЦК КПСС на тему: «Поведение советского специалиста зарубежом».

Наконец, наступил день вылета: 19 мая.

Я в «Шереметьево» и поднимаюсь по леснице боинга алжирской авиакомпании. Точно на таком улетала в Париж из Москвы Катрин. И когда я вошел, мне показалось, что пахнет ее духами. Я даже взмок. Но то были не ее духи. И вообще не духи – ароматизаторы. Благоухал салон. И по этому благоухающему и изысканному салону двигались потрясающей красоты стюарды. Высоченные стройные мальчики в приталенных с прямыми плечами пиджаках темно-синего цвета. Боже мой, я чувствовал себя крон-принцем как минимум.

Взлетели, и минут через тридцать стюард предложил пассажирам перекусить. Я не ел с предыдущего вечера. Кусок в горло не лез. И сейчас вдруг почувствовал, что чертовски проголодался.

Проглотил все, кроме соли, сахара, сырка и джема и по советской традиции стал складывать все это себе в сумку.

– Сувенир, – пояснил стюарду. – На память. Тот понимающе улыбнулся, и через несколько минут принес мне здоровенный кулек полный сырков и палеток с джемом.

Когда мы приземлились, в столице Алжира царила глубокая ночь.

Глава 10

“И мы будем брать в аренду Ситроен и ездить в Ниццу”, – мечтала Кати, накручивая на палец прядь моих длинных (я стригся тогда под битлов) волос.

“Мы купим Bugatti. Я вымету все парижские улицы, мы купим Bugatti и исколесим всю Европу. А потом сядем на паром и – в Алжир …”

Я летел в Алжир самолетом. И без Катрин. Город спал, когда наш Боинг приземлился в аэропорту Дар-Эль-Бейда. La Maison Blanche – по французски. А по-нашему – Белый дом. Встречал Саша Иволгин, переводчик.

Нас было несколько, новичков, и к месту дислокации мы ехали на миниавтоавтобусе. Мини! А не микро, как у нас сейчас говорят. Ну просто все внутри ходуном ходит, когда слышу по телику – “микроавтобус”! Или вот это вот идиотское – “в разы”. “В разы увеличились надои молока”! Ну кто бы уже сказал этим всем нашим “деятелям”, что по-русски – не “в разы”, а “в несколько раз”, и что в микронах удобно микробов измерять, но никак не автобусы!

Но я отвлекся. Короче, едем. Темень страшная, дороги узкие, забор длинный и в свете фар серый. Тормозим у высоких металлических ворот. Араб в чалме и бурнусе (плащ такой с капюшоном из верблюжьей шерсти) распахивает ворота эти, въезжаем – низкое серое здание. Cаша – мне: “Твоя вилла. Держи ключи”. Отпираю и – потерялся в дверях: двери, двери, двери…

– Соображай, давай, быстрей, – смеется Иволгин, – и дуй на соседнюю виллу – выпьем за знакомство.

– Яволь,– говорю и начинаю исследовать территорию. Четыре комнаты. Все меблированы. В большой, метров тридцать, гостинной еще и камин. Спален – три. На кроватях каждой стопочкой выложено благоухающее белье, а в кухне, кроме мебели, французская автоматическая плита “Розьер”. Ванная и туалет сверкают кафелем, а газовая колонка греет и воду, и радиаторы.

Дом председателя облисполкома, где мою самоволку переквалифицировали в отпуск, по сравнению с этой виллой – жалкая хижина. Тем более, что стояла вилла, как обнаружилось, на самом берегу самого,пожалуй, фешенебельного моря. Ну если так про море можно сказать.

Я не верил своему счастью. А счастья все прибывало.

Работать мы должны были в Министерстве нефтяной и газовой промышленности Алжира – Советский Союз оказывал разнообразную помощь освободившейся от “коллониального гнета” республике. Помогал, в частности, разрабатывать нефтяные месторождения. В мои обязанности входило обеспечение коммуникаций между алжирскими и советсткими специалистами. Осознание отвественности того, что мне предстояло, несколько омрачало радость встречи с “загнивающим Западом”.Точнее – северо-западом Африки. Но меня и тут ждал сюприз. И тоже приятный.

Осмотрел я владения, распоковался и двинул, как договорились, на соседнюю виллу. Кроме Иволгина, там были уже все, летевшие со мной новобранцы. Санек хлопотал у стола, сооружая что-то вроде фуршета. Я выставил бутылку водяры и стал извиняться за скудость закуси: кроме сырков от стюарта, у меня с собой не было ничего.

–Годится, – успокоил Саня. Разлил – выпили.

Завтра мы вас трогать не будем. Оставайтесь. И вот вам по сотне на брата. Жрачки купите у нас в магазинчике. Он один в поселке, но неплохой. А динары с получки вернете.

Я сам себе позавидовал.

***

Из трех спален выбрал ту, что смотрела на море, и где стояла широченная (настоящий сексодром) кровать. Застелил, но уснуть не удавалось. Перевозбудился, да и с постелью что-то не ладное. С полчаса ворочался, пытаясь устроиться поудобнее – дохлый номер. Вскочил, дернул простынь… Черт! Не постель – дурная, а я – дурной. Все же в этой шикарной хате новенькое. Матрас в том числе. И если у нас и продуктовые пакеты из полиэтилена были в таком дефиците, что один по нескольку раз использовали, предвательно вымыв и высушив, то здесь в полиэтилен и мебель заворачивали. Ну и мой матрас был в такой упаковке. Содрал я ее, лег, и только начал кемарить – скребется кто – то. “Уж не тарантул ли? А, может, змея?” – думаю. Африка как – никак. Хоть и Северная.

Врубил свет, комнаты обошел – никого. Только лег – опять шебуршат. Так с выпученными глазами под шебуршанье и пролежал до рассвета. И только забылся – звонок в дверь. Иволгин.

– Я че пришел, – говорит. – Деньги -то у вас есть, а где магазин вы не знаете. – И объясняет, как к магазину пройти. А ему – про “ночные шорохи”.

– Да воробьи это! – хохочет Санька. – У них гнезда в этих…ну, коробках, к которых жалюзи крепятся. Ты жалюзи опусти…

Так я ж все воробьев передавлю!

– Ну, жди меня. Зайду после службы – чего-нибудь придумаем.

Иволгин ушел, а я, так и не сумев заснуть, двинул за “писчей” в указанном направлении.

“Торговая точка” и впрямь оказалась небольшой, но изобилия, которое я в ней обнаружил, не было, думаю, и в спецраспределителе, где отоваривается наша партийно-советская номенклатура. Чего только нет! И каждый продукт в немыслимом для советского человека ассортименте. Даже чесночный творог я там нашел. Но попросил курицы, картошки и овощей.

– Препаре? – поинтересовался продавец, имея ввиду птицу.

– Препаре, препаре,– закивал я. Араб вспорол курице брюхо, вытащил потроха, набил зеленью…

К автоматической французской плите “Розьер” прилагалась не только подробнейшая техническая интструкция. Прилагалось и описания блюд, которые на этом чуде кухонной техники можно готовить. Минут сорок листал толстенную на глянцевой бумаге книженцию и решил сочинить “ птицу на вертеле” и “картошку фри”. Насадил тушку на шампур, нарезал поддон картофеля, через сорок минут у меня был пир горой. Я же еще бутылочку сухого взял поздравить себя с успешным началом новой жизни. А после трапезы сытый и слегка подшофе, растянулся на пляже.

– “Ай, – думаю, – кайфуша! Да еще денег дадут. Да много денег!”

Вечером заглянул Иволгин.

– “Ну как обустроился? Маней хватило? Вот держи еще – завтра опять с нами не поедите. До Алжира 26 км. Возят автобусами. А их только два, оба – мини, ездить же в мини стоя тут не велят. Так что придется вам погулять, покуда третий не получим.

Гуляли мы неделю. В понедельник следующей нас повезли в министерство.

Контракт, который со мной заключили на два года, был внушительный – одних только переводчиков душ шестнадцать. А сколько технических специалистов! Инженеров- нефтянников около сотни… Директоров двое: один c советской стороны, другой- с алжирской. Знакомят с алжирским – мосье Шель Баби.

Довольно высокий, с вьющимися коротко стриженными волосами, при усах, симпатичный, но с небольшим деффектом речи и говорит так быстро, что я порой смысла не мог уловить, не то что дословно перевести сказанное. Первый наш с Шель Баби разговор, был, к счастью, недолгим. Выяснив, что на родине я преподавал в пединституте, месье директор, определил меня в отдел техники безопасности.

Старшим переводчиком контракта был грузин – Георгий. Язык знал на уровне, которого даже продолжительной стажировкой не достигнешь. Однозначно Георгий рос в среде, где французский норма. Но было ли это во Франции, или его грузинские родственники владели языком в совершенстве, так и осталось для меня загадкой. Георгий предпочитал не вдаваться в подробности своей биографии, а в остальном казался отличным парнем. Вполне дружеские отношения сложились у меня и с другими переводчиками, хотя поначалу я не вызвал у них симпатии. И даже наоборот.

– Вот твой стол, – показал Георгий. – Вот справочники, вот – текст, вот ребята, у которых сможешь, если что, прокунсультироваться. Твоя главная задача сейчас – освоить техническую терминологию. Я в таких случаях собственный словарь составляю, и тебе рекомендую. Месяц трогать не будем. Так что сиди – умней.

Cижу, умнею. День умнею, второй, третий, на четвертый прихожу в сознание: “Екорный бабай! У меня ж сын вот-вот родится! Если уже не родился!” Иду к Георгию: надо позвонить в Россию. “Святое дело, генацвали! – расплывается тот в улыбке и объясняет, как добраться до Главпочтампта.

– Cпускаешься, – говорит, – на Дедуш Мурат (центральная в Алжире улица), ну вот по этой леснице крутой, что у министерства, и – вперед до Василия Ивановича.

До какого Василия Ивановича?

Ну, памятник АБД Эль-Кадеру, их Чапаеву. За памятником здание с закругленным таким фасадом. Это и есть -Главпочтампт.

Сделал все, как велели, сижу. Час сижу, два – нет связи с Союзом, хоть лопни! А на календаре 26 мая. 26 мая 1975 года.

27-е , и я опять – к Георгию. Отпустил и на этот раз. Ну, думаю, не уйду, пока не соединят. Cел, и только развернул журнальчик какой – то иллюстрированный – зовут: “Совесткий Союз – четвертая кабина”. Я туда – прыг! “Слава! – слышу кричит тесть, а дальше звук уплывает. “Что вы говорите?! -кричу я. – “Я тебя не слышу, – кричит тесть. -”Вы говорите, говорите! – кричу я . – “У тебя родился… – и звук опять уплывает. – “Кто?!Кто родился?” – “Сын! 3. 600, 52 сантиметра!” – “Хорошо! Отлично! Жду письма!” Елы-палы:сын!

Врать не буду: укладываясь в койку с Ксенией, ни о каких детях я не думал. Но сейчас, бог свидетель, был расстроган. Правда. До слез!

“Ребята,– скалюсь, возвратившись, счастливо, – у меня – парень!”. Они:” Хе! Че ты нам рассказываешь! Вон – магазин. Беги”. -”Яволь! – говорю.

Отметили, и я опять за работу. День умнею, не разгибая спины, неделю. В сортир сбегаю, покурить, и опять к картотеке. А боковым зрением вижу- остальные не напрягаются. Ходят из комнаты в комнату, анекдоты травят. А я ж, как вы заметили, тоже человек коммуникабельный и роскошь человеческого общения ценю. Да и околевать в одиночку, демонстрируя чудеса работоспособности, как-то не шибко хотелось. “Пойду-ка, -думаю. – на разведку. Да хоть к Иволгину тому же. Он вроде нечего паренек, с бородой”.

– Саш, а вы всегда так работаете?

Cаша сделал глотательное движение, и, не проронив ни слова, бочком, бочком удалился. А потом вдруг сторониться меня начал. И не он один. Весь контракт общеньем со мной манкирует.

– Ни фига себе – попал! Где же люди тут? Нету людей – одни сволочи, – думаю. И главное – понять не могу: отчего вдруг такая немилость. Прям загрустил. А ночью привидился Гешка.

Вообще -то, мы вдвоем тут планировали оказаться. Я же когда ездил в столицу зондировать насчет Алжира, к нему забегал. Но обнаружилось, что Геша – невыездной.

Слухи о том, что Гешу из института поперли, до меня доходили. Я даже знал – почему. История была откровенно дурацкая. Мальчишечья выходка! Оказался наш Геша как-то в радиорубке своего “Мориса Тореза”. И уговорили они там с радиорубщиком, тоже студентом, бутылку- другую портвейна. Ну и Иннокентия потянуло на подвиг. И он его совершил. Взял и объявил по институтскому радио о том, что институт – в огне. Пожарную тревогу он объявил. В вузе – переполох, а когда обнаружилось, что тревога даже не учебная, а это студенты четвертого курса, шуткуют, то тут же последовали оргвыводы.

Гешка потом восстановится. И даже в Алжир сьездит. Но мы хотели вместе. А вместе не получилось. И я сидел на берегу Средиземного моря и думал: “У меня есть друг, но он – невыездной. У меня есть любимая, но она – невъездная. А тут еще коллеги объявили бойкот. Так не повторить ли подвиг Нуриева? Тем более, что мне “совершить прыжок в свободу” будет значительно проще. Сел на паром, и вот она – вожделенная! А с ней и Кати.”

О том, что Катрин не свободна, я даже помыслить не мог. Притом что сам уже не только женился, но и ребенком обзавелся…

– Ну надо же – сын! – скаканула мысль из Парижа в Россию. – Никого не было, и вдруг – 3.600 и 52 сантиметра ростом. Интересно, похож на меня? Денисом назвали.

С этой мыслью я и поднялся с песка и отправился к своим воробьям. А утром продолжил работать в атмосфере, сделавшейся вдруг недружественной. Работал все также ударно. А что оставалось делать? И вдруг в кабинет, который мы делили с Иволгиным и другими спецами отдела, заглянул Георгий:

– Готовься – завтра командировка.

Аж сердце остановилось:

– C кем?

– Шель Баби

– Георгий, ты же обещал мне месяц. Двух недель не прошло! Как я буду переводить?! Тем более Шель Баби?!

Во -первых, все уже в командировках и кроме тебя с Шель Баби послать некого. Во-вторых, его и переводить особенно не надо. C вами Боря Михайлов ( ну знаешь, инженер из Куйбышева?) едет. Он в контракте третий год, и уж сам французский освоил. Так что не дрейфь, а собирайся. Утром двините.

Ночь я не спал. Но дело не в сборах. Мне и собирать то особо нечего было. Кинул пару футболок в сумку, бритву, зубную щетку.... Заснуть не давал груз, выражаясь литературно, отвественности. Аргументы Георгия не убедили, и мне мерещился мой провал и департация в любимый город.

Бессоница – отличная анастезия. Утром уже было пофиг, чем кончится боевое крещение. Принял душ, глотнул кофе и- в министерство. Только уселся за стол , влетел Шель Баби:

Игнатов, en avant!

Поехали, значит .Двадцать минут, и мы в знакомом уже Дар-Эль-Бейда. Влетаем со страшной скоростью в здание аэропорта, мчимся к стойке (оформить багаж, взять посадочные талоны), а нам: “Господа, ваш самолет улетел”.

Как?! – вопит Шель Баби, – я – гранд-шеф, а самолет без меня улетает?!

Оказывается, сменили расписание. C зимнего – на летнее.

Игнатов, Михайлов! Сидите -ждите,– приказывает Шель Баби,

я пойду самолет доставать.

Cидим, ждем. Час сидим -ждем, второй – прибегает. И гордо так: “Вот самолет!” Глядим в указанном направлении: Beechcraft. Маленький, мест на десять – двенадцать, английский самолетик. Подхватываем сумки, но большой начальник нас останавливает:

Cамолет есть – пилота нет. Сидите -ждите. Я – пилоту звонить.

На этот раз возвращается скоро: “ Есть пилот!” В противоположном конце аэровокзала и впрямь появляется человек в летной форме. Шель Баби по – арабски, с места не сходя, пилоту: “Гыр -гыр- гыр- гыр- гыр!” Тот в ответ, тоже по-арабски:“Гыр -гыр- гыр- гыр- гыр!” Баби – нам, по-французски:” Договорился – летим!”

Двинули на взлетное поле, и, минуя досмотр, через калитку какую-то выходим. Впереди – Баби, за ним – мы с Михайловым, замыкают колонну француз с арабом – тоже опаздали на рейс, ну и прибились. Боря меня в бок толкает:”Вов, пожрать бы. С утра ведь не жрамши! Намекни большому начальнику”.

Неловко мне было напрягать Баби еще и с едой. Но и Михайлову я не более, чем переводчик. Опять же он прав. Время к обеду, а мы и не завтракали. Перевожу пожелания спутника. А Баби, видно, и самому давно уже невтерпеж. Он пилоту опять это свое: “Гыр -гыр- гыр- гыр- гыр!”– Тот в ответ:“Гыр -гыр- гыр- гыр- гыр!”, и -нам: “Щас все будет!” И правда: только мы сели в самолет, на взлетной полосе появляется груженый под завязку электрокар: едет еда. Подъехала, летчик начал принимать, а все ящиками. Ящик фанты, ящик колы, ящик пива, ящик упакованных в коробки ланчей. Пилот это все в самолет принимает, а Шель Баби нам раздает. Бутылка фанты, бутылка колы, бутылку пива, коробка еды. Выдал и мне. Присмотрелся и говорит:”Худой ты какой-то, Игнатов” – и – еще одну коробку с едой. Начали мы было коробки вскрывать, а Шель Баби: “Но! Жарко тут! Все – на поле, на траве будем есть!” Спускаемся по трапу, и, вскрыв ящик пива, начинаем прямо у взлетной полосы, не спеша, трапезничать. Взлетают Каравеллы, приземляются Боинги, а мы, знай себе, выпиваем, да закусываем. И хоть бы упрекнул кто! Ни словом, ни взглядом.

– Порядки!-шепчу для порядка Михайлову, – но вижу, что и ему, как и мне, понтовое это дело нравится. Как и неугомонный Баби и вся эта стремная, по большому счету, и незнакомая страна.

Отобедали, расселись по местам, пилот – контрольной башне: “Гыр – гыр – гыр!” – Та ему:” Гыр-гыр-гыр!” – вырулили на взлетную полосу, разбежались, оторвались – летим. Полет, нормальный. Впереди – Атласские горы. За ними – Сахара, а нам как раз в эту пустыню. В самое, можно сказать, сердце ея. В Хасси Мессауд, Колодец, по нашему. В нем, в Колодце этом в 54-м нашли нефть. Французы еще нашли. А мы теперь с алжирцами эту нефть качаем. Точнее – алжирцы с нами и другими странами.

Подлетаем к Атлассам – началась офигенная качка. Самолет то крошечный ,и болтать его начинает так, что француз, не выдерживает. Позеленел, орет:”Паке! Паке!” Пакет, то есть. А в этом нашем воздушном такси – ни стюардесс, ни пакетов. А француз то возле меня сидит. Выручает араб. Тот, который к нам вместе с французом прибился. Высыпает из кулька конфетки, болящему кулек тот протягивает и весь этот наш пикник оказывается в этом малоприспособленном для жидких продуктов кульке . А я, повторяю рядом, а нам еще плюхать и плюхать… А француз, бедный, сидит, держит свой кулек. Не знает, что с ним делать. Напрягался, напрягался и вдруг спрашивает:

Это куда? Куда это?

Алжирец, не задумываясь:

Да, брось в хвост самолета.

Сортира-то в самолете не было. Бедолаге тоже, видно не доставляло удовольствия держать в руках то, что у него должно было быть внутри. Француз облегченно вздохнул.

А облака в это время рассеялись, и я увидел легендарные пески Сахары. Пески, пески, пески… и вдруг –бетонная дорожка и здание аэровокзала… Покружились, сели. Открываю дверцу и будто головой в духовку. В салоне в общем тоже не холодно – градусов 20 тепла. Но тут – шестьдесят! Е-мое,думаю. Как же жить-то?! А ведь еще и работать.

Глубоко осмыслить новые обстоятельства, впрочем, не успеваю – к трапу подруливает джип, и мы мчимся по пескам на базу.

А ля баз де ви. Тоже французы построили. И это, скажу я вам, был культурный шок. Нет, в школе нам, конечно же про оазисы много чего рассказывали. И по телику с тех пор, как мы начали Алжиру покровительствовать в пику нашим идеологическим противникам, я их видел не раз. И вообще знал, что Сахара только сверху – пустыня, а проделай дырку километра в два – такой фонтанище воды брызнет! Ну и бурят, и вокруг скважин закладывают сады, которые моментально превращаются в райские. Но слышать о рае, и быть в раю – вещи несопоставимые. Даже телик не может передать всей красоты этого явления. Пальмы, невероятных размеров цветы, птицы окрасом сравнимые разве что с бабочками, бассейн под открытым небом, ресторан, и все это не для каких – то там падишахов, а для тех, кого на Родине у нас называют вахтовиками.

– Вот вам ключи от ваших номеров. Принимаете душ и идете в гараж- будем выбирать машину, – распоряжается Шель Баби. Захожу в номер . Небольшой. Мебели минимум – стол, кресло, кровать. Но прохладно – работает кодиционер, душ, он же – туалет сверкает, стены увешаны гравюрами с изображением лесов, полей, озер, а на дверцах шкафа – изображения родных сердцу русского берез. Короче, не просто комфорт, а еще и разрядка для человека, работающего в пустыне.

Смываю с себя песок, и Шель Баби ведет нас за автомобилем. В гараже большого начальника уже ждут: машины выстроены в линейку, и, на мой взгляд, одна лучше другой, но Бабби не доволен.

– Ты думаешь я поеду на этом?! Я – гранд-шеф!– отчитывает он начальника гаража, свирепо пиная колеса.

– Других нет, – оправдывается тот. – Разобрали.

– Найдешь!– не сдается Бабби и ведет команду свою ужинать.

Ресторан для кадров был просторным и сиял чистотой. Официанты, арабы и негры, все поголовно в бабочках, черные брюки будто только что из-под утюга, а белые сорочки белей облаков над Атлассами. Скатерти также свежи. Cтолики на четверых. Кроме основных блюд непременно – фрукты, вино. Счета покрывает контора. Это, впрочем, общеее правило, для производственных баз Миннефти Алжира. Если работаешь на это министрство, не важно – на постоянной основе, или временно, тебе выдают пластиковое удостоверение личности, которое является основанием для постановки на довольствие.

Заказываем мясо с картофелем и овощами, на десерт – сыр и заварные пирожные. А я их с детства люблю, заварные. Ну и не сдержал восторга: “Вкуснотища какая!”

Баби тут же официанта зовет.

– Да, месье?

Молодому человеку очень понравились ваши пирожные.

Понял, месье, – кивает официант. Идет на кухню и возвращается с тарелкой, на которой этих пирожных штук, наверное, десять.

Да я не съем столько!

Ну сколько съешь, – разрешает Баби. Короче, все идет наилучшим образом, но стоит мне представить завтрашнюю поездку на объект, хорошее настроение улетучивается.

Борь, – говорю Михайлову, как только мы остаемся одни. – Дрожу как швед под Полтавой . Он же не говорит, а строчит. Cто тысяч колебаний в секунду!

Брось мандражировать, – успокаивает Борис.– Баби и без перевода все понимает.

Утро. Едем на объект. Это компрессорная станция, которую построили опять же французы. По сути огромный насос, задача которого загонять обратно в пласты газ, что выходит из скважин попутно с нефтью. Ну чтобы давление в пластах этих не падало, и нефть продолжала подниматься.